Kitabı oku: «Кардонийская рулетка», sayfa 3
– Можно подумать, тебя никогда не пороли.
– Кстати, да, Мерса, ты бунтуешь просто так или тяжкие воспоминания гнетут?
– Я э-э… не бунтую.
– Уже не важно, – отмахнулся Хасина. – Тебя – пороли?
– Расскажи, как это было?
– Участвовал в каком-нибудь мятеже?
– Или на мелком воровстве спалился?
– Ни на чем я не палился, – отмахнулся Энди. – А пороли меня всего один раз э-э… в молодости э-э… когда я работал учеником алхимика на Герметиконе.
– И сильно сей опыт помешал тебе в жизни, месе карабудино?
Алхимик наконец понял, что обрадованные возможностью развлечься друзья просто так не отстанут, и перешел в контратаку:
– Альваро, никак не ожидал, что ты э-э… убежденный сторонник телесных наказаний. Это разве не флукадрук?
– Когда-то я считал телесные наказания несомненным доказательством человековской дикости, но с течением времени понял, что в этом инструменте заложен определенный смысл, – важно ответил Хасина. – Тщательно и беспристрастно проанализировав доступную информацию, я убедился, что в некоторых случаях подобное воздействие необычайно эффективно. Ты, Мерса, не медикус, но наверняка слышал аксиому, что яд в разумных дозах оказывает положительный эффект. – Альваро с наигранной печалью оглядел офицеров. – Человеки несовершенны, говорю вам как сторонний и нейтральный наблюдатель, человеков следует улучшать.
– Не такой уж ты нейтральный, – громко заметил Энди, поправляя очки.
– Это еще почему?
– Давно хотел спросить: в чем цель твоих э-э… исследований? Что будет, когда твоя раса соберет достаточно сведений о человечестве?
Контратака удалась: разогретые пивом офицеры охотно переключились на новую тему и принялись забрасывать медикуса каверзными вопросами:
– Вторжение?
– Ты будешь нас вешать?
– Альваро, брат, за что?
– Хасина, я всегда был добр к тебе.
– Жалкие, жалкие человеки, – усмехнулся медикус. – Вы способны мыслить исключительно насилием.
– Ты вроде не возражал против телесных наказаний. Почему бы тебе не согласиться с массовыми убийствами?
– Вы убьете всех или оставите немного рабов?
– Чтобы кто-то возделывал для вас поля.
– Я не хочу быть рабом.
– Или вы нас съедите?
Альваро помолчал, хлебнул ароматного пива, после чего добродушно продолжил:
– Посмотрите на меня, человеки, посмотрите и убедитесь, насколько развита моя раса. Постарайтесь понять, гвини патэго, что мы образованны, умны и миролюбивы. И лишь благодаря нашей невероятной доброте вы до сих пор засоряете Вселенную своей жалкой цивилизацией.
«– Пораскинь мозгами, Мерса: человеки открыли десятки пригодных для жизни миров, но не освоили и сотой части Вселенной. Да что там сотой – миллионной! Вы ползаете по малюсенькому уголку необъятного, а пыжитесь так, словно положили в карман все существующие звезды. Вы не встретили разумных и, гвини патэго, решили, что являетесь единственным, уникальным видом. Но ведь это глупо, Мерса, ты понимаешь, что это глупо? Вселенная огромна, а значит, есть вероятность, что где-то далеко, или совсем рядом, существует иная цивилизация. Более могущественная, чем ваша, и более мудрая.
Хасина разговорился, когда мы остались в кают-компании «Амуша». С момента нашего знакомства прошла примерно неделя, и медикус, по всей видимости, решил, что настало время поведать мне правду. Разговор Альваро начал заявлением, что не является человеком, и тут же развил мысль, объясняя, что имеет в виду. Любопытную мысль. Но поначалу, признаться, она сбила меня с толку.
– Почему же мы э-э… до сих пор никого не встретили?
– Не пришло время.
– А кто будет решать, когда оно придет?
– Разумеется, мы, месе карабудино, – гордо ответил Хасина. – Как более развитые существа. И более мудрые. Настанет день, и мы объясним человекам, что Вселенная принадлежит не только им. То есть – вам. Или просто: не принадлежит вам. Я не знаю, какую формулировку выберут наши вожди.
Знаю, знаю, следующий мой вопрос прозвучал на удивление глупо, но ты должен меня простить, Олли – я был настолько ошарашен, что попросту не знал, как правильно поддерживать столь занимательную беседу.
– Ты прибыл к нам э-э… официально?
– Нет, конечно же, – рассмеялся Альваро. – Меня доставили в Герметикон в младенческом возрасте, но доставили не просто так, а с тайной миссией. Меня отобрали из тысяч претендентов и подготовили к существованию в невыносимых условиях вашего общества.
– Э-э…
– Предвижу удивленные вопросы, поэтому расскажу подробнее. – Хасина налил себе вина.
– Полагаю, э-э… это будет э-э… познавательно, – пролепетал я, но увлеченный медикус меня не слышал.
– Сначала я не подозревал о своем предназначении, месе карабудино. В приюте, а позже у приемных родителей я рос обыкновенным мальчиком, правда, очень умным и любознательным… Мерса, тебя когда-нибудь считали умным и любознательным?
– Э-э…
– Значит, ты не поймешь. Я много читал, всегда стремился к новому, но не только этим отличался от сверстников. – На губах медикуса заиграла сентиментальная улыбка. – Иногда, разглядывая рассыпанные по ночному небу звезды, я испытывал странное щемящее чувство. Необъяснимая тоска охватывала меня в те мгновения, и мне казалось, что я потерял нечто необычайно важное, нечто дорогое. Я не сразу понял, что, глядя на звезды, я чувствовал себя чужим, что человеки не родня мне, и где-то далеко-далеко, в бескрайних просторах Пустоты, скрывается мой настоящий дом. – Хасина выдержал многозначительную паузу, во время которой сделал пару больших глотков вина. – А затем я узнал, что не могу иметь детей от ваших женщин и ко мне не прилипают пикантные недуги. Согласись, Мерса, это весомое основание считать себя не таким, как все.
– И ты стал медикусом на «Амуше»… – пробормотал я, подразумевая, что это весьма невысокая должность для тайного агента, но не был понят.
– Да, стал медикусом, – важно ответил Альваро. – Что не так?
– Я думал, твоих э-э… родичей заинтересуют наши изобретения, политика, власть…
– Этими вопросами занимаются другие агенты, – успокоил меня Хасина. – Моя же цель – техническое изучение человеков.
– Зачем? – выдал я совсем уж идиотский вопрос.
– А зачем ты изучаешь алхимию?
– Э-э… в научных целях.
– Еще подсказки нужны?
Я решил, что нет – не желал выслушивать ехидные замечания медикуса. Хотел закончить разговор, однако не мог не поинтересоваться:
– Альваро, для чего ты выдал мне свою тайну? Мы ведь едва знакомы.
– В познавательных целях, – не стал скрывать Хасина. – Хотел увидеть твою реакцию.
– И как?
– Ничего интересного, Мерса, ты стандартно ошарашен и не знаешь, как себя вести.
Ответ, признаться, меня покоробил. Особенную неприязнь вызвала правота медикуса: я действительно находился в некотором затруднении, но это ведь не повод хамить, правда? И потому я попытался огрызнуться:
– А мессер знает о твоем происхождении?
– Конечно. – Хасина помолчал и добавил: – Мессер сказал, что высокая цель налагает на меня большие обязательства, и если я хочу с блеском исполнить миссию, то должен стать лучшим медикусом Герметикона. – Еще одна пауза. – Я стараюсь».
Из дневника Андреаса О. Мерсы, alh. d.
– Давно я так не смеялся, – тоненько захихикал Бабарский, утирая выступившие слезы. – Вам, ребята, нужно билеты на свои диалоги продавать. Или в цирк завербоваться. Хотя в цирке высокий травматизм.
– И все равно я против телесных наказаний, – упрямо заявил алхимик. – Против!
– На моей памяти мессер никого не порол, – заметил Бедокур.
– А другие адигены?
– А другие адигены меня не волнуют, – нахохлился шифбетрибсмейстер.
И Мерса, к огромному своему удивлению, различил в голосе Чиры угрозу. Которая прозвучала тем более весомо, если учесть выдающуюся комплекцию Бедокура: двухметровый рост, мощная мускулатура и кулаки размером с небольшие тыквы. Выглядел шифбетрибсмейстер настоящим громилой, но в технике разбирался получше иного конструктора, и все оборудование «Пытливого амуша» работало у Чиры как часы. Наверное, не хотело связываться. Или же послушно подчинялось многочисленным заклинаниям, заговорам и оберегающим проклятиям, по части которых Бедокур также был большим мастаком. Путешествуя по Герметикону, Чира ухитрился изучить огромное множество примет, предзнаменований и магических ритуалов, которые активно использовал в повседневной жизни. Длинные каштановые волосы Бедокур заплетал в косички, перемежая их заговоренными веревочками и бусами, а на широкой груди носил медальоны Доброго Маркуса, небесного покровителя Линги, и почитаемого всеми цепарями Герметикона святого Хеша. С медальонами соседствовали амулеты: кривая раковина хансейских жриц Большого Фебула, усиливающая удачу обладателя на количество завитков, и редчайшая подъязыковая косточка лагорианской обезьяны Ким, о предназначении которой Чира упорно молчал. На руках Бедокура позвякивали многочисленные браслеты-обереги.
– Другие адигены не имеют права меня трогать, – закончил шифбетрибсмейстер. – Если не хотят, чтобы я их ауру с грязью смешал. Или еще чего.
– То есть пусть бьют кого угодно, только не тебя, да?
– Мерса, не горячись, – примирительно произнес Хасина. – Ты плохо понимаешь законы, регламентирующие взаимоотношения адигенов и простолюдинов. Для начала уясни, что в адигенских мирах нет рабства, все простолюдины – свободны.
– До тех пор, пока не решат заключить с адигеном договор, – уточнил Бабарский. – То, что у вас называется контрактом или договором о найме, на Линге именуют вассальной присягой. Вот и все отличие.
– В присягу входит пункт о телесных наказаниях?
– О возможности телесных наказаний, – поднял палец Альваро.
– Вассальная присяга не менялась тысячу лет, – с чисто лингийской гордостью сообщил Чира. – В ней все по-настоящему.
– И вас это устраивает?
– Ты опять ничего не понял. – Хасина ткнул Бедокура в бок, не позволив шифбетрибсмейстеру облить алхимика парой-тройкой крепких выражений, и вернулся к вопросу: – Точнее, месе карабудино, ты не учитываешь того факта, что простолюдины имеют право владеть оружием. Так повелось с самого начала, поскольку адигены быстро поняли, что удержать власть над дарством можно только с помощью ополчения – одной дружины недостаточно. Кахлесы, если тебе интересно, правят больше тысячи лет, а почему? Потому что все простолюдины дарства поднимаются по первому зову.
– И что?
– А то, что вооруженными людьми нельзя править, ими нужно управлять, – наставительно объяснил медикус. – И все адигены, которые хотят удержаться у власти, знают эту нехитрую аксиому назубок.
– Не пора ли им поменять законы?
– А кто позволит? – ехидно осведомился Бабарский. – Народ слишком хорошо вооружен, чтобы быть безропотным.
– Когда простолюдин принимает вассальную присягу, он в том числе обязуется вооружиться, – сообщил Бабарский. – Ты, Мерса, наверное, не заметил, но в маленьком Даген Туре есть девять оружейных лавок. Так что, если мессер или какой-нибудь другой адиген начнет вдруг пороть подданных направо-налево, в него тут же начнут палить из-за каждого угла.
– Но зачем, в таком случае, служить адигенам? – растерялся алхимик. – Не лучше ли самим выбирать правителей?
– В каждой общине есть голова и мировой судья.
– Я имел в виду главу государства.
– Зачем ломать то, что работает? – удивился Хасина. – И работает хорошо.
– А как же новая кровь?
– Дары имеют право посвящать в адигены наиболее выдающихся простолюдинов, и они этим правом пользуются.
Офицеры не убеждали алхимика в преимуществах адигенского строя, они спокойно и неторопливо рассказывали о древних законах, по которым живет Линга. О законах, не менявшихся уже тысячу лет, и о том, почему гордые адигены, которых на Бахоре и Заграте считали чуть ли не рабовладельцами, чтили эти законы.
– И вспомни, месе карабудино, что даже Эдуард Инезир не смог завоевать Лингу и был вынужден заключить с дарами договор, – подытожил медикус.
– Наши предки Узурпатора кровью умыли, – гордо сообщил шифбетрибсмейстер.
И алхимик понял, что простолюдин Бедокур имел на это высказывание такое же право, как и Помпилио дер Даген Тур.
– Но право на телесные наказания у них есть, – промямлил Энди. Воспитанный в свободном от адигенов Бахоре, Мерса считал это право ярчайшим примером насилия над личностью.
– Иногда лучше выпороть, чем отправить в тюрьму, – со знанием дела произнес Бабарский. – Со всех точек зрения лучше: времени тратится меньше, а впечатление остается на всю жизнь.
Подначить суперкарго никто не успел. Безмятежно клевавший носом Галилей неожиданно вытащил изо рта трубку – все думали, что астролог спит, и давно перестали обращать на него внимание, – и громко спросил:
– Все это, конечно, безумно интересно, но я хочу знать, что дальше, ипать-копошить? Хасина, сплетни есть?
Офицеры перевели взгляды на медикуса, который, ощутив важность момента, немедленно надулся.
– Что, человеки, любопытно?
– Похоже, мессер с ним планами не делился, – хмыкнул Квадрига.
– Чтобы он их сородичам не сдал, – поддержал астролога Бедокур.
– Зря только в замок ходил.
– Со мной никто ничем не делился, – признал медикус. – Но Теодор намекнул, что мессер наконец-то заинтересовался отчетами Астрологического общества.
Сообщение вызывало понятное оживление:
– Мы отправляемся в путешествие?
– Надеюсь.
– Давно пора.
– А куда?
– Куда захочет мессер.
– Как он?
Медикус поморщился:
– Нормально. – Помолчал и грустно добавил: – Учитывая обстоятельства.
– Так давайте выпьем за то, чтобы у мессера все было просто нормально, без всяких обстоятельств, – предложил Бедокур, и офицеры дружно подняли глиняные кружки.
Глава 2
в которой Кира опускает флаг, Лайерак заключает сделку, Помпилио уговаривают, Мерса сталкивается с цепарями, а Гатову преподают урок
– Вижу острова, – громко произнесла Кира.
Отошедший к астрологу Френк немедленно вернулся в кресло и улыбнулся:
– Быстро долетели.
– На попутном ветре.
– Ага.
На самом деле Кира приказала выжать из машины все, что только можно, и даже чуть больше. Двигатели паровинга работали на максимуме, недовольно ревели, но с задачей справились – Валеманская группа явилась на горизонте на двадцать минут раньше расчетного времени.
– Сразу к острову «А»? – поинтересовался Френк.
– Да, – коротко отозвалась девушка и объявила: – Общая готовность!
Необитаемые клочки суши лежали к северо-западу от Ушера и, согласно заключенному сто лет назад договору, считались зоной влияния архипелага. Собственно, все острова Банира считались зоной влияния Ушера, взамен пообещавшего не претендовать на обширные территории континента. Этот договор был основой конфедеративного устройства Кардонии, однако в последнее время вожди Приоты все чаще и чаще заявляли о правах на ближайшие острова. Только вот Барьерная россыпь, в которой взять, кроме пиратов, было нечего, приотцев не интересовала, они нацелились на более лакомый кусок. Валеман отстоял от континента на двести лиг, от архипелага на пятьсот – чем не повод признать группу частью континента? Тем более что проведенная несколько лет назад разведка показала, что острова богаты рудами. Столкновение, учитывая все возрастающую наглость землероек, было вопросом времени.
И время пришло.
Появление поселка разозлило Приоту – в последний раз геологи посещали Валеман семь лет назад и базировались на судне. На континенте поняли, что Ушер приступил к освоению островов, и решили огрызнуться. Первая кровь пролилась, и что будет дальше, зависит от многих факторов. В том числе от того, как поведут себя прилетевшие на разведку паровингеры.
– Не помешаю? – Энцо Такере замер в проходе, не рискуя приближаться к креслам пилотов.
– Хорошо, что вы здесь, – усмехнулась Кира. – Покажете, где расположен поселок.
– На острове «А».
Но это коммандер знала сама.
– Откуда лучше заходить?
– С севера.
Девушка чуть повела штурвал, заставив паровинг изменить курс, и приказала:
– Боевые расчеты – товьсь! Огонь по приказу!
Френк вытер выступивший пот. Остров «А» быстро приближался.
– Что планируете делать? – негромко спросил геолог.
– У меня приказ провести разведку, – холодно ответила Кира.
– Я знаю, коммандер. Я спросил, что вы планируете делать?
Такере был не стар, лет пятьдесят, не больше, и, судя по всему, умен. Он прекрасно понимал, какие чувства владеют девушкой, и решил помочь молодому офицеру. Не дать ей наломать дров.
– Вы ведь не хотите начать войну?
– Я принесла присягу, синьор Такере, – процедила Кира. – Я поклялась защищать Ушер.
– Кардонию, – уточнил геолог.
– Почему бы вам не вернуться в салон? – грубовато осведомился Френк.
Салоном паровингеры называли предназначенный для экипажа отсек, в котором сейчас находились товарищи геолога.
– Пусть остается, – тихо произнесла Кира, прежде чем Энцо успел ответить.
Они завершили вираж и теперь заходили на остров «А». С севера заходили, держа курс на показавшийся вдалеке поселок. Небольшой, в три дома, поселок среди невысоких валеманских скал. И еще они отчетливо видели стоящие в бухте корабли: канонерку и вспомогательное судно.
– На втором катере плыл Родриго, мой старый друг, – произнес Такере. – Мы с ним весь Ушер излазили, даже на юге Приоты побывали, в Загорье. Тридцать лет его знал…
– И что? – оборвала геолога девушка.
До острова оставалось не больше двух лиг.
– Когда мы вернемся домой, мне придется идти к жене Родриго, рассказывать о его смерти, объяснять, почему я жив, а он – нет, – вздохнул Энцо. – Но я не прошу вас мстить за моего друга.
– Почему?
– Потому что самое простое, что можно сейчас сделать, – начать драку. А потом, если в результате нашей драки вдруг разразится война, люди спросят: кто в ней виноват? И ответ будет таков: майор Дагомаро.
Одна лига до острова «А».
– Землеройки отправили вас на верную смерть, – процедила Кира.
– Но не убили.
– Они знали, что в Банире полно драконоидов.
– Жлуны могли появиться, а могли не появиться.
– К чему вы клоните?
– Не дайте землеройкам возможность обвинить во всем Ушер, – торопливо объяснил Такере. – И лично вас, коммандер.
– Время! – выкрикнул Френк.
Остров как на ладони. Корабли покачиваются на тихих волнах, из трубы левого домика струится дымок, а ошивающиеся вокруг солдаты безмятежно задирают головы, разглядывая налетающий паровинг. Солдаты не вооружены и не прячутся, не разбегаются при виде истребителя, потому что получили приказ: не прятаться, не разбегаться, не стрелять, а стоять и смотреть. Солдатам страшно. Они понимают, что их жизни находятся в руках взбешенного ушерского паровингера, но продолжают стоять и смотреть. Солдаты готовы дать политикам козырь – свои жизни, и Кира понимает, что Энцо прав.
– Коммандер? – шепчет Френк.
– Если мы атакуем, то станем убийцами.
Паровинг с ревом пролетает над поселком. Огромная тень падает на солдат и дома, но только тень. Приказа стрелять не прозвучало.
– Все правильно, – тихо говорит Энцо.
– Нет, синьор Такере, не правильно. – Кира разворачивает машину и вновь заходит на поселок. И вновь – с севера. – Шварц! Флагшток видел?!
– Видел и отметил, коммандер! – весело отзывается стрелок.
– Срежь его!
– Есть!
– Остальным расчетам отбой!
Такере качает головой, но молчит. Он умен, он понимает, что придется согласиться с меньшим злом. Кира улыбается, возбужденный Френк смотрит в окно, а Шварц разгоняет шестиствольный «Гаттас». Из пулеметной башни доносится вой и грохот, тяжелые пули врезаются в основание флагштока, и приотское знамя падает в пыль.
Солдаты разбегаются.
– Отличная работа! – смеется Кира.
Шварц насвистывает мотивчик, Френк показывает большой палец, астролог хлопает, а Такере вздыхает.
Паровинг медленно набирает высоту и берет курс на Ушер.
* * *
«Помнишь, я рассказывал о скучном, как мемуары рака-отшельника, лингийском захолустье? Так вот, Варнион – это увеличенная до размеров мира лингийская провинция, только не такая зажиточная и довольно грязненькая. В буквальном смысле грязная – варнионцы обладают потрясающей способностью создавать свалки и помойки всюду, где появляются, даже там, где мусор в принципе отсутствует, например в пустыне. Я не бывал в варнионских пустынях, но убежден, что их песок смешан со старым тряпьем, огрызками, объедками, сломанными инструментами и прочей дрянью, что в огромных количествах валяется на улицах местного сферопорта. Не знаю, что показывают тамошние миражи, но уж точно не дворников, чтоб меня в алкагест окунуло.
Жизнь на Варнионе тоже скучная, а потому историю, приключившуюся в их сферопорту, будут пересказывать еще лет сто. Или сто пятьдесят.
Но она, если честно, того заслуживает.
Сам я знаком с событиями с чужих слов: прочел не меньше десятка статей в газетах и журналах да пообщался с очевидцами, а потому немного завидую тем варнионцам, которым довелось своими глазами наблюдать столь редкое зрелище.
Гибель цеппеля.
Импакто вынырнул из Пустоты примерно в полдень, когда жизнь в местном сферопорту била ключом, – там разгружался грузовик верзийской торговой корпорации. Импакто вынырнул и замер в двух лигах от ощетинившегося пушками вижилана. На запрос диспетчеров ответа не последовало, и капитан сторожевика приготовился открыть огонь, но отдать соответствующий приказ не успел – середину трехсотметрового пришельца охватило огненное кольцо. Половинки импакто немного приподнялись, тут же схлопнулись, и сразу после этого грянул еще один взрыв. Огромные языки пламени стали жадно пожирать обшивку, на землю посыпались первые обломки и люди, водопадом хлынула балластная вода. Еще через миг корпус импакто окончательно распался на две части, и к облакам рванула пара чудом уцелевших баллонов с гелием.
Легкая носовая половина принялась неспешно вертеться, словно выбирая, куда бы шлепнуться, а корма сразу направилась к земле, по которой в панике носились варнионцы. Тяжелые рули сделали кормовую часть похожей на половинку огромной бомбы, но следующий взрыв устроила не она, а кузель, и этот взрыв вдребезги разнес носовую часть цеппеля. Пылающие останки разлетелись по всему сферопорту, и то, что несколько минут назад было гордым цеппелем, превратилось в кучу безобразных обломков.
Которыми тут же начал интересоваться местный народ: как я уже говорил, варнионцы весьма охочи до всякого мусора. Самые честные из аборигенов попытались отыскать выживших – безуспешно, самые беспринципные жадно накинулись на хлам, а несколько пронырливых подростков рванули на поиски улетевших баллонов и сорвали главный куш. Поврежденные баллоны приземлились в лесу, лигах в пяти от сферопорта, и повисли на деревьях, уныло выплевывая в атмосферу остатки гелия. Особой ценности баллоны не представляли, но рядом с одним из них мальчишки обнаружили лысого мужчину в простой цепарской одежде. Окровавленного, с поврежденными ногами, без сознания, но живого.
К вечеру цепаря на телеге доставили в госпиталь, где он ненадолго пришел в себя, назначил царскую награду за возвращение уникальной трехствольной бамбады, заявил, что его зовут Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур, и вновь потерял сознание.
Надолго.
А Варнионе началось смущение. Местные, разумеется, слышали о знаменитом путешественнике с Линги, но отказывались верить, что им на головы свалился считающийся погибшим герой. Возмущенный президент – а сферопорт Варниона объединен со столицей, и высшее руководство планеты лично разбиралось с катастрофой – предложил заключить мошенника в тюрьму, но капитан верзийского цеппеля уверенно опознал мессера и тут же отправился на родину, прекрасно понимая, что принесшего радостную весть ждет щедрая награда. Оставшиеся без присмотра аборигены два дня пытались лечить мечущегося в горячке гостя, а затем началось вторжение.
Во всяком случае, нечто весьма похожее.
Первым на Варнион пришел импакто Лингийского флота. Удостоверившись, что спасшийся цепарь и в самом деле мессер Помпилио, родной брат дара Антонио, капитан импакто немедленно взял госпиталь под усиленную охрану, а учитывая состояние местных вооруженных сил, можно сказать, что он оккупировал планету. И кроме того, намекнул президенту, что больница – не лучшее место для пребывания настолько значимой особы. Варнионский вождь совету внял и приказал перевезти мессера в свой дворец. И очень вовремя приказал, потому что следующим на захудалую планету явился верзийский дар Дерек, старинный друг мессера, привезший с собой кучу лучших медикусов Ожерелья. Затем пришел рейдер Астрологического флота с какой-то шишкой из штаба, затем набитый журналистами пассер, а еще через час в сферопорт буквально ворвался флагман Лингийского флота с двумя доминаторами сопровождения – прибыл дар Антонио. Другими словами, когда «Пытливый амуш» оказался на Варнионе, провинциальная планета была похожа на Герметикон в дни заседания сената – от обилия важных персон рябило в глазах. Дары, их пышные свиты, военные, представители Химмельсгартна, куча адигенов с самых разных миров – друзья мессера, а также журналисты и богатые бездельники. Ошалевшие варнионцы важно рассказывали о катастрофе – выяснилось, что ее наблюдала половина, если не больше, обитателей планеты, – и безбожно задирали цены на жилье и стол. Президент говорил речи и пытался подружиться с важными гостями в инвестиционных целях, а владельцы домов терпимости сделали десятилетнюю прибыль.
История чудесного спасения мессера надолго заняла первые полосы газет, но ответа на главный вопрос: где именно известный путешественник провел полтора года, публика не получила. Поговорив с братом, дар Антонио объявил, что мессер частично утратил память, и выразил надежду, что со временем недуг оставит Помпилио. Расследование обстоятельств катастрофы также ничего не показало. Определить принадлежность корабля, на котором мессер прибыл на Варнион, не удалось, а поскольку в команде цеппеля было много спорки, журналисты пустили слух, что знаменитый путешественник побывал в плену у пиратов.
Капитан грузовика получил солидное вознаграждение от дара Дерека и лингийский орден. Любознательным подросткам дар Антонио вручил по сотне цехинов и пообещал оплатить учебу в любой академии Герметикона, а счастливчик, отыскавший бамбаду мессера, заполучил кучу золота…»
Из дневника Оливера А. Мерсы, alh. d.
Несмотря на то, что Даген Тур считался одной из жемчужин дарства Кахлес, оживленным и шумным он так и не стал, поскольку располагался вдали от традиционных торговых путей. Добытое золото под охраной перевозили в столицу, в казначейство дарства, медь – второе богатство владения – поездами шла на заводы Черемхайдена, и туда же фермеры сбывали урожай. В итоге Даген Тур оставался тихим, уютным и полусонным городком, как и сто, и триста, и тысячу лет назад. И лишь одно отличало его от совсем уж замшелых лингийских провинций – здесь давно привыкли к визитам важных, сверхважных и коронованных особ, а потому появление больших кораблей не вызывало у местных особенного интереса.
Три цеппеля вынырнули из-за гор примерно в пять пополудни. Маленькая эскадра, составленная из двух роскошных флаг-яхт – «Эрмизанской девы», дара Антонио V Кахлеса, и «Белой розы», дара Конрада IX Селиджи, – и доминатора «Дер Каттер», разделилась у замка. Крейсер и «Белая роза» отправились к причальной мачте, а «Дева», на борту которой путешествовали дары, пристыковалась к Штандарту.
Лифт в главной башне отсутствовал, винтовая лестница была хоть и широкой, но довольно крутой, а потому владетель Даген Тура встретил коронованных гостей не на верхней площадке, как полагалось, а в тронном зале, который по-прежнему представлял собой рабочий кабинет. Встретил в вольной одежде – белая сорочка с кружевами, легкие брюки, – и сидя в инвалидном кресле, словно объясняя, почему не поднялся на Штандарт.
Впрочем, объяснения не требовались.
– Так вот где ты прячешься! И правильно: тронный зал – главное помещение любого дворца. Здесь сама атмосфера… – старый Конрад щелкнул пальцами, подбирая подходящее слово, – сама атмосфера бодрит. И навевает.
Неофициальность визита гости также обозначили одеждой: их классические месвары, несмотря на богатую отделку, считались повседневными, а оказавшись в зале, дары как по команде расстегнули верхние пуговицы, приняв совсем уж домашний вид.
– Антонио. – Приветствие прозвучало официально, а потому в ответ старший брат ограничился сухим кивком:
– Помпилио.
– Дядюшка Конрад. – Дер Даген Тур склонил голову.
– Здравствуй, мой мальчик, здравствуй. – Старый дар потрепал Помпилио по плечу. – Выглядишь вполне здоровым.
– Но наперегонки я вряд ли смогу бегать.
– Наперегонки?! Когда это адигены бегали наперегонки, мой мальчик? Мы не лошади, знаешь ли, нам нет нужды торопиться. – Продолжая посмеиваться, дар Селиджи плюхнулся в кресло и тут же обратил внимание на сервированный столик: – Вино? Какое?
– Белый сегир, дядюшка.
– Отлично! Антонио, поможешь старику?
Поскольку хозяин замка пребывал в инвалидном кресле, а конфиденциальность беседы исключала присутствие слуг, разливать бутылку выпало дару Кахлес. И он отлично справился со столь непростой задачей.
– Ноги – это важно, но главное, что ты живым выбрался с Ахадира, мой мальчик, главное – это. – Хрустальные бокалы соприкоснулись, издав мелодичный перезвон, легчайшее белое отправилось в путешествие по благородным организмам, и дар Селиджи продолжил: – Я знал, что если кто и сумеет добраться до Ахадира, то только ты, мой мальчик.
– Спасибо, дядюшка.
– Это не лесть.
Объявленная потеря памяти была призвана скрыть от общественности тот факт, что Помпилио побывал на Ахадире, на легендарной планете, до которой мечтали добраться все искатели приключений Герметикона. Побывал случайно, не по своей воле, но этот факт не умалял его заслуг. А полученная Помпилио информация оказалась настолько важной и пугающей, что дары приняли решение ее засекретить.
– Я всего лишь путешественник, которому повезло, дядюшка.
– Ты – национальное достояние Линги.
– И это тоже не лесть, брат, – вставил Антонио.
– Конечно, – скептически хмыкнул Помпилио.
Ему показалось, что он разгадал причину неожиданного визита, – поддержка. Дары прекрасно понимали, что искалеченный путешественник пребывает в депрессии, и прибыли ободрить его, показать, что не все потеряно.
– Напрасно смеешься, – строго произнес Конрад. – Я уверен, что, впервые поднявшись на борт «Амуша», ты не стремился прославиться, ты бежал… – Помпилио бросил быстрый взгляд на брата, тот остался невозмутим. – Но странствия создали тебе репутацию, мой мальчик, сделали известным.
– Ты посещал далекие планеты, открывал новые миры и проявлял чудеса героизма. – Дар Антонио выдержал короткую паузу и скромно добавил: – А мы делали так, чтобы твои успехи с придыханием описывали газетчики.
– Меня это раздражает.
