Kitabı oku: «Понимание в мышлении, общении, человеческом бытии», sayfa 3
В настоящее время в «искусственном интеллекте» ведутся исследования в направлении конкретной технической реализации уровня знаний.
Одну из самых продуктивных и интересных, но вместе с тем слабо подкрепленных психологической теорией попыток такого рода предпринял У. Кинч [9, с. 301–312]. Занимаясь проблемой понимания текста, он разработал двухкомпонентную модель репрезентации его содержания в памяти компьютера. Эта модель состоит из пропозиционной основы (связной понятийной структуры, выражающей содержание написанного) и ситуационной модели, выстраиваемой «понимающей системой» посредством актуализации своих знаний об описываемой в тексте предметной области. Задача понимания, по Кинчу, состоит в том, чтобы преобразовать входной текст в концептуальное представление его смысла – список утверждений, представленных в табличной форме. «Быть понятым» в этой модели означает, что программа понимающего устройства построила такой род репрезентации смысла текста, который иллюстрируется в приводимых в статье таблицах. На наш взгляд, эта модель обладает существенным недостатком: абстрактная пропозиционная семантическая репрезентация, как шаблон прикладываемая к разным текстам, нечувствительна к психологической структуре деятельности читателя, так как игнорирует индивидуальные способы осмысления (символизации) элементов текста, в конечном счете и определяющие специфику понимания.
Игнорирование разработчиками операциональных механизмов смыслообразования. В психологии известны различные виды символов и соответственно их смыслов. Между тем специалисты по «искусственному интеллекту», моделируя познавательную деятельность, редуцируют символы к одному их виду, реализуемому в программах ЭВМ. П. А. Колерс и У. Е. Смайт, называя символы такого вида общепринятыми (consensual) и отмечая, что они «обеспечивают основу для референции в общении», характеризуют их как четкие (articulated) символы – дифференцируемые, идентифицируемые и повторимые. В противоположность этому личностные символы, т. е. феноменальные события, существующие только для переживающего их субъекта (умственные образы, сны и т. п.), являются нечеткими (dense) и не воспроизводятся в машинах. Личностные символы неотделимы от истории своего возникновения в деятельности и обстоятельств использования; кроме того, разные личностные символы отличаются по способности репрезентировать субъекту предметы, события и явления окружающего мира, да и человеческий разум неодинаково способен иметь дело со всеми символами [8].
Сравнение возможностей описания интеллектуальной деятельности с привлечением понятий общепринятых символов или личностных символов выявляет безусловное преимущество последних (Колерс и Смайт демонстрируют его на примере обучения человека и машины действиям по правилам). Поэтому в психологии естественно возникает задача анализа условий максимальной эффективности символизации объектов в процессе психической деятельности, в частности анализа того, какова относительная помощь для понимания, даваемая разными видами символизации одного и того же предмета. В этом плане основная проблема для психолога, изучающего смыслообразование, заключается в экспликации природы манипуляции личностными символами, т. е. в выявлении тех субъективных способов и средств, с помощью которых человек приходит к осмыслению (а следовательно, к интерпретации и пониманию) предмета деятельности. Советские психологи пытаются решить эту проблему путем выявления операциональной структуры человеческой деятельности.
В отличие от западных психологов, подчеркивающих когнитивную природу смысла, советские ученые стараются изучать смыслообразование как процесс, включенный в деятельность понимающего субъекта и детерминированный ее побудительными механизмами. В советской психологии показано, что смысл любого предмета (события, явления) для человека зависит не столько от его знаний о нем, сколько от того места, которое занимает этот предмет в структуре деятельности. Наряду с предметной отнесенностью важную роль в смыслообразовании играют функциональные характеристики объектов, проявляющиеся в их взаимодействии. Поскольку деятельность динамична, то в разные ее моменты одни и те же характеристики объекта занимают различное место в структуре поисковой активности субъекта и соответственно приобретают для него разный смысл. С этой точки зрения, наиболее важным является раскрытие конкретных механизмов деятельности, включающее указание на то, почему в один момент для субъекта становятся важными одни свойства, а в другой – другие. Описание же неизменных жестких структур знаний мало что может дать для машинного моделирования смыслообразования.
И наконец, еще один важный аспект проблемы: так как смыслообразование включено в структуру психической деятельности и является одним из динамических ее компонентов, то смысл оказывается результатом образующих познавательную деятельность интеллектуальных действий.
Значительная работа в направлении анализа операционально-динамических компонентов в деятельности проделана в исследованиях операционального смысла [5]. В них на примере игры в шахматы было показано, что одни и те же фигуры-символы (конь, слон и т. д.), вместо того чтобы иметь только стабильное общепринятое в соответствии с правилами игры значение, в разные моменты мыслительного поиска имеют для испытуемого различный операциональный смысл, который к тому же имеет тенденцию к изменению и развитию. Поскольку выявление операционального смысла элементов шахматной задачи происходит во время поисковых операций, направленных на установление связей между ними, то наряду со смыслом отдельных элементов у испытуемых формируется операциональный смысл целостной ситуации, отображенной в задаче. Таким образом, психологические исследования показывают, что процесс смыслообразования неразрывно связан со структурой психической деятельности человека и сам представляет собой сложное динамическое образование, поэтому все попытки воссоздать в ЭВМ этот процесс вне деятельности, абстрагируясь от нее, обречены на неудачу. Однако пока лишь немногие из специалистов по «искусственному интеллекту» ясно понимают это. Особенно отчетливо это проявляется в технических модельных реализациях интенциональных, целевых аспектов деятельности понимающего субъекта.
Интенциональный аспект смысла и модели целей «понимающих систем». Существенное отличие машинных процедур «приписывания смысла» от процессов смыслообразования человека состоит в том, что последние детерминируются побудительными механизмами деятельности, уходящими своими корнями в мотивационную сферу личности понимающего, не воспроизводимую в современных «понимающих системах». Зависимость смыслообразования от характера мотивации отражена в разработанном в советской психологии понятия личностного смысла. Личностный смысл, выражающий отношение субъекта к объекту деятельности, порождается взаимосвязью между мотивом действия и тем, на что действие направлено как на свой прямо результат, т. е. целью. Понимая предметные ситуации, события и явления, люди всегда так или иначе проявляют свое отношение к ним (в частности, эмоциональное); последнее оказывается непременным атрибутом понимания. Конкретные проявления отношений весьма многообразны, но все они, как правило, не вербализованы. Например, Т. А. ван Дейк показал, что в понимании смысла читаемого текста существенную роль играют не только осознаваемые знания, но и мнения, убеждения и аттитюды читателя [9, с. 35–51]. Поэтому психологически ориентированные разработчики «понимающих систем» полагают, что для того, чтобы символы имели для ЭВМ смысл, она тоже должна иметь собственные «убеждения», «желания» и «предпочтения». Для этого в системах должны быть предусмотрены модули, функция которых – порождать и изменять цели, в частности модули генератора мотивов, их сличения и т. п. [13, с. 998].
Важная роль побудительных механизмов деятельности в становлении процесса смыслообразования наиболее выпукло проявляется в интенциональной природе смысла: в человеческом общении смысл любого высказывания (текста) на естественном языке определяется не только тем, наименованием какого предмета (ситуации, события и т. д.) оно является, но и тем, каков замысел автора высказывания, с какой целью оно произносится. Поскольку понимание представляет собой процесс выявление смысла, то любую систему – естественную или искусственную – с полным правом можно назвать понимающей только в том случае, если она не только ищет предметные референты входного высказывания, но и выявляет цель, с которой оно было высказано. Если система не имеет у себя памяти хотя бы одной из этих моделей (предметной области и целей) и, следовательно, не соотносит с ней входное сообщение, то для такой системы сообщение не имеет смысла, и поэтому ее нельзя назвать понимающей.
Рассматривая под таким углом зрения эволюцию «понимающих систем» (см., например: [12]), сейчас можно утверждать, что многие системы, которые в 1960–1970 гг. назывались «понимающими», на самом деле таковыми не являлись, потому что производили операции над данными, не приписывая им смысла, т. е. оперировали данными, а не знаниями. Был также период, когда «понимающими» называли системы, способные осуществлять только синтаксический анализ входного предложения. Эти системы не имели моделей предметной области, не соотносили анализируемые и якобы понимаемое предложение с отображенной в нем предметной ситуацией. Устанавливая взаимно однозначные соответствия между буквами слов естественного языка и их машинными кодами, программы таких систем, по сути дела, манипулировали символами как изолированными от мира сущностями, связанными только между собой.
Надо отметить, что многие современные специалисты по вычислительной технике полагают, что поскольку в языках программирования символами программ приписываются определенные произвольно выбранные значения, то тем самым программа работает с символами как с чем-то действительно означенным. Они говорят, что могут закодировать любое слово естественного языка (например, «самолет») последовательностью нулей и единиц, приписывая тем самым этой последовательности символов тот смысл, который это слово имеет для человека. Они не учитывают, что предметная отнесенность и целевая направленность возможного использования слова в речевом общении остается у них в голове, не попадая в программу. Вследствие этого, хотя кодируемое слово, безусловно, имеет смысл для программиста и выступает для него как знание, обозначающее что-то вполне определенное, для системы, не имеющей моделей действительности и целей, оно выступает в роли данных, с которыми осуществляются преобразования, заданные алгоритмами программ. Для таких программистов вообще характерна путаница в употреблении понятия «понимание» применительно к человеку и машине; они, например, считают, что если система выполняет инженерные расчеты так, что результаты ее деятельности схожи с результатами решения расчетных задач человеком и потому понятные разработчику, то такая система понимает задачу, так как действует в соответствии с ее требованиями. однако объективно это говорит лишь о том, что понимает динамическую структуру задачи (т. е. может найти ее предметные и целевые корреляты в своем внутреннем мире) сам разработчик, а отнюдь не ЭВМ. Повторим еще раз: «понимающими», преобразующими данными в знании путем приписывания данным смысла являются только те технические устройства, которые соотносят входные сообщения с отображенными у них в памяти предметной областью и целями.
Модели предметной области стали включаться в состав систем «искусственного интеллекта» уже двадцать лет назад, а создание блоков целей – это характерная черта систем 80-х годов. В публикациях, посвященных «понимающим системам» (например, [14]), понятие «цель» чаще всего используется в контексте разработки планирующей компоненты системы – модуля построения или выведения плана (обычно речь идет о плане поведения человека, описываемого в тексте, который поступает на вход системы). Цели в них рассматриваются как вполне конкретные образования – препятствия, мешающие выполнению плана действующего субъекта. При воспроизведении в системе интерпретируемая таким способом «цель» оказывается просто одной из функций машины, имеющей мало общего с «целью» в психологии.
Гораздо более приближенными к процедурам целеобразования и соответственно приписывания смысла у человека оказываются «цели» «процедуры означивания» (термин, употребляемый разработчиками) в экспертных системах. Системы этого класса, принадлежащие к вершинным достижениям «искусственного интеллекта», несомненно, являются «понимающими», потому что означивание в них происходит способом, очень близким к человеческому. Так, в одной недавно созданной отечественной экспертной системе задачи, которые она должна решать (выдавать консультации врачам, геологам и т. д.), заносятся в рабочую память в виде фреймов, описывающих проблемную область, а действия, которые могут понадобиться для решения задач, – в виде продукций. Когда в систему поступает запрос, он попадает на некоторый шаблон, схему продукций. Затем, для того чтобы определить, какие продукции целесообразно применять для решения входной задачи, этот шаблон соотносится с проблемной областью. После соотнесения шаблон «возвращается» наполненным несколькими подходящими для решения продукциями. Разработчики называют его «означенным конфликтным набором» (конфликтным – потому что каждая из продукций набора в принципе может быть использована для решения), но, с точки зрения психолога, означивание произошло пока еще не до конца. Затем система применяет эвристические правила, с помощью которых вводятся ограничения, позволяющие в конечном счете выбрать только те продукции, которые нужны для решения. Эвристические правила, в сущности, делают то же, что у человека, например, читающего текст, осуществляет цель, – направляют деятельность. Разумеется, аналогия с целью здесь проводится только по функциям и достигаемым результатам, а не по механизмам. Разработчикам в содружестве с психологами предстоит еще много потрудиться для приближения машинных «целей» к человеческим. Процессы предвосхищения результатов будущих действий, превращения побочных результатов действия в цели через связь с мотивом, преобразования неосознаваемых результатов в осознанные – эти аспекты целеобразования человека и многие другие еще предстоит воплотить в «понимающих системах».
Заключение. Сравнительный анализ проблемы понимания в психологии и «искусственном интеллекте» показал следующее. Программы современных «понимающих» не моделирую процессы понимания человека, не воспроизводят его психологические механизмы, потому что в этих программах представлены только некоторые и не всегда самые существенные стороны анализируемого феномена. Реализуемые в системах представления о понимании специалистов по «искусственному интеллекту» оказываются намного беднее знаний о нем у представителей психологической науки; отчасти это обусловлено ограниченными техническими возможностями реализации, отчасти недостаточной информированностью разработчиков о результатах психологических исследований. Работы психологов не только обнаруживают те аспекты понимания, которые пока не отражены в «понимающих системах», но и проясняют направления, в которых нужно совершенствовать системы. Результаты психологических исследований понимания уже сейчас применяются в некоторых отечественных и зарубежных разработках для совершенствования общей конструкции систем, улучшения их «понимающих» возможностей. Интересные перспективы в разработке блока целей открывают психологические исследования целеобразования, а в создании модели предметной области – выявленные в психологии понимания закономерности функционирования предметных знаний в познавательной деятельности понимающего субъекта. В свою очередь психологические исследования последнего десятилетия в значительной степени развивались в направлении решения проблем «искусственного интеллекта» – последние как бы указывали психологам наиболее перспективные пути анализа понимания. Следовательно, контакты психологов с разработчиками «понимающих систем» плодотворно сказываются на научном анализе понимания, их следует укреплять и совершенствовать.
Литература
1. «Искусственный интеллект» и психология / Под ред. О. К. Тихомирова. М.: Наука, 1976.
2. Попов Э. В. Общение с ЭВМ на естественном языке. М.: Наука, 1982.
3. Постановление ЦК КПСС о журнале «Коммунист» // Коммунист. 1986. № 12. С. 3–12.
4. Тихомиров О. К. Информатика и новые проблемы психологической науки // Вопросы философии. 1986. № 7. С. 39–52.
5. Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. М.: Изд-во Московского университета, 1969.
6. Уинстон П. Искусственный интеллект. М.: Мир, 1980.
7. Cognition and the symbolic processes / Ed. by W.B. Weimer and D.S. Palermo. Hillsdale; New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, 1974.
8. Kolers P.A., Smythe W.E. Simbol manipulation: Alternatives to the computional view of mind // Journal of verbal learning and verbal behavior. 1984. V. 23. № 3. P. 289–314.
9. Language and comprehension / Ed. by J.F. Le Ny and W. Kintsch. Amsterdam; New York; Oxford: North-Holland Publishing Company, 1982.
10. Newell A. The knowledge level // Artificial Intelligence. 1982. V. 18, № 1. P. 87–127.
11. Schmidt C.F., Sridharan N.S., Goodson J.L. The plan recognition problem: An intersection of psychology and articial intelligence // Artificial Intellegence. 1978. V. 11. № 1–2. P. 45–83.
12. Simon H. Artificial intelligence systems that understand // Fifth international joint conference on artificial intelligence. Boston: MIT, 1977. P. 1059–1073.
13. Sloman A. What enables a machine to understand? // Proceedings of the ninth international joint conference on artificial intelligence. Los Angeles: IJCAI, 1985. P. 995–1001.
14. Wilensky R. Meta-planning // Proceedings of the first annual national conference on artificial intelligence. Stanford: AAAI, 1980. P. 334–336.
Мышление, знание и понимание
Опубликовано: Вестник Московского университета. Серия 14. Психология. 1989. № 2. С. 6–16 (в соавторстве с О. К. Тихомировым).
Проблема. Проблема соотношения мышления и знания еще в начале века была поставлена в гештальтпсихологии. М. Вертгеймер сформулировал ее в виде парадоксального вопроса: что лучше – мыслить или знать? Стремясь выделить в мышлении творческий момент, способность мыслящего субъекта открывать новое, гештальтпсихологи противопоставили продуктивное мышление репродуктивному, основанному на прошлом опыте (знании). Они затратили немало усилий на экспериментальное обоснование тезиса о том, что прошлый опыт является тормозом, препятствующим видению нового (эксперименты К. Дункера, Н. Майера и др.). «Однако, – пишет К. А. Славская, – в поисках механизма мышления они совершенно упустили из виду тот фундаментальный факт, что всякое мышление исходит из прошлых знаний, совершается на их основе, отправляется от них, включает их, что без использования знаний мышление вообще невозможно» [16, с. 156]. Убедительные доказательства реальности указанного факта получены в работах С. Л. Рубинштейна, А. В. Брушлинского, Я. А. Пономарева, А. М. Матюшкина и других советских и зарубежных психологов.
Феномен «понимания» также был включен в арсенал рабочих категорий экспериментальной психологии гештальтпсихологами. Обозначенный термином «инсайт», он интерпретировался как определенная стадия решения задачи – внезапное, не подготовленное предыдущей аналитической деятельностью и независимое от прошлого опыта уяснение существенных отношений проблемной ситуации.
Последующее развитие экспериментальной психологии мышления внесло значительные коррективы в представление о роли понимания в решении задачи. Во-первых, было обнаружено, что понимание формируется по ходу решения задачи, и потому его возникновение нельзя относить только к одной какой-то стадии мыслительного поиска. Стало ясно, что понимание представляет собой не только результат мышления, но и один из его процессов, участвующих в обеспечении успешности решения задачи. При этом оказалось, что «этапы понимания – от недифференцированного понимания задачи в целом ко все более дифференцированному и глубокому – соответствуют этапам ее решения» [6, с. 78]. Во-вторых, данные современной психологии мышления опровергают утверждение гештальтпсихологов о том, что возникновение понимания не детерминировано знанием, прошлым опытом. Напротив, во многих экспериментах было показано, что понимание всегда основывается на знании, полученном как в текущей, так и в предыдущей мыслительной деятельности. В свою очередь любое знание содержит в себе потенциальные возможности его понимания.
Связующее звено между знанием и пониманием в процессе мышления – смысл отраженного в знании фрагмента предметного мира. Очевидно, что без научного анализа этого звена невозможно раскрыть психологические механизмы понимания. Тем не менее психологи, рассматривающие проблему понимания в контексте психологии мышления, предпочитают изучать ее, не используя понятие «смысл». Лишь в самое последнее время в психологической литературе стали появляться публикации, в которых смыслообразование рассматривается как базис, краеугольный камень формирования понимания [5, 22].
По нашему мнению, в настоящее время одна из центральных задач психологии мышления состоит в анализе возникновения и развития смысловых образований в мыслительной деятельности человека. За последние два десятилетия в экспериментах, проведенных российскими психологами, были выявлены и проанализированы разнообразные виды и параметры процессов смыслообразования человека, решающего мыслительную задачу: операциональные смыслы отдельных исследовательских актов, смыслы некоторых элементов задачи и всей их совокупности, соотношение вербализованных и невербализованных смыслов в ходе решения задачи и т. д. Углубленное изучение места и роли процессов порождения и функционирования смыслов в динамической структуре мыслительной деятельности субъекта «составляет сегодня одно из важнейших направлений исследований, приведших, по существу, к формированию смысловой теории мышления» [20, с. 38]. В рамках этой теории мышление рассматривается как «формирование, развитие и сложное взаимодействие операциональных смысловых образований» [19, с. 81].
В цикле исследований по решению мыслительных задач, выявивших избирательность и целенаправленность мыслительного поиска, были прослежены и изучены различные виды операций и действий, способствующие формированию у субъекта операциональных смыслов. Однако данных о том, как развитие и взаимодействие операциональных смысловых образований приводит к формированию понимания испытуемыми промежуточных и конечного результатов мыслительного поиска, в психологической литературе пока почти нет. Между тем очевидно, что теория мышления может называться смысловой, если смыслообразование и понимание рассматриваются ее сторонниками в качестве важнейших составляющих мыслительной деятельности человека.
Цель авторов статьи – попытаться определить роль и место понимания в структуре мыслительной деятельности с позиций смысловой, теории мышления.
Две доминирующие точки зрения на понимание. Проблема понимания является междисциплинарной: ею занимаются физики, математики, историки, литературоведы и ученые других специальностей. Методология, задающая магистральные направления изучения понимания конкретными науками, в том числе и психологией, разрабатывается в основном в современной философии. В публикациях, посвященных гносеологической природе феномена понимания, отчетливо видны две тенденции.
Одна из них состоит в попытке объяснить понимание посредством различных форм знания, при этом первое иногда отождествляется со вторым. В частности, С. Ф. Зак считает, что «понимание является наиболее глубоким видом знания и достигается лишь там, где знание приводится в определенную систему» [1, с. 168]. Заметим, что такая интерпретация имеет давнюю тенденцию в классической философии, где проблема понимания ставится как проблема знания о знании. Для второй тенденции характерно утверждение, что понимание – не только результат познания человеком предметной действительности, т. е. знание, но это прежде всего сам процесс более глубокого проникновения в сущность изучаемого, специфический способ познания или «набор особых познавательных процедур» [15]. Представители этой позиции говорят о понимании «как специфическом типе познавательного отношения, направленном на познание человека и продуктов его деятельности» [3, с. 273].
Таким образом, в философской литературе, посвященной анализу понимания, отражено существование двух проблемных областей, которые условно можно назвать «знать и понимать» и «познавать и понимать». Однако в философский публикациях отсутствует описание конкретных видов познавательного отношения, выявление и анализ которых – задачи психологического исследования. В психологии мышления эта задача формулируется следующим образом: в чем состоит отличие понимания как субъективно-психологического феномена от понимания как одной из познавательных процедур, изучаемых в рамках теории познания. Дать ответ на поставленный вопрос мы постараемся дать в этой статье.
Немногим отличаются от философских определения обсуждаемого феномена в психологии. Например: «Всякое понимание означает включение чего-то нового, неизвестного в систему уже имеющихся знаний» [9, с. 62]. Просто наряду со «знанием» в них употребляется «опыт»: «Понять что-либо – это значит соотнести предмет познания со своими знаниями и представлениями, со своим жизненным опытом, причем соотнести так, чтобы включить этот предмет в систему причинно-следственных связей, на основе которых возможно его объяснение и предсказание, его интерпретация и оценка» [8, с. 81]. А на место «познания» в психологических определениях понимания чаще всего представляется «мышление» или «мыслительная деятельность»: «Важное место в мыслительной деятельности занимает понимание, т. е. раскрытие существенного в предметах и явлениях действительности, в разных случаях носящее различный характер» [11, с. 263]. Обобщая, можно сказать, что и в нашей науке значительная часть работ, в которых делаются попытки выявить психологические механизмы понимания, относится к двум указанным проблемным областям. В частности, нетрудно заметить, что, с одной стороны, в приведенном выше определении Н. Д. Левитова понимание фактически сводится к системе знания, а в более поздней работе Ю. Н. Кулюткина уже только сопоставляется со знанием, жизненным опытом субъекта. С другой стороны, Н. А. Менчинская [11], как и А. А. Смирнов [17] и некоторые другие психологи, приписывают пониманию функции, традиционно характеризующие в психологической литературе мышление – в результате эти два понятия становятся практически неразличимыми.
Главная трудность, возникающая перед психологом, пытающимся определить роль и место понимания в структуре мыслительной деятельности, состоит в том, чтобы установить хотя бы приблизительно границы этих областей и точки пересечения образующих их понятий. Попытаемся преодолеть эту трудность, проанализировав соотношение содержания и объема понятий «понимание», «знание», «познание» и «мышление».
Знать и понимать. Адекватное отражение человеком предметного мира в знании происходит в процессе оперирования объектами, из которых мир состоит. Мышление человека представляет собой познавательную деятельность, в ходе которой субъект, взаимодействуя с объектом, выявляет некоторые неизвестные ранее стороны, свойства последнего, получает новое знание о нем. Знания, с одной стороны, «являются результативным эквивалентом мышления, т. е. тем, во что превращается мышление (как процесс взаимодействия) в фазе продукта; с другой стороны, переходя в процесс, т. е. включаясь в деятельность индивида, знания проявляются как компонент мышления или какой-либо производной от него формы психической деятельности. Будучи следствием мышления, знания являются вместе с тем и одним из его условий» [13, с. 90].
Понимание отличается от знания прежде всего тем, что представляет собой осмысление знания, действия с ним. Действуя, мысленно преобразуя отраженный в знании фрагмент действительности, человек выходит за его непосредственные границы: например: понимая художественное произведение, картину, зритель (соучастник творчества) включает его объективное содержание в контекст своего опыта и пытается определить замысел художника. Осуществляя выводы, выдвигая гипотезы, совершая другие мыслительные действия по преобразованию объекта познания, человек получает новое знание о нем. Поэтому в акте понимания субъекту нередко открываются такие стороны объекта, которые не были в явном виде представлены в исходном знании. Именно так с помощью периодической системы элементов Д. И. Менделеева, воплотившей научное понимание физико-химической природы вещества, были предсказаны, а затем и открыты новые элементы галлий, германий, скандий и др.
Ситуация и контексты употребления терминов «знание» и «понимание» обычно в научной литературе не различаются, а сами они воспринимаются как синонимы тогда, когда понимание отождествляется со знанием как продуктом мыслительной деятельности. Например, можно называть понимающим человека, знающего, как действовать в сложной ситуации, которую он раньше пытался понять и это ему удавалось. Вместе с тем мы нередко называем знающим того, кто понял суть трудного вопроса, т. е. обладает знанием о возможных ответах на вопрос. Такого человека, например инженера-механика, хорошо усвоившего теорию машин и механизмов и успешно применяющего ее на практике, все равно, как назвать: знающим предмет или понимающим его.
И наоборот: содержание понятий «знание» и «понимание» оказывается принципиально различным тогда, когда они анализируются вне контекста той интеллектуальной деятельности, в ходе которой субъект понимает отображенную в знании реальность. В повседневной жизни человек нередко попадает в ситуацию, в которой он знает что-то, но не понимает. Это происходит, как правило, тогда, когда у него отсутствует минимум знаний о подобных явлениях, который необходим для начала осмысления непонятного.
Допустим, человек, не сведущий в радиотехнике, обнаружил, что его телевизор сломался. Получив новое знание, он не способен понять его предметное содержание, потому что не может соотнести новое свойство телевизора с известными ранее: принципы работы аппарата ему неизвестны. Таким образом, чтобы понимать отображенную в знании действительность, необходимо осмысливать ее содержание, опираясь на прошлый опыт, т. е. на знания, полученные в мыслительной деятельности, осуществленной ранее.
