Kitabı oku: «Развитие и воспитание человека в пространстве индивидуальной и социальной жизни»
Введение
Современная культура заряжена идеей развития. Развитие – один из водоразделов, позволяющих отличить традиционное общество от современного: первое не развивается, а лишь следует традиции, второе развивается. Часто в развитии видят панацею от всех бед. Развитие – показатель эффективности экономики, социальных институтов, страны или, напротив, отдельной личности. Модернизация самых разных институций, начиная от предприятий, заканчивая хозяйством и жизнью всей страны, тоже ориентирована на развитие. Одно из объяснений отката и деградации социальной и экономической жизни нашего государства в последние два десятилетия состоит в том, что не удалась направленная на развитие модернизация.
Но разве нельзя жить не развиваясь? Судя по всему, нет. Уже само функционирование культуры приводит к развитию. Кроме того, внешние катаклизмы, неоднородность развития разных социальных организмов, борьба за ресурсы и многое другое обусловливают необходимость развития как органического момента социальной жизни.
В XX столетии в целом было понятно, что такое развитие. Оно мыслилось в биологическом плане (развитие вида, организма), в естественно-научном (развитие как законосообразное усложнение и преобразование явлений первой природы) или в философском (развитие как движение и изменение целого, обусловленное его внутренней природой – сущностью – и внешними обстоятельствами). Но сейчас понимание развития сильно изменилось, оно становится все более неопределенным. А усилия по созданию универсальной теории, охватывающей все виды развития – от эволюции живых существ до эволюции Вселенной, – ни к чему не привели.
Быстро уходит ясное понимание, что такое развитие. Если говорить конкретно о нашей теме, то не будет преувеличением утверждать, что понятие «развитие человека и психики», которым мы пользовались в прошлом столетии, неудовлетворительно, вероятно, оно исчерпало себя. Приходится заново обсуждать, как можно помыслить развитие. «Заново» означает: не отбрасывая прежние взгляды, а переосмысляя их.
Задача, которая мной перед собой поставлена, – рассмотреть понимание понятия развития применительно к человеку. Я исхожу из такой отчасти марксистской антропологической концепции. Человек – культурно-историческое и семиотическое существо. Чтобы понять его сущность, нужно брать человека в контексте истории, культуры, коммуникации и социальных практик. Важно различать два плана бытия человека – филогенетический (развитие человека в истории) и онтогенетический (развитие отдельного человека в пространстве его индивидуальной и социальной жизни). Между ними существуют некоторые аналогии (но не закон соответствия, ведь в фило- и онтогенезе различаются и условия развития, и основные факторы).
План исследования будет следующий. Сначала я рассмотрю примеры четырех концепций развития: эволюционной, педагогической, психологической и, если так можно сказать, антропологической. Затем изложу собственную концепцию. В силу необходимости обоснования своих положений я стану делать отступления, которые будут выглядеть как самостоятельные небольшие исследования или эссе.
Глава первая
Опыт анализа концепций развития
1. развитие по Дарвину и не по дАрвину
В 2005 г. в издательстве УРСС вышла интересная книга Вадима Ивановича Назарова «Эволюция не по Дарвину: смена эволюционной модели». Как замечает во введении сам автор, «следовать за мыслями великого человека, то есть в данном случае Дарвина, есть наука самая занимательная»1. Понятно, что появление такой книги не могло не вызвать полемики. В отличие, например, от психологии, где давно никто ни на что не реагирует и трудно даже выделить ведущих психологов, в биологии дарвинисты стараются расстрелять любой вражеский корабль, приблизившийся к крепости под названием «дарвиновская эволюция». И в данном случае не было проблемы с защитой учения Дарвина. Обсуждение книги прошло в феврале 2006 г. в Институте философии.
Острота ситуации упомянута мною не ради красного словца. Дарвинизм сегодня не просто одна из популярных и социально значимых концепций (парадигм), а учение, ставшее настоящим мировоззрением, претендующее на единственно правильное научное объяснение эволюции (как биологической, так антропологической и социальной), да к тому же мировоззрение, достаточно агрессивно относящееся к альтернативным взглядам. И вдруг в свет выходит книга, автор которой не только остро полемизирует с концепцией Дарвина и развивающей ее «синтетической теорией эволюции» (СТЭ), но и предъявляет все основные контрпримеры, альтернативные концепции эволюции и в конце книги кратко излагает «экосистемную теорию эволюции» В. А. Красилова, которая, по убеждению Назарова, отвечает всем современным научным представлениям и значительно лучше дарвинизма может объяснить биологическую эволюцию. Прежде чем дальше анализировать книгу Назарова, два слова о концепции Дарвина и СТЭ.
Как известно, Дарвин выделял внутривидовую конкуренцию живых организмов и межвидовую. В результате борьбы за существование происходит естественный отбор, то есть выживание наиболее приспособленных организмов, при этом накапливаются признаки, полезные для данного вида. Дарвин пишет, что естественный отбор обеспечивает сохранение полезных индивидуальных различий или изменений и уничтожение вредных. Новые виды, по Дарвину, образуются в процессе действия трех основных факторов: изменчивости, борьбы за существование и естественного отбора. Сущность биологического развития состоит в том, что в каждую эпоху среди видов, хорошо приспособленных к существующим условиям среды, появляются такие, которые обладают новыми и более совершенными органами или их модификациями. Эти виды имеют и более высокий уровень организации, чем их предшественники.
А вот что касается развития человека.
Дарвиновская теория предполагает, что человек – это биологический вид, однако Чарльз Дарвин считал: одним естественным отбором происхождение человека от обезьяны объяснить нельзя; помимо естественного отбора, считал он, необходимо привлечь теорию полового отбора (что хорошо согласуется с данными современной генной теории). Дарвиновская теория опирается на сравнительно-анатомические данные (сходство облика человека и обезьяны, атавизмы), изменчивость человека в пределах различных человеческих рас, факты эмбриологии, наконец, на палеонтологические находки переходных форм от обезьяны к человеку (австралопитек, питекантроп, синантроп и т. д.). Самое уязвимое место этой теории – отождествление человека с его внешним анатомическим обликом. Дарвиновская теория объясняет многое, но не может объяснить, как формировались сознание и социальное поведение человека, без которых гомо сапиенс, то есть «человек разумный», не является человеком.
Теперь о синтетической теории эволюции.
Предпосылки ее двоякие: с одной стороны, критика дарвиновской теории, с другой – соединение идей дарвинизма с генетической теорией. В 1926 г. С.С. Четвериков показал совместимость принципов генетики с теорией естественного отбора. В основе синтетической теории лежит предположение о размножении определенных генотипов в результате рекомбинации генов и передачи генотипов потомкам. Считается, что эволюционный акт состоялся, если отбор создал и сохранил генное сочетание, отличающееся от типичного для данного вида. Несмотря на различие взглядов, сторонники СТЭ сходятся в понимании следующих положений:
• единицей эволюции считается популяция;
• необходимым условием эволюции признается мутационная и рекомбинационная изменчивость;
• естественный отбор – это основная причина развития и действия генетического аппарата;
• вид сводится к популяциям, репродуктивно изолированным от популяций других видов, причем каждый вид экологически обособлен;
• образование новых видов осуществляется преимущественно в условиях географической изоляции.
Но вернемся к книге «Эволюция не по Дарвину». Скандал, устроенный В. Назаровым, можно лучше почувствовать, познакомившись с его оценкой учения Дарвина, близкой оценке Н.Я. Данилевского. Суммировав критику Данилевского против Дарвина, относящуюся еще к позапрошлому веку, Назаров пишет: «По оценке Данилевского, Дарвин создал самое неэстетичное, “ужасное учение, ужасом своим превосходящее все вообразимое. Никакая форма грубейшего материализма не опускалась до такого низменного мировоззрения”. Изобретя механизм подбора, заменивший разум случайностью, Дарвин породил “жалкий и мизерный” виртуальный мир, в котором правят балом “бессмысленность и абсурд”. Наше счастье, что мир, в котором мы живем, не имеет ничего общего с изобретенным Дарвином…». «Нелепо думать, что случайность и вероятность могут занять место разума, интеллекта, духовного начала. Превращения видов мыслимы лишь в случае признания внутреннего закона развития, который несет в себе каждый живой организм. То, что постулирует дарвинизм, вообще не заслуживает названия развития»2.
Ради справедливости, конечно, нужно заметить, что против Дарвина выступил не только Назаров. Первый, кто усомнился в учении, был сам автор «Происхождения видов», разочаровавшийся, кстати, к концу жизни в эволюционной идее. Потом было много других известных биологов и мыслителей, выступавших с критикой дарвинизма (например, Д. Майварт, У. Томсон, Ф. Дженкин, Ж.-Л.-А. Катрфаж, Н.Я. Данилевский). И в настоящее время в России оппозиция дарвинизму и СТЭ очень сильна, здесь достаточно упомянуть хотя бы имена А. А. Любищева, Ю. В. Чайковского и Е. Б. Музруковой. «В качестве недостойного науки приема, – отмечает В. Назаров, – Любищев и вслед за ним мы вынуждены отметить игнорирование приверженцами СТЭ огромной массы “неудобных факторов” и соображений, противоречащих этой теории или не находящих в ней объяснения»3.
Все это совершенно неизвестно среднему российскому ученому, со школы воспитанному в духе дарвинизма. Он уверен, что Дарвин подобно Ньютону установил законы, в которых невозможно усомниться. Тем более что идеи изменчивости, наследственности и естественного отбора, составляющие ядро дарвиновского учения, в целом выглядят как строгая «каузальная теория»4. Но Назаров показывает: дарвиновское учение представляет собой гипотетико-дедуктивную теорию, все попытки доказательства достоверности которой «были обречены на неудачу»5. Эта теория формировалась, во-первых, на основе ряда ценностей самого Дарвина (естественно-научной установки позитивистского типа, аналогии естественного отбора с искусственным, влияния первой части учения Смита о конкуренции, причем Дарвин совершенно «не обратил внимание на его вторую часть, связанную со взаимностью оказываемых услуг»). «В логической схеме дарвиновской теории, – пишет В. Назаров, – для позитивного взаимодействия особей и видов просто не нашлось места»6. Во-вторых, дарвиновское учение построено на основе дедуктивной методологии, вот почему Дарвин, воспитанный в строго индуктивистских традициях, не находя эмпирического подтверждения своей теории, почти 20 лет медлил с ее публикацией.
Обсуждая в Институте философии книгу Назарова, Б. И. Голубов вслед за А. С. Северцовым обвиняли автора в подтасовках и других смертных грехах. Да и В. Г. Борзенков, хотя долго раскланивался и клялся в любви к Назарову, закончил свое выступление, заявив, что прочтение этой книги еще больше убедило его в правоте дарвинизма. Другие биологи и философы – например, Ю. В. Чайковский, И. К. Лисеев – защищали вышедшую книгу. Что в связи с этим можно сказать?
Налицо противостояние двух научных парадигм, разных научных школ. Поэтому со стороны оппонентов Назарова в ход нередко идут ненаучные аргументы. Кроме того, стоит отметить, что В. Назаров излагает в своей книге не историю дарвинизма и СТЭ, а результаты генетического исследования. Генезис же – это теоретическая история, особая реконструкция, решающая определенные задачи. В данном случае автор книги старался показать, какие методологические предпосылки и ограничения лежали в основании теории Дарвина и СТЭ, с какими противоречиями эти учения столкнулись, что эти теории не могут объяснить, какие против них были выдвинуты возражения и на какие альтернативные дарвиновскому учению концепции можно указать.
Приведя все основные контрпримеры и возражения против дарвиновской теории, Назаров специально останавливается на проблеме соотношения и единства факторов макро- и микроэволюции в СТЭ. И это, конечно, не случайно, поскольку сторонники дарвинизма и СТЭ в настоящее время апеллируют к данным генетики и молекулярной биологии. При этом они, как правило, осуществляют редукцию, утверждая, что развитие видов и популяций можно полностью объяснить на основе генетических механизмов и процессов. «“Все самые сложные на первый взгляд макроэволюционные феномены, – утверждают, например, А. В. Яблоков и А. Г. Юсупов, – без потери их специфичности (курсив автора книги. – В. Р.) объяснимы понятиями микроэволюции: все, что возникает на макроэволюционном уровне, связано, прежде всего, с преобразованием популяций и вида и ведет к формированию приспособлений” Тем самым авторы заявляют о себе как об откровенных редукционистах»7.
Сам В. Назаров, естественно, против редукционизма, поэтому он с сочувствием цитирует крупного генетика и зоолога Ю.А. Филиппенко: «Считать, – пишет тот в 1927 г., – что мутациями, комбинациями и подбором можно объяснить всю эволюцию животного и растительного царств, нет решительно никаких оснований»8. К тезису Филиппенко Назаров добавляет важную мысль: «Выяснилось, что, каким бы путем ни совершалось видообразование, новый вид формируется на основе скачкообразного преобразования какой-то части родительского вида. Понятно, что в случае допущения скачка грани между рассмотренными альтернативными теориями стираются и сам вопрос о том, служит ли микроэволюция предпосылкой макроэволюции, утрачивает смысл»9.
Здесь можно вспомнить и А. А. Любищева, неоднократно говорившего, что невозможно отразить существование разных уровней бытия, практически несводимых друг к другу и пользующихся разными формами причинности, разным характером законов. А Ю. А. Шрейдер в одном из выступлений подчеркнул, что таксон реален по-другому, чем входящий в него организм, и не следует пытаться редуцировать эти уровни друг к другу.
Действительно, не стоит ли перейти к другой методологии? Признаем: речь идет о феноменах, принадлежащих разным уровням реальности. Возможно, эти уровни как-то объективно связаны, но правильнее в целях познания считать их несвязанными и описывать самостоятельно в разных научных предметах. Аналогично и с эволюцией. Если явление уже сложилось, то мы можем анализировать его развитие и усложнение. Но с какого-то момента оно начинает переживать кризис или умирает. Чтобы объяснить возникновение нового явления, необходимо выявить предпосылки, в число которых войдут и предшествующее явление, переживающее кризис, и принципиально новая ситуация. Хотя возникновение нового явления невозможно без выявления предпосылок, тем не менее из предпосылок новое явление не выводится. Оно конституируется исследователем принципиально как новообразование, то есть предполагается, что появляется новая реальность со своей логикой и закономерностями.
Не о том ли фактически пишет и Назаров? «В качестве итога всему сказанному хотелось бы особо подчеркнуть, что вслед за Депере, Хаксли, Тахтаджяном и Татариновым мы принимаем идею множественности путей и способов макроэволюции. Эта множественность зависит от строения генома у разных систематических групп, способности к дубликации генов, к скрещиванию с другими видами, от типа размножения и способности индивидуального развития. Что касается направлений филогенеза, то они определяются закономерностями преобразования онтогенеза, межвидовым отбором, дифференциальной плодовитостью, степенью приспособляемости, наличием свободных адаптивных зон и т. п.»10.
По сути, пересказанная в книге «экосистемная теория эволюции» Красилова строится примерно на подобных принципах. «Изменения климата и всех прочих физических параметров среды, – подчеркивает Назаров, – не выступают больше непосредственной причиной преобразования биоты, как это было в старых гипотезах первой половины XX в. Они рассматриваются теперь не более как пусковой механизм, дающий старт дестабилизационным процессам в экосистемах»11. Аналогично дестабилизационные процессы (прерывание в экосистемах восстановительных процессов, вымирание наиболее приспособленных, доминантных форм и видов, освобождение экологических ниш) выступают всего лишь предпосылкой образования новых видов12. Новые виды и популяции складываются под воздействием многих микро- и макроэволюционных факторов, действие которых в настоящее время постепенно проясняется в рамках альтернативных недарвиновских концепций эволюции.
Например, Назаров анализирует концепцию номогенеза и концепцию Кордюма (эволюция при участии чужеродных генов), на что в свою очередь в плане объяснения процессов развития в стабильных и нестабильных условиях опирается теория Красилова. «В своей исходной форме, – пишет В. Назаров, – номогенез противопоставлялся теории Дарвина как основанной исключительно на случайной изменчивости и поэтому названной тихогенезом. Руководствуясь априорными суждениями в духе кантианского агностицизма, Л. С. Берг (автор книги “Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей”, 1922. – В. Р.) провозгласил основным законом эволюции “автономический ортогенез” – имманентное свойство живой природы производить независимо от внешней среды все более совершенные формы… Берг честно признается, что о причинах прогресса ему ничего не известно… Согласно его номогенетической концепции, автономические факторы изменяют “существенные признаки, определяющие самый план строения данной группы”, и ведут по пути прогресса. В итоге возникают новые органы и образуются систематические группы от уровня вида до класса, причем Берг подчеркивает, что соответствующие признаки часто “образуются в определенном направлении… независимо от пользы… а иногда даже во вред организму”»13.
Зато Кордюм знает, почему происходит прогресс биологических форм. «Эволюция просто вынуждена идти по пути усложнения организации в силу существующего механизма изменчивости, имеющего дело с поступлением большого массива экзогенной генетической информации. Кроме того, по свидетельству многих авторитетных специалистов (Бедников, 1981, 1990; Бирштейн, 1987; Голубовский, 2000, и др.) усложнение организации детерминируется автогенетическими свойствами самого генетического материала наращивать длину ДНК и увеличивать размер генома… При таких условиях не приходится удивляться появлению на свет организмов – носителей самых причудливых признаков. И что уж совсем шокирует приверженцев СТЭ, согласно информационной теории, новые виды с такими признаками будут вынуждены приспосабливаться не столько к среде обитания, сколько к своим новым признакам!»14
Интересно, что принцип «усложнение организации организма обусловлено его строением и функционированием» действует и в культурологии. Как я старался показать в своих работах («Культурология», 1989–2003; «Теория культуры», 2005; «Философия техники», 2001), культуры как социальные организмы усложняются, развиваются и даже приходят к своему концу именно в силу их функционирования. Но, конечно, само функционирование должно быть понято правильно. Оно идет как под влиянием внешних факторов («витальные катастрофы» и «ситуации разрыва»), так и внутренних (проблемы и их решения, семиотические и технические изобретения, открывающиеся новые возможности и др.). Книга Назарова привлекательна именно своей эвристичностью, ее чтение постоянно инициирует мысль, вызывает аналогии, желание продумать многие вещи.
Издание полемически заострено, и если нужно дать определенную оценку какой-то концепции или точке зрения, то автор это делает, не прибегая для сохранения мира к научной политкорректности. Устраивая «гуманитарный скандал», Вадим Иванович делает ясным свой подход, показывает, в чем его новизна. В результате со всей очевидностью выявляет разрыв, сложившийся в настоящее время между современными научными исследованиями, заставляющими переосмыслить учение Дарвина и СТЭ, и дарвинизмом как господствующим идеологически ориентированным научным объяснением и мировоззрением.
Что касается нашей темы – развитие человека, – то на основе предъявленного анализа можно сделать в эвристических целях несколько выводов. Теория Дарвина убедительна, если придерживаться естественнонаучной методологии и искать один вечный закон развития. Однако современные данные и исследования показывают, во-первых, необходимость реализации других подходов (например, междисциплинарного, включающего в себя помимо естественно-научного разные идеалы (античный идеал науки, гуманитарный, социальный и др.)); во-вторых, признание многообразия форм развития; в-третьих, умение объяснить резкие смены (скачки) развития или даже прерывание одних линий и форм развития и начинание новых (последнее, возможно, связано со сменой реальности). Еще один важный момент. Нельзя сводить факторы развития только к изменению внешних условий и функциональной необходимости. Развитие определяется также имманентными факторами, скажем, системными характеристиками организма («новые виды вынуждены приспосабливаться не столько к среде обитания, сколько к своим новым признакам») или особенностями самого развития, требующими новой организации и усложнения.
