Kitabı oku: «Журналисты о русском языке», sayfa 10
Маша Давтян
Журналист издания «Независимая газета», «Московский комсомолец»
1. Мне кажется, что состояние современного русого языка с каждым днем все больше ухудшается из-за сленга, американизмов и заимствованных слов и выражений.
2. Язык современных СМИ в последнее время деградирует, так как зачастую журналисты говорят на примитивном языке (и в лучшем случае, если это их родной язык). Идеальный язык должен быть, с одной стороны, научным с использованием профессиональных терминов, а с другой – доступным для читателей.
3. В художественной литературе большое внимание уделяется творческому подходу, чего в публицистике не делается.
4. Честно говоря, иногда использую, но отвожу им минимальную роль.
5. Отношусь нормально, так как некоторые из них уже стали нам родными, но все же хочется, чтобы их число не увеличивалось.
6. Они на очень низком уровне, если есть. Но я, если честно, не замечала в последнее время, чтобы им отводилась большая роль, что очень плохо.
7. Я считаю, что нет. СМИ формируют мировоззрение людей, взгляды на жизнь уже с малых лет, поэтому он обязаны использовать только нормативную лексику.
8. Плохим знанием русского языка, недостаточной образованностью. Пример: «большое количество».
9. Он их нарушает на самом низком уровне, что нарушат речевую культуру, которая и так в худшем состоянии.
10. Повысить уровень образования в школах и уделять больше внимания именно экзаменам по русскому языку и литературе на всех факультетах журналистики.
Вячеслав Данилов
Журналист издания «Русский журнал», редактор сайта Liberty.ru, председатель Научного совета, постоянный член Совета Партнерства Корпорации социального дизайна, руководитель проекта «Censura.ru»
1. Язык похож на улицу, по которой идешь на работу или с работы, по которой детей в садик ведешь. И ты растешь на этой улице, и улица меняется. Вот «чурки» ларек поставили с овощами, вот к нему подъехала «крыша» и стрясла «бабло», подошел участковый и спросил регистрацию, вечерком налетели скинхеды – разбросали товар, избили «чурку» – торгаша, на следующий день приехала милиция и отправила бедолагу-«грузина» домой на самолете. Все это события, которые дублируются в языке. Если язык еще в состоянии выполнять эту функцию – он жив.
2. Если говорить о российских СМИ, то на смену техническому, псевдонейтральному языку приходит несколько более идеологизированный вариант, поскольку меняются требования к СМИ, что отражается в языке. Возникает ощущение отматывающейся назад пленки – сейчас мы оказались примерно в языке перестройки, – возвращаются тогдашние концепты, риторика тех лет, речевые фигуры и фигуранты той эпохи. СМИ стали интересны интеллигенции, чего не было в 90-е, когда СМИ представляли собой, по версии интеллигенции, чистую информационную прокладку.
Что касается идеального языка СМИ – скорее всего, это язык машинных кодов. Но поскольку мы не роботы с микросхемами вместо мозгов и не ангелы, не можем общаться без посредников, никакого идеального языка нет и не будет. И слава Кремлю.
3. Главноездесь не сами средства, а способность их изобретать, помноженная на технические новинки. Специфика СМИ – прежде всего ими поддерживаемая легенда об «объективности», – часто задает очень жесткие рамки производства этой самой «объективности». К сожалению, СМИ достаточно убого используют свой языковой арсенал в создании различных его стандартов.
Публицистика в российской традиции является жанром преимущественно критическим, еще одним стратегическим резервом большого интеллигентского «филологического кружка». За счет работы поколения критиков 60-70-х, создавшего феномен «филологической прозы» и размывших границы жанров, персонажи 2000-х, вроде Дмитрия Ольшанского, не написав ничего, что было бы адекватным стандартам худлита, тем не менее оказались в состоянии войти в «историю русской литературы».
4. Онлайновые СМИ часто являются не чем иным, как облегченными версиями СМИ бумажных, если не их копиями. Здесь о каком-то серьезном языковом влиянии говорить не приходится. Что же касается так называемых «новых медиа» (блоги, форумы и т. п.), то влияние на речевую практику общества здесь такое же, как от языка любой субкультуры. Важно здесь лишь то, что интернет-субкультуре в виде блогосферы, именно ЖЖ, удалось на какое-то время выйти из языковой резервации и диктовать языковую моду, но это, полагаю, скоро уйдет, как только блогосфера стратифицируется.
5. Замечательное.
6. Прекрасно. Если бы это было так, то это был бы симптом стратификации медиа, с одной стороны, и роста профессионализации и общекультурного уровня читательской среды – с другой. Но я лично подобного не наблюдаю.
7. Не думаю, что кто-то в состоянии на этот вопрос ответить отрицательно. «Жаргонизмы» полифункциональны, они в состоянии как оживить речь, так и указать более четко речевой адрес, выделив в аудитории определенный сегмент «допуска». Кстати, а какую роль «жаргонизм» сыграл в Вашем вопросе?
8. Кажется, что для филологов – этих «морпехов культуры», которые вроде бы должны стоять на страже языковой нормы, – матерок, даже легкий, неприемлем, но на практике я все более убеждаюсь в том, что как раз филологи и являются теми, кто охотно готов оседлать любую волну новаций в языке: количество нецензурных выражений на единицу площади изданий, посвященных культуре, на порядок выше, чем на той же площади в общественно-политической прессе.
9. Примеры ошибок можно посмотреть в известном тесте от ульяновского губернатора (выражение тест от губернатора – типичная речевая ошибка, схваченная языковой практикой из выражения «от кутюр»), как, кстати, и типичные «ошибки» тех, кто считает себя вправе следить за языковой нормой. Нарушения нормы языка, которая и сама по себе, даже если бы язык умер, была бы предметом филологической дискуссии, вполне себе нормальное явление. То, что эти нарушения «многочисленны», говорит лишь о том, что средства наблюдения за языком оказались достаточно развиты. Вероятно, из-за чудовищного перепроизводства профессиональных филологов в СССР.
10. Не нужно повышать речевую культуру. Это бессмысленно. Нужно повышать культуру мышления, которая у подавляющего большинства отечественных журналистов, этих хранителей традиций «русской интеллигенции», отсутствует как таковая.
Юрий Дарахвелидзе
Спортивный обозреватель радио «Маяк», «Эхо Москвы»
1. Состояние русского языка во все времена тревожило только его истинных знатоков и ценителей. А противостоящее им безграмотное большинство всегда хотело выйти за рамки правил. И вместо закономерной эволюции народ на языковом поприще получал ползучую революцию. В результате во многих словарях мы имеем признание равных прав на существование и у подлинно русских слов, и у вульгаризмов от непросвещенной толпы. Не исключено, что очень скоро свободно владеть русским будут единицы, а «читать и переводить со словарем» станет для познания родного языка занятием чрезвычайно непродуктивным.
2. Желтая, красная и голубая пресса и созвучные им каналы телевидения и радио не привлекают внимания нормальных людей по своей сути, а потому такой язык вне критики. Что же касается СМИ традиционного толка, то они в общем ниже определенного культурного уровня не опускаются, хотя ради пресловутого рейтинга иногда и выдают низкопробные перлы на потребу публике. Идеальный язык в журналистике – это высокий профессиональный уровень, искренность, доброжелательность, умение слушать собеседника, и тогда непременно найдутся самые правильные и нужные слова.
3. Простота не только сестра гениальности, но и кузина выразительности языка. Язык публицистики от языка художественной литературы не должен ничем отличаться, кроме разве что большей краткости и стройности.
4. Очень редко в прямых передачах на радио. Тут, конечно, не бывает никаких домашних заготовок, и вкрапления вполне естественны, что не вызывает нареканий со стороны коллег, да и я сам считаю это допустимым.
5. Если эти слова к месту и в русском нет достойного эквивалента, все нормально. Однако всегда неприятен перебор.
6. Во всем нужна мера, и тут главная ответственность лежит на творцах.
7. Недопустимо. Впрочем, я против и вроде бы завуалированных вариантов. А то иногда думаешь, что живешь в стране вечной масленицы, слыша даже от весьма уважаемых людей: «Блин, блин!». Тут каждый первый знает перевод, и не исключаю, что половина из понимающих возомнит себя полиглотами.
8. Распущенность, плохое знание языка со школьной скамьи (учат ведь в основном те, кто стал педагогом, не попав в другие вузы по конкурсу), элементарная леность и первобытный мыслительный аппарат.
9. Как лекарство (Интернет – это великолепно), принимаемое в запредельных дозах.
10. Ценить как величайшее благо жизнь, каждый день учиться и совершать хотя бы одно по-настоящему доброе дело в сутки.
Елена Девяткина
Контент-директор журнала «Национальные проекты»
1. Появление в русской речи заимствованных слов, а также появление новых слов, связанных с научно-техническим прогрессом (нанотехнологии и др).
2. Для каждого направления СМИ должна быть культура языка, характерная именно для той области, в которой ведётся работа. Если специализированные – наличие спецтерминов, официальные – отсутствие долгих рассуждений.
3. Сравнение с образами, использование неожиданных (нелогичных) сравнений.
4. Да. Общение на работе.
5. Как к неизбежному.
6. Непонятен вопрос.
7. В некоторых СМИ допустимо. Ярко, ёмко и по существу. Допустимо при цитатах в «жёлтой» прессе.
8. Усталостью журналиста. Желанием сделать запоминающимся материал (путём нарушения нормы). Типичные ошибки для публикаций о строительстве: ввод в строй (а не ввод в эксплуатацию).
9. Изменяют её.
10. Пропагандировать речевую культуру.
Тамара Дейкина
В разное время – редактор в «Известиях», «Ведомостях», ИД «Директ Пресс»
1. По моему мнению, язык деградирует. Это ясно не только из Интернета, но и, к сожалению, из современной литературы (не всей, но многих произведений).
2. Практически не читаю газет и журналов, не смотрю ТВ. Идеального, наверное, не может быть, просто журналистам, наверное, надо побольше читать классику, чтобы речь (и устная, и письменная) была грамотной, на высоте.
3. Публицистика пишется на «злобу дня», а художественная литература всё-таки претендует на «вечность».
4. Использую, чаще профессиональные, но, бывает, проскакивает и инетовский «новояз».
5. Приходится мириться, этот процесс вряд ли есть смысл останавливать, но надо контролировать.
6. Лично я, как работник СМИ (не журналист) – положительно, но читателю не всегда, по-моему, понятно.
7. Мне кажется, недопустимо. Русский язык и так богат и выразителен.
8. Нет ответа.
9. К сожалению, отрицательно.
10. Не знаю.
Екатерина Демина
Корреспондент журнала Rock Oracle
1. Мне кажется, сейчас русский язык претерпевает изменения далеко не в лучшую сторону, хотя в этом процессе участвую и я, и этого нельзя отрицать. Все «ЖЖшные» сленги, разные словечки, подцепленные с MTV и тому подобных каналов – это все нельзя назвать положительным процессом. Ну а актуальные явления – заимствования. Хотя многие считают, что заимствования разрушают чистоту русского языка, без них мы бы очень сильно отставали в общении от Запада. Да, и еще всеобщая безграмотность – такое ощущение, что в школах русского языка как предмета больше не осталось.
2. Пример идеального языка привести не могу, но этот язык явно должен быть грамотнее и с точки зрения печатного слова (лексики, пунктуации, синтаксиса), и с точки зрения манеры подавать материал. У нас отвратительно переводят кино, абсолютно безграмотно подают материал в газетах и даже над бегунками новостей, с которых считывает ведущий, кажется, трудятся ученики 3-5 классов.
3. Выразительность языка газеты создается прежде всего умелой подачей материала при помощи преувеличений, сравнений и т. п. Ну, например, можно сказать «Герасим утопил Муму, а можно сказать «Немой маньяк-рецидивист спрятал тело замученной собаки в пруду». Различие, пожалуй, тоже в этом (в том числе).
4. Конечно, использую! Любой человек, связанный с Интернетом, ЖЖ, форумами и icq, использует жаргон, созданный этими же самыми форумами и ЖЖ. Значение… Наверное, он имеет значение как средство ненавязчивого и неофициального общения с друзьями, создает ощущение неформальности.
5. Этого не избежать, а многие вещи без заимствованных слов по-русски просто не объяснишь: у нас этих слов в языке может вообще не быть.
6. То же самое – неизбежная ситуация.
7. В кино – да. В СМИ – нет. В СМИ – способ донести некую информацию до людей. Да, можно как-то усилить эффект, можно написать красиво и экспрессивно, а не сухо и официально, но все же в ненормативной лексике СМИ просто не нуждается.
8. Уровнем образования. И, возможно, элементарной нестыковкой человека и его профессии. Довольно безответственно работать в такой сфере, в которой ты не можешь выложиться до конца и сделать все правильно и хорошо. Порой складывается такое ощущение, что на месте корректоров и редакторов сидят те же ученики пятого класса, которые пускают новости на «бегунок».
Стилистических примеров я сейчас не припомню, но есть две постоянные ошибки в письменной речи: 1. путают совершенный вид и несовершенный («завтра все вершится») и 2. ставят запятые там, где их быть не должно, чтобы казаться умнее.
9. Сильно влияет. Начинается употребление этого языка и в жизни, не только в сети. Главное – знать границы.
10. Для начала можно попробовать брать на работу не всех подряд, а людей действительно грамотных. Хорошо преподавать в школах русский язык и литературу. К примеру, математика – всеобщий камень преткновения в школах, а русский и литература считаются чем-то не таким важным, вроде бы «для общей эрудиции» предназначенным. Надо в школах и институтах делать на это больший упор.
Максим Демков
Директор Дирекции спортивного радиовещания радио «Маяк»
1. Из актуальных явлений и процессов отмечу появление слишком большого количества иностранных слов в русской речи. Не все они понятны аудитории, и применение их не всегда целесообразно.
2. «Идеального языка» не существует в принципе. Но нормы и правила русской речи ещё никто не отменял.
3. Отсутствие «штампов», интересные детали, нестандартное построение сюжета.
4-6. Объединил бы 4-6 вопросы в один. Временами использование профессиональных терминов или жаргонных выражений украшает текст. Но эти слова должны быть ненавязчиво расшифрованы, не стоит ими злоупотреблять.
7. В СМИ – нет. Как исключение – художественная литература и отдельные интернет-ресурсы. Пропагандировать ненормативную лексику в общедоступных источниках не стоит.
8. Низким уровнем грамотности у большого количества авторов, редакторов, ведущих и т. д.
9. Не влияет.
10. Читайте классику.
Евгений Дружинин
Редактор-эксперт журнала «Коммерческий директор», доктор филологических наук
1. Состояние русского языка – близкое к критическому:
• иностранные слова
• ненормативная лексика
• бедность речи, особенно у молодёжи, в т. ч. слова-паразиты…
• потеря образности языка – и т. д. и т. п.
2. Язык современных СМИ беден. Практически исчезли «художественные жанры» – очерк, рассказ, воспоминание. А вместе с ними – образность языка. С другой стороны, так называемые «аналитические» материалы всего лишь обыгрывают факты и не вскрывают причинно-следственных связей…
3. -
4. Да, главным образом в отношениях с молодёжью (вынужден это делать). В противном случае – непонимание и (или) отчуждение.
5. Отрицательно.
6. Если это оправдано содержанием материалов, то позитивно.
7. Категорически против этого. Считаю, что русский язык, используемый СМИ, может и должен обходиться без ненормативной лексики.
8. Язык – это часть национальной культуры. Что есть в этом контексте «языковая норма», и что считать отклонением от неё? Чем объяснить нарушения? Безграмотностью, но это слишком поверхностное суждение.
9. Плохо влияет.
10. «Как» – не знаю, но только НЕ с помощью приказов и инструкций.
Анна Емельянова
Сотрудник новостного отдела информационного агентства DPA
1. Я не разделяю паники по поводу состояния русского языка на сегодняшний день. Да, безусловно, англицизмы и сленговые слова активно внедряются в нашу речь… но эти процессы имели место всегда! И во все времена было достаточное количество людей, радеющих за сохранение «чистоты» языка и кричащих «караул!», собственно как и тех, кто действительно не умеет адекватно выражаться на родном языке – банально невежд. Сегодня же глобализация и технологии не могут не приводить к определенному упрощению, с одной стороны, и взаимопроникновению языков – с другой. И наша страна здесь не исключение.
2. Я не вполне удовлетворена уровнем использования русского языка в современных СМИ. Считаю, что журналист должен максимально ответственно подходить к тому, как он выражается. Конечно, это не значит, что язык должен быть официальным – данный вопрос зависит от целевой аудитории. Нельзя допускать стилистических ошибок, которые сегодня в СМИ сплошь и рядом. Более всего меня раздражает язык журналистов гостелеканалов. Напоминает советскую номенклатуру.
3. Извините… это из учебников прям)). Ну ладно… Язык СМИ ближе к реальности, он более эмоционален и моментально откликается на все новейшие изменения языка… а зачастую и сам на них влияет.
4. Редко – бывает. В заголовках очень хорошо иногда смотрятся. Я считаю, что заголовки вообще более свободная зона… там можно дать волю своей фантазии.
5. Если в меру и по делу – почему нет… В СМИ по большей части используется современный язык, а он полон заимствованных слов. Конечно, использовать их стоит лишь тогда, когда в этом есть необходимость, и не писать «консенсус» вместо «согласия», только чтобы выпендриться.
6. Есть специализированная журналистика – там без терминов не обойтись. А в других случаях злоупотребление профессионализмами мешает восприятию материала.
7. В СМИ ненормативной лексики быть не должно. Потому что она НЕнормативная, то есть не соответствующая нормам, правилам; несовместимая с этикой.
8. Языковую норму нарушают неквалифицированные журналисты. Примеры искать… их до черта в любой газете))).
9. Интернет становится все более значимой, неотъемлемой частью жизни современного общества. И язык интернет-изданий не может не влиять на языковые процессы в целом. Я не считаю это влияние негативным. Это естественный процесс, связанный с переходом СМИ в интерактивный режим. В конечном счете позитивных моментов в этом процессе больше – доступ к информации становится все более простым. Расширяется аудитория СМИ, повышаются возможности обратной связи и оперативность.
10. Повысить требования к журналистам при поступлении на работу, устраивать общенациональные программы по популяризации чтения, в целом повышать интерес в обществе к русскому языку.
Григорий Заславский
Театральный критик, заведующий отделом культуры издания «Независимая газета», кандидат филологических наук, член Общественного совета Министерства культуры РФ, преподаватель МГУ имени М. В. Ломоносова (МФК: «История русского театра как история России»)
1. Сейчас часто говорят о том, что в языке много брани, но мне кажется намного более опасным для языка то, что в нем очень большое количество уголовного жаргона. Это первое. Второе: в свое время Ломоносов определил «штили» языка. Сегодня это представление о штилях уходит – сегодня нет понимания того, как, например, Президент говорит с народом, как народ должен говорить с Президентом, как можно говорить на улице, как нельзя говорить в публичном месте, как можно и как нельзя говорить с женщиной. Речь идет даже не о том, что человек, говоря по телефону в общественном транспорте, спокойно матерится и думает, что он разговаривает наедине, а о том, что он отдает себе отчет, что находится в общественном месте, но представления о том, что в общественном месте сегодня можно и нельзя говорить, уходят. И это мне кажется более опасным, чем экспансия технических, компьютерных и прочих терминов. Скажем, в связи с тем, что большая часть политической эмиграции в начале XX века находилась на территории Германии, в статьях Ленина, а затем и в «Жизни» было огромное количество немецких слов, которые туда просто перекочевали – были прямые кальки, и очень много: «одер», «зац» и все такое. Точно так же, как французские заимствования в XIX веке, – в этом как раз ничего нового нет. Сейчас английская экспансия – чуть более мощная, но раньше воздействие тоже казалось мощным.
2. Мне кажется, что сегодня вообще отсутствует представление о стиле в журналистике, и появление большого количества новых журналов, которые являются, так сказать, российскими «филиалами» крупных издательских домов… Да, глянец в первую очередь. Но и не только глянец – та же самая совместная с «Daily Telegraph» газета, журнал «Newsweek». В этих совместных проектах издатели пытаются прививать западные редакционные правила – би-би-сишные, «Таймс» и так далее, а в них входит в том числе и схема построения статей. В итоге нашей журналистике абсолютно серьезно прививается модель построения статьи по принципу «перевернутой пирамиды»: информация, развитие и так далее, разделение информации и аналитики и прочее, притом что у нас не только свои традиции, но, я бы сказал, элементарно другие правила построения предложений. С точки зрения английской речи эта форма пирамиды совершенно грамотна и естественна, она «вытекает» из грамматических и лексических правил. В русской журналистике совершенно другие традиции, которые опираются на особые правила русской речи – разговорной и тем более письменной. С одной стороны, этой тенденции есть объяснение, например, в том, что уставшие от пропаганды идеологии люди хотят отличать информационную заметку от аналитического взгляда и комментария. С другой стороны, из газет совершенно уходит племя публицистов, и даже Максим Соколов сегодня уже не пишет тех замечательных, блестящих комментариев, которыми он прославил себя в «Коммерсанте» в начале 90-х. Я очень тяжело это переживаю, потому что читать фактически некого. Особенно в смысле политики.
У каждой газеты должно быть свое лицо. Понимаете, сегодня Вы не назовете имен главных редакторов всех российских газет. Потому что ушло в прошлое то время, когда главный редактор был «лицом» издания, причем в том числе и «лицом» стилистическим. А ведь так было с XVIII века. Так называемая «частная» журналистика… Или же, если переосмыслить это понятие в соответствии с современными реалиями, «журналистика личности». Последним ее представителем остается Виталий Третьяков, но он уже настолько запутался в своих политических привязанностях, симпатиях и антипатиях, что, я бы сказал, «потерял» свое лицо. Также представителем этой «школы» был, естественно, Коротич или Глеб Павловский в «Известиях», который не писал, но все равно был «лицом» газеты. Сегодня же в газетное руководство приходят менеджеры. Кстати, в этом отношении «Независимая» может быть исключением: несмотря на то, что редакционные статьи, появившиеся с приходом Ремчукова, неподписные, некое «лицо» издания, связанное с новым главным редактором, мне кажется, появляется, и, может быть, это привлечет читателей.
3. Я, естественно, читаю полосы культуры, и для меня показатель такого, я бы сказал, объединения языка, исчезновения индивидуальности – литературной, музыкальной, театральной критики – это уход от контекста. То есть каждый спектакль описывается в некоем безвоздушном пространстве. В искусстве, как и в политике, существование чего-либо невозможно без контекста. Увы, сегодня журналист, который пишет о назначении нового министра обороны, не может сказать: «Это напоминает такую-то чехарду 1916 года». Потому что он вообще не в курсе, что там было в 1916 году. И не понимает, в какой степени ссылка Козака в Южный округ может соотноситься с каким-нибудь назначением генерал-губернатора после русско-турецкой войны. Этого вообще никто не знает, и главное, что нет спроса на это. С другой стороны, я струдом представляю себе человека, который опечалится, спросив в киоске номер газеты «Газета» и узнав, что его нет (если у него там нет своего собственного материала). Чего можно ждать от газеты «Газета»? Ничего нельзя ждать. Если говорить об аналитике и экономической тематике – человеку интересно, что по этому поводу напишут «Ведомости», в той или иной степени любопытен «Коммерсант» и меняющиеся в сторону желтой прессы «Известия».
Выразительность – это буквальный бэкграунд автора, который, говоря про трагедию на шахте «Ульяновская» в Кемерово, имеет в виду не только архив всех трагедий, но еще и где-то все равно вспомнит, допустим, Чехова. А этого вообще нет.
Залогом выразительности является еще и широкий кругозор журналиста. Даже человек, который пишет сегодня о литературе, совершенно не считает нужным укладывать писателя в ту или иную традицию, а без этого нет не только литературной критики, но и политической журналистики. Мне все равно интересен человек, который, говоря о курсе доллара, какую-нибудь культурную шутку себе позволит.
4. Конечно. Я, например, писал какую-то статью про драматурга Казанцева, где выразился так: «Драматург Казанцев пишет про х… знает что в буквальном смысле», имея в виду то, что у него всегда все завязано на фрейдистских комплексах героев. Мне кажется, что это очень точный образ, и мне тогда многие звонили и говорили: «Как смешно и как точно ты написал». Все возможно, но другой вопрос, что сегодня материться просто скучно.
5. Мне не нравится слово «контент». Потому что есть слово «содержание». Знаете, когда люди говорят: «Давайте проведем совещание по содержанию контента», они просто не понимают, о чем речь. Больше всего мне не нравится, когда у нас обессмысливаются вещи. То есть когда про законодательные собрания говорят «заксы» и ни один человек не смеется – вот это самое поразительное. Ведь «зак» – это вагон для заключенных. Человек, который называет законодательное собрание «заксобранием», должен или иметь желание оскорбить этот орган, или абсолютно не чувствовать язык. Точно так же говорят: «Владимир Путин озвучил сегодня…» – но озвучить может только какая-нибудь кукла, фигура, которой кто-то манипулирует. Если мы пытаемся относиться к Путину с уважением, он может «сказать», он может «заявить», но он не может «озвучить». «Озвучить» может его пресс-секретарь.
Люди просто не понимают смысла произносимых ими слов.
6. Я считаю, что это не испортит текст, ведь есть очень много понятных профессиональных слов. Главное, чтобы это не унижало меня как читателя.
7. Я считаю, что недопустима. Недаром 2007 г. объявили Годом русского языка, и очень важно поговорить о том, что вообще можно сделать по поводу русского языка. Мне кажется, что самое главное – это создание неких существенных корпоративных договоренностей, которым мы будем следовать. Я, например, никогда не ругался матом, а потом поступил в ГИТИС, где почти все педагоги матерились на лекциях, и я тоже стал употреблять нецензурную лексику. Даже в армии я два года не матерился, и более того – офицеры извинялись, если матерились в моем присутствии. Я вообще не помню, чтобы когда-либо было такое количество мата, как сегодня. Сейчас в жизни так много мата, что мы даже дома договариваемся, что мы больше не будем пользоваться в семье нецензурной лексикой, потому что это становится очень скучным. Но я опять же скажу, что для меня в сегодняшней журналистской и повседневной речи намного опаснее не брань, а уголовный жаргон. Как мне кажется, это более серьезная угроза.
8. Нарушения языковой нормы объясняются неграмотностью людей. В студиях отсутствуют словари. Я веду программу на «Маяке» – у нас в студии лежит словарь, но внутри радиостанции большие споры: на какой словарь мы можем опираться? Сегодня любое издательство может выпустить свой словарь, а сами словари далеки от идеала и расходятся с академическими нормами. Академики, в свою очередь, тоже не могут понять, какой норме следовать. Конечно, стилистические ошибки журналистов встречаются сплошь и рядом. Например, на «Маяке» говорят: «В семнадцать ноль-ноль по Москве», хотя это неграмотно – естественно, «по московскому времени». Никто за этим не следит. Никто никого не накажет, не вычтет никаких денег за ошибку в русском языке, хотя на «Би-би-си» могут уволить за такие вещи. И, мне кажется, это правильно.
9. Язык интернет-изданий освобождает и без того очень свободный язык. Если говорить об электронных СМИ, то их главная функция – это сброс информации, чтобы затем кто-то сослался на них и эта новость пошла гулять по миру. Насколько я понимаю, сегодня эта функция уходит в прошлое, сегодня Интернет – это средство массовой информации, ценность которого в том, что оно не является подцензурным. Соответственно, Интернет – это единственное место, где может выступить, скажем, Гарри Каспаров или Григорий Явлинский. Вот в чем функция Интернета. И в этом отношении Интернет сегодня даже более культурная область (если судить по тому, какие темы обсуждаются на форумах и в «живых журналах»), это пространство той самой аналитической журналистики (я уже не говорю об «иконах» СМИ, таких как Грани. ru, Полит. ru, Утро. ru и так далее). Сами «живые журналы» становятся отчасти средством массовой информации, местом для аналитического комментирования, для своеобразного «комментария в комментарии». Подобное когда-то было: «наш читатель ответил, а редакция ему ответила». Сегодня этого вообще нет. Ну, опротестовали наш текст, мы это опубликуем, не вступая в переписку или дискуссию, – и все. Газета – это всегда небольшой клуб. Тем не менее СМИ пытаются уйти от этой «клубности». Некий официоз традиционных СМИ вытесняется субкультурой Интернета. Я бы даже сказал, что это не субкультура, а в определенном смысле более высокая культура. «Культурные» полосы газет все больше вынуждены не анализировать, а лишь коротко откликаться на события, уходят в прошлое стандарты материалов о культуре – например, когда о театре на целую полосу писала Наталья Крымова, и так далее. Возможности для такой журналистики сегодня существуют только в Интернете. Аналитические возможности журналов почти равны нулю. А если какая-то аналитика и выходит – в том же журнале «Театр» – кто ее будет читать спустя полгода? К тому же сегодня действительно актуальна проблема экспертного сообщества: чье мнение мне интересно? Да почти ничье. Потому что я знаю, кто что напишет. Вот Кугель мог внезапно изменить свою точку зрения. А главное, что каждый раз, когда он писал статью, у него был выбор, куда он может пойти. Сегодня же каждый критик очень сильно запрограммирован. Я знаю, что и по какому поводу напишет Должанский, Давыдова и так далее. Этим летом в Россию на Чеховский фестиваль приехал Робер Лепаж. Я видел его спектакль, когда был в Канаде, – это был первый прогон на публике, и он шел пять часов! Количество сюжетных линий – наверно, десять, и видно, что тон спектакля все время идет в сторону усложнения смысла. В отличие, кстати, от наших сегодняшних спектаклей – хотя даже Михаил Швыдкой (который был в свое время выдающимся театральным критиком) говорит, что если в сезоне вышел такой спектакль, как «Господа Головлевы» Серебренникова, то этот сезон уже не зря прошел и нельзя называть его провальным. Но в этом спектакле наблюдается такое сужение смысла Салтыкова-Щедрина, такое превращение сюжета в какой-то комикс, что ради этого не нужно брать роман Салтыкова-Щедрина. Зачем? Чтобы поставить череду из нескольких аттракционов, в которых и зло неинтересное, необаятельное, нет ужаса и страха главного героя? Если бы за это взялся Лепаж, он бы и одну сюжетную линию продлил, и другую, и третью, и четвертую, и пятую… Как это делает, к примеру, Ариана Мнушкина – она опрокидывает наши представления о том, что такое коммерческое искусство на Западе: представления о том, что оно там такое банальное, а у нас – глубокое, серьезное, жутко психологическое и невероятно репертуарное. Не репертуарное, не психологическое – никакое, а при этом в каждой стране есть гений (или даже не один), который работает на таком усложнении, что думаешь: боже мой, все наше сегодняшнее театральное искусство ничего не стоит по сравнению с Лепажем. Кстати, вот один из моих самых любимых примеров, касающийся журналистики. Во время «перестройки» у Сергея Михалкова брали интервью, и он сказал: «Так интересно: раньше по телевизору показывали только доярок, и больше никого, а сегодня стало можно говорить – и на экране появились проститутки. Но доярки ведь не исчезли – а на экране их уже нет». Так что пусть на экране будут проститутки, но чтобы доярки тоже остались. Чтобы был какой-то «объем» жизни.
