Kitabı oku: «Динка. Динка прощается с детством (сборник)», sayfa 16

Глава 5
Последняя капля

– Раз-два, взяли! Раз-два, взяли!

Грузчики вкатывают бочку на палубу и, установив ее в ряду других, возвращаются. Ленька, шатаясь от усталости, идет рядом с ними. Улучив момент, он быстро наклоняется к Динке и шепчет:

– Иди отсюда. Я скоро…

Грузчики наваливаются на последнюю бочку.

– Давай, давай, робя… Сейчас пошабашим и пойдем обедать, – подбадривают они друг друга.

– А ты, воробей, не мешайся тута! Чего под ногами вертишься? – сердится на Леньку пожилой грузчик.

– Чего вертишься? Знай свое место! Я те поверчусь! – подхватывает хозяин.

Динка с беспокойством смотрит, как, вытянувшись в струнку и упираясь руками в бочку, Ленька изо всех сил старается помочь рабочим.

– Раз-два, взяли! – кричат грузчики, и с каждым вскриком бочка рывком двигается с места и, поворачиваясь железными боками, медленно катится наверх…

Над Волгой снова проносится резкий гудок буксирного парохода.

– Живей, черти! – срываясь с места, кричит хозяин.

Грозный окрик его пугает Леньку, и, поскользнувшись на гладких, обкатанных сходнях, он растягивается во всю длину позади бочки.

– Ты что – пьяный? – в бешенстве кричит хозяин и взмахивает веревкой.

– Не смей! – бросается Динка, и хлесткий удар обжигает ей спину…

Болезненный, резкий крик девочки мгновенно подымает на ноги Леньку.

– Не трожь! – яростно кричит он, сжимая кулаки и подступая к хозяину. – Не трожь! Кровопиец! Палач!

Грузчики удивленно переглядываются.

– Не трожь ее! – вне себя орет Ленька.

Искаженное злобой и отчаянием лицо его синеет от крика, поднятые кулаки заставляют хозяина отступить, но, придя в себя от неожиданности, он разражается отборной руганью и, схватив Леньку за плечи, скручивает ему назад руки.

Онемевшая от ужаса Динка забывает жгучую боль в спине; спотыкаясь и падая, как подбитая птица, она бросается на помощь. Черный глянец хозяйского сапога ослепляет ей глаза, крик Леньки удесятеряет силы… Ухватившись за рукав хозяина и упираясь ногами в согнутую спину мальчика, она добирается до злодейской бороды и, вцепившись в нее обеими руками, соскальзывает вниз.

– Грузчики! Грузчики! Робя! – отчаянно кричит она, чувствуя, как рядом из последних сил бьется Ленька.

Лицо хозяина багровеет, он встряхивает головой и, освободив одну руку, хватает девочку за волосы.

– Робя! Робя! – стонущим криком зовет Динка; руки ее слабеют, но грузчики уже со всех сторон сбегаются на помощь.

Парень в тельняшке вырывает из рук Гордея Динку и передает ее товарищам.

– Отпусти парня, слышь! Отпусти мальчонку! – с бешенством кричит он, пытаясь разжать железные руки хозяина.

– Не вступай! Худо будет! – угрожающе кричит Гордей, еще крепче стискивая мальчика.

Голова Леньки бессильно падает, губы синеют… Грузчики молча обхватывают Гордея сзади и валят его на пол. Парень в тельняшке выносит из толпы Леньку и ставит его на ноги.

– Уходи отсюда. Бери сестренку, – торопливо говорит он, возвращаясь к товарищам.

Грузчики расступаются… Гордей молча поднимается с пола. Жилетка его расстегнута, ворот рубахи оторван, сбившаяся клочьями борода в пыли.

– Где приказчик? Тащи его сюда! Пусть делает расчет немедля! – командует парень в тельняшке.

Грузчики вытаскивают с баржи перепуганного приказчика.

– Братцы! Ребятушки! Давай по чести, по совести! – вопит упирающийся приказчик.

– Знаем мы твою совесть! Плати за погрузку! С бочки плати! – со всех сторон наседают на него грузчики.

– Плати с бочки! – командует парень в тельняшке. – Нам твоего не нужно, но и своего мы не упустим!

Сломленный Гордей тяжелым, мутным взглядом окидывает возбужденные суровые лица грузчиков и молчит.

Приказчик дрожащими руками отсчитывает деньги. Пожилой староста артели степенно прячет их в бумажник.

– А теперь поспешай! – насмешливо говорит хозяину парень в тельняшке. – Да гляди, боле сюда не заявляйся! Ракам скормим!

Гордей тяжелыми шагами подымается на баржу, приказчик трусливо семенит к выходу. Один из грузчиков швыряет ему вслед помятый картуз.

– Эй ты, заяц! Цилиндру свою забыл! – смеются рабочие, убирая сходни.

Буксирный пароход дает три коротких гудка. Между причалом и баржей растет глубокая черная щель.

Гордей выпрямляется и окидывает взглядом палубу.

– Ленька! – зычно кричит он.

«Ле-ень-ка!» – откликается за Волгой насмешливое эхо.

Глава 6
Поминай как звали…

От пристани медленно удаляются две фигуры. Ленька идет впереди, Динка, всхлипывая, тащится сзади. Ноги у нее словно перебиты, голова не поворачивается, спина горит.

Ленька подходит к берегу и, опустившись на колени, погружает в воду занемевшие руки.

– Как работать буду? – с отчаянием бормочет он, двигая в воде острыми локтями и поворачивая ладони. – Суродовал он меня!

Динка, всхлипывая, присаживается рядом.

– Ну, чего плачешь? – расстроенно спрашивает Ленька. – Зачем полезла не в свое дело?

Динка всхлипывает еще горше.

– Мало с кем я подерусь, дак ты и будешь завсегда соваться?

Динка поднимает залитое слезами лицо и молча кивает головой. Ленька отворачивается и безучастно смотрит на хлопотливый буксирный пароходик, который тащит за собой плот и баржу. Палуба на барже загромождена бочками. Ленька подается вперед, глаза его расширяются, щеки вспыхивают.

– Макака! – кричит он, вскакивая на ноги и указывая рукой на Волгу. – Баржа уходит! Гляди, гляди! Уходит!

Динка силится разглядеть баржу, но слезы застилают ей глаза, и она ничего не видит.

– Уходит! Уходит! – торжествующе говорит Ленька. – Без меня уходит! Я теперь вольный человек! – Он вытягивает вперед руку и трогает свои мускулы: – Работу найду! Туда-сюда кинусь! Много денег заработаю! Всего тогда накуплю тебе, Макака!

– А чего ты накупишь? – всхлипнула Динка.

– Чего хошь, того и накуплю! Игрушков али обновы какие! – весело обещает Ленька.

– Я хочу обновы, – смаргивая слезы, говорит Динка. Ей нравится незнакомое слово. – А какие они, эти обновы? – спрашивает она, заинтересовываясь будущими подарками.

– Обновы-то? – Ленька морщит лоб и склоняет голову набок. – Ну, полботинки с галошами али ситец, а то, бывает, и шелк. Я на одной барыне видал – тахта называется. Как парус, вкруг человека стоит. Красиво! Я тебе тахту куплю! – говорит Ленька и, заложив руки в карманы, гордо закидывает голову.

Изорванная рубаха клочьями свисает с его мальчишеских плеч, старые холщовые штаны пестрят заплатами, но Динке кажется, что Ленька действительно неописуемо богат и все может.

– Не надо паруса, – говорит она. – Лучше купи дом. Большой дом для всех сирот… Чтоб они там жили… Чтобы их никто не бил…

– Куплю и дом! – с гордой уверенностью говорит Ленька. – Светлый дом на тысячу окон! Соберу сирот, настановлю им всяких кушаньев вдоволь… Ладно так будет? – с улыбкой спрашивает он, присаживаясь на корточки и заглядывая Динке в глаза.

– Ладно, – говорит она, всхлипнув.

– А коли ладно, так не плачь… Больно он тебя зашиб? – участливо спрашивает мальчик.

– Больно…

– По спине вдарил?

– По спине… и голову оторвал… – жалуется Динка.

Ленька мрачно задумывается. Разговор смолкает. Динке надо торопиться домой; она вспоминает, что мама уже давно дома и, наверное, ищет ее, но дорога кажется девочке такой длинной, ей так трудно подняться. И, ощущая свое бессилие, она снова начинает плакать.

– Не плачь… Меня инда в пот кидает от твоего плача, – нервничает Ленька.

Солнце красным шаром уже садится за Волгой, когда Динка добирается домой. Проводив ее до самой дачи, Ленька горячо советует:

– Ты намочи полотенец и приложи его к спине! Он у тебя весь жар вытянет за ночь, и к утру оздоровеешь…

Динка молча кивает головой и с жалостью смотрит на озабоченное лицо Леньки. Нет, не оздоровеет уже она, не поможет ей мокрый полотенец! Не живут люди на свете без спины и без шеи. А у нее ничего уже этого нет. И недаром говорят, что когда человек умирает, то душа его расстается с телом. Динка сама чувствует, как, протянув через ее спину костлявые пальцы, смерть уже вытаскивает из ее тела бедную душу.

– Прощай, Лень, – тихо говорит она, но не уходит. Что-то еще хочется сказать ей своему другу Леньке, какие-то последние слова. Она хочет сказать, как говорят взрослые: «Не поминай лихом», но слова эти затерялись в ее памяти и взамен их напрашиваются другие. – Прощай, Лень. Поминай как звали, – скорбно говорит она и, не оглядываясь, бредет к своей калитке.

Глава 7
Потрясающие новости

У калитки слышится громкий голос Кости:

– Я же сказал вам, что ничего не случилось. Мама приедет с последним пароходом. Ай-яй-яй, как не стыдно! Стоят и плачут, как маленькие.

– Я не плачу, – говорит Алина. – Это Мышка…

– Я тоже не плачу, но мама никогда не опаздывала так… – прерывающимся голосом оправдывается Мышка.

– Никогда не опаздывала, а сегодня опоздала. И всегда может так случиться, потому что у мамы много всяких дел, и ты должна это понимать… Ой, Мышка, Мышка!.. Глаза у тебя распухли, нос стал красный, как клюковка. А ну, посмотри на меня! – присаживаясь на корточки и заглядывая Мышке в лицо, шутливо говорит Костя.

Девочка, смущенно улыбаясь, прячется за Алину. Динке хочется незаметно проскользнуть через калитку, но Костя сразу видит ее поникшую фигуру.

– И Динка ревет! – всплескивая руками, говорит он. – Ну, знаете, братцы, это уже трио!

Мышка переглядывается с Алиной и тихонько прыскает от смеха. Но Динку не веселит Костина шутка, она озабочена тем, чтобы пройти, не зацепившись ни за кого своей спиной. Она боится, что кто-нибудь, дурачась, схватит ее за руку, обнимет за шею…

– Дайте мне пройти, – жалобно просит она, останавливаясь в калитке и беспомощно озираясь вокруг.

– Куда тебе пройти? – весело спрашивает Костя, поднимаясь и делая шаг ей навстречу.

Но Динка машет на него руками и разражается громким плачем.

– Ну! – возмущенно говорит Костя. – Это уже чересчур! Да я вас всех троих уважать перестану! Большие девчонки – и ревут по каждому поводу! Алина! Прекрати раз и навсегда эти крокодиловы слезы!

– Динка! Прекрати сейчас же! – испуганно кричит Алина.

– Я прекращу, – плачет Динка. – Но дайте мне пройти, не трогайте меня никто!

– Да иди, пожалуйста, иди, кто тебя трогает! – удивляется Костя и, отступая в сторону, шутит: – Когда начнешь тонуть в своих слезах, крикни! Я подъеду на лодке.

– Одной лодки нам мало, Костя! – смеется Мышка.

– Нам пароход «Гоголь» нужен! – острит Алина.

А Динка, стараясь не показать, как больно ей идти, с трудом преодолевает ступеньки и, добравшись до своей комнаты, садится на край постели.

«Умираю… – тоскливо думает она. – Сидя умираю… Прощайте все…»

А в саду слышен громкий голос Кости и смех сестер. Динка чувствует вдруг глубокую жалость и любовь ко всем тем, кого оставляет навсегда. Она видит перед собой заплаканные лица матери и Мышки, испуганные глаза Алины и притихшую Катю… Она слышит громкие причитания Лины.

«Не плачьте, не плачьте!» – говорит она им, складывая на груди руки. Ей хочется сказать каждому что-то хорошее, так же как Леньке… Но в сердце ее вдруг возникает мучительное беспокойство. Дедушка Никич! Она так обидела его и теперь умирает, не помирившись. Вот, скажет он, какая! Пришла, накричала, натопала и теперь как ни в чем не бывало умерла… Динке вспоминается папина карточка, спрятанная в сундучке. Она даже не взглянула на эту карточку. Надо пойти взглянуть и отдать ее дедушке Никичу.

«Надо обязательно пойти, – думает Динка, но каждое движение причиняет ей резкую боль. – Нет, не помирюсь я уже с Никичем, не посмотрю на папу, и никто не узнает, как мне было жалко их…»

Девочка боком сползает с кровати и, сцепив зубы, направляется к двери; терраса кажется ей очень длинной, а ступеньки крутыми. Кроме того, она боится встретить Катю. Но Кати нигде не видно…

Сумерки уже окутывают сад, и у Никича горит огонек. Динка присаживается за палаткой и вынимает из сундучка папину карточку. Лица его уже почти не видно…

«Прощай, папа!.. Так и не увиделись мы с тобой», – хочет сказать Динка, но чьи-то тихие голоса спугивают ее. Она кладет карточку на колени и прислушивается. Может, Никич не один?

Но голоса смолкают.

«Прощай, папа!» – снова начинает Динка, но до ее слуха неожиданно долетает взволнованный шепот Алины:

– А если я узнаю, увижу его?

– Если увидишь, то сейчас же скажешь об этом Никичу, – тихо отвечает ей голос Кости.

Динка мгновенно забывает обо всем на свете и прижимается ухом к жесткому брезенту. Но в палатке уже не слышно голоса Алины. Там один Костя… Он тихонько откашливается и стучит пальцами по столу.

«Куда ушла Алина? Кого она должна увидеть?» – с беспокойством думает Динка и, морщась от боли, пытается встать. Но в палатке снова слышны голоса. Там почему-то появляется Катя. Но Катя говорит так тихо, что Динка боится пошевельнуться. «О чем говорит Катя? Может, она видела, что я сижу за палаткой?» – с ужасом думает Динка и, торопливо пряча в сундук карточку, хочет скорее уйти… Но голос Кости привлекает ее внимание.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь… Выйти замуж за нелюбимого человека… Зачем? Почему? – громко и взволнованно спрашивает Костя.

– Я уже говорила тебе… Марине трудно, у нее трое детей… Алина больная. Динка распускается с каждым днем…

«Ого! – думает Динка. – Нашла о чем говорить! Да я уже не распускаюсь, я умираю…» – горько думает она, прижимаясь головой к палатке.

– Ты не понимаешь… Саша уже, может быть, не вернется… Я выхожу замуж ради детей. Это мой долг, Костя… Марина заменила мне мать… – тихо говорит Катя. Она говорит, как больная, и Динка с тревогой вслушивается в ее слова.

– И ты… не думаешь обо мне? О нас? Ты разлюбила меня, Катя? – глухо спрашивает Костя.

Голос Кости вызывает у Динки слезы. «Противная Катька!» – думает она.

Но Катя тоже плачет.

– Я не нужна тебе, Костя… – говорит она прерывающимся голосом. – Я никому не нужна, кроме Марины и ее детей.

– Неправда! – кричит Костя – Ты знаешь, что я люблю тебя… И ты хочешь разбить нашу жизнь! Ты хочешь выйти замуж за чужого человека! Но я не допущу этого! Ты сегодня же напишешь ему письмо…

Катя падает головой на стол, и где-то, почти рядом, Динка слышит ее рыдания.

«Коська! – хочет крикнуть она. – Не обижай Катю!»

Но Костя уже не кричит и не сердится.

– Ты сейчас же напишешь отказ… – твердо повторяет он. Но Катя не дает ему договорить.

– Поздно, поздно… – рыдает она. – Тебя так долго не было… Я дала согласие… Он завтра приедет…

Динка широко раскрывает глаза… И голос Кости снова переворачивает ее сердце.

– Никогда, – с отчаянием говорит Костя, – никогда я не думал, что ты можешь нанести мне такой удар… Ты знаешь мою жизнь, но у меня была мечта… А теперь… ты, Катя… – Костя, не договорив, выбегает из палатки, и Динка, остолбенев от ужаса, слушает рыдания Кати.

И потому, что она не знает, кто виноват в этой ссоре, ей одинаково жаль обоих. Но Катя так плачет, что Динка начинает тихонько вторить ей по ту сторону брезента.

– Кто там? – испуганно спрашивает Катя; рыдания ее обрываются.

Динка поспешно выползает из своего убежища и, скрываясь за кустами, идет в дом. Кости уже нет.

– Он сказал, что будет ждать маму на пристани и проводит ее домой, – сообщает Мышка.

Динка с трудом забирается в свою постель. «Нет, нельзя мне умирать, – думает она, вспоминая ссору в палатке. – Надо прогнать Катиного жениха… Но как прогнать? Может, опять начнется драка?» Динка осторожно дотрагивается до своей спины и, нащупав горячий набухший рубец, пугается: «Что делать? Я же совсем не могу драться! Может, взять длинную палку, а самой спрятаться за забором и просто шпынять этого жениха палкой, когда он полезет в калитку?»

Глава 8
Поздним вечером

Костя встречает Марину на пристани. Дачники, приезжающие с последним пароходом, торопятся домой, перегоняя друг друга, они разбегаются по разным направлениям, и Костя с Мариной остаются одни.

– Ну как? – спрашивает Костя.

– Все хорошо, – отвечает Марина и, ничего больше не поясняя, начинает рассказывать малозначащие городские новости, потом спрашивает о детях.

– Я застал их у калитки… Динка и Мышка плакали, а Алина сдерживалась. Ну, потом я их немножко развеселил и покричал на них, так что обошлось… Но все-таки надо как-то приучить их к мысли, что вы всегда можете запоздать, – сказал Костя.

– Я скажу, что иногда меня будут задерживать в редакции, – говорит Марина.

Они проходят через пустынную базарную площадь.

– Первая партия уходит через неделю, – оглянувшись, шепчет Марина.

– А вторая? – так же тихо спрашивает Костя.

– Вторая – неизвестно. Ждут начальство… Нам сообщат, – быстро говорит Марина.

Сзади слышатся торопливые шаги, и мимо пробегают запоздавшие дачники.

– Вы сейчас зайдете к нам, Костя? – спрашивает Марина…

– Нет, – быстро отвечает Костя. – Я буду ночевать во флигеле у Крачковских. Нужно постепенно приучить сторожа к моим ночевкам… У вас есть что-нибудь для меня? – шепотом спрашивает он.

– Есть. Вы должны зайти, – так же тихо отвечает Марина. – Какой свежий вечер! А днем было ужасно душно! – громко говорит она.

Они выходят на дачную аллею; кое-где сквозь деревья видны освещенные окна разбросанных кругом дач, в тишине летнего вечера откуда-то издалека долетает до них тихая музыка.

– Проходит лето… – с грустью говорит Марина. – Сегодня утром я в первый раз заметила на листьях коричневые ободочки. Трава тоже поблекла… Я совсем не видела лета, – жалуется она.

Костя молчит и думает о чем-то своем; Марина тоже замолкает. Она очень устала и переволновалась, но на душе у нее радостно.

– В общем, я успокоилась, – говорит она, помолчав.

– А я забеспокоился, – серьезно отвечает Костя.

– Почему?

– Да потому что не все еще сделано!.. Да, кстати! Сегодня Алина наконец получила то, что я ей обещал, – вспоминает вдруг Костя.

– Да? Но я немножко побаиваюсь, что она перестарается, – говорит Марина.

– Может, и перестарается, конечно, – соглашается Костя, – но зато я совершенно уверен, что не пропустит…

– А вы серьезно думаете, что эта фигура может появиться на нашем горизонте?

– Я думаю, что может.

Разговор снова замолкает. Они подходят к калитке. Костя молча пропускает Марину вперед. На террасе горит лампа, но дети уже легли. Кати тоже не видно. Марина осторожно отворяет дверь в свою комнату, зажигает свечу и достает из-за корсажа сложенный вдвое конверт.

– Здесь записки из камер… – тихо говорит она.

Костя оживляется:

– От него тоже?

– Да, и от него… Он здоров, настроение бодрое, – коротко сообщает Марина.

– Вы просили ему сообщить о том, чтобы он был готов?

– Конечно.

– Ну, я пойду! Спасибо вам…

Марина снова провожает Костю до калитки.

– Если что-нибудь понадобится, я извещу вас, – говорит он, торопясь уйти.

Впервые за много лет дом Арсеньевых кажется ему чужим, и, одиноко шагая по кратчайшей тропинке через лес, он чувствует себя разбитым и осиротевшим.

Но Марина не знает этого. Она просто удивляется, что Костя так быстро ушел.

На дорожке слышно тихое покашливание. Около террасы появляется Никич.

– Пришла? Ну, слава богу! А я тут по-стариковски захандрил было… Смотрю на часы и думаю: ну как не приедет она нынче! – тихо говорит старик.

– Вот глупости! – улыбается Марина. – Никогда не беспокойтесь за меня. Это совсем лишнее.

Успокоенный Никич идет спать. Дети тоже спят. Одна Алина ждет мать.

– Что ты не спишь, Алина?

– Я сейчас лягу. У тебя все хорошо, мамочка?

– Все хорошо. Ложись скорей, уже очень поздно, – целуя ее, говорит мать. Она недовольна тем, что Алина каким-то болезненным чутьем всегда угадывает дела взрослых. Нехорошо это – все-таки она еще девочка.

Из сада, медленно поднимаясь по ступенькам на террасу, входит Катя.

– Где ты была? – удивляется сестра. – Я только что приехала… Заходил Костя…

– Я слышала… Он уже ушел?

– Конечно, ушел, – пожимает плечами сестра.

Оставшись наедине с Катей, она передает ей все подробности своей встречи с надзирателем тюрьмы, где сидит Николай, товарищ Кости.

– Ты знаешь, старику очень трудно быть в роли надзирателя, он давно хочет уйти и работает там только по нашей просьбе. Я много узнала от него интересного… Между прочим, хорошо помнит Сашу… – Марина задумывается и вдруг живо говорит: – Я у них обедала… И вот посмотрела бы ты на его внучку! Такая девочка, меньше нашей Алины, а сама хозяйничает. Наварила какую-то мучную похлебку, накрыла на стол. А дед, видно, за хозяйку ее считает. «Подлей, – говорит, – горяченького». А потом пришел ее брат-подросток. Он на мануфактурной фабрике работает. И вот смотрю, пошел к ней за печку и вытаскивает из кармана цветные лоскутики. И она уже открыла какую-то свою коробку, запела, замурлыкала… Ну просто прелесть! Я подумала, что вот где спокойно и разумно растет ребенок. А мы отдали себя в полное рабство нашим детям и растим неженок. Ну чего я, например, как сумасшедшая лечу со службы домой? И почему мои дети стоят и ревут у калитки? Все это интеллигентщина… – раздеваясь, говорит Марина и, с удовольствием забираясь в постель, оживленно добавляет: – В общем, впечатлений много! Разных! А главное, я как-то воскресла духом. Как будто снова мы с Сашей молодые и нам надо мчаться куда-то на собрание… Вот что значит повидать настоящих людей! А ты что молчишь? – вдруг заинтересовывается она, вопросительно глядя на сестру.

– Мне нужно сказать тебе одну вещь… о себе, – нерешительно говорит Катя. – Только ты не волнуйся и не сердись, но… завтра приедет Виктор.

– Какой Виктор? – морща лоб, спрашивает Марина.

– Ну, Виктор… Сахарная Голова… – хмуро поясняет Катя.

– Ах, тот! Зачем же он приедет? Ты ведь написала ему письмо… Ай-яй-яй!.. Неужели еще надеется, бедный? – с сочувствием говорит Марина.

Катю раздражает сочувствие сестры.

– Ни на что он не надеется, он мой жених! – словно бултыхнувшись с размаху в холодную воду, неожиданно объявляет она.

– Подожди… Ты дала согласие стать его женой? – быстро и требовательно спрашивает сестра. – Когда?

– Я написала ему письмо… – упавшим голосом отвечает Катя.

Марина, широко открыв глаза, молча смотрит на бледное, убитое лицо сестры и, медленно сплетая и расплетая свою косу, тихо спрашивает:

– Зачем ты это сделала, Катя?.. Только не лги… В детстве ты всегда говорила мне правду… Зачем ты это сделала?

Катя закрывает лицо руками и молчит.

– Катя, – бросаясь к ней, горячо говорит сестра, – скажи, что случилось? Я видела, как ты металась эти дни, но я не понимала… У тебя что-нибудь произошло с Костей?

– Нет-нет… – отворачиваясь, говорит сестра, и на глаза ее набегают слезы. – Костя тут ни при чем. Я просто решила, что так будет лучше для меня, для нас всех… Мы всегда будем вместе. Вместе будем воспитывать твоих детей… – тихо говорит Катя. – Я смогу помочь тебе…

Марина с ужасом смотрит на нее и, опустив руки, медленно качает головой:

– Никогда ни я, ни мои дети не примут такой помощи. Слишком дорогой ценой будет заплачено за нее, Катя… Но мне кажется – я все поняла…

– Нет-нет, ты ничего не поняла! – пугается сестра.

– Нет, Катя, я поняла. Ты не веришь, что вернется Саша… Ты боишься за меня, за детей… Ты не веришь! – с болью говорит Марина. – Я всегда вижу в твоих глазах это неверие… и, помнишь, тогда, когда я мерила любимое Сашино платье… и всегда… Я только молчу, я не хочу говорить об этом, я очень берегу эту уверенность в том, что Саша вернется, и в том, что все еще будет хорошо. Я всегда смотрю вперед и вижу только хорошее… Я, Катя, вижу… – Марина подняла голову, крупные слезы медленно катились из ее сияющих глаз. – Я вижу не только себя и Сашу… Я такое хорошее вижу…

– Ну, так чего же ты плачешь? – обнимая ее, ласково усмехается Катя. – Видишь хорошее и плачешь!

– Так от хорошего и плачут, – улыбнувшись и вытирая слезы, сказала Марина. – Я от плохого не заплачу, нет! И я не боюсь жизни. Я не боюсь бедности! Мне наплевать, что у меня нет денег! Я буду кормить своих детей мучной похлебкой и не заплачу! Потому что вот тут у меня… – Марина прижала руку к сердцу и замолчала.

Катя тоже молчала, думая о своем.

– Ну хорошо, – нетерпеливо сказала Марина. – Я считаю, что ты сделала глупость и надо ее исправлять. Жаль Виктора! Это действительно хороший, мягкий человек. Но еще больше жаль Костю. Мне просто будет стыдно и больно смотреть в глаза Косте, если он узнает, что ты собиралась сделать.

– Но он знает… я сказала ему, – с отчаянием прошептала Катя.

– Ты сказала? Ты решилась сказать любимому человеку, что выходишь замуж по расчету?

– Я все сказала… и он ушел… Он уже не вернется… Все равно… у меня уже ничего нет, Марина! – вытирая слезы, прошептала Катя.

– Да… На его месте я не простила бы этого, – безжалостно сказала Марина. – Когда ты сказала ему?

– Сегодня…

– Бедный Костя! Он так поспешно ушел… Сейчас, конечно, не спит… А у него столько дел, столько нужно ему душевных сил, напряжения! – задумчиво сказала Марина и, глубоко вздохнув, махнула рукой. – Другая девушка пошла бы за ним на край света…

Катя молча плакала. Старшая сестра накинула на себя халат и, выдвинув ящик стола, бросила на стол конверт и бумагу.

– Что ты хочешь делать? – спросила Катя. Но Марина быстро-быстро настрочила несколько строк, запечатала конверт и сухо сказала:

– Завтра я разбужу Алину и скажу, чтобы она передала это письмо Виктору. Я прошу его, чтобы, прежде чем говорить с тобой о замужестве, он постарался повидать меня. Вот и все!

Глаза у Кати посветлели.

– А я запрусь в своей комнате, – сказала она.

– Почему? Это совсем неудобно. Можешь поговорить с ним об отвлеченных вещах.

– Ну еще бы! Сидеть друг против друга, как два дурака! Мне совершенно не о чем с ним говорить! – возмутилась Катя.

– А о чем же ты говорила бы, если бы он оставался твоим женихом? – язвительно спросила сестра.

– Мало ли о чем! Прежде всего мы обсудили бы мое условие.

– Какое условие? – удивилась Марина.

Катя вынула из-под подушки листок, на котором крупным четким почерком было написано несколько слов.

– Я хотела поставить ему условие… – сказала она.

Сестра взяла у нее из рук этот листок и медленно прочла вслух.

– «Никогда не разлучать меня с теми, кого я люблю…» То есть с Костей? – лукаво спросила она и, разорвав на мелкие части листок, бросилась в постель. – Все это глупости, Катя! Давай спать!

Через полчаса обе сестры спали.

По лицу младшей бродила счастливая улыбка.