Kitabı oku: «Взгляд в прошлое. Книга 1 – Записки конструктора космической техники», sayfa 2

Центральные теннисные корты Алма – Аты, располагались в ЦПКО им. Горького неподалёку была баскетбольная площадка с деревянным покрытием, на которой тренировалась сборная Казахстана по баскетболу, где Вася играл центровым. Он пользовался любовью и уважением казахстанцев, не только за свои феноменальные физические данные (рост – 2,36 м. и вес 196 кг.), но и мягкий характер. Правда ему приходилось не просто, где бы он ни появлялся, – его всегда сопровождала толпа любопытных, которые проявляли, как он сам выражался – «зоологический интерес» к его персоне, а он был очень обидчив. Он начал курить, и сам этот процесс был любопытным. Он закладывал 4 папиросы между пальцами левой ладони и, прикурив одну, а одной папиросы хватало на 3-4 затяжки, прикуривал следующую и так далее, и уходил, оставив 4 или 5 окурков которые тут же расходились по рукам как сувениры. Вася очень тяготился своей популярностью и периодически устраивал «спектакли» для особо навязчивых – любопытных, которые доходили до того, что сопровождали его и в общественный туалет, и тогда он поворачивался к ним, делая страшное лицо и шагнув вперёд – навстречу толпе, и громко рычал, раскидывая при этом свои громадные руки. Толпа в ужасе убегала, а он грустно улыбался, смущаясь произведённым эффектом. Но ни разу – он не позволил себе эти «шутки» по отношению к детям. С ними он был ласков и присев на корточки и осторожно, взяв кого – то из них на руки и, подняв высоко вверх, он – по – доброму им объяснял, что нельзя проявлять такое беспардонное любопытство – ведь он такой же человек, как и они. И они, смущённо улыбаясь, довольные друг другом расходились, а потом мальчик или девочка, которых он поднимал на руках, ещё долго вспоминали, как их держал на руках сам Вася Великан. Потом Вася заболел сахарным диабетом и уже не мог выступать на соревнованиях. Но продолжал приходить на тренировки сборной команды «Буревестник» и занимался по индивидуальной программе. Он выходил на площадку в тренировочном костюме и, подойдя к корзине, левой рукой зажимал сетку снизу, поджидал – когда два мяча оказывались в корзине, брал их в руки и, отойдя за линию трёх очковых, бросал мячи в корзину, попадая четыре раза из пяти. Двигался он медленно – уже болели ноги, в своих, сшитых на заказ спортивных туфлях – 58 размера. Но я-то помнил, как они с Арменом Алачачаном (диспетчером – распасовщиком команды, ростом всего 165 -175см.) творили на площадке чудеса скорости и маневренности, заканчивающимися броском Васи сверху двумя руками в корзину соперников. В то время ещё никто в советском баскетболе этого не умел делать, как не умели и давать пас через всю площадку.

Накануне Олимпиады 1952 года в Хельсинки Лаврентий Берия поставил условием участия Ахтаева в сборной команде страны – смену имени и национальности. Вася – отказался. В 1954 году он всё – таки был включён в сборную СССР, но так и не сыграл за неё ни одного матча, не успел – заболел сахарным диабетом.

И вот однажды я, идя мимо баскетбольной площадки после игры на корте увидел Васю, сидящего на скамейке – в алее парка и курившего свои четыре папиросы. Вид у него был усталый и грустный, неподалёку стояла группа любопытных зевак, и я решился подойти к нему, поздоровался и попросил разрешения присесть на его скамейку, он подозрительно, как мне показалось, посмотрел на меня и разрешил. Увидел у меня чехол с двумя теннисными ракетками, попросил дать посмотреть одну из них. Ракетка для большого тенниса в его огромных руках выглядела как игрушка или как ракетка для бадминтона, он покрутил её, имитируя удары – слева и справа и, как-то грустно, произнёс:

– «А я давно мечтал научиться играть в большой теннис, но не нашлось человека, который бы пригласил меня на корт и научил азам этой игры, хотя до баскетбола я занимался многими видами лёгкой атлетики и даже борьбой. Но в теннисе нужна большая рывковая старт – стопная скорость, а с моими физическими кондициями это сложно».

Я пригласил его на корт – попробовать, но он грустно сказал:

– «Уже поздно, ноги болят, и быстро бегать уже не могу. Ну, давай познакомимся, я – Вася Ахтаев, а тебя как зовут?» Я представился и сказал, что мы уже знакомились в 1947г. в ТЮЗе на спектакле и знакомила нас моя мама Снарская Евгения Николаевна, работавшая тогда заведующей педагогической частью ТЮЗа. Он был искренне удивлён и сказал, что хорошо помнит мою маму, которая водила его за кулисы и знакомила с артистами и принесла скамеечку, которой он потом пользовался, приходя на спектакли, но меня он не помнит и извинился за это. Мы посидели и поговорили с ним около – часа и я пригласил его на свою полуфинальную игру в юношеском первенстве Казахстана, которая состоится послезавтра. Он пришел и так горячо болел за меня сидя на трибуне центрального корта, чем оживил всю зрительскую трибуну. Эту встречу я, к огромному сожалению Васи – проиграл. Потом мы пошли на корт, к тренировочной стенке, и я показал ему – как нужно правильно держать ракетку и бить по мячу, и он попробовал сделать несколько ударов. Вася был хорошо координирован, имел отличную реакцию на мяч, но был сыроват и недостаточно быстр в движениях.

Васе выделили, первую в Алма-Ате машину «Москвич – 400» и ему пришлось её переделывать – поднять крышу, убрать переднее водительское сидение и сделать одну широкую левую дверь. Было любопытно смотреть, как он садился в неё – на заднее сидение (левое переднее сиденье было снято), иначе мешали длинные ноги и, согнувшись в три погибели, втискивался в неё, потом он купил «Победу» – ГАЗ 20, но и там ему было тесно. В связи с этим, вспоминается ещё один случай, в 1959г., в Москве проходила Спартакиада школьников Советского Союза, в которой я участвовал, играя за сборную Казахстана по большому теннису, игры проходили на кортах теннисного городка в Лужниках.

«Фото из личьного архива автора» – Автор этих воспоминаний четвёртый слева в первом ряду колонны знаменосцев в Лужниках на открытии Спартакиады, а пятый слева – теннисист из сборной Киргизии Женя Дегтярёв, мы с ним познакомились позже, когда я переехал в Киргизию

В это время в Москву впервые приехал «баскетбольный цирк – шоу» из Америки с командой «Гарлем Глобтроттерс» и мы, естественно, не смогли пропустить это событие, отправившись всей сборной на представление этих профессионалов баскетбола. Игра американских профессионалов нас просто потрясла, особенно выделялся в этой команде 13 номер – капитан команды Уилт Чемберлен (рост– 216см., вес – 125кг.) он на площадке творил чудеса дриблинга, дальних бросков и бросков в прыжке сверху в корзину двумя руками, а также попадая в корзину мячом с отскока от пола.

Через два дня, идя по площади у центрального входа на футбольное поле Лужников, после соревнований мы с Сергеем Дьяченко, нашей первой ракеткой юношеской сборной команды Казахстана, столкнулись с Чемберленом и сопровождавшим его фотокорреспондентом газеты Советский спорт. Не знаю, чем мы ему приглянулись – видимо наши выгоревшие светлые волосы и белые тенниски, которые ему были нужны для контраста– с чёрным спортсменом. Фотографии-то были черно– белые, и фотограф остановил нас с Сергеем и спросил, как мы смотрим на то, чтобы сфотографироваться для газеты Советский спорт со знаменитым американским баскетболистом. Мы, смутившись, конечно, были не против этого, и корреспондент попросил дать Чемберлену нашу теннисную ракетку. Он взял её в огромную руку и стал ею жонглировать и крутить вокруг кисти как заправский теннисист, корреспондент был в восторге и сделал несколько снимков, спросив, по – английски Чемберлена сможет ли он по жонглировать двумя ракетками. Тот ответил: «О 'кей!» и, взяв у нас вторую и третью ракетки, почти профессионально стал жонглировать тремя, высоко подкидывая ракетки, а мы со страхом следили, чтобы он не уронил наши «рабочие» ракетки (тогда хорошие ракетки были в большом дефиците) на асфальт. Фотограф, сделав ещё несколько снимков жонглера – Чемберлена, вдруг вспомнил о своей задумке снять нас вместе и сделал еще несколько снимков Чемберлена вместе с нами, когда мы обменивались рукопожатиями с ракетками в руках.

Когда фотосессия была закончена и я, набравшись храбрости, спросил Чемберлена, тоже по – английски, знает ли он советского баскетболиста Увайса Ахтаева, он ответил, что нет и спросил, чем знаменит этот баскетболист. И тут я выдал: «У Вас рост – 216см., а у Ахтаева – 236см.!» – чем вызвал у него неподдельное удивление, и он попросил фотокорреспондента найти Ахтаева и, если тот согласится, он бы с удовольствием познакомился и сфотографировался с ним. Мне пришлось ответить, что Ахтаева сейчас нет в Москве он уехал из города Алма– Ата, где он жил и играл в сборной команде Казахстана по баскетболу до болезни, а теперь ему разрешили вернуться на родину в город Грозный, где он работает тренером. Корреспондент сообразил, что продолжать разговор опасно – ещё не много и придётся рассказывать американцу историю депортации чеченского народа с Кавказа в Сибирь и Среднюю Азию в 1944г. И он, сославшись на нехватку времени – быстро увёл американца от нас, пообещав американцу, записать ему – потом имя, фамилию и адрес нашего великана – баскетболиста, в чём я очень сомневаюсь, видя какой испуг вызвала у него эта тема.

Тогда же я встретил в Москве и одну из самых высоких баскетболисток мира – Равилю Салимову, игравшую за сборную Узбекистана.

«Фото из личного архива автора» – На фото вторая справа стоит, возвышаясь над всеми – Равиля Салимова.

Однажды я ехал на метро в Лужники на тренировку сборной Казахстана по большому теннису и, войдя в вагон, увидел необычную картину. Все пассажиры – мужчины столпились в противоположном конце вагона и, как мне показалось, смотрят в мою сторону. Я осмотрел себя, не зная, чем они заинтересовались в моём виде, и вдруг, откуда– то сверху, раздался знакомый голос: – «Вадим постой со мной рядом, а то эти московские мужики меня испугались». Я поднял голову и увидел Равилю Салимову одну из самых высоких баскетболисток мира, игравшую тогда за сборную Узбекистана (а мы спортсмены – «среднеазиаты» – соседи, всегда селились вместе и поддерживали друг друга на всех соревнованиях и конечно хорошо были знакомы). Равиля стояла, как мне показалось, упершись головой в потолок, её рост (точно не помню) за два – с гаком метра (но ниже Васи Ахтаева), и их народная молва даже «сосватала», но это была не правда и позже она вышла замуж и стала носить двойную фамилию – Прокопенко – Салимова. Мне было тоже неудобно с ней разговаривать, задирая – голову (при моём росте 177 см.) и я предложил ей сесть на свободное место, а сам продолжал стоять рядом, и мы как бы уровнялись. Да и, когда она сидела, входящие мужчины не так от неё «шарахались» и даже толпа мужчин в другом конце вагона подтянулась к нам. Так мы, разговаривая с Равилёй – о спортивных делах, под изумлёнными взгядами зевак, доехали до Лужников и разошлись – я пошёл в теннисный городок, а она в баскетбольный зал.

Ещё я запомнил из детских впечатлений – высокие с ледниками горы, которые в Алма – Ате, буквально, нависают над городом с южной стороны, рыбалку на Приютских озёрах с отцом, первую рыбку, пойманную самостоятельно, мой первый выстрел из малокалиберной винтовки (ТОЗ-8) с отцовского плеча по пустой консервной банке (мне было тогда четыре с половиной года) и я её хранил, с дыркой от пули и показывал – хвастался перед сверстниками – друзьями. Так же запомнился полёт в Кустанай из Алма– Аты и обратно к дедушке и бабушке в летний отпуск (мне было тогда 2 года), летели на самолёте ЛИ– 2 и его ужасно болтало при полёте над пустыней Кызылкум и мне было плохо. Когда самолёт снизился перед посадкой в аэропорте г. Кустаная – мне полегчало и, глядя в иллюминатор самолёта, я увидел маленькие, словно игрушечные домики на земле. Я просил сестру и тётю Лиду, сопровождавшую нас, дать мне один домик поиграть. Не понимая их объяснений, – что эти домики настоящие, а кажутся маленькими только из – за большой высоты, на которой летит самолёт. Я очень обиделся на них и плакал, потягивая ручонки к иллюминатору, чтобы достать эти домики. Потом вспоминается картина – за окном поезда, вёзшего нас из Алма – Аты в Уральск осенью 1949г., за окном бушевали степные пожары вдоль железнодорожных путей и поезд несся сквозь них, и мне было страшно.

В Алма-Ате мы жили в доме на улице Калинина, где жили люди творческих профессий и среди них Народная артистка Казахской ССР – Жамал Омарова (1912– 1976гг.) – певица (контральто очень широкого диапазона), пользовавшаяся большой любовью всех казахстанцев. Как мне потом рассказывали родители, когда она летним утром шла на работу в оперный театр, каждый раз останавливалась под нашим балконом (мы жили на втором этаже) здоровалась, разговаривала со мной и спрашивала: как меня зовут, а мне было тогда полтора – два года, я громко отвечал, важно восседая на горшке, на балконе: «Адям Каляка Агаев (Вадим Николаевич Ангаров) и она громко хохотала, и это превратилось в своеобразный часто повторяющийся ритуал, в котором участвовали и проходившие мимо люди, узнавшие Жамал.

«Фото из личного архива автора» – На фото слева – мне 3 года (Алма – Ата). Фотосправа – Алма – Ата – мне 5 лет в руках ветка саксаула, которым мы топили печку.

Я был очень любознательным ребёнком и задавал взрослым множество вопросов, которые иногда ставили их в «тупик». Например, когда отец забирал меня из детского сада, и мы с ним шли пешком домой, я обратил внимание, что Луна (а дело было зимой и темнело рано) взошедшая на небе как будто идёт за нами и задал вопрос отцу: – «Папа, а почему Луна идёт за нами, она нас видит?» Отец был в замешательстве. Действительно, как объяснить трёхлетнему ребёнку, не знающему ни геометрии, ни астрономии, что Луна находится так далеко, что расстояние, которое мы прошли бесконечно мало по отношению к расстоянию до Луны и именно поэтому, нам кажется, что Луна движется вслед за нами. Отец, подумав, ответил мне так: – «Сынок, Луна – добрая и она освещает нам дорогу, чтобы мы не заблудились в темноте – вот она и идёт за нами! А если мы остановимся – Луна тоже остановится» Я попросил отца остановиться – Луна тоже остановилась.

Когда мы пришли домой, я увидел в окно, что Луна неподвижно стоит на месте и подумал: – «Добрая Луна ждёт, а вдруг мы опять, куда– нибудь, пойдём, и она опять пойдёт за нами, освещая нам дорогу» Тогда мне ответа отца – хватило и я успокоился – поверив ему, но, когда я подрос, мне стало ясно, что отец сказал мне неправду и я задумался над этим вопросом снова. И отец объяснил мне, что на самом деле происходит. И я, наконец, поняв объяснение отца – успокоился окончательно. И это – понять до конца – докопаться до истины, стало непреложным правилом моей жизни.

Сестра Рита (самый дорогой мне человек – после мамы) на десять лет старше меня и ей в детстве выпала не лёгкая доля быть моей нянькой, пока родители были на работе. А если учесть – что время было военное и ей родители поручали ещё и отоваривать карточки на хлеб, а для этого нужно было часа 2-3 отстоять в длиннющей очереди – состоящей из сотен людей (номера в очереди писали на ладони химическим карандашом). Она двенадцатилетняя девчонка со мной, – малолеткой на руках, делала это ежедневно, то можно понять – каково ей приходилось. Однажды, когда она, отлучившись на короткое время из очереди поиграть со сверстницами, у неё от пота (а время было жаркое) стерлась надпись на ладошке – номер очереди, сделанной химическим карандашом, и её не пустили назад в очередь. Случилось это, когда уже отменили карточную систему (году в1947) и стало намного хуже, хлеба на всех не хватало – и нужно было занимать очередь часов в пять – шесть утра, задолго до открытия магазина. И она рыдала, зная, что, если встать в конец очереди заново, хлеба ей наверняка не хватит, но один мужчина заступился за неё и сказал, что помнит её и даже показал, где она стояла – очередь Риты была восстановлена. Переехав в Уральск, окончив среднюю школу №2, она не поступила в первый год в Ленинградский технологический институт (знаменитая «Техноложка»), набрав проходные баллы, её не приняли в институл, т.к. она нуждалась в общежитии – и это решило вопрос – не в её пользу). Она вернулась в Уральск и год, отучившись на физико-математическом факультете Уральского педагогического института, вновь уехала в Ленинград поступила уже в Ленинградский технологический институт пищевой промышленности, закончила его с отличием, получив специальность инженера – механика машин и оборудования бродильной промышленности. Ещё учась в институте, она вышла замуж за сокурсника Валерия Стекольщикова, родила ему двух прекрасных сыновей Игоря и Андрея, долго работала главным механиком Ленинградского пивоваренного завода «Вена», а потом преподавала в Ленинградском техникуме пищевой промышленности. А Валерий стал моим старшим и добрым другом на всю оставшуюся жизнь. Валерий был заядлым рыболовом и человеком, очень хорошо ладившим с маленькими детьми (он разговаривал со мной как – со взрослым). Я на себе это испытал, когда он в первый раз приехал к нам в Уральск (в качестве мужа Риты), а я, даже ещё не зная его, – ревновал его к любимой сестре (мне было тогда 8 или 9 лет). И он в короткое время так сумел войти в мою жизнь, что я даже «пустил слезу» при его с Ритой отъезде и потом часто вспоминал наши совместные рыбалки и его интересные рассказы о геологоразведочных экспедициях в Сибирь.

«Фото из личного архива автора» – Рита с мужем Валерием.

Рита и Валерий всегда учились хорошо и получали в институте повышенную стипендию, что было хорошим подспорьем в начале самостоятельной жизни, в то нелёгкое время. И многие студенты, не дотягивая до очередной стипендии, шли на вокзал и по ночам работали на разгрузке вагонов, подрабатывая таким образом. Или питались хлебом в студенческой столовой, который в те времена всегда стоял на столах, за который не нужно было платить и сладким чаем, стоящим в больших кипятильниках и тоже бесплатно. В Алма– Ате выяснилось, что у мамы больное сердце (гипертония) и врачи настоятельно рекомендовали ей сменить место жительство, переехать из горной местности (Алма– Ата расположена на высоте 1500м. над уровнем моря) куда – ни будь на равнину, у неё был порок сердца и развивалась гипертоническая болезнь.

Жизнь в Уральске.

В 1949г. мы переехали в Уральск (на равнину) в город – столицу уральского казачества. Мы уехали из Алма-Аты не только потому, что у мамы было больное сердце и врачи ей рекомендовали переехать на равнину. Ещё переезд был связан с тем голодом, который начался в больших городах после отмены продовольственных карточек, введённых в военное время. Никаких коммерческих магазинов, как в Москве и Ленинграде, тогда в Алма– Ате и крупных городах Казахстана не было. А в небольших городах (к которым относился и Уральск), где большая часть населения жила в частных домах, держала свой скот и имела огороды, можно было купить продукты на рынках – по доступной цене.

«Фото из личного архива автора» – Мы сестрой Ритой – зимой у ворот нашего дома (последний дом на заднем плане слева стоит на высоком берегу Урала) зима 1954 года.

Уральские (Яицкие) казаки в 1591 году, присягнув на верность государю императору Российской империи, на протяжении веков защищали юго – восточные рубежи России от набегов соседей – Ногайской Орды. Принимали участие во всех походах русских войск на Междуречье, Хивинское Ханство и прославились своей храбростью и отвагой. Ведь, недаром поётся в самой популярной песне Уральского казачества:

Жаль, что нетъ насъ тысячъ сорокъ,

Темъ не хуже мы донцов.

«Золотникъ хоть малъ, да дорогь», —

Поговорка стариковъ.

Наши пращуры и деды,

До временъ ещё Петра,

Были на поляхъ победы,

Страшно было ихъ «ура!»

Поляковъ неугомонныхъ

Колотили мы не разъ,

И французъ-то, безпардонный,

Не видалъ добра отъ насъ

Уральск в разные годы посещали и такие знаменитости как: – А.С. Пушкин – приехал в Уральск осенью 1833 года в сопровождении оренбургского чиновника и будущего автора словаря, В. И. Даля для сбора материалов к «Истории Пугачёвского бунта». Беседовал с казаками, знавшими Пугачёва лично. Л.Н. Толстой, посещавший Наказного атамана Уральского казачьего войска – А.Д. Столыпина – (отца П.А. Столыпина – реформатора России) знакомство, с которым состоялось ещё при обороне Севастополе. Бывали в Уральске и знаменитый полководец Александр Суворов и будущие императоры Александр– 2 и Николай-2, гастролировал Ф.И. Шаляпин. Гостили у друзей, гуляли по городу и рыбачили на Урале писатели А. Н. Толстой, В. Г. Короле́нко, К. А. Федин, В. В. Бианки, В. П. Правдухин и другие. Приезжала в Уральск жила там и была там арестована знаменитая Марина Мнишек – жена Лжедмитрия-2, оставившая память в названии одного из яров на Урале – «Яр Марины Мнишек» в районе станицы Скворкино. Потом я, прочтя три книги академика Бориса Чертока «Ракеты и люди» узнал, что, когда мы жили в Уральске в его аэропорте, часто приземлялся для дозаправки самолёт С.П. Королёва по пути из Москвы на полигон – Тюратам (ныне известный как космодром Байконур). И Сергей Павлович со своим заместителем Б.Е. Чертоком во время стоянки любили перекусить в ресторане аэропорта рыбными блюдами и блинами с каймаком (запечёнными сливками, которые образуются в крынках с топлёным молоком долго томящемся в русской печи) – исконно казацкими блюдами уральского казачества. Но этого (по соображениям секретности), мы – уралькие жители, тогда, конечно, не знали.

Отец обменял алма– атинскую квартиру на маленькую двухкомнатную в Уральске, но приехала в театр молодая семья актёров с грудным младенцем, приглашённая отцом, жить им было негде, и отец отдал им свою квартиру. А сам с семьёй поселился в театре, в одной из комнат административного этажа, где рядом – в другой комнате, жила – главный бухгалтер театра пожилая, одинокая женщина. Звали её Лидией Константиновной (но за точность отчества не ручаюсь – давно это было). У неё вся комната была занята шкафами с книгами – личной библиотеки, которую она постоянно пополняла. Она была дворянкой и кончила до революции– Смольный институт благородных девиц в Санкт– Петербурге. Её мужа – белогвардейского офицера, расстреляли большевики в гражданскую войну, а мой отец, будучи директором театра, взял её на должность главбуха. Она была превосходно образованным человеком, знала в совершенстве три иностранных языка кроме русского, и я хорошо это помню, постоянно занималась с моей старшей сестрой – Ритой, к которой она очень привязалась (своих детей у неё не было), а также научила и меня (в 6 лет) читать и привила любовь к чтению книг.

Мы жили в театре около года, пока не получили большую комнату в общежитии театра, в только что перестроенной под эти цели старой церкви Казанской Божьей Матери (давно закрытой и использовавшейся как складское помещение). Ещё помню, что за церковью – была танковая – часть, из которой, периодически, выезжали колонны танков – отправляясь в степь на учения, и мы маленькие мальчишки – услышав грохот моторов, и чувствуя, как дрожала земля, от движения тяжелой техники, выбегали из своих домов и провожали их взглядами. А ещё рядом был скотный базар, и мы ходили туда смотреть животных (баранов, коней, коров, быков и двугорбых и одногорбых верблюдов). Наша семья – в долг (сейчас бы сказали – «в рассрочку»), купила корову Бурёнку. Она была малого роста, но дававшая очень жирное молоко, у местных казаков, которую держали в сарае во дворе общежития. Теперь мы были обеспечены своим молоком. А ещё рядом был скотный базар, и мы – маленькие пацаны ходили туда смотреть животных (баранов, коней, коров, быков и двугорбых и одногорбых верблюдов).

На всю жизнь, запомнил такой случай: у казака только что продавшего корову на скотном базаре, украли все деньги, когда он сел «обмывать» (поставил «магарыч*») удачную продажу в кругу своих «станишников». Он сидел на земле и горько плакал. Тут же образовалась группа уральских казаков, которая занялась расследованием этого редкого, немыслимого, в их среде, преступления. Как они «вычислили» вора, я не знаю, но деньги в мешочке, которые у него нашли, говорили о его несомненной вине. Вор был пришлым в Уральск русским крестьянином из Самарской (в то время Куйбышевской) области и к казакам, не имеющим никакого отношения, и он сознался в том, что он украл эти деньги, когда казак его, – присутствовавшего при этой сделке, пригласил на «обмыв» удачной продажи коровы. Его связали и позвали стариков – казаков для назначения наказания. Вариантов было два: сдать в милицию или наказать самим – казачьим «обчеством», помня Святое правило уральского казачества:

– «Что мир порядил, то сам Бог рассудил»

Вокруг стариков – казаков и сидящего на земле вора, плакавшего и на коленях просящего прощения у обворованного им казака: – «Прости Христа ради – бес попутал!», собралась большая толпа уральских казаков (нас – пацанов, прогнали и мы стояли поодаль). Казаки в толпе шумели и ругались, и никак не могли найти согласия. Наконец старики, видимо, что – то решили и ушли, толпа замолчала и сомкнулась над вором. Раздался громкий вопль и толпа – расступилась и поспешно разошлась по базару, а на земле остался сидеть вор, держащий левой рукой окровавленную правую руку, рядом на земле валялась, в луже крови, отрубленная кисть правой руки. Через какое – то время, появились машины милиции и скорой помощи. Милиционеры ходили по базару и опрашивали людей, но очевидцев не нашли – никто – ничего не видел и никто – ничего не знал, и машина с милиционерами, так ничего не добившись уехала. А казачки – родительницы перешептывались, промеж себя:

– «Так, ему злыдню и надо! Ишь, – чего захотел, семью казацкую обобрать – обездолить!»

Медики оказали вору первую помощь и, погрузив в машину, увезли его в больницу. Я отправился домой и рассказал маме, что произошло на базаре. Позднее отец сказал, что виновных в самосуде на базаре, так и не нашли, а пострадавший на вопрос милиции: «Кто руку рубил?» отвечать отказался и всё твердил: «Хорошо ещё, что не убили». Так уральские казаки – староверы наказали нарушителя заповеди Божьей – «Не укради».

Театральное общежитие (церковь) стояло на пустыре и мы – пацаны играли на этом пустыре в футбол. Вскоре произошло событие, которое обсуждалось всем городом. Дело было в том, что, когда закрывали эту церковь в двадцатых годах и частично разрушали её, оставили только несущие стены и громадной высоты опирающийся на эти стены купол (снесли колокольню и внутренние перегородки церкви), а силовой каркас купола, был сделан по старинным технологиям из толстенных деревянных брусьев (сделанных из лиственницы). Так вот, купол этот в один момент рухнул, проломив при этом потолки и перегородки между комнатами, вновь построенного внутри церкви одноэтажного театрального общежития. Случилось это – в мае или июне месяце перед рассветом – чудом никто не погиб – да и раненных не было, если не считать ссадин и синяков у людей – вырвавшихся из этого ада через обломки внутренних стен и потолков. Они были обрушены падающими с высоты от 5ти метров, ближе к несущим купол стенам – до 20ти метров в центре купола, толстенными (не менее 25 на 25 см.) брусьями. Всё это сопровождалось ужасным грохотом и огромным количеством пыли, в которой ничего не было видно. Мама, пережившая две войны, в белофинскую она служила сестрой милосердия в санитарном поезде и была ранена осколком в спину при бомбёжке поезда. Так вот она потом призналась, что приняла этот грохот и обрушения за бомбёжку и, схватив меня в охапку, выскочила со мной через окно первого этажа во двор – раньше, чем обвалился потолок.

Людей в общежитии в это время было мало – человек 5 – 6 женщин, стариков, детей и неработающих в театре членов театральных семей (театр за полмесяца до этого уехал на летние гастроли в г. Гурьев). Из нашей семьи в эту передрягу попали моя мама и я, отец был на гастролях, а старшая сестра Рита, ей было тогда около 17ти лет, уехала в Алма – Ату, к друзьям на летние каникулы. Ей повезло особенно, при разборке завалов на подушке её кровати обнаружили больших размеров тяжеленную чугунную крышку от автоклава (откуда она взялась на крыше?) После этого случая, мама пошла в церковь, купила, зажгла и проставила свечу у иконы Богоматери. И ещё, – Стасик Попов чудом остался жив, его кровать, на которой он спал – попала в полость между рухнувшей одним концом бетонной плитой перекрытия и несущей стеной. Когда его вытащили от – туда и его мама – Клавдия Фёдоровна, дрожащими руками стала его ощупывать, выяснилось, что он не получил ни царапины, но стал заикаться на всю жизнь (испугался очень – ему было тогда лет 12– 14). Убедившись, что все целы и невредимы мы собрались кучкой во дворе, у сарая и мама тихо запела песню:

«Любо братцы любо эх любо – братцы жить,

С нашим атаманом не приходится – тужить».

И тут Клавдия Фёдоровна Попова закричала на неё: – «Как вы можете петь при таком горе?»

На, что мама ей ответила спокойно: – «А какое горе? Все живы, здоровы, а вещи – дело наживное! Во время войны и не такое бывало»

Утром стали собираться люди, жившие поблизости уральские казаки и казачки с детьми, окружили нас, оставшихся в нижнем белье, в котором спали и мы, сбившиеся в кучку около сараев во дворе и ещё не пришедшие в себя после этого кошмара, услышали в свой адрес:

– «Это Бог покарал вас! Ишь, свили себе гнездо – безбожники в Храме Божьем! Так вам и надо!»

И тут вышел к нам пожилой казак с посохом, одетый в чёрный длинный сюртук, на голове форменная казацкая фуражка с малиновым околышем, внимательно оглядел нас из – под насупленных бровей и строго молвил:

– «Ну что – сердешные, со вторым рождением Вас! Бог милостив – жизни вас не лишил. Все мы грешны перед Господом нашим. Не унывайте, мир поможет. Уральские казаки людей в бяде не оставят, значит»– и в толпу, окружившую нас:

– «Охолонитесь! По што – накинулись на сирых да убогих? Бог наказует и Бог прощает! И нам велел прощать! Оне чать не по своей воле здеся поселились! Ну – тко, скоро несите кто што может – кто яду каку ни на есть, кто одёжу, в обчем кто, што могёть – здесь усё пригодится пока их кормильцы не возвертаются домой, их обчество в обиду не даст и прокормим, и обогреем, тем более – не зима. А они считай – как погорельцы!»

Толпа разошлась по своим домам и вскоре казаки и казачки вернулись, кто с чем и стали складывать вещи, принесённые из домов на разостланный, кем то, кусок брезента, у ног старого казака с посохом. Чего тут только не было и не хитрая, но, по – домашнему вкусная еда и носильные вещи (платья, халаты, штаны, фуфайки, платки, обувь) коврики и одеяла. Он внимательно осматривал каждую принесённую вещь, потом спросил нас: «Кто из вас здесь – старшой?» все посмотрели на маму. И она сказала: