Kitabı oku: «Психолог», sayfa 3
– Могу ли я поинтересоваться, господин… – староста сделал еще одну попытку.
– Меня зовут Зигмунд. Аудитор его королевского величества Виллема Пятого, чья власть несомненно распространяется и на эти земли.
– Воистину, господин Зигмунд, слухи распространяются словно лесной пожар. Но осмелюсь ли я спросить у вас, о каком роде слухах идет речь?
Зигмунд сухо кивнул, не отрывая взгляда своих колючих пронзительных глаз от лица собеседника.
– Оборотень, – коротко произнес он.
Перешептывания усилились, стали слышны даже отдельные слова. Но, несмотря на нарастающий людской гул, староста не пошевелился, не издал ни звука, не изменил выражения своего лица. Он лишь продолжал смотреть на аудитора. А Зигмунд на него.
Казалось, что прошла целая вечность перед тем, как староста поднял руку, единственным движением прекращая разговоры и болтовню.
– Конечно, господин Зигмунд. Вам будет предоставлено все необходимое для проведения расследования, мой долг перед государем оказать вам посильную помощь. Прошу прощения за мою настороженность, я лишь удивлялся, насколько быстро те слухи, что вы упоминали, достигли нашего с вами государя. И насколько быстро вы… оказались здесь, – прохладно заметил староста.
Это явно был открытый человек. И сейчас он явно выражал свое недовольство и недоверие по отношению к Зигмунду. Надо было что-то срочно предпринимать.
– Наш государь крайне озабочен внутренними делами королевства. Именно поэтому я был прислан к вам как можно скорее, ибо сама даже гипотетическая угроза существования подобного чудища… нелицеприятна.
Староста угрюмо кивнул.
– Поговорим об этом лучше внутри. Если вы надумаете задержаться на несколько дней, то вам будет предоставлена свободная комната и все необходимые условия.
Староста уже было повернулся, приглашая столь неожиданного гостя в дом, но тут же неожиданно произнес:
– Ваш конь и ваши вещи, господин? Вы же не пешком прибыли сюда из замка? – угрожающим тоном спросил староста.
Но Зигмунд был готов к подобному рода вопросам. Он первый раз за всю встречу позволил себе улыбнуться.
– Все верно. Вы правильно заметили, что я объявился у вас довольно быстро, а конь, даже лучший, не может покрыть столь длинное расстояние даже за три дня. Ваша деревня находится практически на границе королевства, а предполагаемая угроза имеет столь важное значение, что медлить было нельзя. Поэтому…
Зигмунд отвел руку в сторону, сосредотачивая свое сознание. Ему в первый раз за долгое время было настолько весело, что необходимая ему связь настроилась сама собой, без каких-либо видимых усилий.
Вдруг в небе раздалась магическая вспышка, которая на мгновение осветила всех собравшихся здесь удивленных людей, а затем черный вихрь размером со взрослого человека устремился вниз, прямиком на толпу. Кто-то закричал, началась небольшая давка, а староста невольно отпрянул ближе к двери, когда увидел, как магическое черное облако поглотило аудитора.
Через несколько мгновений темнота рассеялась, распалась на множество красивых, переливающихся всеми оттенками черного элементов. Люди испуганно вскрикивали, когда эти темные частички падали на их головы, щекотали их лица.
Староста с ужасом посмотрел на руку, но тут же его лицо прояснилось, и он с легким негодованием, но одновременно с уважением посмотрел на Зигмунда.
Аудитор торжествующе стоял посередине творящегося хаоса, держа на вытянутой руке огромного ворона, который переливался магическим светом.
– Не бойтесь! – воскликнул Зигмунд, насмешливо улыбаясь. – Это всего лишь перья, они не навредят вам!
Он выдержал легкую паузу и продолжил:
– Вы правы, я не пришел пешком. И также я не приехал на лошади. Государь, услышав про вашу проблему, счел нужным послать вам аудитора высокого ранга, и я, не теряя лишнего времени и не беря ничего лишнего в дорогу, прибыл к вам. Я полностью полагаюсь на вашу поддержку и всецело уверяю вас, что я не намереваюсь пользоваться вашим гостеприимством больше, чем это нужно для дела.
Зигмунд победоносно взглянул на слегка побледневшего старосту, в чьих глазах он прочел, что теперь с государственным аудитором будут считаться.
Когда Зигмунд входил в дом, он почувствовал, как его сознание вновь начало работать как тревожные колокольчики – не слышимые ранее за бушующим азартом игры в блеф, теперь они вовсю оповещали о своем присутствии.
Волевым усилием он приказал им успокоиться и доложить самые важные новости. У сознания было не так много времени, поэтому новостей получилось две.
Первая – староста никоим образом не опроверг и даже не попытался скрыть наличие оборотня. Вопрос «и что теперь делать, господин псевдоаудитор?» Зигмунд постарался на время отложить.
Вторая – тот самый мужик… Напоследок оглянулся на толпу, что собралась вокруг дома старосты, и его неопытному, несосредоточенному взгляду чудом удалось выхватить того самого первого встречного в этой деревне. Мужчина яростными глазами смотрел им вслед, сжимая в побледневшем от усилия кулаке перо ворона.
И тут Зигмунд понял, что по собственному желанию угодил в абсолютно неприкрытый капкан. Ступил в ловушку, которая с неприятным звуком захлопнулась за ним.
Но ведь именно этого он и добивался, так?
Через некоторое время люди уже поуспокоились и начали расходиться по своим деревенским делам, по пути судача о случившемся.
Тот самый мужик еще недолго постоял, а затем с размаху бросил перо о землю, яростно втоптав его в пыль. Смачно плюнув в сторону дома главы деревни, он еще недолго постоял на одном месте, а после этого повернулся кругом и пошел прочь, ругаясь себе под нос.
Ворон, более не сверкая магическим блеском, удобно уселся на крыше дома старосты и с интересом смотрел вслед мужику. В таком положении он просидел еще некоторое время, а когда на землю опустились сумерки, поднялся и улетел в неизвестном направлении, сливаясь с темнотой наступающей ночи.
IX
Жена старосты, женщина с испуганным и суетливым выражением на лице, быстро показала Зигмунду его комнату, участливо спросила про багаж и, получив резкий и немногословный ответ, поспешно ретировалась в направлении кухни, где ее дребезжащий голос отдавал последние распоряжения.
Близилось время обеда, чему Зигмунд был очень рад. Физиологические удовольствия не часто входили в его распорядок дня, и он решил воспользоваться удачным моментом по полной. Одобрительным взглядом осмотрев свою простую в убранстве комнатушку, он нашел ее приятной. Другого слова он подобрать не мог, ведь оно выражало весь спектр ощущений перехода от ночлега на камнях или мокром мхе под открытым небом к сверхкомфортным условиям, которые только могла предоставить бедная деревушка.
Он притворил входную дверь и слегка улыбнулся. Нужно еще будет аккуратно спросить про ванную или баню, пусть это и вызовет ненужные подозрения. Но удобства бытия всегда довлели над чувством собственной безопасности, особенно если ты уже пресытился бежать от жизненных невзгод и от самого себя.
Степенно и важно он спустился по лестнице и прошел в импровизированную столовую, где за небольшим столиком его уже поджидал Брендон (так звали старосту). Простым движением руки мужчина показал на место напротив себя, и Зигмунд сел, на секунду застыв в липкой неопределенности, не зная, как вести себя в подобной ситуации дальше.
Усилием воли он постарался совладать с собой, но неприятная ситуация тут же разрешилась, когда жена вместе с сутулым неказистым молодым человеком, хлопоча, вбежали в комнату, поспешно расставляя различные подносы с разнообразными яствами.
Зигмунд удивился приятному многообразию еды. Тут были и соленья, и простые овощные салаты, приправленные свежим маслом, и крепкий квас, в котором затесалось несколько градусов, и нежное отборное сало, и белоснежный отварной картофель, и кровяные колбаски, сочные и мясистые, и хлеб, душистый и приятно прожаренный, и кастрюля с ароматным супом, от которого исходил жаркий вкусный запах, и компоты от свежесобранных ягод… А в центре стола, как будто ненароком там затесавшись, но одновременно уверенно и помпезно выглядывая из бесчисленного ряда тарелок, стояла одинокая бутылка водки. Бутылка, что примечательно, нераспечатанная и словно прибереженная для особого события.
Да и весь стол, хоть и видимо собранный на скорую руку, выдавал в себе некоторую ноту торжества, а желание угодить как будто витало в воздухе. Хозяин дома одобрительно кивнул, взглянув на сей импровизированный пир (видно было, что они решили воспользоваться всеми имеющимися запасами, чтобы оказать достойное уважение дорогому гостю), а его жена, все еще стоя рядом со столом, неловко переминалась с ноги на ногу, заметно нервничая, и, глупо улыбаясь, смотрела в пространство.
Зигмунд вначале решил обойти вниманием этот старательный акт гостеприимства, но затем некое давно позабытое чувство взяло над ним вверх, и он, немного смутившись, поблагодарил хозяев за столь радушный прием.
Потом, думая об этом столь внезапно возникшем чувстве, он пытался найти ему подходящую ассоциацию, но в голову пришло лишь одно соответствующее слово – забота. Причем соответствовало оно его душевному настрою, но никак не ситуации. Ведь никогда он не мог подумать, что заботиться о нем будут абсолютно чужие, даже враждебные ему люди, которых он нагло и бесстыдно обманывал.
Но они это делали, и их нужно было отблагодарить. Пусть потом именно они вонзят ему нож в спину, но здесь и сейчас он обязан быть принципиально вежливым.
– Я благодарю вас за оказанное гостеприимство, а также за столь богатое угощение. Но я хочу отметить, что я здесь нахожусь с важным государственным заданием, которое займет у меня неопределенное время, поэтому я не хочу, чтобы во время моего чрезвычайного расследования вы расточали столь много сил на заботу о моей персоне. Мне достаточно будет есть то, что едите и вы, а находиться в стесненных, я бы даже сказал скудных, обстоятельствах нас принуждает сама наша работа, наш образ деятельности, к которому мы давно привыкли…
– А я смею заверить вас, господин аудитор, – мягко и обходительно перебил его староста, – что это нам нисколько не затруднительно и что, если честно признать, примерно то же самое мы едим день ото дня. Мы не бедствуем, господин…
– Прошу, зовите меня просто Зигмунд, хотя бы на время расследования. Так будет гораздо проще, – елейным голосом попросил аудитор.
– Хорошо. Так вот… Зигмунд… мы, как я уже сказал, не бедствуем и будем рады разделить с вами нашу еду и наш дом. На время вашего расследования, разумеется, – его твердый взгляд уставился на Зигмунда.
Но аудитор даже не смутился и ответил на этот взгляд легкой улыбкой.
– Разумеется, – подтвердил Зигмунд.
После этого Брендон бросил сердитый взгляд на свою жену, и та поспешно села рядом с мужем. Разговор мужчин вначале не клеился, но они нашли хлипкий плацдарм для общения в виде обсуждения еды, погоды и немножко политики. Женщина старалась также вставить свое слово, но постоянно получалось невпопад, за что она одаривалась жесткими словами со стороны мужа. Чтобы не усугублять ситуацию своей постепенно возрастающей нервозностью, она нашла себе занятие в освобождении стола от ненужных блюд, а затем и освобождении комнаты от своего столь ненужного присутствия.
Оставшись наедине, так и не подружившиеся мужчины мучительным взором уставились на стоящую в центре стола бутылку водки, но после быстрого совещания было решено, что не здесь и не сейчас. Как-нибудь потом, когда настанет подходящий для этого момент.
Когда настроение будет расцветать в унисон с радостно бьющимся сердцем. Когда спокойствие и душевное умиротворение будут призывать собеседников к излиянию своих самых сокровенных секретов.
Тогда и можно будет распить столь чудесный напиток, который в этом королевстве стоил немалую сумму.
Зигмунд довольно откинулся на спинку стула. Разумеется, хозяин уже отметил его небывалую прожорливость (пусть староста и не особо от него отставал), несвойственную финансовым сотрудникам. Они всегда ели мало, изящно и церемонно. Как напыщенные индюки с крайне раздутым чувством собственного достоинства, но сжатым от постоянных нервов и стрессов желудком.
Но Зигмунду было уже все равно, что о нем подумают. Он хотел есть, и он ел. Ему почему-то именно в этот прекрасный момент полного физиологического удовлетворения пришла в голову блестящая мысль, что жить надо проще, что жить надо веселее. Он понимал, что мысль эта была поверхностной и что она довольно скоро растворится в тягучем мраке депрессии и чувстве неудовлетворенности собственной персоной.
Но сейчас, вот именно сейчас, ему было очень хорошо.
Староста мягко прервал его мысли, спросив, не желает ли он десерта. И Зигмунд не отказался. Да-да, подумал он, именно десерта.
Он очень хотел сладкого. В лесу ворон никак не мог притащить ему пирожков в своем большом клюве.
Сам того не замечая, он неожиданно оказался сидящим на стуле в просторной светлой крытой веранде, которая ярко и нежно освещалась лучами постепенно заходящего солнца. Ему принесли золотистый натуральный мед, налитый в изящную старинную фарфоровую вазочку, мягкие пышные и чрезвычайно вкусные сдобные булочки, которые так идеально подходили к меду, а также выдержанный и идеально заваренный зеленый чай, который так приятно обжигал желудок.
И, что было совсем замечательно, оставили его одного.
Да, они были правы. Они точно не бедствовали.
Он чувствовал себя абсолютно счастливым. Еще никогда прежде он не чувствовал себя настолько хорошо. Даже постоянная головная боль, и та, казалось, отступила под натиском бескрайнего наслаждения и душевного умиротворения. Хотелось просто закрыть глаза, запечатлеть этот момент в душе и повторять его вечно, слиться с ним воедино, обретя бесконечную гармонию в душе.
Он съел весь мед. И все булочки. И выпил чай досуха.
Это было уже через край, слишком много, и он понимал, что они это заметят. Точно заметят, как он с удовольствием наливал и пил пенистый квас, как компот прямо вместе с ягодами молниеносно испарялся из чашки, как колбаски исчезали, а картошка старательно подчищалась, как звонко хрустели маринованные огурчики и как мерно шелестели уплетаемые листики салата.
А потом еще и мед. И булочки. И чай.
И он бы не отказался еще от чего-нибудь. Да-да, не отказался бы, пусть и так было очень и очень хорошо.
Он не заметил, как задремал. Его разбудила участливая хозяйка, которая о чем-то спрашивала, а он в полусне заметил лишь, что солнце уже пропало с горизонта, погрузив мирное окружение во временную благодатную тьму.
– Да… простите меня, я… – начал было Зигмунд.
– Ничего страшного, боже правый, что вы говорите, – залепетала женщина. – Вы же устали с дороги, не утруждайте себя…
– Нет… – язык у аудитора заплетался, нехотя выплевывая нужные слова. – Дорога была вовсе не долгой, просто я сегодня встал очень рано, да и эти многочисленные государственные дела…
– Конечно-конечно, – женщина, как мельница, замотала головой. – Столько дел, вовсе не понимаю, как вы успеваете со всем справляться! Уже почти ночь на дворе, господин, не изволите ли…
И она радушно вызвалась проводить Зигмунда до его спальни. По пути он попросил показать уборную.
Бытовые вопросы, лениво подумал Зигмунд, тяжело ложась в кровать. Совершенно не совместимые с его показной должностью.
Так нельзя, сказал он себе, закрывая свои сонные глаза. Они еще посовещаются ночью, а утром совершенно точно придут к выводу, что никакой он не аудитор. Или уже догадались.
Какая разница? Он же и правда не аудитор.
Спину слегка ломило от долгого сидения на стуле.
Он старый больной, никому не нужный человек. Просто старик, доживающий свой век.
По щеке покатилась пока еще единственная слезинка.
Да. Как приятно было жалеть себя в столь сытом и умиротворенном состоянии.
Ничтожество. Пустое место. Человек, выброшенный на свалку истории. Человек, который никогда и не жил толком.
Он плакал. Старался плакать тихо, но через несколько минут уже перестал об этом беспокоиться.
Действительно, какая разница?
Опустошив свое больное сердце от накопившихся слез и душевных страданий, он лег лицом к стене, поплотнее укрылся теплым шерстяным одеялом, зарылся в мягкую объемную подушку, прижал к себе, обняв обеими руками, вторую подушку и мгновенно заснул.
X
Зигмунд хорошо запомнил этот момент. Он тогда стоял у окна, отвернувшись от своего собеседника.
Через окно в ту самую ночь мало что можно было разглядеть, хотя он и не старался – слишком много неприятных чувств поднималось в его темной душе.
– Так вы говорите… – начал он, но тут же осекся, пытаясь собраться с мыслями.
Он хотел повернуться к человеку, сидящему за его спиной на краю кровати, но тело его словно оцепенело.
– Вы говорите… – нет, он никак не мог взять себя в руки.
Первый раз за долгое время его окружило липкое и навязчивое чувство страха. Ранее была лишь тревожность за его будущность, но это были, скорее, философские мысли. Какое место в этом мире он занимает, что ему делать со своей никчемной жизнью?
Но теперь все было совсем иначе. Ему было просто страшно в строго экзистенциальном смысле. Ведь он так и не научился психологически справляться с угрозами.
– Я говорю, – веселым голосом подтвердил мальчик, лежа на кровати и небрежно болтая ногами.
На несколько минут в комнате повисла неопределенная пауза, которая могла бы длиться и вечно (Зигмунд не возражал), если бы мальчику не надоело. Он резко встал на ноги и подошел к книжному шкафу, начав внимательно рассматривать корешки старых изданий.
– Послушай, Зигмунд, к чему ты так напрягаешься? Я же тебя нисколько не оскорбляю, не шантажирую и тем более не угрожаю, – медленно проговорил Келен, водя своим ухоженным пальчиком по пыльной полке.
Эта явно невпопад брошенная фраза заставила Зигмунда повернуться к нему. В глазах его читалась бурная смесь из смущения, негодования и презрения.
– То есть вы всерьез считаете, что, высказывая свое намерение меня…
Зигмунд на мгновение остановился, пошатнулся и начал терять равновесие, словно был пьян. Лишь случайное прикосновение руки о холодный подоконник воззвало его к разумным чувствам.
Он собрался с мыслями и решил начать снова. Мальчик терпеливо ожидал, лениво перелистывая страницы какой-то книги.
– Вы ранее высказали свое намерение меня… убить, – Зигмунд наконец смог выговорить это чуждое его гуманистическому уму слово. – И вы действительно считаете, что это не угроза?
Мальчик лишь отмахнулся, словно сама высказанная Зигмундом мысль представляла собой нечто заурядное и не стоящее особого внимания.
– Конечно же, нет! – улыбаясь, воскликнул Келен, поднимая глаза на старика.
Зигмунд вздрогнул, когда черный взгляд мальчика прошил его насквозь, но смог удержаться в вертикальном положении, хоть все его тело и колотила сильная внутренняя дрожь.
Его мозг, его чувства, его душа – все вместе они буквально источали панические ритмы, предупреждая о стоящей перед ним опасности. Его тело вырабатывало адреналин в столь ненормальных количествах, что от своей неопытности и домашнего образа жизни он буквально оказался пригвожден к месту, не имея возможности пошевелить и кончиком пальца.
Этот… это… эта персона, что стояла сейчас перед ним, была не чем иным, как монстром. И от того, что чудовище предстало перед ним в обличии маленького мальчика, не становилось легче.
Келен был не просто стар – он сочетал в себе несколько жизней одновременно. В легендах о темных душах говорилось о древних, которые настолько хорошо умели контролировать паразита, поселившегося в их теле, что могли жить на протяжении многих сотен лет.
Но легенда неспроста оставалась таковой. Практически невообразимо было представить себе, что кто-то в этом мире мог одержать верх над темной душой, которая со временем пожирала и завоевывала внутреннее Я своего бывшего хозяина, сводя последнего в могилу.
Да, человек становился сильнее. Да, он вбирал в себя опыт многих прожитых лет. Но внутренний баланс постепенно разъедался под воздействием пагубных мыслей и действий, и человек переставал осознавать причинно-следственную связь своих действий, попросту становясь сумасшедшим маньяком. А на таких монстров мир всегда находил управу. Простой, но крайне разгневанный люд, наемники, которые за большие деньги нашли бы и предали земле кого угодно, а также печально известные государственные аудиторы преследовали подобных созданий, и в конечном итоге всех, кто был одержим темными душами, ожидал скоропостижный и крайне нелицеприятный конец.
Так раньше думал Зигмунд. Поэтому он и считал себя и своего бедного друга Малькольма безвозвратно погибшими. Если ты сопротивляешься злому духу, то он, не находя нужной ему подпитки отрицательной энергии, начнет пожирать своего временного хозяина. И тогда ты умрешь в страшных муках от болезни, против которой нет известного лекарства. От болезни, что поражает душу, нервы, а затем и всю физиологию тела. Ты умираешь в столь сильных муках, что жалеешь о том, что вообще когда-то жил.
Остается лишь выходить на свежий воздух и орошать его кровью и криками убитых, замученных тобою людей. Но так ты тоже долго не протянешь, ведь стрела быстрее мысли. А много стрел тем более.
И вот перед ним стояло, как ни в чем не бывало, доказательство его ошибочных рассуждений. Если, конечно, Келен не врал, но Зигмунд не мог заметить блеф – ни по жестам, ни по интонации голоса, ни по выражению глаз.
Ужасало и то, что темный дух захватил мальчика в столь юном и невинном возрасте. Зигмунд одновременно внутренне переживал о том, как тягостно юнец пережил вселение в себя мерзкого паразита, если даже взрослые мужи с крепким и развитым рассудком умирали в муках, пытаясь вобрать в себя темного духа. Но также в его голову приходили крайне мрачные мысли о том, насколько изощренным (извращенным?) должен быть ум Келена, если он смог прожить так долго.
Перед Зигмундом стояла не только живая загадка, но и самая сильная угроза, когда-либо встречавшаяся в его жизни.
– Это никакая была не угроза, – миролюбиво произнес мальчик, игриво пожимая плечами. – Скорее, ультиматум. Но я же дал тебе выбор!
– Ультиматум – это не выбор. Никогда нельзя считать выбором ситуации, в которой на одной чаше весов стоит смерть.
– О, ты совсем ничего не понимаешь в выборах, – нравоучительно заметил мальчик.
Он аккуратно положил книгу обратно на полку и снова вернулся к кровати.
– Смерть всегда незримо присутствует в нашей жизни, Зигмунд, – загадочно произнес мальчик. – Но далеко не всегда нам дают шанс выбрать ее. Тебе в чем-то повезло.
И он радушно улыбнулся старику.
Зигмунд тяжело дышал, смотря на мальчика невидящим взором. Но он сумел собраться с силами и мыслями, перестав бороться с текущим волнением, одновременно не давая своему сознанию пропускать будущие переживания в свою душу. Заблокировал дверь, забаррикадировался.
Тяжело вздохнул. Он не стал себе мысленно говорить, что все хорошо, не пытался успокоить себя.
Потому что все было крайне паршиво, и он более не хотел обманывать себя в этом.
– Но почему? Зачем вам все это? – задал он вопрос, который давно крутился на кончике его языка и на границе его сознания.
– А почему нет? – просто переспросил мальчик, еще раз пожимая плечами. – Почему нет? Разве не имею я свободы убивать кого хочу и когда хочу?
– Это… незаконно… – неуверенно произнес Зигмунд, пытаясь нащупать духовную почву под ногами.
Хотя он уже начинал понимать, что при разговоре с психопатом держаться знакомых берегов бесполезно. Либо ты с ним на одной волне, либо ты держишься своих принципов (которые должны быть очень хороши), либо ты погибаешь в волне нескончаемого безумия.
– А кто определяет закон?
Хитрая улыбка, кивок головы. Он действительно хочет знать ответ.
– Государство, – Зигмунд на секунду задумался. – И Бог.
– О! – искренне удивился мальчик. – Так ты, оказывается, верующий, Зигмунд?
– Нет… но хотел бы быть им. Но нет. Не верующий.
Он просто волнуется, поэтому отвечает прерывисто. Мальчик это явно замечает, и это явно доставляет ему удовольствие. Он чокнутый. Поэтому и прожил столь долго.
– Это не важно, – мальчик отмахивается и от этой мысли. – Абсолютно не важно. Да, действительно, как ты верно подметил, существуют законы, Зигмунд. Существуют и заповеди. Но я не могу по ним жить.
– Почему? – внезапно спросил Зигмунд, мысленно попрекая себя за этот вопрос.
Он не хотел это спрашивать, ему было совсем это не интересно.
Но мальчик ответил честно, без хитрых мысленных конструкций.
– Потому что они не охватывают всей сущности этого мира. Они существуют для контроля большинства и успешно с этим справляются. Но кто будет контролировать меньшинство? И что если это самое меньшинство успешно правит большинством?
– Если вы про недостатки демократической системы, то…
Но мальчик перебил его.
– Я про жизнь, Зигмунд, про жизнь. Жизнь, она не про системы, она хаотична и вечно изменяема невидимыми силами. Поэтому я стараюсь не задумываться о сложных конструкциях и просто жить. Разве не для этого меня создавал Бог? Не для жизни?
Эта пугающая философия, которая взялась словно ниоткуда, заставила Зигмунда слегка отшатнуться. Он бы сейчас многое дал, чтобы оказаться подальше от этого маленького сумасшедшего монстра, но вряд ли в этом мире нашлось бы место, где он мог бы спрятаться от него.
– Я… хотел бы вернуться к теме обсуждения, если можно, – нетвердым голосом попросил Зигмунд.
– Давай, – весело разрешил ему мальчик.
– Вы хотите меня убить. Я понимаю, что бесполезно спрашивать причины – я все равно вас не пойму, но я должен спросить, почему вы даете мне фору? Вам…
Нет, он должен сказать это. Терять ведь все равно уже нечего.
– Вам доставляет удовольствие погоня за своей жертвой?
У мальчика на лице застыло непонимающее выражение.
– Не понял, – просто произнес он.
Зигмунд постарался объяснить.
– Вы говорите, что даете мне месяц на организацию… побега из этого места. И что потом вы вернетесь за мной. Если я даже соберусь завтра, то на своих двоих, будучи в столь ослабленном состоянии и не привыкшим к длительным путешествиям, я вряд ли уйду далеко. И вы всегда сможете выследить меня и нагнать.
Брови мальчика медленно поползли вверх в недоумении.
– Нагнать? – переспросил он.
– Да, нагнать меня и убить, – жестко подтвердил Зигмунд, стараясь обвинительным взором окинуть своего злого собеседника.
Келен слегка смущенно рассмеялся.
– Ты, наверное, ничего и не понял, Зигмунд. Зачем мне за тобой гнаться? У меня как будто других дел нет… Вот если бы ты попался на моем пути, то… – он загадочно улыбнулся и покачал головой. – Кто знает? Но это все неопределенно. И я не хотел гоняться за тобой через всю страну, я говорил о другом – если через месяц я приеду сюда и увижу тебя здесь или неподалеку, то убью тебя. И это не было ложью.
И он снова жизнерадостно рассмеялся.
– Да и как бы я, скажи мне, пожалуйста, выследил бы твой след после твоего месячного отсутствия в лесу, а? Я же не волшебник.
– Вы, возможно, и не волшебник, – согласился Зигмунд. – Но ваша девушка является вервольфом.
Он только теперь, когда заметил загорающийся уголек ярости в глазах у мальчика, понял, что не стоило об этом упоминать, особенно когда в разговоре выяснилось, что у него есть шанс на выживание. Но уголек тлел лишь мгновение, мальчик быстро взял себя в руки. Любой другой человек не заметил бы никаких изменений в настроении Келена.
– Ты догадался, – едко произнес мальчик.
– О том, что она… не совсем человек? Да, но…
– Я не об этом, – раздраженно махнул рукой мальчик. – О том, что она моя девушка.
– Вы очень переживаете о ней, – заметил всегда внимательный Зигмунд.
– Да, но некоторые обращают внимание на разницу в возрасте…
– Для мужчины абсолютно приемлемо в современном мире быть старше своей избранницы, – отчеканил Зигмунд будто выученный урок.
Мальчик долго смотрел на старика, а затем медленно встал с кровати и направился к двери.
– Неплохо, Зигмунд, неплохо. Я в тебе не ошибался.
Он подошел к двери, но перед выходом решил обернуться.
– Еще раз повторюсь – если я нахожу тебя здесь или поблизости через месяц, то я убью тебя. Это простая правда, Зигмунд.
Зигмунд кивнул вслед уходящему мальчику, но в голове его внезапно возник еще один вопрос. Он решил задать его, хоть это было и не лучшее решение – узнавать что-либо от своего потенциального убийцы.
– А Малькольм? Ты убьешь и его?
Келен застыл в раскрытых дверях, не поворачивая головы.
– Зачем? Он может быть еще мне полезен.
Что-то вроде обиды подскочило к горлу старика. Он всю жизнь был крайне обидчив, и даже в минуты опасности эта черта его не покинула.
– Поэтому от таких бесполезных людей, как я, можно попросту избавиться? – надрывным голосом спросил он.
Но мальчик лишь грустно покачал головой в ответ.
– Нет, ты просто представляешь собой гораздо большую опасность.
И он ушел, быстро закрыв за собой дверь.
Что бы это значило?
