Леандр:
Вам с королём не справиться, отец,
он изменился, он жесток и грозен,
он вас убьёт немедленно, а вы…
Ваш голос стал и мягче, и добрее!
Тарталья-Дерамо:
Вы обознались, я не ваш отец.
Леандр:
Ну, в недалёком будущем мой тесть,
что, в общем-то, почти одно и то же.
Тарталья-Дерамо:
Ага, вы тот, кого Клариче любит?
Но я и для Клариче не отец.
Мне долго объяснять ошибку эту,
невольную для вас, я понимаю,
поэтому давайте кончим спор.
Прошу вас отвести меня к Дерамо
или отдать под стражу у ворот.
Леандр:
И мне за это получить награду?!
Тарталья-Дерамо:
Вы деньги бедным можете отдать…
Не ослабляйте же на мне верёвки
и в бок больнее как-нибудь толкните,
чтоб стражники увидели, что вы
меня к воротам тащите силком!
Леандр:
На вас определённо «накатило»,
я отведу вас к дочери, пошли…
Но Дерамо в облике Тартальи стал вырываться из рук Леандра, крича во весь голос.
Тарталья-Дерамо: Помогите! Караул! Меня схватили по ошибке, я просто похож на первого министра! Я не Тарталья! Я не Тарталья!
Сбегаются стражники.
Стражник: Ну, вот, наконец-то попался. Раз ты кричишь, что ты не Тарталья, значит, ты точно Тарталья! (Леандру) Тащи его к королю, приятель, и получай свою награду!
Тарталья-Дерамо (тихо):
Ведите же меня! И по дороге
я всё вам постараюсь объяснить…
Стражники их пропускают вглубь сцены.
На сцене – комната Анджелы с окном, выходящим в сад. В саду появляются Дерамо в облике Тартальи и Леандр.
Тарталья-Дерамо:
Теперь злодей на троне. Каково?
Леандр:
Ужасно! Непонятно! Небывало!
Тарталья посягнул на вашу роль.
Но я готов служить вам, мой король,
примите скромный дар – мою отвагу,
а вместе с нею преданность и шпагу!
Они притаились под окном Анджелы. Анджела одна.
Анджела:
Я избегаю встречи с королём!..
А может быть, я в чём-то ошибаюсь?
И вправду интонации Тартальи
Дерамо мог невольно перенять
от долгого общения с министром…
Ну ладно, голос! А его повадки?
А взгляд его и жаждущий, и злобный?
А грубость рук и грубость домоганий?
Глазами вижу я: Дерамо рядом!
А сердце шепчет: это страшный сон.
Но где же мой Дерамо, где же он?..
Нет, видно, лучше в руки взять гитару,
забыться вместе с ней в романсе старом!
Берёт гитару и, перебрав струны, поёт.
Уехал рыцарь мой тому
Пятнадцать лет назад.
Но на прощанье я ему
Заворожила взгляд:
За сотни рек, за сотни гор
Направив бег коня,
Во всех красавицах с тех пор
Он узнаёт меня!
А с башни время
Сыплет звон —
Дин-дон,
Дин-дон,
Дин-дон!
Увы, не только за окном
Прошли с тех пор года,
Я жду его и об одном
Тревожусь иногда:
Когда из дальних стран домой
Он повернёт коня,
Во мне самой, во мне самой
Узнает ли меня?..
А с башни время
Сыплет звон —
Дин-дон,
Дин-дон,
Дин-дон!
Положив гитару, Анджела подошла к вышитому портрету Дерамо, присела напротив, всматриваясь в портрет.
Анджела:
Я вышила Дерамо. На портрете
от шёлка ласков шелковистый взгляд.
Как жаль, что я не в силах вышить голос!
А вдруг со мною он заговорит?..
Дерамо, здаравствуй!
Тарталья-Дерамо (за окном):
Здравствуй, дорогая!
Анджела (портрету):
Где пропадал ты, мой король, так долго?
Тарталья-Дерамо:
Я был оленем.
Анджела (думая, что это игра её воображения и потому спокойно):
А! Ты был оленем!
А не было ль поблизости, скажи,
какой-нибудь оленицы красивой?
Что ж замолчал ты, мой король-олень?
Я так хочу себе тебя представить!
Тарталья-Дерамо:
Я в облике, который недостоин
ни взгляда твоего, ни красоты.
Анджела (наслаждаясь игрой воображения):
Но почему? Олени так прекрасны!
Тарталья-Дерамо:
Сегодня дважды я менял обличье:
я был оленем, а теперь Тартальи
на мне надета гнусная личина…
А я – Дерамо! Веришь? Я Дерамо!
Анджела вскочила. Она взволнована. Она понимает, что всё это происходит наяву, что где-то рядом Дерамо.
Анджела:
Дерамо мой! Откройся! Где ты, милый?..
Тарталья-Дерамо:
Нет-нет, прошу, не подходи к окну!
Но Анджела немедленно подбежала к окну и отпрянула, увидев… Тарталью. Некоторое время она смотрит на него с испугом, но потом испуг её сменяется неподдельной радостью.
Анджела:
Дерамо мой! Ты тот же, тот же, тот же!
Пускай черты другого человека
в твоём лице – но взгляд, но речь твоя!..
Тарталья-Дерамо:
Она и подвела меня! Тарталье
открыл я тайну перевоплощенья,
которая была известна мне,
и вот теперь мерзавец на коне!
Но Анджела протянула к нему руки, и вот он уже в комнате. Гладя его лицо, плечи, Анджела плачет.
Анджела (шепчет):
Ты – мой Дерамо! И никто не в силах
меня уверить в том, что ты Тарталья.
Ты – мой Дерамо в облике его,
но облик – это только оболочка.
Ты – мой Дерамо! Сядь же и позволь
мне сапоги стянуть с усталых ног!
Со стороны кабинета у входа в комнату Анджелы появляется Дерамо-Тарталья. Он полон решимости, за ним наготове, с пиками наперевес, выстроились дзанни-стражники.
Дерамо-Тарталья:
Эй, Анджела! Немедленно открой!
Я, наконец, хочу побыть с тобою
в желанной для меня заветной спальне.
Я требую, немедленно впусти,
иначе – берегись: со мною стража!
Анджела испуганно прижалась к плечу Тартальи-Дерамо. Но он, признанный Анджелой, уже обрёл уверенность в себе.
Тарталья-Дерамо:
Впусти мерзавца. Всё-таки – «супруг»!
Анджела распахивает дверь. И Дерамо-Тарталья оказывается лицом к лицу с шагнувшим ему навстречу подлинным Дерамо.
Дерамо-Тарталья (опомнившись, истошным голосом):
Эй, взять министра беглого!
Тарталья-Дерамо:
Молчать!
Стражники разбегаются. Анджела ещё крепче прижалась к подлинному Дерамо.
Анджела:
Да, ты мой муж! Ты самый-самый-самый!
Короче, здесь не он, а ты Дерамо!
А с этим – прочь супружеские узы,
когда он как Тарталья узнан!
Тарталья-Дерамо (выхватив из ножен шпагу):
Во мне теперь учетверились силы!
Дерамо-Тарталья (пятясь):
Не стыдно ль, вчетвером на одного?..
Тарталья-Дерамо:
Подскажет правду только поединок —
Дерамо побеждённым не бывал!
Леандр (показываясь в окне):
Да, верно. Если бьёт – то наповал!
Леандр бросает пятящемуся и безоружному Дерамо-Тарталье свою шпагу. Но тот продолжает пятиться, так и не приняв шпаги. И вдруг взгляд его падает на чучело ворона в кабинете Дерамо.
Дерамо-Тарталья (торопливо шепчет):
Чиронга… Пуфа… Грека… Рака… Брод…
Куранго… Манго… и наоборот!
Тело его начинает оседать, а чучело ворона, неожиданно взмахнув крыльями, взвилось и скрылось из виду.
Тарталья-Дерамо (бросив шпагу обратно в ножны):
Ещё куда-то полетело зло!
Анджела:
А вдруг он где-то и опять в кого-то
сумеет снова перевоплотиться?
Появляется Дурандарте с дорожным портфелем в руках.
Дурандарте:
Ну что за мысли в птичьей голове?
Одна, быть может, ну, от силы две.
Как ворон, он заклятие забудет
и больше никогда не выйдет в люди!
А Тарталья-Дерамо склонился над телом Дерамо, чтобы вернуть себе свой облик.
Тарталья-Дерамо (шепчет):
Чиронга… Пуфа…
Дурандарте (улыбнувшись):
Можно сокращённо,
достаточно и этого. Ну, вот!
Он с удовольствием оглядел стоящего перед ним прежнего короля Дерамо. И обратился ко всем присутствующим.
Дурандарте:
А я зашёл, чтобы сказать: прощайте!
Готов бы задержаться, но – дела.
Дерамо:
А как баллада?
Дурандарте:
Что? Моя баллада?
Да только что её вы разыграли!
Она, как поезд, шла к заветной цели,
а я при ней – как стрелочник, следящий
за рельсами старинного сюжета,
чтоб не зайти ей слишком далеко.
Поверьте, это было нелегко!
Сцена заполняется персонажами – здесь и Панталоне, и Клариче, и Чиголотти, и все дзанни. Дурандарте, обращаясь к зрителям, поёт.
Это было, когда
Зло менять умело маски,
Где добро, там и зло
Появлялось, как назло.
Как же быть, чтоб всегда,
А не только в этой сказке,
А везде и всегда
Злу не очень-то везло?
Что на сказку кивать,
Сказки есть и сказки будут,
Но едва ли придёт
К вам на помощь чародей.
Люди сами должны
Друг для друга делать чудо,
Только люди должны
Быть похожи на людей!
…На экране – картина в золочёной раме, изображающая осенний лес. Дождь сечёт жёлтые листья, серая вата туч забила небо…
Не крупным планом – но чётко, так, чтобы зрители заметили и соотнесли с только что увиденным пейзажем, – под картиной надпись: «ВЕСНА».
…На картине с надписью «ЛЕТО» – хижина среди снежных сугробов.
…Картина с надписью «ОСЕНЬ» озадачит зрителей фигурами молодых женщин в венках, танцующих на майском лугу.
…На картине с надписью «ЗИМА» нарисован толстяк, обливающийся потом в знойный полдень.
Кинокамера обшарила четыре стены небольшой ресторанной залы, на мгновенье задержалась на ослепительно белых скатертях и сверкающей сервировке столиков, сквозь стекло поглядела на улицу и упёрлась в возмущённую толпу. Прошла через стекло и, словно отскочив от обваливающихся на неё криков, улюлюканья и брани толпы, обернулась и теперь уже крупным планом показала нам меню только что открытого ресторана:
РЕСТОРАН «ОТВРАЩЕНИЕ»
Суп несъедобный, пересолённый
Консоме «Дрянь»
Бульон «Ужас» с пирожками «Кошмар»
Морской окунь с болотной лихорадкой
Котлеты из вечерних остатков
Пирожное «Уберите!»
Крем сливочный, скисший
Тартинки с гвоздями
К услугам посетителей неаккуратность,
неопрятность, нечестность и грубость.
– …Дрянь! Убрать! Позор! – визжал старичок с выбившейся манишкой и в съехавшем на бок котелке, подтверждая каждый свой выкрик ударом палки о мостовую и каждый раз попадая на любимую мозоль, отчего раздражался ещё больше:
– Убрать! Дрянь! Позор! Вон!..
– Пшшш!.. – шипела некая горничная, тыча зонтиком в сторону ресторана. – От этого может разыграться мигрень! Пшшш!..
– Куда смотрит санинспекция?! – взвизгнул прыщавый молодой человек и ткнул своей тростью старичка-соседа.
…Стомадор – усатый человек с седыми висками – сидел за кассой и с любопытством разглядывал беснующуюся толпу.
Двое слуг-мальчиков – один из них Тирей Давенат, другой – рыжий и малосимпатичный – стояли подле него.
Не выдержав гнева толпы, рыжий сорвал белый фирменный смокинг, отряхнул руки, выскочил из ресторана и присоединился к орущим:
– Позор! – завопил он. – От-вра-ти-тель-но!..
– Ступай, ступай, – усмехнулся Стомадор. – Тебе больше не участвовать в моих затеях! А ты?
Давенат поправил неудобный его шее галстук-бабочку, одёрнул смокинг и ещё твёрже упёрся ногами в пол.
– Понятно! – резюмировал Стомадор. – Ты тоже хочешь от жизни чего-нибудь ещё!
…От толпы отделился и направился к ресторану человек лет сорока, сухой, крупно шагающий, с внушительной тростью из чёрного дерева. Тёмные баки на его остром лице спускались от висков к подбородку. Он на мгновение задержался перед стеклянной дверью и, попыхивая зажатой в крепких зубах прямой трубкой, поднял, словно для удара, свою трость.
– Бей! – завизжал рыжий слуга.
Человек оглянулся. Взгляд его не выражал ничего доброго. Рыжий слуга мгновенно юркнул в толпу, которая стала растекаться, боясь не столько скандала, сколько свидетельских показаний полиции: одно дело брань, другое – удар тростью о стекло!
Подождав, пока толпу смыло, словно из шланга, человек ткнул тростью дверь и вошёл в ресторан.
Стомадор вежливо приподнялся навстречу:
– Том Стомадор, к вашим услугам.
– Орт Галеран, – представился вошедший.
– Что было бы угодно господину Галерану?
– То, чего у вас нет!
Тем не менее Галеран повесил широкополую белую шляпу на крючок у двери и, присев за столик, поглядел на свет вымытый до хрустального блеска бокал, заглянул в меню и пренебрежительно отставил его.
– Мороженое с ангиной! – нанёс он первый удар Стомадору. – Здесь нет мороженого с ангиной! А я хочу именно мороженое с ангиной.
– Это из завтрашнего меню, сударь! – выйдя из-за кассы, Стомадор обмахнул белоснежной салфеткой даже на вид хрустящую от крахмала скатерть и подмигнул Тирею.
Тирей на мгновение исчез, и…
Перед Галераном возник запотевший бокал с солнечно-жёлтым мороженым и дымящаяся чашка чёрного кофе.
Галеран усмехнулся:
– Типичное мороженое с ангиной! Да, да, так я себе его и представлял. А кофе, конечно, из старых еловых шишек?
– Неужели вы могли подумать, что здесь подадут что-либо иное? – почти обиделся Стомадор.
– Тирей, мой мальчик! – поднял глаза на Тирея Галеран, с явным удовольствием отхлебнув кофе. – Тебе и на этот раз не повезло! Я давно наблюдаю за тобой. Ты хочешь устроиться как-нибудь поинтереснее. Но этот ресторан скоро вылетит в трубу.
– Ну, знаете! – вспыхнул Стомадор. – Придумано совсем неплохо…
– Вся реклама мира, – перебил его Галеран, – основана на трёх принципах: хорошо, много и даром. Поэтому можно давать скверно, мало и дорого. Вы же поступили наоборот. Но в глубине души человек всегда верит написанному. Были у вас какие-нибудь иные опыты?
– Десять лет я стараюсь разбогатеть, – вздохнул Стомадор.
– А зачем вам богатство? – оживился Галеран.
– Представляете, – наклонился к нему Стомадор, – идёт по дороге человек…
– Ваш знакомый?
– Нет! – отмахнулся Стомадор, – ну… просто человек, который потерял всё… Нет, не всё, больше, чем всё: он потерял надежду. Да, у него осталось море. Но только для того, чтобы утопиться. Да, у него осталось небо. Но только для того, чтоб взглянуть на него в последний раз. Да, осталось немного сил. Но только на то, чтоб дотащиться до берега. И вдруг – я! Я протягиваю ему богатство!..
– Деньги?..
– Да нет, богатство! Деньги – это подачка, милостыня. А человек, потерявший надежду, вовсе не нищий. Он просто потерял своё богатство – надежду. А тут – я! Сто тысяч в моей руке это не подачка, это просто продолжение моей руки. Это – рукопожатие. Я ему говорю: вот, возьми! Здесь море, в котором не надо топиться, а на которое надо смотреть долго-долго, пока не увидишь леди, бегущую по волнам. И тогда наступит счастье. Здесь небо, в которое не надо смотреть в последний раз, а в которое надо долго смотреть, чтоб успокоиться. Здесь огромное количество бифштексов «Попробуй-да-выплюни», но их стоит попробовать, честное слово! Короче: бери и проваливай, чтоб глаза мои тебя не видели!
Галеран даже привстал, перестав наслаждаться мороженым с ангиной:
– Ну, а как же он вам вернёт долг?
– Очень просто! – Стомадор взял один из чисто вымытых бокалов со столика, стал протирать его салфеткой. – Очень просто! Пусть когда-нибудь встретит на дороге человека, потерявшего надежду, и… и протянет ему руку. Вот долг и будет возвращён. А тот его возьмёт на тех же условиях… и в свою очередь… Ну, в общем, протягивать руку должен не просящий, а дающий. В этом смысл. Понимаете?..
Дверь распахнулась. На пороге остановился господин с перекошенным от гнева лицом:
– У вас действительно подают бульон «Ужас» с пирожками «Кошмар»?
– Да, сударь! – пошёл к нему навстречу Стомадор. – И смею вас уверить…
– Мерзость! – взвизгнул господин. – Запретить! Запретить! Запретить!
И, плюнув, он выскочил из ресторана.
– Кажется, я неплохо придумываю, – несколько растерялся Стомадор, – но в моих планах чего-то недостаёт…
– Стомадоров! – расхохотался Галеран. – Недостаёт Стомадоров, которые населяли бы весь город и думали точно так же, как вы.
Давенат поставил перед Галераном вторую чашку кофе и замер.
…У ресторана «Отвращение» остановился щегольской экипаж, управляемый кучером, усеянным блестящими пуговицами.
Из экипажа вышли две девушки в сопровождении остроносой и остроглазой дамы, имевшей растерянный вид.
Стомадор бросился к двери, распахнул её, и…
В ресторан впорхнули белые костюмы, белые шляпы, вишнёвые зонтики и весело смеющиеся девичьи лица.
– Роэна! Элли! – кричала остроносая дама. – Я решительно протестую! Посмотрите на вывеску! Я запрещаю входить сюда!
– Но мы уже вошли, – сказала девочка лет двенадцати, которую звали Элли. – На вывеске стоит «Отвращение». Я хочу самого отвратительного!
Роэна – девушка лет семнадцати – пожала плечами и села за столик.
– Надеюсь, Урания, вы не станете применять силу? – сказала она остроносой.
Поджав губы, Урания уселась возле Роэны и Элли.
– Что это значит? – спросила Роэна, указывая на строчку в меню.
– «Тартинки с гвоздями», – стал пояснять Стомадор, – это такие тартинки…
– А какой толщины гвозди? – деловито перебила его Элли.
– Элли! – застонала шокированная Урания.
– Хозяин шутит! – вставил Давенат, чувствовавший себя так хорошо и неловко, что не знал, как приступить к своим обязанностям.
– Но и мы тоже! – ответила Элли, внимательно глядя на Давената.
– Нам весело! Значит, ничего ТАКОГО не будет? Очень жаль! Тогда принесите мне молока.
– И, пожалуйста, без этих… прибавлений! – брезгливо ткнула Урания пальцем в меню.
Давенат обернулся мгновенно. Он поставил перед Элли бокал с молоком, отошёл к буфету и стал жадно смотреть.
– Рой! – перед тем, как погрузить губы в молоко, Элли подтолкнула сестру и показал глазами на Галерана. – Вот там один, отравившийся пищей дома сего.
– Отравился, и умер, и похоронили его, – громко подхватил засмеявшийся Галеран.
Элли поперхнулась молоком и выпучила глаза, сдерживая взрыв хохота.
– Элли! – застонала Урания и схватилась за сердце.
Галеран встал.
– Я рад видеть детей Футроза. Я страшно рад, что вам весело. Мне самому стало весело.
– Как, вы нас знаете? – вскричала Элли.
– Да, я знаю, кто вы. Моё имя вам ничего не скажет: Орт Галеран.
Он поклонился.
Урания встала, бросила на столик мелочь и сказала голосом, не допускающим на сей раз возражений:
– Дети! Нам пора!
– Я вас чуть-чуть задержу, – обратился Галеран к Элли и Роэне. – Подарите немного внимания этому человеку, который стоит там, у вазы с яблоками. Его зовут Тирей Давенат. Он очень хороший, способный мальчик, сирота, сын адвоката. Ваш отец имеет большие связи. Лишь поверхностное усилие с его стороны могло бы дать Давенату занятие, которое отвечало бы его качествам больше, чем работа в кафе.
– Что вы сказали?! – хрипло крикнул Давенат. – Я вас не просил.
– Тирей прав, – кивнул Галеран, – он меня ни о чём не просил. Но что может быть естественнее случая? И я подумал: ничего дурного в моей просьбе нет, случай же на лицо. Всегда приятно сделать что-нибудь хорошее, не так ли? Вот и всё. Возьмите на себя роль случая. Право, это неплохо.
– Однако! – задохнулась Урания. – Роэна! Элли! Нам с о в е р ш е н н о пора идти!
Спасая натянутость ситуации, Элли и Роэна мгновенно перешли на шутливый тон.
Перемигнувшись, они двинулись к Давенату, перебивая друг друга.
– Вы, конечно, понимаете…
– Что в кафе «Отвращение»…
– С кушаньем «Неожиданность»…
– Произошло движение сердца…
– Мы клянёмся вашей галереей…
– Зимним летом и осенней весной…
– Тампино сделает всё…
– А вы? Почему вы молчите?
– Заговорил не я! – насупился Тирей. – Сказал Галеран, чего я ему никогда не прощу.
– Но он угадал? – осведомилась Роэна тоном взрослой дамы.
– Да. Если бы… – Давенат едва выдохнул слова. Это была вырвавшаяся просьба о судьбе.
– Придите завтра к нам, ладно? – Элли протянула Давенату руку, тот неловко принял её. – Якорная улица, дом девять. Не раньше одиннадцати. Прощайте! – Элли вырвала руку и повернулась к Галерану. – Какой вы чудесный человек! Вы сказали просто, так просто…
– Элли! – воззвала Урания со стоном.
И, предшествуемые ею, девочки покинули ресторан.
Как заворожённый, смотрел Тирей им вслед.
…Сверкнули пуговицы кучера, раскрылись яркие зонтики, нарядный экипаж помчался.
С его движением распахнулся город По́кет – сказочный город с гаванью, в которую только что вошла белая шхуна под алым парусом, с бородатыми матросами в беретах с помпонами, с нарядными женщинами и весело лепящимися друг к другу вверх и вниз по склону домами.
На фоне плывущего мимо экипажа города возникли титры:
ЧЕЛОВЕК ИЗ СТРАНЫ ГРИН
…А над цокотом копыт, над шорохом колёс экипажа, над плеском волны, набегающей на берег, возникла песня:
Это было в стране,
Что зовётся Нигде,
Это было тогда,
Что зовут Никогда,
Алый парус, кренясь
К тёмно-синей воде,
Нас в два счёта доставит туда.
Там бежит по волнам
В босоножках мечта,
Там соседствуют рядом
Кремень и хрусталь,
Если по сердцу сказка
И совесть чиста —
Ты к стране этой тоже пристань!
Ни Гарун эль Рашид,
Ни Ходжа Насреддин,
А лишь тот, кто судьбой,
Как ветрами, дублён,
Побывал в той стране
Под названием Грин
Со своим неразменным рублём.
Кто нацеливал руль
И себя, и компа́с,
В Зурбаган или в Лисс,
Или в По́кет спешил —
Тот, конечно же, рубль
Неразменный припас:
Нет там касс для размена души!..
…Старинные напольные часы в гостиной Футроза начали бить. Кинокамера соскользнула с часов на ковёр, затканный золотистыми кошками. Потом на чёрные, с зачищенными ваксой заплатами башмаки и брюки с аккуратно срезанной бахромой. И – к одиннадцатому удару часов – переместилась вверх, на напряжённое лицо Давената, непривычно расположившегося в большом кресле.
Видимо, кинокамера следовала за взглядом Футроза, который расположился напротив Давената, оседлав стул.
– Девочки мне всё рассказали, – сказал Футроз, – и я, пожалуй, готов устроить вашу судьбу. Кто был ваш отец?
– Адвокат, сэр. Он исчез без вести одиннадцать лет назад. Мне было всего лишь два года, мне мать рассказывала… Он вышел вечером, сказал, что к одному клиенту, получить долг. Больше его никто не видел…
…В гостиную вошло существо о двух головах; Роэна обнимала сестру сзади, уткнувшись подбородком в волосы Элли. Приблизившись к Давенату, девушки стали пятиться и, задумчиво кивая ему, начали говорить заунывными голосами:
– Мы вас приглашаем…
– Сегодня вечером…
– Посетить наш дом…
– Будет весело…
– Будет страшно весело…
– Вот уж повеселимся!..
– Просто жуть!..
Так, кивая, они вышли. Дверь прикрылась. За ней раздалась возня и откровенный взрыв хохота.
Проводив дочерей укоризненным взглядом, Футроз обернулся к Тирею.
Тот сидел, счастливо улыбаясь. Улыбнулся и Футроз.
– Ну?.. Вы только начали говорить.
– Когда я стал взрослым (незаметно для Давената Футроз усмехнулся), многое приходило мне на ум. Однажды я чистил башмаки, кто-то прошёл за окном, и я вспомнил отца. Мне представился ночной дождь, ветер, а отец, будто бы размышляя, как достать денег, задумался и очутился в гавани – далеко, около нефтяных цистерн. Он стоял, смотрел на огни, на воду, и вдруг все огни погасли. Почему погасли? Непонятно… Стало тихо. Дунет ветер, плеснёт вода… И он услышал, знаете, стук барабана… Солдаты вышли из переулка и прошли мимо него: «Раз-два… раз-два…» А впереди шёл барабанщик с тёмным лицом. Барабан гремел в ночной тьме, и нигде не было огней. Все спали или притаились… Конечно, дико! Я знаю! Но барабан бил. Вдруг мой отец очнулся. Он пошёл прочь и видит – это не та улица. Идёт дальше – это не тот город, а какой-то другой. Он испугался, а потом заболел и умер. В больнице, должно быть… Но он жив. Я иногда чувствую это. Большей частью я знаю, что он умер…
– Вы фантазёр, – заметил Футроз, задумчиво рассматривая Давената. – Одиннадцать лет – большой срок. Оставим это пока. Кто такой Галеран?
– Видите ли, это человек очень хороший. Наверное, он знал моего отца. Или мать. Он часто заговаривает на улице со мной, иногда даёт читать книги. Вообще, он мне нравится.
– Да, это вполне объясняет Галерана, – улыбнулся Футроз. – Я ещё утром послал ему записку о вас. Повидайтесь с ним в кафе… Как это?..
– В «Отвращении»?
– Вот-вот! Ваш хозяин, видно, забавный человек.
– Он очень хороший!
– У вас все очень хорошие? – Футроз встал, давая понять, что визит окончен.
Давенат поспешно последовал его примеру.
– А вечером приходите. Непременно! Девочки не шутили, только созорничали, как всегда.
– Но… – покраснев, Давенат посмотрел на носки своих латаных башмаков, нелепых на роскошном полу.
Футроз потрепал Тирея по плечу:
– Ну, ну, всё будет в порядке. Повидайтесь с Галераном. Я постараюсь как-нибудь начать вашу судьбу. Остальное будет зависеть только от вас.
– Да, да. Я понимаю!.. Большое спасибо!
И Давенат выскочил из гостиной.
…Давенат стремительно шёл по улице. Город спал. Небо было ослепительно синим.
Навстречу ему шли только красивые женщины. Видимо, в своих самых лучших платьях.
Мужчины – все исключительно в белых костюмах – улыбались ему.
Дома сверкали белизной и не отбрасывали никакой тени.
Красавица-девушка, торговавшая фруктами, бросила ему тяжёлый и жаркий, как солнце, апельсин.
Давенат поймал его на лету.
Вокруг не было слышно человеческой речи: улица не разговаривала, она пела бессловесным хором женских и мужских голосов.
Чья-то рука легла на плечо Давенату.
Давенат обернулся.
Перед ним стоял улыбающийся Галеран.
– Тебе что, дали такого пинка у Футроза, что ты не можешь никак остановиться? Я еле тебя догнал.
Давенат наконец перевёл дух.
– Что вы! Напротив!.. Мне кажется, что Футроз очень, очень хороший человек!
…Улица приняла свой весёлый, но нормальный вид: дома резко обрели тень.
Послышался людской говор. Мужчины уже не все были в белых костюмах. Не только красавицы шли теперь навстречу, и далеко не все теперь были в своих лучших платьях. Давенат разжал руку. Апельсин был апельсином, но не таким громадным и солнечным, как тогда, когда летел к нему из рук красавицы-продавщицы. И тележка её уже проехала.
Давенат обеспокоенно поднял глаза на Галерана:
– Вы… ещё не успели побывать в «Отвращении»?
– Нет, а что?
– Там… лежит вам какая-то записка от Футроза. Кажется, лежит…
– Нет там никакой записки от Футроза.
– Да? – сник Давенат.
– Посуди, как она может там лежать, – усмехнулся Галеран, – когда Стомадор мне переслал её ещё до твоего ухода к Футрозу.
– Так почему же он…
– А разве записка была адресована тебе?
– Ох, простите, – вспыхнул Давенат. – Кажется, я зарвался. Простите!
Они шли по улице спокойно, точно оба отдыхали от какого-то приключения.
– Было приключение, да? – вдруг спросил неожиданно и доверчиво Тирей.
– Да, было, – серьёзно ответил Галеран. – И у тебя, и у меня. Вот тебе ключ.
– Ключ? – удивлённо переспросил Давенат, принимая обыкновенный ключ из рук Галерана.
– Да, – улыбнулся Галеран. – От твоей новой квартиры. Футроз в записке просил меня найти тебе комнату, я нашёл. Комната оплачена вперёд за три месяца с полным содержанием: завтрак, обед, ужин и два раза кофе. Хорошее приключение?
– Чем я отплачу Футрозу?
– Ты отплатишь Футрозу тем, что вежливо примешь эти дары. Как ты сам понимаешь, у него нет причины заискивать перед Давенатом. Что касается меня – то моя роль случайная: я только согласился исполнить просьбу Футроза… Открой шкаф!
– Как? – изумился Давенат. – Но мы же ещё на улице! Мы ещё не дошли!
– Тирей! – укоризненно произнёс Галеран и даже остановился.
– Да, да! Я понимаю! – засиял глазами Тирей. – Пока что в мечтах. Мне ведь ещё надо привыкнуть…
Теперь улица обтекала комнату с зелёными обоями, точь-в-точь такую, как её описал Галеран.
На весь этот эпизод улица, двигаясь, остаётся как бы в периферическом зрении Давената, а комната, на мгновение исчезая, возникает вновь и вновь.
– Открой шкаф! – приказал Галеран.
Тирей открыл дверцу шкафа. Огромное количество шикарных костюмов висело там так плотно, что казалось, костюмы сами вытолкнули дверцу шкафа своими ватными плечами…
– Нет, нет! – улыбнулся Галеран, словно разгадав тщеславную мечту Давената. – Не так много.
…Костюмы вообще исчезли.
– О, господи! – вздохнул Галеран. – Как трудно с этими маленькими фантазёрами! Костюмы есть, слышишь? Есть. Ты видишь части нового костюма, состоящего из серых брюк, жилета и пиджака – это довольно дорогое сукно.
…В шкафу мгновенно возникли брюки, жилет и пиджак.
– Рядом висят части белого костюма и четыре галстука различных оттенков. Две шляпы – соломенная и фетровая.
…Рядом с деталями серого костюма в шкафу возникло всё, что сейчас описал Галеран.
– Шляпы необходимо примерить!
…Давенат по очереди надел шляпы и посмотрелся в проплывающие мимо витрины.
– Было бы неестественно, если бы ты не пощупал все эти прелести. А, Тирей? Прикоснуться необходимо!
…Тирей покорно подержался за брюки, уронил галстук и закрыл шкаф.
– Лучше не смотреть пока! Я… должен привыкнуть.
…Комната исчезла.
Они снова шли по нормальной улице.
– А, вот что! – остановился Давенат. – Уж как вы хотите, но я должен вас поцеловать! – Он подпрыгнул, охватил руками голову Галерана и крепко поцеловал.
– Бойся несчастий, – внушительно сказал Галеран, беря мальчика за плечо. – Сердце твоё слишком открыто. Будь сдержаннее, если не хочешь сгореть.
– А если хочу?
Они проходили мимо столиков под зонтиками, разбросанных прямо на тротуаре. Там веселилась какая-то компания. Они остановились, привлечённые бурной сценой.
Оборванный пожилой пьяный человек рвался к столикам, крича, что хочет развеселить компанию замечательной песней.
– Лучшая в По́кете песенка! – рычал он. – Если у вас в ушах вата, вытащите её и не пожалеете! Я вам и спою про вату в ушах, ха-ха!..
Слуги схватили его, намереваясь отшвырнуть куда-нибудь подальше, но компания застучала вилками по тарелкам и потребовала песню.
Злобно оглянувшись на отошедших официантов, оборванец стукнул маленьким бубном по откляченному заду и, аккомпанируя себе то звоном бубенцов, то ударом бубна по заду, хрипло запел:
Однажды крошка Салли
Упала с бо́рта,
А на волне плясали
Четыре чёрта.
Плясал один горбатый,
Плясал один щербатый,
Плясал один пузатый,
А самый главный вату
Держал в ушах!
Ха-ха-ха-ха!..
– Спасите! – взвыла Салли, —
Хоть ради спорта!
Три чёрта ей сказали:
– Какого чёрта!
Сказал один горбатый,
Сказал один щербатый
Сказал один пузатый,
А самый главный вату
Держал в ушах…
Ха-ха-ха-ха!..
Оборванцу налили стакан водки, накидали в бубён мелочи. Он попытался ещё сплясать, но его выставили.
Он кинулся прочь от занесённого кулака одного из дюжих официантов и, крикнув отшатнувшемуся Давенату: «Держись, сосунок, а то сшибу!» – исчез в переулке.
Галеран что-то быстро записывал в блокнот.
– Я составляю сборники уличных песен и продаю их издателям, – поймав недоумевающий взгляд Тирея, Галеран захлопнул блокнот, сунул его в карман и улыбнулся: – Я жил бы лучше, если бы не играл. Не могу не играть!
– Значит, вам не везёт?
– Ты проницателен.
– А вы старайтесь выиграть.
– Совет мудреца, – рассмеялся Галеран. – Покинь меня!
– А куда вы направляетесь?
– Думаю, что немного выпью. – Галеран поискал в жилетном кармане. – Ах, да, от денег, что Футроз приложил к письму, осталось два золотых.
Он вытащил две монеты и протянул их Тирею.
Тирей взял монеты, повертел их в пальцах и одну протянул обратно Галерану.
– Пожалуйста… В первый же раз, как отправитесь играть, присоедините её к вашим ставкам.
– Идёт, – согласился Галеран.
…Тоненькие пальцы Рой зажгли спичку и поднесли её к кончику шнура. Паутина шнура опутывала огромное количество свечей. Шнур вспыхнул, огонёк метнулся по паутине от свечи к свече.
Лёгким и ярким свечным светом залилась гостиная в доме Футроза с изображением золотистых кошек на ковре.
Дверь приоткрылась, и в гостиную протиснулся Давенат, в новом костюме, неловко себя чувствуя и не догадываясь, что костюм идёт ему.
Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.