Kitabı oku: «Холодные сумерки», sayfa 2
Интерлюдия
Скульптор
Снова не то. Снова брак, фальшивка, которая трескается, стоит только надавить. Скульптор мыл руки раствором, брезгливо нюхал их, осматривал и снова опускал в ванночку с антимикробным раствором. Он вернулся уже давно, но все еще казалось, что на руках остались тяжелый медный запах и морская соль. А еще эти водоросли… стоит коснуться пальцем, и липнут, как клей. Отвратительная зелень.
Надо было догадаться сразу – сходство с Идеалом было слишком поверхностным. Нужно было смотреть глубже, анализировать… Или глупо полагаться на сходство с Идеалом?
Он помедлил, держа руки перед собой на весу, чтобы дать им высохнуть.
Может быть, настоящий успех и возможен только с Идеалом, а не с его отражениями? Но ведь все шло так хорошо, пока не рассыпалось в песок. Нет. Просто надо выбирать лучше. Не получилось с этой – получится со следующей.
Выйдя из ванной, он подошел к стеллажу с пластинками. Руки приятно гудели после работы, в голове, несмотря на неудачу, поселилась воздушная легкость, и настроение требовало чего-то особенного, целительного. Такого, что изгонит из души разочарование от этой подделки. Пятая симфония Моцарта? Нет, слишком фривольно. Пятая Бетховена? Да, пожалуй.
Опустившись в кресло, он отдался музыке, постукивая пальцами по подлокотнику.
Да, это то, что нужно. Когда струнные дошли до крещендо, он улыбнулся.
Интересно, что они подумают, когда найдут тело? Оценят ли? Впрочем, какая разница. Будут и другие… Он порой видел ее в компании таких же, со вздыбленными волосами, накрашенных, в одинаковых куртках, словно нет уже разницы между мужчиной и женщиной. Да…
Закрыв глаза, он отдался музыке и мечтам.
Глава 2
I. Тело на Cтекляшке
ЕРАЗ-762, неведомо где откопанный сержантом Поповым, натужно выл на подъемах, жутко скрежетал коробкой, но упрямо заползал на сопку за сопкой.
– Кто обнаружил тело? – спросил Дмитрий, открывая окно и выставляя голову наружу, чтобы холодный морской ветер выдул остатки хмеля.
– Влюбленная парочка, – охотно ответил сержант, которого по стечению обстоятельств звали Митей. – Отправились романтически прогуляться, потому что луна вон какая, море сияет. А на Стекляшке – сами понимаете, вдвойне все переливается. Так что подхватили велосипеды, пледы, корзинку с чем-то булькающим и махнули. Шли, шли, а там – оно.
– «Оно»? Выражайтесь точнее. И когда обнаружили тело?
Все это в куче: шли-шли, велосипеды, Стекляшка – означало, что времени прошло много. Пока туда-сюда, пока поняли, что случилось, пока добрались до участка, пока проверили, пока позвонили. Минимум два-три часа прошло. А если на узком повороте перевернулся какой-нибудь лихач – то и все шесть.
Сержант выпрямился за рулем.
– Слушаюсь! Тело женщины с множественными ножевыми ранениями. Без одежды, то есть совсем. Нагишом. Васька, ну, тащ старший сержант Корнеев это как увидел, проблеваться не мог. У нее ведь живот вспороли и все внутренности вытащили. Эксперты тоже как-то взбледнули.
Дмитрий глянул в небо. Сквозь туман пробивалась полная луна, похожая на круг сыра. В полнолуние психи всегда активировались, а убивать так, чтобы потом выпотрошить, мог только псих. Или тот, кто хотел увести следствие по ложному следу. Ревнивый муж, убивший свою супругу и пожелавший замести следы. Или неудачливый домушник. Джек-потрошитель, к счастью, остался в викторианском Лондоне. Конечно, в стране порой появлялись маньяки. В Ростовской области, к примеру, коллеги по сей день не могут поймать своего убийцу из лесополосы. Но Дмитрий упорно надеялся – бытовуха.
– Эксперты у нас нежные, – хохотнул Михаил, который высунулся в другое окно. – Что нудила этот, Сергей Саныч, что лаборанты. А уж Олюшка совсем как китайская статуэтка. Один патанатом – суровый мужик, да и тот со жмурами разговаривает. Знаешь, какой он мне анекдот вчера рассказал? У цыпленка две ноги, особенно левая!
Где предполагалось смеяться, Дмитрий понимал с трудом. Зато догадывался, что Мишу надо было отвезти домой, сдать жене под опись, сверив комплектацию, а потом ехать на Стекляшку. Но поддатый Миша влез в машину так споро, что никто не успел возразить.
С кряжа к бухте Стеклянной вели пятьдесят три выщербленные и частично скрытые песком ступени. В отличие от спутников, Дмитрий спускаться не спешил, приостановился на веранде армянской шашлычной, борясь с дурнотой: в голове спорили обезболивающее и водка из шалмана. Лететь вниз не хотелось, поэтому он просто смотрел, держась за деревянные перила. Тем более посмотреть было на что: свое название бухта получила не зря.
Стекло и керамику море приносило с близлежащей свалки, било о камни, выглаживало волнами, а потом выносило на берег. Бутылки – что целые, что битые – и посуду на свалку свозили десятилетиями, и теперь узкая полоса вдоль линии прибоя отблескивала тысячами разноцветных огоньков. По полосе плясали лучи фонариков: экспертам и операм лунного света было мало. Вокруг суетились люди: «скорые», эксперты, понятые, свидетели… на миг все это до жути напомнило танцпол.
«Вот же дрянь лезет в голову».
Заставив себя отпустить перила, Дмитрий начал спускаться. С каждым шагом вниз голову отпускало, и под конец он и вовсе не удержался, по-мальчишески спрыгнул в пену прибоя. Под ногами хрустнули стеклянные голыши. Где-то поодаль натужно блевал Михаил, сбежавший по ступеням первым, как только машина остановилась у шашлычной.
«Нежные эксперты, говоришь? А впрочем, наверное, это водка».
Оглядевшись, Дмитрий пошел туда, где суетящихся было больше всего. До свидетелей – парочка гражданских, мнущихся в стороне под присмотром сержанта, не могла быть никем иным – время еще дойдет.
«Следы, если они и были, искать бесполезно. Все затоптали».
На стекле, конечно, следов не оставалось, но между ними и кряжем протянулась широкая полоса обычного песка, которую как раз сейчас затаптывали. Впрочем, если убийца нес жертву сверху, то следы могли остаться там. Если нес.
«Зачем нести до воды? Мог просто скинуть с кряжа».
Кивая знакомым, он прошел через оцепление, и кто-то тут же услужливо подсветил фонариком. Сразу стало ясно, что на бытовуху Дмитрий надеялся зря.
Женщина лежала на самой полосе прибоя, на стекляшках. Темноволосая, хрупкая и тонкая, как китайская фарфоровая статуэтка. Ее разложили крестом, и в лунном свете казалось, что она парит над стеклом, раскинув руки. Плечи, грудь и лицо покрывали многочисленные раны, складывающиеся в странные символы, а живот был вскрыт. Дмитрий уловил движение, наклонился ближе и невольно сглотнул: во внутренностях уже копошились мелкие цветные крабики.
С радостью уступив место фотографу, он под блеск вспышек подошел к столику, на котором разложил свой чемоданчик эксперт. Нет, два эксперта. Рядом с Сергеем Шабалиным, старшим судмедэкспертом отдела, над столиком склонилась Ольга. Услышав шаги, она подняла на Дмитрия мертвенно-бледное лицо. Глаза ее в полумраке казались почти черными, и на миг Дмитрию показалось, что на него смотрит не Оленька Эйвазова, а та женщина, которую сейчас фотографировали на стеклянном ложе.
Он тряхнул головой, зарекаясь пить. Покажется же. Хотя Ольга и убитая действительно были похожи: темноволосые, хрупкие. Впрочем, убитая выглядела не столько хрупкой, сколько истощенной.
– Когда ее убили?
– Сутки-двое, – ответил Шабалин, выпрямляясь. – Точнее скажет только патологоанатом. Оленька, милая, будь добра, сними пальчики.
Дмитрия чуть не передернуло: сорокалетний мужик, а чуть не сюсюкает. «Оленька», «милая»… Новенькую отправил снимать отпечатки пальцев, а сам тоже бледный как смерть, даже пот пробил, и это на морском-то ветерке. Дмитрий знал, что не прав, что это несправедливо. Что старший судмедэксперт просто обучает новенькую, что он просто вежливый, что его небось тоже выдернули из постели или из шалмана…
«Хотя нет, он же не пьет».
В общем, не любить Шабалина было не за что. Кроме как за «милую» и за «Оленьку».
Ольга, подхватив сумочку, прошла мимо, оставив шлейф легких сухих духов. Проходя, едва заметно поморщилась, и Дмитрий внезапно сообразил, как от него сейчас должно нести выпивкой и шалманным прокуренным воздухом.
«Черт».
– Еще что-нибудь узнать успели?
Для полноценного анализа времени у экспертов не было, но порой и беглый взгляд мог многое показать.
Шабалин задумался, потирая руки. Пожал плечами.
– Ее не задушили, убили не здесь, судя по характеру трупных пятен. Убили не сразу, опять-таки если верить характеру повреждений. Пока всё.
– Я видела похожее, – добавила Ольга тихим голосом. – Помните сводки по Ордену Сатаны в Подмосковье пару лет назад? Когда убили девушку на Новодевичьем? Символика та же.
– Уверена? – немедленно спросил Дмитрий, уже предчувствуя ответ.
Ольга кивнула.
Вот черт! Не хватало только психованных культистов. Теперь Дмитрий вспомнил ту московскую историю. После рейда от банды – иначе этих отморозков было не назвать – ничего не осталось, но вдруг? Если кого-то упустили, то он вполне мог спрятаться на краю земли.
Скрипя песком, Дмитрий подошел к телу и мрачно на него уставился, словно жертва была виновата в том, что приглянулась сектантам. Впрочем… что-то тут не сходилось. Во-первых, так вот не прячутся. Разве что речь идет о маньяке, который долго прятаться не может – сорвется.
«Но маньяки в секте, да еще такие неприметные, их что – упустили? Лидеров тогда выбили… а впрочем, надо запросить данные из картотеки. Но если действовали не москвичи, то кто? Имитаторы?»
Рука сама потянулась к карману, и сейчас Дмитрий действительно пожалел о решении бросать курить.
«Кто же ты? И кто тебя вот так? Первое – узнаем завтра же. Второе – узнаем тоже, и я лично постараюсь, чтобы виновник пошел под высшую меру».
Почему подумалось «виновник», а не виновники, Дмитрий и сам не знал. Просто почему-то не верилось, что вот эти аккуратные, ровные раны наносили в кругу разгоряченных парней, когда эмоции бьют через край. Исключать такое было нельзя, но – не верилось.
Ольга подошла, опустилась на колени у тела.
– Смотрите, символика один в один. Вот такая звезда была, и перечеркнутый крест, и остальное тоже.
– А ты их хорошо изучила, – заметил Дмитрий, размышляя о том, что все-таки нужно пригласить Ольгу на свидание. Куда-нибудь. Место и время, конечно, были не очень подходящими, но ведь и они не мазурики. – Хм, а если подумать, знаешь много, сама из Москвы, приехала недавно, и вот – тело. Точно культистка. Кто же еще столицу бросит?
Он говорил шутливо, рассчитывая на ответную улыбку, но вместо этого Ольга вскинулась, словно ее ударили, гордо выпрямилась и на прямых ногах отошла обратно к столику, оставив Дмитрия недоуменно чесать в затылке.
– Необычный эффект, – прокомментировал незаметно подошедший Михаил. Разговаривал капитан почти трезво, с волос и воротника капала вода: видимо, сунулся в волны, чтобы протрезветь и умыться. – Кавалер из тебя, Дима, что из дерьма пуля.
– Сам удивился, – признал Дмитрий. – Ладно. Раз уж ты здесь – работать в состоянии? Польза от тебя будет?
– А я уже с ними поговорил, под запись. – Михаил махнул рукой в сторону свидетелей, которым кто-то догадался выделить шерстяное одеяло. – Ничего интересного. Искали место, чтобы потрахаться на красоте, увидели вот это. Девочка училась на медсестру, так что попыталась сделать искусственное дыхание…
– Что, прости?
Дмитрий посмотрел на выпотрошенную женщину, слепо глядящую в небо. Представить, что кто-то сочтет ее еще живой, было… трудно.
Михаил пожал плечами.
– Шок. Метались вокруг, потом кое-как сообразили, что надо ехать к городу, где есть пост. Ничего не видели, ничего не слышали. Подписку я взял.
Дмитрий хмыкнул. Подписка или нет, а слухи разойдутся в любом случае. Но так, может, хотя бы не сразу.
– Отправь людей проверить наверху. Еще надо проверить пристани. Я займусь потеряшками. Сутки-двое – дело еще не завели, но родственники уже могли заявить. Психбольницы – там вечный некомплект. Если псих не выглядит слишком опасным, могут и отпустить, но на карандаше подержат. Потеряшки… а, я это уже говорил?
Михаил кивнул и внезапно широко зевнул, прикрыв рот ладонью. Дмитрий тут же зевнул за компанию и махнул рукой.
– Сначала сон. А то так и будем по кругу ходить. Вы там заканчиваете?
Фотограф, который уже бережно убирал камеру в футляр, кивнул. Шабалин, водивший носом над самым телом, словно хотел вынюхать убийцу, выпрямился.
– Еще минут десять, и можно увозить. Если не возражаете, мы бы еще соскобы из-под ногтей взяли. В биолого-почвенном начали делать эти новые реакции, чтоб ДНК определять. Вдруг она поцарапала кого-то?
– Хорошо. Заканчивайте, отправляйте в морг с пометкой, чтобы занялись побыстрее. Я – в управление.
Дмитрий устало побрел к лестнице – все те же пятьдесят три ступени, только уже вверх. Михаил шагал рядом, сунув руки в карманы.
– А представляешь, как просто было бы, окажись ты прав? – вдруг спросил он.
– Что?
– Я про твою Оленьку-культистку. Р-раз, и дело раскрыли, не отходя от трупа. Поставили бы рекорд по скорости раскрытия дела.
– Она не моя.
«Пока».
И все же мысли о совпадении засели в голове. Привязать их пока что ни к чему не получалось, но – пока. Пусть Дмитрий и не доучился на психфаке, перешел в органы еще до ординатуры, но взгляд с точки зрения обеих профессий, и первой, и второй, сходился в одном: все совпадения и странности следовало учитывать, заносить в картотеку и ждать, пока они сложатся в цельную картину.
II. Звонок. Зоя
Проснувшись от стука в дверь, Дмитрий несколько секунд просто лежал, пытаясь понять, почему вместо привычных кремовых обоев стена покрыта белой краской, а в бок упирается острая пружина. Потом вспомнил: чтобы не тащиться на другой конец города, остался спать в управлении, на старом продавленном диванчике. Рядом с изголовьем на стуле тикали наручные часы. Восемь двадцать. Значит, спать пришлось от силы четыре часа.
В дверь заколотили снова. Пришлось подняться и открыть. Игорь Деревянченко выглядел помятым, словно и ему не пришлось спать, но довольным.
– Отчеты, товарищ майор. Патологоанатом, судмедэксперты, список известных потеряшек.
Дмитрий кивнул, принимая папки. Работы предстояло много, но, дойди он до конца на психфаке, стань врачом-психиатром, бумажек было б не меньше. А в остальном? Белый халат вместо серой формы, стетоскоп на шее, ученая степень в медицине, и – Олюшка, восторженно глядящая на светило психиатрии.
«Приворожила она меня, что ли? Сектантка мелкая».
Желудок забурчал, возмущаясь приему вчера водки с бутербродиками.
«А вот обедают психиатры регулярнее».
Игорь понимающе кивнул:
– Я попросил в столовой оставить что-нибудь. Так что там, товарищ майор, секта, получается? Ребята такого нарассказывали, жуть.
– А вот это, лейтенант, нам и предстоит выяснить. – Дмитрий бросил отчеты в сейф. – Расскажи лучше, как твоя Илона. Судя по довольному лицу, сложилось?
– Что? А, нет. – Лейтенант махнул рукой. – Тот сержант все настроение сбил. Просто гуляли, разговаривали, знаешь. О! – оживился он. – Она так-то счетоводом на складе работает, но каждый отпуск в горы ходит, представляешь? По виду девчонка девчонкой, а мышцы – каменные. И так рассказывала – дух захватывает. Даже самому захотелось полазить по горам.
– «Музыка ва-а-ас связала…» – фальшиво пропел Дмитрий, – не навернись там, в горах.
– Да ну тебя, – обиделся Игорь. – Она меня, между прочим, на Пидан летом звала вместе подняться. Хорошая девчонка, а ты – му-узыка.
Гора Пидан, чуть выше километра высотой, для альпиниста – все равно что для велогонщика поездка вокруг дома. То, что Илона из «Северного» готова была вести туда туриста, возиться с ним, говорило о том, что все и правда могло оказаться серьезно.
«Сколько же девочек по шалманам плакать будут, если лейтенант наконец остепенится!»
Дмитрий миролюбиво вскинул руки.
– Ну, раз на Пидан – тогда конечно. И что хорошая – замечательно. Только ты это, своди ее куда-нибудь до лета? Хоть в театр, хоть в кино.
Впрочем, по-настоящему, всерьез о любовной жизни лейтенанта не думалось. Думалось о другом. Театр. Дмитрий даже прищелкнул пальцами. Вот что ему напоминала поза той женщины. Вот почему убийца не стал просто скидывать ее с обрыва или через борт лодки. Ее разложили специально, напоказ. Для кого? Уголовное представление с фонариками, протоколом, осмотрами, фотографированием сбоку, сверху, крупным планом.
Убийца словно включал их всех в свое преступление, подмигивал. Дмитрий передернул плечами, пытаясь стряхнуть мерзкое ощущение. Хотелось вымыть руки ядреным хозяйственным мылом. Обычный преступник или вовсе не думал о жертвах, или старался их скрыть. Этот же… псих. Или психи. Работают ли психи группами?
Данных было мало, так мало, что хотелось забыть про поздний завтрак и метнуться обратно в кабинет, изучать содержимое папок, пока не найдется хоть какая-то зацепка. Что-то всегда находится. Всегда. Надо только хорошенько поискать.
Желудок снова заворчал, напоминая о том, что не зацепками едиными.
– Что, говоришь, в столовой оставили? Только… – Он дыхнул в ладонь и поморщился. – Только сначала умоюсь.
После контрастного душа, побрившись, Дмитрий снова почувствовал себя человеком, и котлеты из ведомственной столовой замечательно шли под картотеку пропавших. Ольга Москальчук, двадцать пять лет, глаза серые, волосы русые. Анна Ревун, тридцать лет, особая примета – родинка над глазом. Елена Игнатьева, сорока пяти, волосы крашеные, рыжие… Дмитрий бегло проглядывал папки, откладывая их на стул. Владивосток – большой город, и стопка все росла и росла, грозя съехать на пол.
Спустя час папки закончились, но незнакомки с пляжа среди потеряшек не нашлось. Для кого-то она еще оставалась живой, где-то ее ждали родители или муж с детьми. И эти родные даже не подозревали, что патологоанатом Сергей Радиевич уже провел вскрытие, составив отчет.
«Отчет. Точно».
Из отчета следовало, что жертва была истощена, а на теле присутствовало два типа повреждений – прижизненные и посмертные. Убийца сначала истыкал ее тонким лезвием, похожим на ланцет, затем убил одним точным ударом в сердце, после чего изнасиловал и снова изрезал. Вся оккультистская символика была нанесена посмертно. Распотрошили женщину уже после, чтобы забрать матку. Дмитрий подумал и решительно отодвинул от себя тарелку с винегретом. Тарелка стукнулась о телефон, который в этот момент зазвонил так внезапно, что Дмитрий вздрогнул.
– Тащ майор, – сообщил дежурный сержант, – ответьте на звонок от потерпевших.
Дмитрий не успел ни возразить, ни уточнить про свою часть. Короткий писк, и голос сержанта сменился невнятными женскими всхлипываниями.
– Гражданочка… – Вздох вышел тяжелым, под размышления о том, что сержанты совсем обнаглели и разучились докладывать коротко, но при этом внятно и осмысленно. – Вы по делу бы всхлипывали, что ли. Майор юстиции Меркулов. Что у вас произошло?
– Дочка, Зоечка, – ответила женщина, – пропала. Ушла на работу, она у нас хорошая, на Дальхимснабе работает, в киоске. И не пришла, понимаете? Мы уж все глаза проплакали. И деньги она вчера не сдала.
Пропавшие девушки напоминали о пляже. Пропавшие – казенные – деньги намекали, что переводить звонок нужно было другому отделу. Если дежурный этого не сделал, значит, на то были причины, например в виде свежих ориентировок. Или кому-то придется надрать уши. Дмитрий взял чистый лист бумаги и ручку.
– Погодите. Помедленнее. Представьтесь, пожалуйста.
– Реутова я, Татьяна Владиславовна. – Женщина снова всхлипнула. – Живем на Первой речке, и Зоечка… Реутова Зоя Романовна, дочь моя, на работу на автобусе ездит. Сами знаете, как у нас с автобусами! Не вернулась вчера. А еще она на работу сегодня не вышла! Ой, товарищ майор, с ней беда ведь! И товарищ сержант, как услышал, так сразу…
– Расскажите, пожалуйста, как выглядит Зоя? – Прижав трубку к уху плечом, Дмитрий подхватил со спинки стула китель. По-видимому, драть сержанта за уши не придется.
– Как… тоненькая она, как березка, темненькая, потому что в отца пошла, а глаза карие. Уходила – платьице надела, светлое, в цветочек… С ней беда случилась, товарищ майор?
Дмитрий никогда не умел справляться с такой вот ситуацией, когда надеются, что ты возразишь, скажешь, что все будет хорошо, но при этом понимают, что случилась беда. Что тут можно было ответить, да еще по телефону?
– Знаете, Татьяна Владиславовна, а давайте я заеду. Вы ведь дома, верно? Дочь ждете? Где, говорите, на Первой речке?.. Записываю.
Дмитрий заскочил в оперу, нашел взглядом Изместьева, мотнул головой, подзывая к себе.
– Миша, маршрут автобуса к Дальхимснабу знаешь? Время работы киоска на остановке? Нет? Узнай. Добудь список водителей за вчерашний день и хоть душу из них вытряси, но узнай, кто и когда вез туда утром худенькую темноволосую девушку. И кто вез или не вез ее обратно в город вечером. Пассажир она постоянный, должна была примелькаться. Потом проверь такси. При ней была сумка с деньгами – может, решила не ехать на автобусе, а поехала на такси. Понял?
– Так точно!
В глазах Изместьева вспыхнули знакомые искорки азарта, да и сам Дмитрий чувствовал азарт. У убитой или рядом не было ни одежды, ни документов, ни сумки. Отпечатки пальцев в архиве не значились, поиск по зубным клиникам требовал времени, след убийцы остывал с каждым часом, а тут – повезло. Родственники могли не звонить еще несколько дней, зная, что заявление о пропаже раньше трех суток все равно не примут, – и все же позвонили. Внезапная удача выбивала из головы сонливость не хуже ледяной воды.
Кивнув Михаилу на прощание, Дмитрий сбежал во внутренний дворик и махнул водителю служебных «жигулей», чтобы заводил мотор автомобиля.
III. Родители Зои
Небольшой двухэтажный дом, выкрашенный желтой краской, утопал в зелени: вокруг разрослись каштаны и липы, скрывая под собой красные гаражи. Во дворике весело перекликались дети, прыгая по вкопанным в землю шинам, легкий ветерок колыхал развешенное на веревках белье. Из окна на первом этаже за Дмитрием подозрительно наблюдала бабка в расшитом цветами платке. Обычный дом, в котором еще не знают о страшном событии.
«Надо будет расспросить участкового, – подумал Дмитрий, открывая скрипучую дверь в подъезд. – Может быть, он что-то видел или знает. Хотя ни черта это не похоже ни на бытовуху, ни на соседские разборки. Похоже, что действовал псих, но и психа кто-то мог видеть. Где-то же он ищет жертв, откуда-то о них знает. А может, это, чем черт не шутит, какая-то другая девушка. Бывают же и просто совпадения? Бывают. Только я в них не верю».
Квартира номер четыре располагалась на втором этаже. Дмитрий надавил кнопку звонка, и внутри раздалась звонкая трель. Открыли ему сразу, словно ждали за дверью. А может, и на самом деле ждали.
Бледная женщина с пушистыми темно-русыми волосами стояла, прижав руку к груди, словно поняла все сразу, стоило ей только взглянуть на визитера. Рядом с ней, обнимая ее за плечи, стоял темноволосый мужчина в форме железнодорожника.
– Дмитрий Владимирович Меркулов, – представился майор, нарочито неторопливо раскрывая корочки. – Татьяна Владиславовна? Мы по телефону разговаривали. А вы?..
– Роман, – коротко ответил мужчина и тут же, спохватившись, добавил: – Михайлович.
– Разрешите войти?
Его провели в светлую гостиную, окна которой выходили на сопки. Над диваном, накрытым пледом, висела большая черно-белая фотография маяка, снятого на закате. Другие, поменьше, разместились вокруг. Сопки, море, карьер. Заросшие травой руины церкви на фоне промзоны – Дмитрий даже не знал, что там такое есть. Фотографии были неуловимо похожи, и Дмитрий, кивнув на них, спросил у хозяина:
– Хороши. Ваши?
Тот дернул головой.
– Нет, Зои. У нее ведь руки золотые, и фотографии эти даже в газеты брали. А лучшее вот, вешаем, потому что лучше любой картины. Мастерскую вот ей оборудовал, чтобы все правильно было, специально дверь в ванную подогнал, чтобы ни лучика не пропускала. Знаете, когда проявляешь, нельзя, чтобы свет попадал, иначе фотографии засветятся. Как Зоя говорила: запортятся.
На комоде стояла еще одна фотография. Татьяна Владиславовна с мужем и темноволосая, пошедшая в главу семейства девушка. Дмитрий узнал ее сразу, хотя девушка на фото выглядела не такой тощей. Судя по дате в уголке, фотография была сделана всего несколько месяцев назад.
«А пропала она вчера. То есть это не убийца морил ее голодом. Странно».
– Не томите, – тихо сказала женщина. – С ней что-то случилось, да? Она… в больнице?
Дмитрий повернулся к ним. Хозяева так и стояли в дверях, словно не решаясь войти в комнату. Он вздохнул. Хороших способов сообщать о смерти не было. Оставалось говорить как есть.
– Садитесь, пожалуйста. К сожалению, вынужден сообщить, что ваша дочь мертва.
Начать собирать сведения о Зое Дмитрий начал только через час, когда закончились слезы, сомнения и упреки. Татьяна Владиславовна не хотела верить, даже когда он показал фотографию убитой девушки – самую невинную, только с лицом. У ее дочери не было колотых ран на щеках, не было вырезанной на лбу звезды, и главное – ее дочь была жива и не могла смотреть в объектив вот так, слепо, уже ничего не видя.
А когда поверила, впала в ступор.
Теперь Роман с женой отвечали механически, но – отвечали, рисуя жизнь, которая, Дмитрий знал по опыту, была куда сложнее, чем обычно виделась родителям. Его делом было как можно больше узнать о жизни девушки.
Например, фотографии. Искусство и газеты – это хорошо, но, взяв альбомы и посмотрев их, Дмитрий понял, что Зоя облазила весь Владивосток, все вокруг него и добиралась даже за Уссурийск. Разумеется, без родителей. Следовательно, могла влипнуть во что угодно, познакомиться с кем угодно и ничего об этом не рассказать. Или рассказать только близким подругам, недлинный список которых уже ждал в блокноте.
Потом работа в киоске. Заметная работа, просвечивающаяся насквозь… да, если бы кто-то неизвестный крутился вокруг – его бы заметили, потому что на заводе и вокруг все на виду, но а если известный? На Дальхимснабе работали многие сотни человек. Плюс все, кто просто проезжал мимо. Круг потенциальных знакомых разрастался настолько быстро, что Дмитрий почти сразу перестал запоминать детали, просто слушал, пытаясь уловить что-то, что выделилось бы из потока чужой жизни. Человеческая память – странная штука. Она лучше всего сохраняет странное, необычное. Малейшие изменения могут внезапно показаться важными. Новый человек, случайно пойманный взгляд, который напугал, привязчивый покупатель…
Учеба в школе, техникуме в вечернюю смену. Работа. Фотография. Дмитрий слушал и не мог поймать ничего важного для себя. Пустота. Ничего, что могло бы объяснить убийство или хотя бы неожиданную худобу.
Единственное, что можно выделить, – походы Зои за фотографиями, но их было столько, что отфильтровать важное из них не представлялось возможным. Если она и залезла куда-то не туда, сфотографировала что-то не то, – пока что это оставалось тайной, а родители о том или не знали, или умалчивали.
– Скажите, – поинтересовался он, – а что она снимала в последнее время? Вот этот альбом, кажется, датирован февралем…
– А последняя пленка еще не напечатана, – ответил Роман Михайлович. – В фотоаппарате. Принести?
Дмитрий кивнул. Пленки отправятся в лабораторию, а потом он будет долго смотреть на них в поисках того, чего там, скорее всего, нет. А где есть?
Дело не в потерянных деньгах. Они с таким убийством не вязались. Слишком оно было жестоким, даже варварским. Звериным. Нет, когда нужны деньги, убийство – лишь средство, а здесь все это представление – цель.
Секта. Или псих-одиночка. Значит, искать нужно не деньги, искать надо людей или человека рядом. В жизни девушки, рядом с которой ежедневно проходили и проезжали тысячи человек.
«Что ж, натравлю Игоря на подруг. Если кто и знает о внезапных поклонниках или новых друзьях, то это они, а не родители. Какой бы милой и доброй ни была Зоя».
Получив «Зенит-19» – не новый, но ухоженный – в футляре из искусственной кожи, Дмитрий кивнул и поднялся.
– Сейчас напишу за него расписку. И за последний альбом тоже, февральский. Вы не возражаете, если я взгляну на комнату Зои?
Роман Михайлович покачал головой.
– Конечно… скажите…
Он помедлил, но Дмитрий и так знал, что хочет сказать человек, дочь которого жестоко убили.
– Поймаем. Обязательно.
Зайдя в небольшую чистенькую комнатку, он остановился в центре, между аккуратно заправленной кроватью и письменным столом, и огляделся, не ища пока ничего особенного. Шкаф с одеждой, полка с учебниками. В изголовье кровати – маленькая тумбочка с ночником. Комната выглядела не просто чистой, вылизанной. Здесь стены тоже украшали фотографии – по большей части портреты.
– Она у меня такая аккуратная, – тихо заметила от дверей Татьяна Владиславовна. – Всегда сама убиралась, мне даже постель поправить не позволяла. Особенно в последнее время – ни пылинки не терпела.
Дмитрий кивнул, запоминая. Внезапная страсть к чистоте, такая же внезапная худоба, скрытность – и это в любящей семье за считаные месяцы.
Он кивнул на торчащий из стены гвоздик без фотографии.
– А что висело здесь?
– Здесь? – Татьяна Владиславовна замялась было, но тут же кивнула. – Фотография рынка. Хорошая, очень, но Зоечке разонравилась. Ой, а надо ведь еще Вахтангу позвонить, рассказать.
В рассказе о жизни дочери неведомому Вахтангу места не нашлось. Дмитрий с улыбкой повернулся к женщине.
– Вахтанг?..
– Да это же ничего, – заторопилась Татьяна Владиславовна. – Встречались они, но недолго, а потом расстались. Знаете же, как у молодых бывает? Но Вахтанг хороший мальчик, работящий, всегда и улыбнется, и цветы подарит. Жалко… Вот я и подумала, что надо ему сообщить. Вы про фотографию спросили, а он ведь на рынке и работает…
– Не надо сообщать, – Дмитрий покачал головой. – Мы сообщим сами. А почему вы о нем раньше не сказали?
– Так они совсем недолго встречались. Как-то из головы вылетело.
– Ага. – Дмитрий кивнул, снова отворачиваясь к столу. Толкнул встроенные ящички, убеждаясь, что все плотно прилегают к задней стенке. Провел пальцами по нижней поверхности столешницы.
«Ага, что-то есть».
– У них были хорошие отношения? – поинтересовался он, ощупывая приклеенный к столу толстый бумажный конверт, увы пустой. – Не ругались, не ссорились?
– Да что вы! – Татьяна Владиславовна даже удивилась. – С Зоечкой невозможно было поссориться. Она такая добрая, хорошая…
Зоя вряд ли прятала бы что-то в одежде, которую заботливая мама в любой момент может куда-нибудь прибрать. Конверт под столешницей наводил на мысли о фотографии, и Дмитрий присел у тумбочки, вытягивая ящички один за другим.
