Kitabı oku: «Год Дракона», sayfa 7

– Бог ты мой, Дань! Невероятно! Ты что, – там живёшь?!

– Ну, надо же и мне где-то жить, – хмыкнул Майзель.

– Один?!

– По большей части – да. Нет, здание используется на всю катушку – там размещается Служба и технический центр управления нашим, надо признаться, отнюдь не скромным хозяйством. Двести шестьдесят восемь тысяч компаний и фирм по всему свету – согласись, это довольно внушительная обуза.

– И как называется это хозяйство?

– Когда-то, ещё в прошлой жизни, я хотел назвать его «Golem Interworld». Но потом мне расхотелось. И теперь это никак не называется. Хозяйство Дракона, и всё.

– Я бы на твоём месте построил это подальше от города, – задумчиво произнёс Андрей. – Если сюда засветят ракетой – неважно, попадут в тебя или нет – будет не очень весело.

– Пробить наш космический щит? Проползти ужом через нашу границу? Нереально, – усмехнулся Майзель. – И потом, прятаться в ущельях – не наш метод. Это они – «тайное мировое правительство». Потому и тайное, что слабое и трусливое. А мы даём в морду, как Святослав: иду на вы!

– Безумие какое-то, – помотал головой Корабельщиков.

– Опять прав, – кивнул Майзель. – Приехали.

Автомобиль снова нырнул в ярко освещённый тоннель. Когда именно они оказались непосредственно под зданием, Андрею определить не удалось. Въехав по пандусу в огромный лифт, Майзель остановил машину, и гондола – кабиной назвать это сооружение язык не поворачивался – взлетела наверх с такой скоростью, что Андрей ясно ощутил давление перегрузки.

Покинув гондолу, они миновали коридор и оказались на площадке перед двумя лифтами. Корабельщиков убедился, что правильно определил строительный материал – это оказался настоящий базальт, полировка лишь подчёркивала структуру камня. Какие-либо драпировки напрочь отсутствовали – помещения выглядели бы мрачными, если бы не светильники, распространявшие свет удивительно мягкого, тёплого спектра.

– Ну, тебе налево, мне направо, – скомандовал Майзель, кладя руку на призывно светящийся экран со схематическим изображением ладони. – Сейчас располагайся, отдыхай, а завтра утром поговорим.

– И даже на чашку кофе не заглянешь? – улыбнулся Андрей.

– Нет, – отрицательно помотал головой Майзель. – Тебе действительно следует отдохнуть, Дюхон. А на кофе я к тебе завтра загляну. То есть уже почти сегодня.

Двери лифта сомкнулись за ним, и Андрей остался один. Вздохнув, он с некоторой опаской положил руку на сканер.

Внутри «персонального» лифта имелся такой же точно сканер и красная круглая клавиша тревоги – больше ничего. Скептически хмыкнув, Корабельщиков повторил жест, к которому уже начал привыкать. Кабина ухнула куда-то – как ему показалось, вниз и немного вбок – и двери распахнулись прямо в приготовленные для него апартаменты.

– Добрый вечер, Андрей Андреевич, – едва переступив порог, услышал Корабельщиков знакомый голос. – Приветствую вас в Праге. Меня зовут Божена. Если вам что-нибудь понадобится, можете обратиться ко мне по имени и сообщить, что я могу для вас сделать. Приятного отдыха!

Чёрт тебя возьми, подумал Андрей, впрочем, без всякой досады. Апартаменты тянули на пять полновесных звёзд – гостиная, обставленная удобной мебелью, огромный плоский телевизор, спальня, ванна, в которой можно было вольготно расположиться втроём, туалет, кухонная ниша с холодильником и прочими атрибутами. Постельное бельё оказалось шёлковым, а махровый халат и полотенца – удивительно приятными на ощупь.

Приняв душ, Андрей вышел в гостиную и несколько растерянно осмотрелся: телефона, по крайней мере, привычного аппарата, он не увидел. Несколько секунд постояв в нерешительности, он громко спросил:

– Могу я позвонить домой?

– Конечно, Андрей Андреевич, – мгновенно отозвалась машина. – Произнесите, пожалуйста, номер по цифрам, связь будет установлена.

Фантастика какая-то, почесал в затылке Корабельщиков. Он продиктовал номер и сразу же услышал гудок вызова. Кажется, Татьяна сняла трубку, не дождавшись его завершения:

– Привет, Андрюша. Всё в порядке?

– Да, всё нормально, – поспешил заверить её Андрей, вертя головой в поисках динамиков и микрофонов и не находя ничего похожего. – А вы как?

– Нормально. У тебя точно всё в порядке? – подозрительно спросила Татьяна. – Голос какой-то… Объёмный. Ты откуда звонишь?

– Из гостиницы, – почти не слукавил Корабельщиков. – Всё по плану, ты не волнуйся. Сонька спит?

– Еле утолкала, – вздохнула Татьяна. – Ты же её знаешь: а где папа, а когда он приедет, а к кому, а куда, а зачем.

– Ладно, ладно, – улыбнулся Андрей. – Не впервой. В понедельник утром вернусь, не скучайте.

– Нам некогда, – отрезала Татьяна. – Спокойной ночи, Андрюшенька.

Его всегда поражала способность Татьяны чувствовать его настроение и прекращать разговор, избегая ненужной болтовни, именно в тот момент, когда Андрею этого очень хотелось. Даже уезжая на несколько дней, Андрей всегда отчаянно скучал по своим девочкам – ещё и поэтому он всегда с облегчением возвращался.

Прага, замок Дракона. Март

Утром, выйдя из ванной, Андре обнаружил экран в гостиной включённым, а на нём – физиономию Майзеля:

– Привет, Дюхон. Как спалось?

– Отлично. Ты мне точно ничего не подсыпал?

– Нет, – рассмеялся Майзель, – я просто тебя ухайдокал вчера, как цуцика. Так ты меня пригласишь на чашку кофе, или так и будем через телек беседовать?

– Конечно, приходи, – засуетился Корабельщиков. – Я…

Продолжить он не успел – Майзель уже материализовался в гостиной:

– Божена! Континентальный завтрак на две персоны!

Корабельщиков усмехнулся:

– Все твои паровые машины зовутся Боженами? Или это одна система?

– Это искусственный интеллект на базе распределённой сети. Централизованная система – зло, Дюхон. В случае чего сеть гораздо живучее. А что, тебе имя не нравится?

– Нет, отчего же, – Андрей испытующе взглянул на Майзеля. – Нравится. И голос нравится. Очень. Она тоже – снегурочка?

– Кто?!

– Божена. У тебя с ней роман?

– Нет, – на лицо Майзеля как будто облачко набежало, но тут же исчезло. – Врать не стану – мы были близки. На самом деле, из всех живущих сегодня на этом шарике женщин, у неё – самый потрясающий голос. И я очень люблю его слышать вокруг себя.

– Только в голос можно влюбиться без памяти.

– Вот поэтому она замужем, а я – слушаю её голос.

– И ты вот так вот взял – и отошёл в сторону?

– Да.

– Почему?!

– Я Дракон, а не пакостник, – с мягким укором пояснил Майзель. – Люди, которые мне дороги, обязаны быть счастливыми. У них нет выбора в этом смысле.

– А с тобой – что могло помешать ей стать счастливой? Чего ты не смог бы ей дать? – недоумённо спросил Андрей.

– Себя. А ей больше ничего не нужно. Все женщины одинаковы, Дюхон.

– А мужчины?

– Ну, – и мужчины, пожалуй, тоже.

– Человек не может быть один, Дань.

– В наши трудные времена человеку нужна жена, нерушимый уютный дом, чтоб от грязи укрыться в нем, прочный труд и зелёный сад, и детей доверчивый взгляд, – да-да, Дюхон, всё именно так. Если ты помнишь, Коржавина именно я тебе доставал. Но речь-то – о человеке, дружище. А я – Дракон. Дракон должен – и может – быть только один. Иначе – какой же это Дракон?

– Ты невыносим, – Корабельщиков сердито отложил вилку. – Какой ещё дракон?! Это же роль в спектакле! А жить ты когда собираешься?!

– А вот тут ты сильно, серьёзно не прав, – Майзель погрозил ему пальцем. – Я очень интересно живу. Короля по плечу похлопываю, да не одного, а целую роту. И вообще – что хочу, то и делаю. Это чертовски важно, дружище – иметь возможность делать именно то, что хочешь.

– Согласен. И я делаю, что хочу.

– Точно?

– Ты это о чём? – подозрительно уставился на Майзеля Корабельщиков.

– Да так, обо всём, в целом, – Майзель произвёл обнимающий жест. – Ты ешь, ешь, подкрепляйся.

– А ты договаривай, раз начал.

– Я договорю, когда увижу, что ты готов, – возразил Майзель. – Пока ещё нет. И не спорь лучше. Голову откушу. Что спросить-то хотел?

– У тебя в самом деле никого нет?

– Эк тебя разбирает, – поморщился Майзель. – Есть, нет – это неважно, пойми. Столько дел – а ты антимонии разводишь.

– Так есть или нет?

– Ты что, женить меня собрался?!

– Я не хочу иметь дело с психом, Дань. Я к этому очень серьёзно отношусь, ты уж поверь. У тебя как будто раскалённый стержень внутри, ни минуты покоя тебе не даёт. И знаешь – это заметно. Может, те, кто давно рядом с тобой, и привыкли, а я – нет. И не желаю привыкать.

– Всё-таки я в тебе не ошибся, – явно довольный, Майзель откинулся на спинку стула, – и как-то поутих, по крайней мере, Андрею так показалось. – Ты мне один давнишний разговор напомнил, с мельницким ребе.

– Зачем ты его сюда приволок? Ты же во всё это не веришь.

– Я?! – изумился Майзель. – Опамятуйся, пан Онджей. Да я с Вацлавом чуть вусмерть не поцапался, когда он решил завести себе настоящих ручных хасидов.

– Так это не твоя идея?! – ответно удивился Корабельщиков. – А Вацлаву они зачем понадобились?

– А вот когда он мне объяснил, зачем, я и махнул рукой. Вацлав – стратег, у него ходы на сто лет рассчитаны.

– Попутчики мои в самолёте, москвичи, обсуждали – якобы Вацлав дворец себе в Иерусалиме строит. Это правда?

– Правда, – утвердительно кивнул Майзель. – Только это, понимаешь ли, не совсем дворец. Это крепость – современная, конечно – из которой он будет контролировать Восточный Иерусалим. И Святые места, или как там это у боговеров называется.

Андрей поскользнулся ножом в тарелке:

– Ни фига себе. Как?! А израильтяне?!

– А это уже ребе уладил. Как – не спрашивай. Я к этому проекту не прикасался, даже технически. Ребе такое условие поставил – чтобы духу этого апикойреса²¹, то есть меня, там не было.

– А Вацлав?!

– Вацлав – не еврей, и он – король, Дюхон. К нему подход совершенно другой. Ребе, понимаешь ли, вроде тебя, упрямец – не верит, будто я Дракон. Думает, я еврей. А что должен делать еврей, согласно единственно верному учению? Он должен бубнить Тору с утра до вечера, а с вечера до утра – делать ребе новых евреев. А я чем занят? Ерундой какой-то. Ребе – очень славный старик, но некоторых вещей понять ну никак не желает. Упрямый, как осёл.

– Дань, – укоризненно посмотрел на Майзеля Андрей. – Это же Мельницкий ребе!

– И что? – отпарировал Майзель. – Никто не может повышать голос и стучать палкой – на Дракона. Вот Рикардо это прекрасно понимает.

– Рикардо?

– Тебе он знаком как Урбан Девятый.

– Он вообще очень вежливый человек, – вспомнив аудиенцию у понтифика, Андрей улыбнулся. – Потрясающий человек.

Да, вздохнул Корабельщиков. Полтора года назад, на саммите в Риме, он удостоился – вместе с Брудермайером и Герстайном – аудиенции у наместника Святого Петра. Молниеносный взлёт ещё буквально вчера безвестного веронского аббата Бонелли сначала в кардиналы Ломбардии, а затем – в понтифики под именем Урбана IХ, оказался зубодробительным сюрпризом для многих. Оказывается, и тут без Дракона не обошлось!

– А ребе – хам обыкновенный, – проворчал Майзель. – Пусть орёт и стучит палкой на своих хо́сидов, им это, похоже, нравится.

– Да ладно тебе, – примирительно поднял руку Корабельщиков. – Не сошлись вы характерами. Бывает.

– Одно радует – с Вацлавом у них отношения совершенно безоблачные.

– Хотел бы я хоть одним глазком взглянуть на его посох, – мечтательно поднял глаза к потолку Андрей. – По легенде, внутри – части посоха Моисея.

– Да перестань, – скривился Майзель. – Какой там ещё Моисей?! Боговерские бредни. Моисей, Аарон, палки из змей, змеи из палок… Чепуха на постном масле.

– Но в это верят миллионы людей. И не только евреев, кстати.

– И это делает авторитет ребе материальной силой. Знаю, знаю, – махнул рукой Майзель. – Вацлав мне всё это чуть ли не теми же словами объяснял. В конце концов, ни ребе, ни его воинство мне нисколько не мешают. Пусть растят своих коров и снабжают кошерным мясом евреев от Шпицбергена до Кейптауна и обратно – нашему проекту это только в плюс. Теперь нас даже в антисемиты записать не получится.

– А что – были попытки? – удивился Корабельщиков.

– Нет такого приёма, какой не попытались бы использовать против нас проклятые империалисты Европы и Северо-Американских Соединённых Штатов, – Майзель хмыкнул и щёлкнул зубами. – Могу сообщить тебе наилучший, абсолютно гарантированный способ получить ярлык антисемита и повесить на себя всех соответствующих собак под аккомпанемент возмущённых воплей так называемой «свободной» прессы и шелест ордеров Интерпола. Достаточно потрогать за жабры Ротшильдов, которые перестали быть евреями лет сто пятьдесят тому назад.

– Ты называешь это «потрогал за жабры»?! – уставился на Майзеля Андрей. – Так это правда, ты действительно… – Он осёкся. – Чего скалишься?

– Так, личико его вспомнил, – охотно поделился Майзель. – Правильное такое. Да. Он думал – он бессмертен: со своим баблом, наёмной охраной, никому неведомый, паук такой, – сидит, за ниточки дёргает. А вот тебе.

– А ты?

– Что – я? Где я нахожусь, всем известно. И чем занимаюсь – тоже. А что рожей своей по глянцу не сверкаю – так я не Ди Каприо.

– И бессмертия тебе не хочется?

– Бессмертие, Дюхон, только одно бывает, – в душах, в сердцах людей, – серьёзно посмотрел на Андрея Майзель. – Вон, как Христос. Никто не знает, был ли он на самом деле, – даже кости свидетелей истлели давно. Никто не знает, как он выглядел, – каждый в нём себя видит, свои поступки с его правдой сверяет. И верующие, и неверующие. И всякие прочие разные. Вот это я понимаю – бессмертие.

– Хочешь уподобиться?!

– Да я, в общем, уже, – расплылся в улыбке Майзель. – Но на самом деле посмотрим – лет эдак через тысячу всё прояснится.

– Однако, – крутанул головой Андрей.

– Давай не будем пока в это вникать, – улыбка Майзеля не располагала к продолжению темы, и Корабельщиков счёл за лучшее повременить с воспитательной тирадой. – В общем, представь себе, – нашлись среди евреев жиды, которые эту песню подхватили. Я собрался реагировать, а Вацлав говорит: нет, Дракон, мы будем действовать по плану, а не махать руками, отгоняя мух.

– Намекаешь, будто Вацлав самостоятельно принимает решения?

– Разумеется, иначе он не был бы Вацлавом. Я им непомерно горжусь и страшно его люблю. Он великий монарх и настоящий друг.

– То есть им ты не командуешь.

– Дюхон, если есть человек на Земле, который может командовать Вацлавом, то это точно не я. Марина как-то умудряется, в своём, женском, разумеется, смысле, а я даже и не пытаюсь. Мы всегда с ним договариваемся – ни никто их нас друг другом не управляет. Он – мой любимый инструмент, а я – его. Это на самом деле невозможно объяснить.

– А остальные? Александр, Михай, Иштван?

– Они превосходны, – улыбнулся Майзель, – хотя никто из них, конечно, не Вацлав. Мы – команда, Дюхон. А я, как и ты – просто нахожу людей, которые прекрасно делают своё дело, и даю им возможность работать в полную силу и в своё удовольствие. Мы с тобой очень похожи.

– Вот только масштаб, – иронически приподнял брови Корабельщиков.

– К масштабам мы ещё вернёмся, а пока…

Он вдруг застыл – словно услышал что-то, чего не слышал Андрей, и достал телефон.

– Да. Уже? Хорошо. Давай.

Сложив аппарат, Майзель обратился куда-то в пространство:

– Переключить трансляцию.

– Гость не располагает надлежащим уровнем допуска для просмотра, – тотчас отозвалась «Божена». – Прошу подтвердить команду.

– Подтверждаю.

– И что нам покажут? – проворчал Корабельщиков, бросив подозрительный взгляд на оживший экран телевизора. – Дубровник?

– Да.

Экран разделился по вертикали на две неравные части: четыре пятых заняло основное изображение – водная гладь с неподвижно застывшим на ней большим судном и несколькими корабликами поменьше, окружившими танкер со всех сторон, на почтительном расстоянии; в оставшейся одной пятой появились несколько рамок. В одном из фреймов Андрей узнал Богушека, остальные участники видеомоста – все, как один, в военной форме – были ему, конечно же, незнакомы.

– Слушаю, – отрывисто скомандовал Майзель.

– На совете принято решение уничтожить судно и всё, что на нём находится. Вирулентность штаммов чрезвычайно высокая, медики не могут гарантировать даже пятидесятипроцентную вероятность локализации эпидемии. Отпечаток генома туляремии на восемьдесят процентов совпадает с советской разработкой из Оболенска, но модифицированного, скорее всего, в Колумбии. Официально лаборатория принадлежит саудовскому концерну по производству пестицидов, но это, очевидно, ширма, причём довольно грубая.

– Дальше, – кивнул Майзель.

– Лихорадка Марбурга тоже, скорее всего, оттуда, но слишком мало времени, чтобы установить достоверно.

– Ясно. Когда начинается операция?

– Сорок секунд до сброса снаряда, – ответил Богушек, посмотрев куда-то, видимо, на таймер.

– Ужас какой, – вырвалось у Корабельщикова.

Основное изображение дёрнулось и изменилось – вместо обычного, цветного, стало как будто инвертированным, с преобладанием зелёных и синих тонов.

– Обычные камеры отключены, работают только тау-приборы, – прокомментировал Майзель. – Включили глушение сигналов по всем прочим диапазонам.

Глотая кислую слюну, Андрей не мог оторвать взгляд от экрана. Какой-то предмет, медленно, словно в рапиде, опускался на палубу танкера. Прошло ещё несколько невероятно долгих секунд, а потом Корабельщиков увидел огненный – сине-зелёный – шар на месте судна.

– Это что? – хрипло спросил он.

– Термобарический боеприпас, – ответил Майзель. Андрею показалось, что голос его еле заметно дрогнул. – Всё.

В воздухе вращались какие-то осколки, ошмётки, фрагменты, падая в воду. Корабли, окружавшие то, что ещё минуту назад было судном с сотнями людей на борту, задвигались, выполняя некие, вероятно, предусмотренные приказом, действия.

– Убрать изображение, – безжизненным голосом произнёс Майзель.

Фрейм с Богушеком занял весь экран. Лицо его выражало непреклонную решимость – и скорбь.

– Сообщи, если обнаружите что-нибудь интересное, – Майзель сложил руки на груди.

– Есть, – по-военному ответил Богушек.

– До связи, Гонта.

– До связи, Дракон.

Повисла пауза – столь же невыносимая, сколь чудовищным было происшедшее только что. За сотни, тысячи километров – и так кошмарно, пугающе близко. Корабельщиков почувствовал, как вспотели ладони, хотя поверить в то, что увиденное на экране случилось на самом деле, его разум отказывался. Ощущение было похожим на испытанное уже однажды, когда он смотрел бесконечные репортажи о взрывах жилых домов в Москве – неужели это не дурацкий боевик, а действительность?!

– Это ведь не впервые, – Андрей не узнал своего голоса.

– Нет. Но такого масштаба, с таким информационным сопровождением – впервые, – Майзель уже овладел собой. – Сначала они обкатывали технологии на Греции, на Италии, – лодки с беженцами, высадка в пустынных местах, всё равно контролировать каждый сантиметр берега – нереально. Но с нами у них ничего не вышло ни разу – и, видимо, они решили нас как следует «наказать». Впрочем, они налепили ошибок, которыми мы, разумеется, воспользуемся. Покажем, – «праведный гнев» всех этих «защитников обездоленных и угнетённых» спланирован и проплачен. Как и собственно акция. К счастью, это намного проще, нежели всё остальное.

– И что же, русские в этом замешаны?!

– Нет, дружище, не русские. Доступ к штаммам получили американские инспекторы в девяностых, когда разоряли русский ВПК. Так что русские тут, полагаю, ни при чём.

– Чёрт подери! – Андрей вскочил. – Так кого подставляют?! Русских?! Арабов?!

– А всех, Дюхон, – скалясь, ответил Майзель. – И тех, и других, и Пентагон с Белым домом.

– Но это же абсурд!

– Отчего же, – Майзель усмехнулся. – Это не абсурд. Это промышленное, спланированное устроение хаоса. Такую воронку сделать хотят, – чтобы весь мир туда спустить, как в унитаз.

– А сами-то устроители где надеются отсидеться?! В бункере? На Багамах? На орбите?!

– Это, дружище, необыкновенно сложный вопрос, и разобраться в нём с полпинка не получится. Видишь ли, Дюхон, – это сеть. Как Интернет. Даже если Богушек с Михальчиком найдут исполнителей, через них – заказчиков, нарежут у них из спин ремней, а кишки на барабан намотают – это окажется всего-навсего узел сети.

– Я не понимаю, – почти жалобно сказал Корабельщиков. – Ну, хоть какой-то смысл должен быть?! Стратегия какая-то?!

– Нет.

– Что значит – «нет»?! Объясни, наконец!

– Охотно, – Майзель пересел со стула на диван и разбросал ручищи по спинке в любимой позе. – Вот тебе задачка. Лежат перед ДОТом два солдата – один умный, а другой разумный. Пулемёт строчит, головы поднять не даёт. За спиной – рота товарищей. Приказ – наступать, отбросить врага. Кто из двоих на амбразуру ляжет?

– Разумный, – подумав, сказал Андрей. – Я понял. Кажется.

– Правильно, дружище, – кивнул Майзель. – Разумный понимает: если для победы необходимо пожертвовать собой – ради того, чтобы продолжилось наступление, ради жизни родных и близких, чтобы враг не смел им впредь угрожать – он ляжет на амбразуру. Будет от страха умирать, жалко ему будет себя до слёз – но он ляжет. Потому что его поступками руководит разум. Он понимает, как всё устроено. А умный скажет: да вы чё, я дурак, что ли – на амбразуру кидаться?! Так вот, Дюхон: разум у наших врагов – отсутствует напрочь. Только инстинкт выбегалловского кадавра: жрать! Потреблять! Под себя! Мне! И, в точности, как выбегалловский кадавр, всё сожрав, они коллапсируют. Бум – и не будет ничего. Чёрная дыра.

– И давно ты это понял?

– В историческом смысле – буквально вчера. Но, собственно, какая разница? Главное – понял ведь.

– Нет, ты всё-таки псих, – вздохнул Корабельщиков. – О чём ты думаешь, вообще?!

– Я думаю о жизни, о разуме, об их судьбе и предназначении, – огрызнулся Майзель. – А вот о чём думают кадавры и выбегаллы? Они думают: а пожрать?! Где икра?! Бабу мне! Сейчас же! И когда космическое агентство Соединённых Штатов просит: дайте денег, необходимо следить за опасными камнями в космосе, они отвечают – а нету! Если дать вам денег – значит, нам самим меньше икры сегодня достанется, меньше шампанского, и вон ту, сисястую, я сегодня не трахну! Нет, не пойдёт! Так вот, Дюхон. Их придётся всех перебить. Всех. Понимаешь?!

– Ещё как, – кивнул Андрей. – Не понимаю только – на что же ты жалуешься?!

– А я и не жалуюсь вовсе, – усмехнулся Майзель. – Я кручусь, как белочка в колесе. Строю сеть противодействия хаосу. Не так уж плохо получается, кстати. Ну, и в связи со всем вышеизложенным – вопрос: ты-то как? Что предпочитаешь: быть объектом поглощения хаосом или субъектом сопротивления ему?

– Да, побарахтаться хорошо бы, – снова вздохнул Корабельщиков. – Вот только – что я могу?

– А это ты сам должен решить, – отозвался Майзель. – Подумать – и придумать. Но то, что ты вздыхаешь, пыхтишь – это чудно, Дюхон. Здорово. Мозги, значит, работают, кислород потребляют. Так держать.

– Знаешь, я хочу домой, – побарабанив по столу пальцами, заявил Андрей. – Мне действительно надо как следует всё обдумать. Это же просто уму непостижимо – всё, что тут есть, всё, что ты навертел. Ты ведь это не из хвастовства и не из любви к искусству мне демонстрируешь.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился Майзель. – Спорить не стану – впечатлений, наверное, явный переизбыток. После обеда можешь лететь: хочешь – в Москву, хочешь – в Киев. В принципе, могу прямо в «столицу рэспублики» тебя дипрейсом доставить, но, полагаю, такая помпа тебе ни к чему.

– Догадливый какой, – буркнул Корабельщиков. – В Москву, если не возражаешь. Следующим утром буду уже дома. Очень удобно.

– Договорились, – Майзель стремительно перетёк в вертикальное состояние. – Одевайся, тебе нужно немного отвлечься. Я тебя сейчас передам сотруднице турагентства, она организует тебе персональную обзорную экскурсию по городу. Увидимся перед отлётом.

– А ты? Дела?

– Догадливый какой, – передразнил Андрея Майзель. – Меня Вацлав зовёт – надо обсудить что-то. Вероятно, какая-нибудь очередная гадость, которую придётся срочно разруливать.

– Валяй, чего там, – великодушно разрешил Корабельщиков. – Надеюсь, ничего похожего на Дубровник.

– И я надеюсь, – серьёзно ответил Майзель.