Kitabı oku: «Холодные сумерки», sayfa 4

Глава 3

I. Рынок и персики

В этот день солнце жарило с утра, поэтому маскарад ограничился джинсами, черной рубашкой и очками-авиаторами. Дмитрий лениво бродил по рынку, прицениваясь то к тому, то к другому. С удовольствием выпил стакан минералки, купил мороженое и съел его тут же, на ходу. На указанный Игорем прилавок он пока даже не взглянул.

Стряхнув с рук крошки от вафельного стаканчика, остановился у лотка с джинсой, взял посмотреть куртку. Не лейбл, но вроде и ничего.

– Берите, мужчина, берите, – зачастила продавщица, женщина лет сорока, одетая в желтый сарафан, с убранными под платок каштановыми волосами. – Всего сорок рублей. Ну, хотите, скину, тридцать пять будет, потому что вы сразу мне понравились.

Куртка стоила не дороже пятнашки, но торговаться в жару было лень.

– Двадцать пять.

Женщина вздохнула, но видно было – довольна.

– Ну, что же делать, хорошо. Грабите вы меня, а по виду такой приличный… сейчас, курточку в бумажечку заверну. Хорошая, долго прослужит.

– Бумажечка?

– Куртка. – Продавщица хихикнула, заправляя выпавшую из-под платка прядь. – А вы веселый.

– Увы… – Дмитрий взял пакет и вздохнул. – Вы не поверите, как сильно это порой портит жизнь.

Не дожидаясь ответа, он ввинтился в толпу: кто-то целым семейством выбирал обои, кажется, для всех комнат сразу. Теперь можно было и поработать. Покупки в руках всегда помогали найти общий язык с продавцами, словно флаг, говорящий о том, что этот вот человек уже потратил деньги и готов потратить еще – иначе что он тут делает?

Прилавок с фруктами держал толстый лысый армянин в удивительно чистом переднике поверх спортивных штанов и рубашки с коротким рукавом. Из выуженных из Игоря сведений Дмитрий знал, что армянина зовут Вардан и что в разговор нужно вставлять определенные слова. Что ж. Надо – вставим.

Дмитрий подошел, еще издали нарочито внимательно разглядывая товар: томящуюся на солнце сушеную айву, виноград, инжир… торговец встретил его широкой улыбкой, повел рукой, отгоняя мух.

– Чего желаишь, товарищ? Виноград – ай, пальцы оближешь, айва – как живой солнце, груши – сами в рот лэзут!

«Тамбовский волк тебе…»

А ведь у этого Вардана наверняка была семья, дети. Возможно, дочери. Наверняка же он считал себя хорошим человеком, мужем и отцом. И торговцем тоже: Дмитрий проверил по картотеке, и у этого армянина, в отличие от Вахтанга, с бумагами был полный порядок.

«Интересно, выдал бы он свою дочь за Вахтанга?»

Дмитрий помедлил, еще раз оглядел товар, пожал плечами.

– Говорят, отец, у тебя персики самые сочные на весь Влад?

– Пэрсик? Сочный, лючше не бывает! Тэбэ какой? Вот, сматри, пушистый как щэка девушк!

– Да мне бы посветлее. – Он вздохнул и словно невзначай бросил взгляд за плечо. – И побольше. Друзей угостить хочу, десять их у меня, да еще двое. А у тебя, вижу, персиков мало.

Ящика с персиками хватило бы, чтобы все отделение до вечера бегало в туалет, но Вардан, пожевав губу, кивнул.

– Мало, слюшай. Но много – это дорого, очень дорого…

– А ты мои деньги не считай, – спокойно ответил Дмитрий, хлопая себя по карману, который вздувался смотанными в цилиндрик чистыми листами бумаги. – Но, если мало, значит, зря пришел. К другим пойду.

Он повернулся было, но армянин потянулся через прилавок, поймал за руку.

– Нэ торопись, товарищ. Сейчас – мало, так будет больше! Когда надо?

– Когда будет?

Вардан задумался, шевеля толстыми пальцами. Наконец, досчитав, медленно кивнул.

– Завтра прыходи. Мой друг пэрсики прывизет, доволен будешь.

– Светлые?

– Самый свэтлый, как снэжная королева! Слово даю! Только до открытия приходи, слышишь, да? А то все разбэрут, ничего не останется.

– Свежие? Лежалые-то только свиньям на корм.

Армянин помрачнел, глянул в небо, словно искал там ответ, потом покачал головой.

– Нет, слюшай, вчерашние будут. Нэ хочешь?

Дмитрий помедлил, будто раздумывая, потом махнул рукой.

– Все равно беру. Но может тогда дешевле отдашь? Скинь по десяточке со штучки?

Это Вардану понравилось еще меньше.

– А говорил, деньги нэ считаешь. Нэ нравится – нэ…

«Жадина».

– Ну вот, а говорят, на рынке любят торговаться… Ладно-ладно! Шучу. – Дмитрий успокаивающе вскинул руки. – Не гоношись. Договорились. Завтра так завтра. Бывай. А, впрочем, дай вон ту грушу. Коли уж сама в рот лезет.

«А завтра и тебя съедим, дорогой, вместе с Вахой, – размышлял Дмитрий, жуя сочную грушу, которая и впрямь таяла во рту. – Конечно, с грузом может приехать и курьер, но вряд ли. Судя по качеству фотографий, скупой ты, Вахтанг, и рисковать и платить за такую копеечную работу не станешь. А еще, главное, ты так и не нашел себе нового фотографа. Нет таких? Не верю, на такое качество Зои не требуется. И найти человека с камерой несложно. Значит, или ты решил сворачивать бизнес, или рассчитываешь, что Зоя вернется. Следовательно, думаешь, что она жива…»

Обрывая мысль, толпа у обойного ряда взбурлила, раздались крики.

– Вор! Украли!

– Господи, что ж делается…

– Люди, ловите, он туда убежал!

– Где?!

Из толпы выкрутился прыщавый парень в надетой набекрень кепке, сжимавший в руке красную сумочку с перерезанным ремнем. Зыркнул вправо, влево, метнулся во фруктовые ряды, мимо Дмитрия. Поймать его было – плевое дело. Дмитрий уже почти протянул руку, чтобы цапнуть воротник поддельного адидаса – и замер. Он стоял посреди прохода, и торговец персиками наверняка все видел. Вряд ли порнуху завтра продадут излишне сознательному гражданину, умеющему крутить преступников.

«Скотство».

Парень, даже не глянув в его сторону, пронесся мимо и свернул в глубину рядов. У входа взвилась трель милицейского свистка, но Дмитрий знал: пока постовые добегут, вора уже и след простынет. Описание в отдел малолеток он, конечно, даст и при нужде парня опознает, но когда это еще будет – и будет ли?

«Следовательно, Вахтанг, ты не маньяк-убийца. Но счет к тебе только что увеличился еще на строчку».

II. Совещание с начальством

Вечером, когда Дмитрий, с опухшей от бумаг и отчетов головой, уже готовился уйти домой, чтобы подремать хотя бы пару часов перед свиданием с Олей, телефон зазвонил снова.

«Господи, только бы не очередное тело».

– Майор Меркулов слушает.

– Дима? Не ушел еще? Зайди, – раздался глухой голос Курлянда.

– Слу… – начал было говорить Дмитрий, но из трубки уже доносились гудки отбоя – полковник положил трубку.

– Что еще случилось? – поинтересовался Дмитрий у стен. – Вроде бы я ничего не успел натворить? Что произошло на этот раз?

Стены молчали, и он, так и не придумав, чем провинился, вернул бумаги в сейф и отправился к начальству.

Дед, вопреки опасениям и ожиданиям, выглядел мирно. Сидел в кресле у окна, читая подшитые листы, в которых Дмитрий опознал собственный отчет за вчерашний день.

– Вызывали, товарищ полковник?

– Садись. – Дед кивнул на стул для посетителей, не в пример более удобный, чем те, что стояли в опере или в кабинетах попроще. – И рассказывай.

– О чем? – удивился Дмитрий.

Полковник хлопнул рукой по отчету.

– Вот об этом. Только своими словами. Не что делал и делаешь – читать я умею, – а что думаешь и чувствуешь.

И Дмитрий рассказывал. О представлении на пляже, о Зое, любовь для которой оказалась уж очень злой, о фотографиях – старательно умалчивая об Игоре, – и о том, что упорно не верится в секты и что убийца странный, не попадающий ни под одну схему, и поэтому приходится специально для него хоть как-то построить новую, а новая тоже не получается. Рассказывал, наконец, о том, как бесит почти полное отсутствие улик, хоть чего-то конкретного на теле или около. Пустота.

Он говорил, а Дед сосредоточенно жевал дужку очков, время от времени хмыкая и кивая. Когда Дмитрий выдохся, полковник помолчал, а потом спросил:

– Значит, в то, что этот Ваха – убийца, не веришь? Хотя и мотив есть, и возможность?

– Не верю, товарищ полковник. На девяносто девять процентов. Один оставлю на случай, если этот Вахтанг настолько безумен, что поступил так, чему нас даже не учили. Если так – завтра нам в обезьянник попадет объект, по которому ученые будут писать монографии.

– А может быть так, что он только притворяется психом? Маскируется? – задумчиво спросил Дед.

«Вот хитрый черт!»

Дмитрий задумался. В теории такое было возможно. Есть мотив, есть возможность, допустим есть желание, чтобы его не поймали. Или, если поймают, попасть в психушку, а не в тюрьму, хотя лично Дмитрий предпочел бы применить к нему высшую меру наказания – расстрел. Возможно. Так Вахтанг получался почти гением… и все равно картинка не складывалась, никак в нее не укладывались все детали.

– Думаешь, что не может, – понял по молчанию полковник. – Но отработать надо.

– Надо, товарищ полковник. Отрабатываем. На данный момент Вахтанг – единственный, кто может что-то сказать о жизни Зои в последние недели. От родителей и подруг она отстранилась…

– В секту ты тоже не веришь? – полуутвердительно-полувопросительно продолжил Дед, и Дмитрий мог только кивнуть.

– Секта, товарищ полковник – это всегда эмоции. Лидер, гуру. Представьте себе кучку подростков, которые собрались вокруг жертвы и аккуратно, механически режут на ней символы.

– Но в Ордене этом ведь резали?

– Но не так, – уверенно ответил Дмитрий.

Как раз перед уходом он успел связаться с едва проснувшейся Москвой, узнать кое-какие детали и отправить запрос на получение материалов. Запрос, впрочем, обещал быть долгим – бюрократические жернова между столицей и периферией мололи не быстро.

«Впрочем, всегда можно уточнить детали у Ольги. Хорошее будет свидание».

– Те резали в процессе, а здесь – после. После, товарищ полковник, для них смысла не было: они призывали этого своего… Бафомета, чтобы вселился в несчастную.

– А в мертвых демоны вселяться не умеют? – засомневался полковник и сунул в рот дужку очков. – О чем только не приходится думать… значит, считаешь, по культам работать смысла нет?

А вот это был очень хороший вопрос. Дмитрий задумался. Дед не торопил, листал материалы.

– Смысл есть, – наконец ответил Дмитрий. – Маньяк может быть одиночкой, но черпать вдохновение у других… гуру. Менять доктрину, дополнять ее. Взять мысль и развить. Газеты об Ордене писали, но без подробностей. Может быть, в Москве действительно упустили какую-то мелочь, которая перебралась к нам. Может, завелся свой придурок, который занимается оккультизмом. И тогда у нас появляется связь. И шанс выявить его.

– Потому что по одной жертве, если ты думаешь верно, шанса его выявить нет, – подытожил полковник, закрывая папку.

Дмитрий кивнул. Дед и сам видел, что фактуры в отчетах – кот наплакал. Видел и записки о Зое. В итоге все всё понимали – но легче от этого не становилось. Если убийца не Вахтанг, если маньяк подбирал жертв случайно, то найти его было не проще, чем иголку в стоге сена. Для психологического портрета мало данных, а связей между жертвой и маньяком до часа икс может вовсе не быть, ни физических, ни эмоциональных.

– А может, он ограничится одной, а? – Надежды в голосе старого опера не было.

– Нет, товарищ полковник, – тихо ответил Дмитрий. – Такие не ограничиваются. Он может затаиться на время, пока снова не стукнет в голову, а тогда… А что ему стукает – мы пока не знаем.

– Ладно. – Полковник поднялся, и Дмитрий тоже вскочил. – Работай по тому, что есть. Другие дела я с тебя сниму, от экономистов и моральников прикрою. Людей в группу даю, бери кого надо, как только понадобятся. Михаила?

– И Ивана Таранда. Он хорошо работает с людьми. И… и Игоря. Потому что плохо работает с женщинами, но хорошо с ними говорит.

«Хотя бы пригляжу за идиотом. Да и то сказать, женщины перед ним и правда млеют».

Полковник, словно подслушав мысли, бросил на него быстрый взгляд.

– Медсестра тут заносила рапорт, у Игоря отчего-то синячище на ребрах. К чему бы?

– Не могу знать, товарищ полковник! Наверное, на перила налетел, торопился.

– Ну-ну. Ладно, свободен.

Дмитрий отдал честь, повернулся, пошел, и когда он был уже в дверях, Дед ему сказал:

– Ольгу-то побереги.

«Чего?! Всего-то на свидание позвал!»

– Простите?

– Хорошая девочка, говорю, – терпеливо повторил полковник. – И эксперт годный. Не испорти.

«Чего?!»

– Да я ничего и не… Давид Михайлович, а вы знаете, почему она перебралась из Москвы сюда?

– Знаю.

Дмитрий подождал, но продолжения разговора не последовало. Оставалось только откозырять и пойти наконец домой.

«Секретчики хреновы. Ладно. Как там было? «Вы же следователь?»

III. Свидание

Каждый во Владивостоке знал – если хочешь поближе познакомиться с девушкой, то веди ее на Токаревский маяк. Там, на краю земли, на пронизывающем до костей ветре, когда она озябнет и устанет, всегда можно накинуть свою куртку на хрупкие плечи. И приобнять. Циничный, всем известный расчет.

Владивостокские девушки специально одевались на такую прогулку полегче – чтобы дать повод накинуть на ее плечи пиджак. А парни, напротив, утеплялись, доставали из шкафов лучшие пиджаки и плащи. Некоторые, особенно предусмотрительные и мерзлявые, надевали сразу две куртки. Дмитрий из шкафа мог добыть разве что китель, ветровку и намедни купленную джинсовку. Ее и накинул. Подумав, потратил еще пять минут на то, чтобы наполнить походный термос горячим чаем.

Узнать, где живет Ольга, было несложно. Нужно было лишь зайти в отдел кадров, побалагурить с суровой кадровичкой Светланой Федоровной, подарить ей шоколадку – и адрес Ольги был написан на клочке бумаги. Как ожидалось, Олюшка жила в ведомственной общаге на Борисенко. Тащиться через весь город по знаменитым владивостокским пробкам Дмитрию не хотелось. Но ведь сам пригласил!

По пути долго думал, что подарить такой странно-замечательной девушке, и не нашел ничего лучше, чем заехать в антикварную лавку. Там за сумасшедшие деньги приобрел шаль. Красивую, черную, вышитую алыми розами. Продавец уверял, будто она принадлежала купцу второй гильдии Александру Александровичу Иванову, который в 1894–1897 годах держал на Светланской гостиницу «Тихий океан», но Дмитрий понимал – шаль соткали где-то в Оренбурге. Впрочем, вместе с коробкой «Птичьего молока», какое мог делать только «Приморский кондитер», шаль вполне годилась для того, чтобы произвести впечатление на Ольгу и не выглядеть приставучим типом, заманившим на маяк, чтобы полапать.

Ольгу ему доводилось видеть разной. Серьезным экспертом, выверяющим дозы реактивов или сосредоточенно снимающим отпечатки. Бледной и испуганной, тихой – там, на пляже. Сердитой, когда доводилось ругать оперов за то, что натоптали где не надо, и поди теперь сними слепок с этой размазни. Видел он ее игривой, с сухим точным чувством юмора, напоминавшим о преподавателях в универе. Раз застал на верхних этажах управления, где она молча смотрела вдаль, на море, и вокруг была тишина, словно голоса оперов и шаги не смели к ней приблизиться.

Сейчас Оля выпорхнула из дверей общаги, как лето, решившее заглянуть во Владивосток на неделю раньше. В легком желтом платье, с распущенными волосами и облупленным от непривычного солнца носом, она походила на девчонку, удравшую с уроков.

Улыбнулась через плечо комендантше, помнящей еще Сталина, запрыгнула на переднее сиденье автомобиля, благодарно коснулась щеки холодными губами, принимая конфеты, и величественно махнула рукой вперед, явно подражая вождю революции.

– Поехали!

И Дмитрий поехал. По дороге, впервые в жизни благодарный знаменитым владивостокским пробкам, рассказывал про все вокруг, самое разное, вперемешку и вразнобой.

Про привидение, живущее отчего-то во-он в том универмаге, отчего там ни один уборщик не задерживается дольше недели, обязательно спивается.

Про вон ту «Волгу», принадлежавшую Вове Буераку, знаменитому грабителю, у которого Дед в незапамятные времена выиграл в карты обещание жить честно.

Про сокровища Колчака, которые наверняка закопаны где-то здесь, но все не находятся, а чертовы копатели позапрошлой зимой обрушили фундамент любимого кафе председателя, когда там сидела жена председателя, возможно в норках председателя.

Про вечные сопки, от которых у Ивана, выросшего в «плоской» Эстонии, поначалу вечно кружилась голова.

Про банду Яшки-цыгана, обносившую свадьбы и празднества в шестидесятые, пока не довелось сдуру нарваться на роту морских пехотинцев, отмечавших уход любимого капитана на пенсию.

Говорил про все, что мог вспомнить или придумать, словно дарил город этой девчонке, смотревшей в окно так завороженно, словно она верила каждому слову, вбирала в себя истории, легенды, байки.

На маяке, как и всегда, было ветрено. Соленый морской ветер кружил вокруг каменистой косы, трепал легкое платье девушки, и Ольга немедленно замерзла.

– А эту шаль я добыл на старом рынке. – Дмитрий жестом фокусника вытащил из-за пазухи объемистый ком, бережно набросил на плечи Ольги. – Говорят, она принадлежала жене купца Кунста, который крайне увлекался бабочками. И однажды сгинул в тайге, а верная супруга сбросилась с маяка. С этого. Чай хочешь?

– Хочу.

Дмитрий улыбнулся, добывая из спортивной сумки термос, бутерброды и плед. Ольга, кутаясь в шаль, подошла к невысокому обрыву, глядя на волны, которые бились о крутой берег.

– Скажи, ты бывал за границей?

– Да кто же меня туда пустит? – удивился Дмитрий. Подошел, сунул в руки крышечку с горячим чаем. – С другой стороны, вроде бы и незачем. И тут дел хватает. Да и то сказать, чего я там не видел? А что?

– Не знаю, – Ольга пожала плечами. – Просто иногда так хочется, знаешь, увидеть все. Вообще все. Увидеть, услышать, понять. Все, понимаешь?

Ветер сменил направление, окутал Дмитрия тонким цветочным запахом, и он внезапно, ни к селу ни к городу, вспомнил слова Шабалина о том, что Ольга, вопреки инструкциям, душится даже в лаборатории. Глупость, мелочь, а закатные краски на миг словно потемнели.

«Чертов Шабалин. Ну надо же было его вспомнить».

Глупо, но Ольга не походила на человека, который будет пренебрегать правилами. И главное, было совершенно непонятно, на кого обижаться: на Шабалина, который вот так из прошлого портил свидание всякой ерундой, на Ольгу за то, что оказалась неидеальной – ха, а кто идеален? – или на себя за то, что почему-то вот это дурацкое следование или неследование правилам было важно.

«Получается, на себя. И на чертова Шабалина!»

Он шагнул ближе, касаясь плеча Ольги своим. С удовольствием заметил, что разница в росте не так и велика. Не придется далеко наклоняться, чтобы поцеловать.

«Тьфу ты, вот мысли лезут… Хотя каким еще лезть на свидании?»

– Наверное, не очень понимаю, – мягко сказал он. – Хотя следователю такое говорить не к лицу, и я буду все отрицать! Но хочу понять. Орден Сатаны – он там же, да? В желании узнать все?

Секунду он боялся, что все испортил, что Ольга не ответит, а то и вовсе потребует отвезти домой. Или до ближайшей остановки. Но она, помедлив, ответила.

– Наверное. Меня тогда… я напросилась в группу, которая по ним работала, и меня взяли.

«Ничего себе. Значит, все-таки лапа».

Желание уточнить было почти непреодолимым, но Дмитрий сдержался. Промолчал. И по взгляду, брошенному Ольгой, понял, что прошел пусть маленькое, но испытание.

– Оттуда я столько и знаю. Видишь, все просто. Но до конца дела я там не доработала. Собралась – и махнула на край света. И здесь, на маяке, правда кажется, что ты на самом краю. Шагнешь – и упадешь за край, в пустоту. Здесь можно понимать молчанием, потому что море – это если не все, то многое. Спасибо, что привел меня сюда. Мне нравится.

Помолчав, она толкнула его плечом.

– Ну вот, болтаю, как первокурсница. Слушай, а здесь у вас как, парочки в очередь записываются или кто успел, того и маяк?

– Что? – Дмитрий сперва не понял, о чем она, слишком задумался о том, что осталось недосказанным, но что спрашивать было очевидно нельзя. Потом он оглянулся, посмотрел вдоль косы и фыркнул. На берегу стоял мужчина в темной одежде. – Кто успел, тому и повезло. Впрочем, этот пока один, так что мы ему, наверное, не мешаем. Ждет, наверное.

– Или смотрит, – лениво заметила Ольга, отворачиваясь к морю. – Пусть его.

– Пусть, – согласился Дмитрий.

О сторонних мужчинах не думалось вовсе. И даже если к тому бедолаге все-таки присоединится женщина – подождут.

Через несколько минут, обнимая Ольгу за плечи, он все же оглянулся. Мужчины на берегу не было.

«Не повезло, значит. Ну и черт с ним».

Интерлюдия

Скульптор

Он – Скульптор. Он – контроль. Он – высшая сила. Скульптор повторял это как мантру, и это помогало сдерживаться. Он давно привык сдерживаться, даже дома. Рано понял, что, если дать себе слабину, когда никто не видит, рано или поздно сорвешься прилюдно. Но как же это было тяжело. Порой ему казалось, что он понимает часы, старые, на пружинах, которые надо было заводить. Заводишь, заводишь, пружина стягивается, а если перестараться – лопается с тонким звоном. В детстве он любил ломать часы. Легкий хруст механизма – и время останавливается. Именно так он чувствовал себя четыре дня назад.

Именно так.

Он – Скульптор. Он – контроль. Шлюха так и не вернулась. Другие – риск. Большой риск. Скульптор знал, что выдержит еще один день, а больше? Он обязан снова вдохнуть этот запах, увидеть, коснуться. Сломать механизм, лопнуть. Это императив. Это не обсуждается. Он – контроль. Он – высшая сила. Сила. Подхватив со стола листок со схемой, он снова уставился на символы. С ними что-то было не так, но что? Да, магистр Ордена был идиотом, но он – не идиот. Он умен. Он поймет. Все дело в симметрии. Всегда все дело в симметрии и гармонии, даже когда симметрия и гармония, мелодика кажется сбитой. Ференц Лист это понимал.

Положив схему, Скульптор достал из ряда пластинок «Мефисто-вальс» и бережно положил на диск проигрывателя. Включил – и снова уставился на ритуальные символы. Как-то их можно было изменить. Приспособить. Он справится.

Он – Скульптор. Он – контроль. Он – высшая сила.