Блог без имени и адреса. Сборник эссе

Первой букве моего алфавита, превратившей некстати поставленную точку в очень своевременную запятую, посвящается

© Вадим Дробинин, 2016

ISBN 978-5-4483-4850-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Человека, решившего заняться собственными мемуарами только-только отметив восемнадцатилетие, современники сочтут или безумцем, или самовлюбленным эгоистом.

Человека, который предпочел бумажную книгу блогу в век современных технологий и стремительно развивающегося общества, заклеймят консерватором и обстоятельно объяснят, почему через год о нем никто и не вспомнит.

Человека, что пишет аллюзиями и цитатами других авторов, переваривает их мысли и опыт, и склеивает со своими чувствами, словно гусеница-шелкопряд, назовут плагиатором.

К счастью, люди, которые падки на подобные стереотипы, пройдут мимо тонкой книжки с серой обложкой, не вчитаются в аннотацию и не заинтересуются оглавлением, поэтому эти строчки для вас: вдумчивых читателей, способных узнавать сложные отсылки и не судить с полуслова.

Единственная связь между историями – моя жизнь, так что смело начинайте с любой страницы и заканчивайте когда захотите. Главное, помните, что эта история только пишется, и дочитав, приходите следить за ней в реальном времени¹.

2013

Дорога

Уже не школьники, но еще и не безработные шумно толпятся на крыльце альма-матер. Жаркий июньский воздух можно резать ножом и подавать на белых, как воротники рубашек, блюдцах. Родители и учителя украдкой утирают слезы гордости, а вчерашние ученики обсуждают вузы и обещают собираться почаще. Бодрый фотограф прыгает вокруг виновников торжества, заразительно улыбается и пытается уместить в одном кадре все прожитые в этих стенах годы, размахивая фотоаппаратом, который, судя по всему, в прошлой жизни был пулеметом.

Надсадно работают кондиционеры, гул которых смешивается с шепотом людей, плотно набившихся в актовый зал. Где-то там, в прошлом, между сто семьдесят второй и сто восьмидесятой страницей мемуаров отгремел последний звонок, но осознание полной и безграничной свободы пришло в головы выпускников только при виде аттестатов, сулящих безбедное будущее и хорошую карьеру. Некоторые судорожно повторяют слова благодарности или играют в angry birds, а остальные задумчиво отсчитывают минуты до фуршета.

Дорога от лицея до заведения, названного именем древнегреческого бога ветра, пестрит предвкушающими ужин людьми. На столах фрукты, за столами будущие доктора наук, директора компаний, космонавты и уборщики, а под столами, к счастью, никого, потому что смышленые официанты вовремя убрали бутылки с полусладким. На импровизированной сцене вышагивает эфеб, бакенбарды которого напоминают Росомаху, забывшего про цирюльника, за его спиной парень с татуировкой триратны поет что-то давно набившее оскомину, а у стен молчаливыми тенями стоят мажордомы, мимо которых прошло больше выпусков, чем застали старейшие из преподавателей. Вот уже две тысячи лет скучающие по Луперкалии люди стараются возродить хотя бы кусочек славных греческих традиций, с приоткрытыми ртами наблюдая за родственником Акопяна. Человек, бульбулятор которого помимо cannabis sativa умеет выдувать мыльные пузыри, старается отвлечь подростков от грибного жульена, но проигрывает в неравной схватке.

У входа в кафе одиноко стоит тележка, храбро вызволенная из застенок супермаркета и со всеми почестями доставленная на праздник. На предрассветном небе зажигаются и гаснут звезды, пустынные улицы хранят насмешливое молчание, которое изредка нарушают случайные водители, испуганно объезжающие вчерашних школьников. Где-то впереди призывно мерцает огоньками город.

В новую жизнь нас везет потрепанный трамвай №8. Кто-то играет в «камень-ножницы-бумагу», особенно стойкие пытаются доесть запасы недавнего пиршества, заботливо разложенные по картонным коробкам из-под Paul Masson и выкидывают косточки от абрикосов в окна, но большинство все-таки недоуменно пытаются понять, для чего их возят по безлюдным дорогам на арендованной гордости советского автопрома. Они просто не догадываются, что так нас готовят ко взрослой жизни, здравый смысл в которой тоже найти не очень легко.

***

Два веселых американца сидят напротив меня в двухэтажной электричке и обсуждают планы на Амстердам: «Дунуть, вдуть, накупить алмазов, прокатиться на велосипеде и утонуть в канале». Несколькими сидениями дальше обещают положить им на могилы тюльпаны и помянуть абсентом, но я еду в первую очередь за твердым голландским сыром, слабосоленой селедкой и потрясающими блинчиками.

Дорога в хостел, рекламирующий себя как «самый плохой в истории города», лежит через Квартал красных фонарей. В воздухе витает «амстердамский запах» – смесь хот-догов и марихуаны, а вдоль стен организованными группами бродят толпы туристов. Девушки за стеклами зябко ежатся, когда кто-нибудь приоткрывает дверь, и недовольно переглядываются, если не удалось договориться о цене. Внутри моего прибежища на ближайшие два дня шумно и весело. Подростки у входа играют в бир-понг, где-то в глубине слышно яростные споры о результатах какого-то футбольного матча, а снаружи более опытные товарищи учат делать самокрутки новичков из других стран.

Я иду по вечернему городу без карты, сворачивая в случайные переулки и заглядывая в окна: местные жители не вешают занавески, потому что уверены – им нечего скрывать. Чужие жизни проносятся перед глазами быстрее, чем в летнюю ночь проплывает по Неве очередной теплоход. Здесь, в отдалении от основных достопримечательностей, очень уютно. На берегах узких каналов встречаются тихо сидящие парочки, редкие фонари не мешают разглядеть звезды, а птицы в лучших традициях Бродского предвещают захватывающие события.

Бармен в кофешопе эмоционально рассказывает мне о сортах своей продукции, размахивая наполовину закончившимся джоинтом. Люди вокруг неспешно пьют чай, обсуждают прошедший день и планируют день наступающий – от обычной кофейни это место отличает только запрет на продажу алкоголя и сладковатый аромат, которым, кажется, пропитано абсолютно все. Несмотря на вечерние сумерки очень многие ходят в солнцезащитных очках, но благодаря заметкам Ивана я от них в этом не отличаюсь.

Утренняя электричка увозит меня в рыбацкую деревушку на берегу Северного моря. Рыбаки еще не вернулись с уловом, но в местной сыроварне меня приветливо встречают и ведут на дегустацию сыров, попутно показывая огромные бидоны со свежим молоком. Сыры в Голландии часто употребляют отдельно, между завтраком и обедом, обмакивая в яблочно-горчичные соусы и запивая ликером Southern Comfort. Купив несколько видов на более вдумчивую пробу я бреду к ларьку со знаменитой селедкой, которую стоит съедать не сходя с места. Ближе к обеду начинают появляться туристы, разбегающиеся по сувенирным лавкам, но я уже возвращаюсь обратно в столицу, на окраинах которой вчера обнаружил огромный рынок, и провожу там не один час, разглядывая потрепанные шинели и антикварные книги вперемешку с продуктовыми лавками.

На следующий день меня встречает сырная ярмарка на другом конце Голландии. Под открытым небом раскинулись лотки с сотнями различных сыров, на огороженной площадке устраивают соревнования по метанию сырных кругов и переносу их же на большие дистанции, а я брожу между прилавков уже порядком уставший от огромного количества новых вкусовых ощущений и в итоге пристраиваюсь на берегу небольшого пруда с тарелкой маленьких, не больше пельменя каждый, блинчиков, политых кленовых сиропом и щедро посыпанных сахарной пудрой. Амстердам же остается в памяти как наиболее яркая часть Европы: вечно молодая и менее помпезная версия Санкт-Петербурга; город, из которого не хочется уезжать, даже если знаешь, что еще обязательно сюда вернешься.

***

Поезд бесшумно скользит между двумя столицами. Внутри обитые красным войлоком сидения, многообещающие надписи со словами «бесплатно» и «WiFi» на стенах, а в соседнем вагоне с куда более дорогими билетами солидные джентельмены, задумчиво сидящие с ноутбуками. Снаружи быстро проносятся деревушки и маковые поля, а впереди уже виднеется устрашающая громада Северного вокзала.

У первого человека, встреченного мною во Франции, темная кожа, – это весьма символично. Я недоуменно озираюсь, пытаясь разобраться в лабиринтах парижского метро, но быстро бросаю эту затею и просто спрашиваю дорогу у очередного афроамериканца. В хостеле меня ждет четырехместный номер в мансарде, два соседа-японца и душ, у которого нельзя регулировать температуру воды, но это компенсируется возможностью за пятнадцать минут пешком дойти до Эйфелевой башни, что я сразу и делаю.

На Марсовом поле людно, под неодобрительные взгляды полицейских арабы продают воду в бутылках и брелоки в форме Башни, а туристы пытаются превзойти друг друга в оригинальности будущих аватарок. Перейдя Сену я сворачиваю к Саду Тюильри, но павильон со знаменитыми кувшинками уже закрыт, так что приходится довольствоваться пирамидками Лувра и Нотр-Дамом.

Внутри собора Парижской богоматери настолько прохладно, что начинаешь понимать католиков, с удовольствием появляющихся на мессах. Я смело сажусь в самом центре зала, ловлю взглядом алтарь и замираю, чтобы не нарушить единение французов со своим богом. Впрочем, это все равно напрасно – в десяти метрах от нас ревет поток людей, пришедших в одну из главных достопримечательностей страны. Мелькают запрещенные вспышки фотоаппаратов – сотрудники уже выучили фразу «Выключите вспышку» на русском, но это не особо помогает. В восемь часов раздаются звуки главного орга́на – это значит, что ближайший академический час здесь будет бесплатный концерт камерной музыки. Акустика потрясает – даже жаль, что играют не Pink Floyd.

Склоны Монмартра встречают меня площадью Пигаль, весьма посредственно пытающейся изобразить амстердамский Квартал, поэтому я отдаю предпочтение мрачному величию местного кладбища, ставшего последним пристанищем для разных именитых личностей: здесь много кошек и мало людей. Чуть выше можно увидеть базилику Святого Сердца, сразу после осмотра которой я спускаюсь на фуникулере обратно в город, ведомый голодом.

Как правило, французы не сентиментальны, когда дело касается еды, но при этом они любят, чтобы их пища выглядела счастливой и ценила оказанную ей честь. Я оказываюсь порядком разочарован, когда узнаю, что улитки – это бургундская фишка, а не парижская. Парижская фишка – это подсохший эклер за 2.60, но мне удается найти аутентичную брассери с отличными круассанами и горячим шоколадом. Где-то рядом до сих пор работает Laduree – первое заведение в городе, куда женщины смогли приходить без сопровождения мужчин и покупать макаруны.

Несмотря на множество красивых мостов и толпы людей, из дневного Парижа хочется сбежать. Я сажусь на электричку до Шартра, вспоминая однажды услышанное «Шартр – это Собор, а Собор – это Шартр». Так и есть: собор Шартрской богоматери возвышается над небольшим провинциальным городком двумя несимметричным башнями, опираясь на древнейший во Франции лабиринт и оправдывая звание «стеклянной библии» – несколько сотен витражей иллюстрируют сцены обоих Заветов, но ни один из рисунков не повторяется. На асфальте вижу символическое изображение ракушки – это кусочек пути Сантьяго, который до сих пор проходят пилигримы. Местные жители гуляют по просторным улочкам, дети купаются в большом фонтане, а в лавочке на углу продают разлитый по бутылкам лимонад домашнего приготовления. Такая атмосфера нравится мне куда больше.

Впрочем, в темноте Париж приятнее, чем при свете дня. Светящиеся опоры творения Эйфеля кажутся более невесомыми, а ежечасная подсветка встречается бурными аплодисментами. Вчера моим ужином были мидии в соусе и сырах, а сегодня я сижу на газоне Марсова поля и ем сэндвич, запивая его соком, но сложно сказать, что оказывается вкуснее. В какой-то момент рядом робко присаживаются местные ребята и спрашивают у меня что-то на своем языке, но увидев недоумение в моих глазах начинают совещаться и выдают: «Марихуана?» Вот в этом и заключается суть столицы Франции: города, в котором смешались люди всех национальностей, объединенные собственной непохожестью. За прошедшие годы былое величие немного поистерлось, выходцы из бывших французских колоний постепенно раскрашивают Париж в желтые и черные цвета, а сами парижане напоминают избалованных итальянцев. Но все равно здесь очень здорово. Вечерами.