Kitabı oku: «Казачество. Путь воинов Христовых», sayfa 9
А для Османа II вторжение поляков в Молдавию стало предлогом объявить войну Речи Посполитой, султан стал собирать огромную армию. Он предложил союз и России. Патриарх Филарет совершенно справедливо считал, что главный враг нашей страны – Польша. Она захватила в Смуту обширные земли, так и не признала Царем Михаила Федоровича, сохраняла этот титул за королевичем Владиславом. Сохранялись и планы обращения русских в унию. Филарет понимал – новая схватка с поляками неизбежна, а Турция выглядела против них лучшей союзницей. Но вступать в войну разоренная Россия была не готова. Патриарх попытался присоединиться к султану «неофициально». Приказал донским казакам действовать на его стороне. Но Филарет просчитался. На Дону были свои понятия чести. Казаки ответили – если будет воевать Россия, то они пойдут сражаться под началом царских воевод, а служить под командованием «пашей нечестивых в обычае донских казаков никогда не бывало».
Между тем в Речи Посполитой царила паника. Сам Осман возглавил 150-тысячную армию. Королевич Владислав собрал лишь 30 тыс. А Сигизмунд усугубил положение. Объявил, что православные священники – турецкие шпионы, приказал их арестовывать. Запорожцы взорвались: зачем защищать такую власть? Но более умные паны спохватились. Обратились в Сечь, готовы были обещать что угодно. Бородавка согласился, что сводить счеты не время. Прорвутся турки на Украину – всем худо будет. Бросил клич всем казакам и просто добровольцам, к нему стеклось аж 40 тыс. бойцов. Ринулись наперерез Осману и даже опередили королевское войско. Перекрыли туркам дорогу под Хотином. Окопались полевыми укреплениями. Дрались, как львы. Отбивали атаку за атакой, выплескивались на вылазки.
Но реестровый гетман Сагайдачный в это время помчался в Варшаву. Предъявил королю требования казаков. Увеличить реестр до 12 тыс., дать гетману власть над всей Украиной, а польских начальников убрать. Обеспечить свободу вероисповедания, официально признать недавно поставленных православных митрополита и епископов. В такой момент Сигизмунд вынужден был принять условия. Хотя он постарался облечь свое согласие в самые неопределенные выражения, позволяющие трактовать их как угодно. Но гетман счел, что этого достаточно. Под Хотин он прискакал, когда сражение гремело уже неделю. Явился в казачий лагерь, потрясая достигнутым соглашением. Его снова славили. А Сагайдачный воспользовался. Обвинил Бородавку в самозванстве, лишних потерях. Арестовал, отправил в тыл – и запорожский гетман, остановивший турецкие полчища, был по приказу Сагайдачного казнен.
Битва продолжалась без него. За 28 дней сражения турки потеряли 36 тыс. человек (не считая татар, валахов, молдаван). Янычары стали бунтовать. Султан вступил в переговоры и заключил мир. Он уводил свою армию, но и Польша обязалась не претендовать на Молдавию, пресекать набеги запорожцев. А казакам, спасшим Речь Посполитую, пришлось с ходу испить горькое разочарование. Реестр-то расширялся до 12 тыс. Но тех, кто остался в живых после битвы, было втрое больше! Польское командование потребовало, что «лишние» должны разоружиться, разойтись по местам проживания и трудиться на своих хозяев. Услышав о такой «благодарности», казаки забушевали, начались столкновения с поляками. С большим трудом Сагайдачный предотвратил побоище, но это было последним делом в его жизни. В ходе сражения он получил ранение и вскоре скончался. Перед смертью каялся в убийстве Бородавки, вписал его в поминальный список вместе со своими родственниками.
А достигнутые соглашения ждала судьба всех польских обещаний казакам. Тех, кто не попал в реестр, обращали в крепостных. Но и реестровые остались совершенно бесправными, шляхта обращалась с ними как с чернью. Им разрешили владеть землей, но только в коронных владениях. А король был в долгах, раздавал свои земли панам. Казак возделывал свое хозяйство, и вдруг земля становилась панской, его тыкали носом – или превращайся в «хлопа», или убирайся, бросай свой дом, сад, участок. Православных архиереев и священников власть не признала «законными», на них катились гонения, храмы отдавали униатам.
В 1622 г. Перемышльский епископ Исайя Копинский обратился к Царю, просил дозволения перебраться в Россию вместе со своими монахами. В 1624 г. в Москву прибыло посольство от Киевского митрополита. Тема переговоров обозначена в протоколах: «О принятии Малороссии и запорожских казаков в покровительство». Но это означало войну с Польшей, да и правительство Филарета выразило сомнение, что жители Украины единодушно выражают такое желание. Послам из Киева ответили: «Ныне царскому величеству того дела всчати нельзя», поскольку «та мысль и в самих вас еще не утвердилась, и о том укрепления меж вас еще нет».
Но если поляки перечеркивали обещания, то и запорожцы плевали на запреты. Каждую весну на Сечь стекались казаки и новые добровольцы. После турецкой войны их было еще больше, чем прежде. Это стало престижным. Казаки говорили: «Велыкий Луг – батько, а Сич – маты, там треба житы, там треба и вмираты» («Великая Степь – отец, а Сечь – мать, там надо жить, там надо и умирать»). Множество лодок покрывало море. Опять присоединялись донские казаки – у них имелись свои причины. Как только султан заключил мир с поляками, татары повернули за невольниками на Русь. В 1622 г. они проломили пограничную оборону, опустошив Епифанский, Даниловский, Одоевский, Белевский, Дедиловский уезды.
Ответы не заставили себя ждать. В 1622 г. казаки разорили г. Кодриа, окрестности Трапезунда, донской атаман Шило погулял около Константинополя, хотя на обратном пути его настигла турецкая эскадра, погибло около 400 казаков. В 1624 г. 80 лодок разорили Кафу, другая флотилия напала на Неокорис рядом с Константинополем, его грабили 10 часов и ушли без потерь. В 1625 г. с Днепра и Дона вышло аж 300 лодок, снова погромили Трапезунд и еще 250 селений. Но флотилию встретил турецкий флот, 50 галер. Сильный ветер и волнение на море дали преимущество крупным кораблям, они потопили много казачьих лодок.
Запорожцы и у себя на родине становились реальными защитниками веры. Ведь все Войско состояло в Киевском братстве. Когда киевский войт (градоначальник) Ходика взялся притеснять митрополита и здешние храмы, казаки тут же явились в город, схватили войта и утопили. Его преемник и другие польские начальники стали вести себя осторожнее. Открыто нападать на православные святыни уже остерегались. А в 1625 г. запорожцы отправили делегацию на Сейм. Она повезла перечень беззаконий и претензий, жалоб православного населения. Просила законодательно обеспечить свои права и защиту православной веры. Но даже само обращение «быдла» к Сейму паны сочли вопиющей дерзостью. Казаки получили грубый и оскорбительный отказ.
Сечь возмутилась. Гетманом поставили Марка Жмайло и постановили браться за оружие. Сам Жмайло считал, что надо переходить под власть России. В Москве запорожская делегация принесла повинную за все, что натворили во время Смуты, просила взять их под покровительство. Извинения за прошлое у них приняли. Михаил Федорович «отпустил вины и велел впредь того не поминать». Но взять запорожцев в подданство он пока был не в состоянии. Ограничился тем, что разрешил желающим переходить в свои владения. Впрочем, пока они ездили туда-сюда, обстановка уже изменилась.
Поляки разгореться восстанию не позволили. Пока казаки спорили на радах, как лучше действовать, их уже прижала коронная армия. Возле Черкасс они потерпели поражение и были окружены в урочище Медвежья Лоза возле Кураковского озера. Вступили в переговоры, и в обмен на жизнь и амнистию паны продиктовали им Кураковский договор. Реестр сокращался до 6 тыс. Гетман и другие начальники отныне назначались королем. Казакам запрещалось ходить в море, «проживать в панских имениях», сноситься с иностранными государствами. Жмайло был смещен и исчез – может быть, его тайно убили, а может, скрылся на Дон или в Россию. Гетманом стал сторонник поляков Михаил Дорошенко.
Донские казаки продолжали выходить в море сами, без запорожцев. На жалобы трок и крымцев правительство стандартно отвечало, что на Дону живут «воры» и Государя не слушают (хотя при этом на Дон регулярно посылалось жалованье, боеприпасы). Но между Османской империей и Россией возобновились переговоры о союзе против Польши – а султан требовал унять донцов. Выражал даже готовность взять их на свое содержание и переселить в Анатолию, пусть «промышляют» против врагов Порты. В 1627 г. договор был заключен. Турецкий посол Кантакузин в Москве целовал крест от имени султана, «что ему с царем Михаилом Федоровичем в дружбе быть…, на недругов стоять заодно». Брал и обязательство запретить «крымскому царю и ногаям и азовским людям на московские земли войной ходить».
На Дон пошли суровые повеления прекратить набеги. Филарет грозил: «Или того себе чаете, что мы, Великий Государь, не можем с вами управиться?» В 1628 г. царские послы Яковлев и Евдокимов приехали мирить казаков с крымцами и азовцами. Донцы соглашались, но оговаривались: «Помиримся, турецких городов и сел брать не станем, если от азовцев задору не будет, если на государевы украйны азовцы перестанут ходить, государевы города разорять, отцов наших и матерей, братьев и сестер, жен и детей в полон брать и продавать не станут. Если же азовцы задерут, то волен Бог да Государь, а мы терпеть не станем…»
А такое условие оказалось невыполнимым, потому что и султан своих подданных не обуздал. И в том же году казаки напали на Крым, сожгли Карасу и Минкуп. В 1629 г. пожаловали к Константинополю. Часть казачьей эскадры орудовала у входа в пролив, а 12 лодок прорвались в Босфор. Их прижали 14 турецких галер. Тогда казаки пристали к берегу, закрылись в греческом монастыре и отстреливались. Их товарищи, услышав шум боя, подошли на 50 лодках, захватили 2 галеры, высадили десант и выручили осажденных. После чего убрались, увозя большую добычу [23].
Посол Кантакузин явился в Москву с полным набором жалоб. Еще и сам наябедничал о настроениях на Дону. Филарет осерчал. 60 казаков, сопровождавших посольство, были отправлены в ссылку. Чтобы припугнуть донцов, обратно с послами направили воеводу Карамышева и 700 стрельцов. Не только для того, чтобы навести порядок. Он должен был набрать казаков на службу, на готовящуюся войну с Польшей, вез для этого деньги. Но выбор был крайне неудачным. Карамышев был тот самый, который в 1612 г. чуть не сдал полякам Волоколамск и был отстранен казаками от командования. Горел желанием утереть им нос, всюду шумел, что он соединится с татарами, вместе с ними вразумит Дон и будет казаков «казнити и вешати». Но Донское Войско возмутилось арестом товарищей. А тут еще Карамышев своими выходками злости добавил. Его притащили на круг, изрубили и утопили. Послов не тронули, проводили в Азов, не взяли даже деньги, которые привез Карамышев. Но реакция правительства была жесткой. Находившуюся в Москве станицу, атамана Васильева и 70 казаков, арестовали, разослали по разным городам. Жалованье присылать прекратили.
Глава 15
Казаки расширяют державу
Красноярск ХVII в.
В годы Смуты из Москвы сбежал сын Кучума Ишим, находившийся на русской службе, взбунтовал в Сибири несколько племен. И в это же время из Монголии и Джунгарии начались миграции многочисленных и воинственных калмыков (ойратов). «Кучумовичи» породнились с калмыками, и заполыхала война. Деревни и мелкие острожки погибали. Отбивались в осадах Тобольск, Тара, Тюмень. В 1615 г. кузнецкие татары подступили к Томску. Гарнизон предпринял вылазку, казаку Якиму Захарову удалось сразить татарского предводителя Наяна, и противника отогнали. После этого стрелецкий сотник Иван Пущин и атаман Бажен Констептинов с томскими служилыми совершили ответный рейд, «Абинский улус повоевали и городок взяли». Но на помощь кузнецким татарам подошли 5 тыс. калмыков и снова обложили Томск. Блокада длилась 10 недель, люди стали умирать от голода. Поняв, что терять больше нечего, ринулись в последнюю отчаянную атаку. И победили – степняки откатились прочь.
Когда Россия отбилась от поляков и шведов, то и в Сибирь пошли подкрепления, оружие, припасы. И от обороны русские перешли к дальнейшему продвижению на восток – в бассейн Енисея. В 1618 г., чтобы замирить кузнецких татар, был построен Кузнецкий острог. В 1619 г. отряд Алябьева и Рукина основал Енисейск. Добирались и до стран вообще далеких. Так, казак Иван Петлин «со товарищи» пересекли Монголию и достигли Китая. Даже сумели получить прием у императора Шэньцзуна и провести переговоры. Получили грамоты для Царя с согласием установить торговые и дипломатические связи. Привезли их в Москву. Увы, в столице не нашлось ни одного человека, способного прочитать китайские письмена. Поэтому единственным результатом похода стало описание Китая, составленное Петлиным.
В Западной Сибири Россия осваивалась уже прочно. В 1620 г. Патриарх Филарет учредил Тобольскую епархию. А чтобы защитить от калмыков Поволжье, в этом же году был построен Яицкий городок. В нем разместился стрелецкий гарнизон, а местным казакам Царь даровал в вечное пользование земли и рыбные ловы по Яику, право беспошлинной торговли. За это они вместе со стрельцами стали нести пограничную службу.
В Сибири оставшиеся в живых соратники Ермака и их потомки составили «Старую сотню» в Тобольске. Но остальное Сибирское Войско создавалось искусственно, из служилых казаков. Набирали их в основном на севере, где природные условия были сходными с Сибирью, – из вольных крестьян и охотников Вятки, Перми, Устюга, Вологды, Поморья [32, 98]. До нас дошел указ Михаила Федоровича воеводе Великого Устюга в 1630 г. – набрать для Енисейска 500 «охочих мужиков в сибирскую службу» и 150 «охочих девок сибирским служилым людям на женитьбу». И добровольцев хватало. Но разве повернется у кого-нибудь язык назвать «не настоящими» казаками Пояркова, Дежнева, Атласова – хотя родом они были устюжанами? Впрочем, ведь в Сибири, в условиях постоянной опасности, неимоверных трудностей и лишений, тоже оказывались оптимальными казачьи традиции братства, спайки, организации.
Некоторые историки сравнивают освоение Сибири с завоеванием Америки, а казаков с конкистадорами. Это полная чепуха. Европейские колонизаторы брали верх своим техническим превосходством. У них, в отличие от индейцев, были ружья, пушки, стальное оружие, кони, а морские коммуникации позволяли удобно подвозить подкрепления. Казаки такими преимуществами не обладали. У сибирских народов была и конница, и стальные сабли, пики, доспехи, у некоторых огнестрельное оружие. Кстати, тогдашние фитильные ружья были весьма несовершенными, делали за день боя 12–16 выстрелов, и чаще все решала рукопашная. Не было у русских и удобных коммуникаций – из Москвы в Восточную Сибирь добирались 2–3 года.
Правда, сибирские народы были малочисленны. Но русских тут было еще меньше, на всю Сибирь 3–4 тыс. служилых. Партизанская война в таежном море похоронила бы любые отряды. А ведь на сбор ясака к отдаленным племенам ходили всего по 2–3 казака! Причем благополучно возвращались, доставляли ясак, узнавали ценные сведения. Просто в Сибири действовали механизмы, совершенно отличные от западных завоеваний. Ясак не был обременительным. Скажем, в Якутии с рядовых жителей брали 1 соболя в год, с богатых – 1 соболя с 4 голов имеющегося скота. А с безлошадных вообще не брали – полагали, что без лошади человек не может охотиться. Но ясак был и не безвозмездным, он считался службой для Царя. Тот, кто его сдал, получал «государево жалованье» – топоры, пилы, иглы, ткани.
Кроме того, уплативший ясак получал право продавать излишки мехов. Часто торговлей занимались сами сборщики, бравшие с собой запас товаров. Ехали и купцы, возникали ярмарки. И для ясачных торговля была выгодной. Сибирские племена полностью сохраняли свои угодья, самоуправление, верования, традиции. Царские наказы требовали от воевод: «Приводить инородцев под высокую государеву руку ласкою, а не жесточью и не правежом». «Держать к ним ласку и привет и бережение, а напрасные жесточи и никакие налоги им ни в чем не чинить некоторыми делы, чтоб их в чем напрасно не ожесточить и от государевой милости не отгонить», селения ставить только «на порозжих местах, а ясачных угодий не имать» [98].
Наконец, сибирские племена постоянно враждовали между собой. Отбивали скот, имущество, обращали пленных в рабов. А согласившиеся платить ясак получали защиту русских. Ну а в южных районах добавлялась внешняя опасность. Здешним племенам приходилось выбирать – стать данниками степняков или подданными Царя. Выбор в такой ситуации следовал однозначный. Остяки, вогулы, тунгусы, сибирские татары часто сражались плечом к плечу с русскими, отражая набеги. А для того, чтобы защитить ясачных на Енисее, в 1628 г. 300 казаков под командованием Дубенского построили Красноярск.
Конечно, не все выражали желание пустить на свою территорию пришельцев и подчиниться им. Первые контакты часто бывали кровавыми. Казачьи экспедиции выдерживали нешуточные сражения со значительно превосходящими силами, сидели в осадах в своих острожках, старались захватить аманатов-заложников. Но затем устанавливались взаимовыгодные связи. Которые, кстати, обеспечивались еще и тем, что казаки, в отличие от западноевропейцев, отнюдь не считали жителей тайги и степей неполноценными «дикарями». Воспринимали их такими же людьми, как сами. Уважительно относились к их обычаям и сами не гнушались учиться, перенимали местную одежду, виды жилья, формы ведения хозяйства.
От Енисея освоение Сибири пошло двумя путями. Северным, морским, от Мангазеи, и сухопутным от Енисейска. Точнее, этот путь тоже был водным. Главной целью поисков были новые реки, они служили дорогами в неведомые края. Казаки были на все руки мастерами, в экспедиции включали мастеров-корабелов, запас скоб, гвоздей. На реках делали челны или струги. Для морских плаваний служили кочи. Это были довольно крупные суда водоизмещением 35–40 т. Они имели особую выпуклую форму корпуса и малую осадку, что позволяло идти в прибрежной полосе, очистившейся от льда. Если коч все же попадал во льды, его выжимало на поверхность, и он мог дрейфовать со льдинами. Коч имел мачту с парусами (в ходе экспедиции их делали из оленьих шкур). Существовали и навигационные приборы – глубинный лот, солнечные часы, компасы-«матки» [32].
На Енисее землепроходцы узнали, что восточнее есть река Лена. В 1627 г. на ее поиски отправились 40 казаков атамана Максима Перфильева и Ивана Реброва, в 1628 г. – десятник Василий Бугор с 10 казаками. Трудности преодолевали неимоверные – «дебри непроходимые» и «кручи каменны», надрывались на волоках, перетаскивая грузы, зимовали в необитаемых местах, терпели голод, морозы. Первым с донесением об открытии Лены вернулся Бугор, произведенный за это в пятидесятники. Он путешествовал 2 года. Для сбора ясака оставил 2 казаков у устья Куты и 4 – у р. Киренги. Вот так и возникали новые поселения. Сперва зимовье – курная изба. Потом ее надстраивали наподобие башни, обносили тыном – это был уже острожек. Поселение разрасталось, ставились стены с башнями, и становилось городом. Строились церковь, съезжая изба (канцелярия воеводы), таможня, кабак. Из зимовий у устья Куты и на Киренге возникли Усть-Кут и Киренск. На Ангаре казаки встретились с бурятами, и отношения установились настолько дружеские, что в документах того времени бурят называли «браты», «братские люди» – здесь возник Братский острог.
После донесения Бугра на Лену был отправлен отряд атамана Ивана Галкина. В боях победил пятерых якутских тойонов и «подвел под государеву руку». А затем сюда прибыл сотник Петр Бекетов с 30 казаками, в 1632 г. основал Якутск. А экспедиция Перфильева и Реброва, первой отправившаяся на Лену, возвращаться не спешила. Спустилась по реке, основав Жиганск. В 1633 г. построила кочи, вышла в море и открыла р. Яну. Объясачила юкагиров, Перфильев с «меховой казной» и сведениями о новых землях отправился назад. Иван Ребров «со товарищи» остался в здешних краях еще на 7 лет. Проплыл дальше на восток, открыв р. Индигирку, потом совершил поход на запад, на р. Оленек.
Из Якутска направлялись новые партии: Харитонова – на Яну, Дмитрия Зыряна – на Индигирку. Ряд смелых плаваний в Ледовитом океане совершили казаки Елисей Буза, Беляна, Иван Ерастов. Из Томска пришел на Лену атаман Дмитрий Косолапов с 50 казаками. Они поднялись по Алдану, заложили Бутальский острожек. Здесь от отряда отделились 30 человек Ивана Москвитина, продолжили путь на восток и в 1639 г. достигли Охотского моря, составив первые карты его берегов. Казаки вообще проявили себя отличными географами. По результатам экспедиций составлялись чертежи, «отписки», «скаски». Академик В.Н. Скалон в 1929 г. работал над картами сибирских рек и обнаружил, «что русские чертежи XVII века стояли ближе к действительности, чем те, что были выпущены два века спустя».
Героями в Сибири были многие. Это считалось обычным, само собой разумеющимся. Несколько трудных походов возглавил Посник Иванов – на Вилюй, объясачив эвенков, на Яну, построив Верхоянск, на Индигирку, выдержав «крепкие бои» с юкагирами. В 1642–43 гг. Иванов руководил первой экспедицией на Байкал. Изучил западный берег озера, уговорил перейти «под государеву руку» местных бурят. Но отряд Скороходова, отправленный в 1643 г. к востоку от Байкала, в боях погиб полностью. И этот случай был не единичным. О многих экспедициях мы ничего не знаем по одной причине – из них не вернулся никто. Да и удачи порой стоили дорого. В 1643 г. письменный голова Якутска (управляющий воеводской канцелярии) Василий Поярков предпринял большой поход на Амур. Отправились 132 человека, на р. Зее построили суда и поплыли по Амуру. Летом 1645 г. вышли в море, увидели о. Сахалин. Повернули на север до р. Ульи, откуда по пути Москвитина вернулись в Якутск. От лишений, болезней, в боях отряд потерял две трети личного состава. Но привез огромный ясак, а главное – отчет с описанием своих открытий, чертежами Амура и морского побережья.
Десятник Михаил Стадухин за свой счет организовал отряд из 16 человек для похода на Индигирку. Исследовал Оймякон, выдержал войну с ламутами, отбиться удалось с помощью союзных якутов и тунгусов. Узнав, что восточнее Индигирки есть еще большие реки, Стадухин объединился с экспедицией Зыряна, двумя кочами вышли в море и открыли р. Колыму. А отряд казаков Семена Шелковникова в это же время был направлен из Якутска к Охотскому морю, основал Охотск.
Лена становилась уже «обжитыми» краями. Сюда ехали купцы, промышленники-охотники, поселенцы. Только в 1647 г. таможня Якутска зарегистрировала 404 человека, отправившихся на «дальние реки» для «торгу и промыслу», и 15 кочей, отчаливших к морю. Появились тут даже пираты! Казак Герасим Анкудинов сбежал со службы с ватагой из 30 человек, на коче безобразничал в море Лаптевых, ограбил Нижнеиндигирское зимовье. Вторым «джентльменом удачи» стал первооткрыватель Лены Бугор. То ли с начальством не поладил, то ли просто «погулять» захотел. С 20 казаками угнали в Якутске коч, на реке захватили несколько судов, у казанских купцов ограбили товаров на 1200 руб.
Добычу прогуливали в кабаках заполярного Жиганска – куда никакое начальство отродясь не добиралось. Там гнали вино из какой-то «сладкой травы» и «кислой ягоды», съезжались «на заработки» якутские, ненецкие, эвенкийские бабенки. От потерпевших сыпались жалобы Царю. Но сил на Востоке было мало (на весь Якутский уезд 350 служилых), и правительство к таким эксцессам отнеслось спокойно. Приказало: «Буде те казаки впредь объявятся и про то распросить и про грабеж всякими сыски сыскать, а по сыску взятое без прибавки доправить на них, отдати истцам». То бишь если вернутся, пусть возвратят награбленное и дальше служат…
А на Колыме стало известно, что где-то восточнее лежит река «Погыча». Для ее поисков организовал плавание приказчик купцов Усовых Федот Попов. Начальником на Колыме был десятник Втор Гаврилов – и целовальником (официальным представителем властей) он назначил в экспедицию Семена Дежнева. Это был рядовой казак, но уже успел неоднократно отличиться. В Якутии ходил в одиночку на переговоры к восставшим тойонам, перебившим многих служилых, – и справился, уговорил замириться. Участвовал в походах Зыряна на Яну и Стадухина на Колыму, геройски проявил себя в боях.
Корабли отчалили в 1647 г., но встретили сплошные льды и вернулись на Колыму. Здесь к экспедиции присоединились приказчики купца Гусельникова, ватага «воров» Анкудинова. В июне 1648 г. 105 человек на 7 кочах вышли из Среднеколымска на вторую попытку. Ледовая обстановка была более благоприятной, но в Чукотском море попали в бурю. 2 судна погибли, еще 2 унесло в неизвестном направлении. До пролива, который сейчас называется Беринговым, дошли только суда Попова, Дежнева и Анкудинова. И снова попали в шторм. Корабль Анкудинова разбило волнами, но удалось снять экипаж.
А 2 уцелевших коча обогнули «Большой каменный нос» – впоследствии получивший имя мыса Дежнева. Прошли через пролив, отделяющий Азию от Америки, обнаружили «край и конец земли Сибирской». Экспедиция открыла и исследовала острова Диомида, Ратманова, Крузенштерна. Но опять налетела буря. Коч Попова погнала на юг, на Камчатку. Почти все, кто находился на нем, погибли от цинги и в боях с коряками. А корабль Дежнева в октябре выбросило на берег южнее р. Анадырь.
Их было 24 человека. Во время зимовки от голода и при попытках добыть продовольствие погибла половина. Осталось 12 – из 105… По сути «робинзоны», потерпевшие крушение в суровом полярном краю. Но они думали не о том, как вернуться назад, а как выполнить задачу, ради которой прибыли сюда! Когда потеплело и казаки оклемались от страшной зимовки, они стали исследовать Анадырь, возводить острог и приводить здешний край под «государеву руку»… Через пару лет была открыта сухопутная дорога с Колымы на Анадырь, сюда стали приходить другие отряды. Казак Семен Мотора с группой «охочих людей», Василий Бугор со своими разбойничками – видать, надоело грабить и бражничать. Но многие и погибали. Защищая ясачных юкагиров от нападения других племен, пал Мотора. Из двух десятков соратников Бугра уцелело лишь пятеро.
Дежнев покинул Анадырь только после того, как ему прислали смену – сотника Курбата Иванова с отрядом. В Якутск Дежнев возвратился в 1662 г. Воевода Голенищев-Кутузов обласкал героя, отправил в Москву. Сам Царь приглашал его в круг своей семьи и несколько вечеров слушал рассказы о путешествиях. Дежнева произвели в атаманы, выплатили жалованье за 19 лет его странствий – 126 руб. и 20 с половиной копеек. А за добытую им личную моржовую кость он выручил 500 руб. То есть стал состоятельным человеком. В дальнейшем он служил начальником на Чечуйском волоке и на Витиме. А Василий Бугор после анадырской эпопеи раскаялся, все привезенные им личные меха и моржовые клыки пожертвовал на строительство церкви. Он наград не удостоился, но и о «воровстве» правительство вспоминать не стало.
