Kitabı oku: «Двое в тиши аллей», sayfa 17
– Ты чуть не упала… туда же, где сумка. Ну, включи голову, Яна. Я избавил тебя от более серьёзной проблемы. Зачем цепляться к случайным прикосновениям, которых невозможно было избежать?
– Сложность ситуации не даёт тебе права бессовестно тискать, будто я твоя собственность. Без тебя могла справиться.
– Мне уйти?
Яна заплакала, – не держу! Можешь проваливать. Все вы такие.
– Давай лучше подумаем, что делать. До сумки метра четыре. Что там, знаешь?
– Откуда! Вот мостики, вот перила. Туда даже кошки не залезают. Наверно коммуникации зарыты.
– Иди в подъезд. Дальше я сам. Номер квартиры?
– Двадцать седьмой этаж, двести двадцать девятая. Куда я пойду без ключей! Прости меня, а! Вырвалось. Нервы. Придумал что-нибудь?
– Нет. Для начала поищу проволоку или брусок. Где у вас мусорка?
– За домом. Там тоже мостики. Куда только не писали. Бесполезно. Коммерческое жильё. Хорошо хоть коммуникации запустили.
– Разберусь. Тебе лучше уйти. На безопасное расстояние. Пиджак забери.
Пока Денис искал хоть какое-нибудь приспособление, улицу накрыла темнота. Кроме куска верёвки ничего найти не удалось. Но ведь это совсем не значит, что миссия невыполнима. Документы, ключи – это важно. Можно отложить реализацию акции спасения до утра, переночевать у Максима. Он поймёт.
Нет, ему ли не знать, что такое неизвестность: гнетущее состояние, не позволяющее расслабиться, заснуть. Судьба некогда забросила его в горячую точку. Не всем выпало счастье вернуться. Он оказался везунчиком.
Остаётся одно – рисковать. Лучше оказаться смешным, провалившись по пояс в глину, чем “ударить лицом в грязь” отказавшись помочь беззащитной девчонке. В конце концов, это шанс стать немножечко ближе, добиться толики доверия. Не об этом ли он мечтал час назад?
Денис привязал огрызок верёвки к прочному участку перил, разделся до трусов.
– Не пущу, – ревела Яна, – можно спасателям позвонить.
– Извини, девочка – дело принципа. Решение принято.
Глины было по колено, местами немного глубже.
– Стой здесь, я быстро, воды принесу и тряпки. Смоем грязь, чтобы в подъезд не тащить. Представляю, как потешно мы с тобой выглядим. Я туда не лазила, но тоже грязная. Ну и ладно. Сумку раскрой, ключи достану. Вроде внутри сухо.
Яна взяла ключи, смущённо чмокнула Дениса в щёку, – приз зрительских симпатий. Но ты не задавайся, это аванс. Диплом и паспорт я заберу.
– Пригрезилось, будто важное дело сделал, доверие заслужил. Ан, нет, не угадал, нет на поле чудес такой буквы, не завезли последним рейсом! Зато дураков вроде меня очередь. Все хотят месить глину, чтобы угодить маленькой вредине. Ладно, не привыкать.
– Не обижайся, – опомнилась Яна, – дура я. Знаю, что этот дефект не лечится. А ещё знаю, что ты обо мне совсем не так думаешь. Пойми, страшно мне с тобой наедине остаться, сама не знаю, почему. Через пять минут вернусь, постараюсь передумать, хорошо?
– Тебе лучше знать. У меня один путь – через твою берлогу. Куда я в таком виде. Надеюсь, помыться пустишь. Странная ты штучка, Янка, ох, странная. Я к тебе и так и эдак… а в ответ тишина.
– Я всё-таки сбегаю. У нас таки не пляж, чтобы в труселях задушевные беседы вести. Люди разные, могут не так понять. Доказывай потом, что ты не Муми-тролль и не Снусмумрик.
Через полчаса Денис, завёрнутый в махровую простыню, с огромной чашкой душистого чая в руках, сидя в удобном кресле, разговаривал с Максимом, пока Яна принимала душ, – у меня форс-мажор, дружище. После расскажу. Прийти не получится. Одежда постирана. Сижу голышом – обтекаю. Настроение жизнерадостное, романтичное. Рядом любимая. Душ принимает. Да-да, всё предельно серьёзно. Но она об этом пока не знает. Если не прогонит – завтра в гости с невестой жди. Держи за меня пальцы крестиком. Она такая… сам увидишь.
Яна с остервенением втирала в кожу ароматический бальзам. Она ещё ничего не решила, потому что мысли путались, а ещё оттого, что отступать в принципе было некуда: слишком далеко всё зашло. Ещё обморок как назло, внезапная эйфория. Знал бы этот Денис, что она чувствовала. Армагеддон какой-то. До сих пор колбасит.
– Денис такой милый. В автобусе ещё понравился. Потом понеслось. Может, судьба? И что с того! Вот тебе наливное яблочко, добрый молодец, отведай, не побрезгуй? А харя не треснет! Не Новый год, чтобы подарки каждому встречному задарма раздавать. Подумаешь, подвиг – сумочку у глины вызволил! Сама могла достать. Никто не просил. Дешево же я ему достанусь! А ведь можно дурочкой прикинуться, расплакаться, закатить истерику, выставить за дверь. Он поймёт. Должен понять. А если обидится? Может поцелуем ограничиться? Ага, в губы. А его потом остановишь? А я сама устою? То-то и оно! Делать-то что, минут сорок уже моюсь. Подозрительно. Стыдно-то как! Веду себя как девчонка сопливая. А у него одежда мокрая. Всё, довольно заводиться, нервишки щекотать: пусть будет, как само сложится. Надо же с чего-то начинать.
– Янка, да ты дрожишь. Заболела… или я такой страшный? Так, понял, не дурак. На сегодня сюрпризов достаточно, пора корректировать сценарий тайной вечери. Ужин при свечах отменяется. Засиделся я что-то, пора и честь знать. Давай так поступим, чтобы не портить романтическое впечатление от первой встречи…
– А разве будут ещё?
– Уверен. От меня не так-то просто отделаться. Неси утюг, буду сушиться. Заночую у Дениса. Утро вечера мудренее. Не робей, я сам тебя боюсь. Правильно делаешь, что сомневаешься. Нам спешить некуда. У меня вся неделя свободная, будем знакомиться всерьёз. Лады?
– У меня завтра собеседование.
– Замечательно. Я в группе поддержки. Надеюсь, поцелуй на прощание – заслуженная награда, или я опять тороплюсь? Знаешь, мне кажется… нет, не так, я почти уверен. Вру, всегда считал себя человеком решительным, а с тобой всё не так, словно обжечься о твою иронию боюсь. Ты мне нравишься, даже очень. Не хочу загадывать, просто чувствую себя рядом с тобой так, словно мы с детства вместе. У меня даже заскоки твои восторг вызывают. Никогда прежде о семье, о детях не думал.
– О каких детях?
– О наших, Яна. Пока ты мылась, я тут такого нафантазировал – сам себе не верю.
– Тебе что – жить негде?
– Вот, в этом ты вся. Расслабься, наконец, услышь меня. Я ни в чём не нуждаюсь. Кроме тебя. Как думаешь, мы могли бы с тобой…
– Сомневаюсь. Мужчина должен быть авантюристом, воином, а не мечтателем. Пришёл, увидел, победил.
– А любовь!
– Вот именно. И я про неё. Но ведь тебя утюг больше интересует.
– С тобой, Янка, не соскучишься. Ход мысли понятен, хотя ты его сто раз поменяешь. Выход один – действовать немедленно. Эх, была – не была: подставляй-ка губы алые, ближе к молодцу садись. Какая же ты красивая, ягода малина, какая нежная да сладкая. А запах… умереть – не встать! Да люблю я тебя, люблю. Теперь понятно!
– Не распробовала. Почему ты всегда торопишься?
Что ни говори
Вокруг руин страны воспоминаний
Зима для взора вычистит простор.
Смотри и плачь, и бесполезен спор –
Все названо своими именами.
Ксения Хохлова
После бани в пятницу, выпив традиционный бокал пива, с удивительно солнечным настроением Трофимов как обычно шёл инспектировать городской парк.
Там после шести вечера людно, красиво, весело.
У касс с качелями и каруселями толпится воодушевлённый предчувствием выходных дней народ.
К колесу обозрения он обычно не подходит – ничего интересного: высоко, толком не разглядишь, кто там, чем развлекается. Другое дело качели-лодочки.
Девчонки пищат, кавалеры хорохорятся; юбчонки взлетают… иной раз выше головы. Ножки стройные, аппетитные попки, трусики разноцветные. Душа поёт!
У него интерес свой: девчонок выглядывает одиноких с рассеяно скучающими лицами. Таким тоже полетать хочется да не с кем.
А тут он с позитивно-игривым настроем: дружелюбный, улыбчивый, – позвольте пригласить на тур качания на небесных лодочках. Невозможно не заметить ваше сентиментально-романтическое самочувствие. Наверняка вы любите стихи. Все девушки тонко чувствуют волшебную музыку поэтических строф. А вы… такая хрупкая, такая бесхитростная, такая уязвимая. Вот это, например, словно специально вам посвящено – “ювелирная точность рассыпанных пО ветру точек безнадежно вращает Земли неподъёмную ось. Время верить. Любить. И найти среди множества «прочих» ирреальное то, что зачем-то еще не сбылось…“
– Позвольте вам не позволить. Неприлично, знаете ли, знакомиться с незнакомыми. К тому же на улице. Хотя стихи мне действительно понравились. Но это ничего не меняет.
– Всё в жизни можно исправить, милая девочка, буквально всё. Давайте зайдём в кафе, познакомимся. Какое мороженое предпочитаете? Кстати, вам удивительно подходит оранжевый цвет. Дамочка, нам, пожалуйста, вон тот скромный букетик. Это вас ни к чему не обязывает. Хочу выразить восхищение, только и всего. Вы такая юная, такая застенчивая. Вот за этот столик. Эй, гарсон, протри тут! Я за вами немножко поухаживаю, не обессудьте. Бутылочку шампанского нам, мороженое. И два фужера. Куда же вы!!!
– Вот что значит – не везёт! Опять не мой день. Столько времени убил, опять зря. Никакой благодарности. Хорошо хоть цветы оставила. Мороженое я съем, шипучку с собой заберу. В пакетик положи. И шоколадку. Чего ржёшь, скотина, обслуживай!
– Сколько-сколько с меня? Да ты что! Давай вместе посчитаем. Так и знал. Хоть на двести рублей, но обжулить.
Как же рано теперь темнеет. Торопиться надо. Вон, у фонтана, какие цыпочки зазря скучают. Любо-дорого! О, моя вон та, стройная, с распущенными волосами, в персиковом платьице. А грудь-то, грудь какая, произведение искусства. Опять же, у меня букет в цвет. Мяукнуть не успеет как я её… ко-о-шечка, ты может первая красавица Москвы, кошечка, ты не выходишь у меня из головы-ы-ы…
– Вы ведь меня ждёте, прелестница. Это вам. От всей души. Увидел, стоите: трогательная такая, крохотная, застенчивая, невинная, юная. И совсем одна. В такой удивительный вечер надо восхищаться красками заката, бродить у кромки воды, мечтать о чём-то далёком, несбыточном. “Мерцают звёзд кленовые листочки, настольной лампой смотрит вниз луна.
А я брожу, вышагивая строчки, твоей любовью доверху полна.” Правда, замечательные строки. Просто душа поёт. У меня шампанское есть, шоколад. Вы ведь наверняка сладкоежка, угадал? Вон там, у пруда, скамеечки. Никто не помешает нам любоваться звёздами. У меня и стаканчики с собой. А хотите…
– Не хочет! Гордая, неприступная. Да начхать! Что им надо-то – ключ от квартиры, где деньги лежат? Такой вечер загубили, лахудры. Принца им подавай! Облезете. Да и у меня облом. Ну и ладно. Водку с шампанским забадяжу – тоже неплохо вставляет. Ну времена, ну нравы. Никакого уважения к мужескому полу. Помнится, лет так тридцать назад… таких кокеток бойких мимоходом цеплял! Ноги от ушей, осиные талии, буфера, бёдра, походка… стоило лишь подмигнуть. А какие безотказные были, проказницы. Не то, что нынешнее племя. Никакого романтизма. Что ни говори – все бабы шаболды беспутные.
В миниатюре использованы строки стихов Анны Арканиной и Ольги Алёнкиной.
Чужое счастье
Ночь выползает на улицы исподволь, вкрадчиво,
Оком луны смотрит в окна – подолгу ли, мельком ли…
Я бы могла своё счастье сейчас поукачивать,
Будь у меня это счастье – дитя с колыбелькою.
Остров кровати и кошка по прозвищу "Пятница",
Приступы нежности, ласковых слов расточительство…
Я бы могла в мире снов от реальности спрятаться,
Будь у меня перспектива там с видом на жительство.
Вера Сергеевна Бутко
Вероника Аскольдовна Колесникова – обаятельная и эффектная, но весьма застенчивая, если не сказать больше – крайне стеснительная женщина, находилась в ранней поре очаровательного бальзаковского возраста. Проживала она одна на пятидесяти шести метрах комфортной городской жилплощади в добротном ещё пятиэтажном доме.
Квартира эта в довольно унылом состоянии по причине длительной неизлечимой болезни её хозяйки досталась Нике от бабушки.
Теперь, благодаря усердным стараниям и художественному вкусу, жилище можно было назвать уютным, даже миленьким.
Каждая деталь опрятного, ухоженного интерьера в стиле лирического романтизма была тщательно продумана и откалибрована.
Светлая мебель с резной фурнитурой, цветочные обои в пастельных тонах, струящиеся занавески, отполированный до безукоризненного блеска паркет, обилие зеркал, акварельные пейзажи, удобное кресло со стоящим рядом торшером, оригинальные, собственноручно пошитые мягкие игрушки, вышитые подушечки, книга, заложенная высохшим цветком.
Декорацию жилища дополняло белое пианино, выдающее впечатлительную натуру и музыкальные способности жилички.
Любой гость мог с первого взгляда определить мечтательный и весьма чувствительный характер хозяйки и тот факт, что живёт она одна.
Несмотря на то, что тридцатилетие осталось позади, она всё ещё была прехорошенькой: привлекательной, миловидной, подвижной и стройной.
При знакомстве, (возможно, просто лукавили), ей давали двадцать один, максимум двадцать два года, что было ей довольно приятно.
Со спины Нику и вовсе иногда принимали за школьницу, настолько пружинистой и лёгкой была её “летящая походка”.
С удовольствием разглядывая себя в зеркало, Ника неизменно отмечала привлекательность внешности.
Если добавить к образу стройность и гибкость, озорной взгляд, кудрявые от природы волосы, чистую бархатистую кожу, был достаточный повод рассматривать её как потенциальную невесту.
Однако с интимными отношениями у Ники были серьёзные проблемы. На её доверительное поведение касательно мужчин всех возрастов давил некий размытый негативный груз из прошлого.
Объяснить свою робость в обществе мужчин Ника не могла даже себе.
Несколько пережитых ранее романтических приключений: от детских и юношеских влюблённостей до увлекательного любовного переживания на отдыхе в Крыму не имели отношения к трагедиям или драмам.
Было что-то иное.
Ника несколько раз окуналась в романтические влюблённости, отдаваясь эмоциям и чувствам без остатка, а мужчины… на первом же свидании запросто могли оглянуться вслед проходящей мимо прелестницы, чтобы внимательнее рассмотреть пикантную декорацию анатомического пейзажа соблазнительной грации, даже когда держали её, Нику, за руку, даже если обнимали за талию.
А ещё… ещё они могли запросто разлюбить: ни за что, просто так. Приходили однажды и говорили – “прости”, не понимая, что такое поведение – настоящее предательство, почти убийство.
Мнение Ники о мужчинах можно было кратко обозначить словами Высоцкого – у них толчковая левая, а у неё толчковая правая. Ещё проще – несоответствие мироощущения, привычек и целей.
Вероника всегда ценила преданность и верность.
Её родители боготворили друг друга.
– Если бы папа не умер так рано… он бы никогда…
Ника грезила о большой и чистой любви, как у мамы с папой. О любви навсегда.
Она не была полностью уверена, что мама рассказывала правду, потому, что много раз ловила её на путанице в деталях, но оспорить или разрушить легенду не могла.
Лично ей хронически не везло с любовью.
Схожая судьба была у двух её подружек, у нескольких сотрудниц на работе, у двоюродной тётки, но они вели себя иначе: “жили – не тужили”, пользуясь тем, “что бог послал”.
Все одинокие женщины в один голос говорили о том, что нельзя ждать милости от природы, что мужиками нужно пользоваться как мясорубкой, телевизором или стиральной машиной: включить в сеть, нажать нужную кнопку и получить удовольствие. А потом забыть. До следующей оказии.
– И не важно, какие такие планы эти похотливые кобели строят, какие стратегии вынашивают в извращённом мозгу. Главное – чего сама хочешь. Вот!
Жить, мол, нужно так, чтобы себе самой завидно было.
– Дави на газ и лети-и-и! На тормоз нажать или заднюю скорость включить никогда не поздно. Если не залетишь. А посему, неважно, есть у любовника жена или подруга, нет ли её – употребляй сей спелый фрукт по прямому назначению: наслаждайся, сколько его потенция и твоя страсть позволят. Мужики нужны для того, чтобы доставлять женщине удовольствие. Больше они ни на что не годятся. Разве что деньжат иногда подбросят.
Ника подобным образом поступать не могла, хотя близости и любви хотела до судорог, до колик в животе и помутнения рассудка.
Ещё больше хотела замуж, но представить себя и его на одной жилплощади не могла: тщательно, до миллиметра и оттенка выверенный пейзаж интерьера не вмещал на её площади кого-то постороннего.
Был ещё дан лично себе зарок, что ни при каких условиях, никогда не разрушит чужую семью, не станет любовницей женатика, не опустится до статуса доступной и удобной девочки для утех.
И вот на тебе – вляпалась.
Встретилась Вероника совершенно случайно с институтской подругой по дороге домой.
Ну, поболтали бы и ладно: так нет же, Ритуля её в гости пригласила.
Отказывать Ника никогда не умела, хотя желания отправляться в путешествие по джунглям воспоминаний не было совсем.
Вероника не любила дотрагиваться до прошлого: воспроизводить картинки, ощущения и запахи, потому, что отголоски тех лет нисколько не радовали.
Жили они с мамой более чем скудно. Многое приходилось скрывать и камуфлировать.
Воспоминания юности, пусть самые замечательные, будили в ней сентиментальные ностальгические настроения, в которые она слишком легко погружалась, а потом долго не могла вынырнуть обратно.
Был период, когда ей пришлось лечиться от жуткой депрессии транквилизаторами и антидепрессантами.
Ужасное время.
Природная впечатлительность, усугубляемая одиночеством, заставляла Нику страдать, иногда беспричинно завидовать. Всем подряд: кто влюблён, кого любят и ждут, у кого есть семья, дети, миллион желаний и осуществимые глобальные цели.
Рита Лискина была замужем, с её слов – очень счастливо.
Лицо подруги светилось лучами искреннего энтузиазма и воодушевления.
Это было ужасно, в том смысле, что Вероника и её могла заразить энергией отрицания счастья.
Ника знала, какие чувства появляются у неё в присутствии по-настоящему влюблённых пар.
Но, пришлось идти: обещаний, даже данных под давлением, она никогда не нарушала.
Вероника с утра посетила салон красоты, обновила маникюр, соорудила экстравагантную молодёжную причёску с мелкими косичками и цветными прядями, навела едва заметный, но очень чувственный макияж, подчёркивающий достоинства здоровой кожи, одела коротенькое струящееся светло-сиреневое платьишко беби долл, замечательно гармонирующего с цветом глаз, почти прозрачное. Украсила изящное запястье серебряным браслетом в виде змейки, а шею ожерельем из крупного жемчуга.
– Нечего кукситься, – решила она, – из любой ситуации можно извлечь позитивное начало.
Пусть обзавидуется. У Ритки есть муж, а у меня – я! Грудь как у девочки – упругая, рельефная, поцелуйные губки, игривые ямочки на щеках. Я ль на свете всех милее, всех красивей и белее! Бесспорно, подруга. Пять баллов из пяти.
Ника долго крутилась перед зеркалом, напевая “если вы нахмурясь выйдете из дома, если вам не в радость солнечный денёк, пусть вам улыбнётся, как своей знакомой, с вами вовсе незнакомый встречный паренёк”.
Сегодня она себе в принципе нравилась.
– Вот, про паренька – наверно зря. Улыбнётся… и что с того! Всё равно обманет. Мужчины – они такие непостоянные, такие закоренелые эгоисты.
Женщина села к пианино и продолжила музицировать под аккомпанемент чарующих звуков.
“И улыбка, без сомненья, вдруг коснётся ваших глаз, и хорошее настроение не покинет больше вас”, отчаянно стучала она по клавишам, обозлясь вдруг на себя и свои неизжитые комплексы. Едва слезу не пустила, но вовремя опомнилась – макияж растает.
Настроение, тем не менее, постепенно выровнялось, – причём здесь Ритка, она же от души!
Подруга под руку с мужем открыла дверь квартиры, как только Ника подошла к двери, словно парочка с нетерпением ожидала этот знаменательный момент.
Не хватало только сводного духового оркестра с трубами и литаврами… охапки цветов и ковровой дорожки.
Одеты Лискины были по-домашнему просто.
На фоне хозяев квартиры Вероника выглядела сногсшибательно и несколько несуразно.
– Похоже, не в тему вырядилась, – мелькнуло в голове, – брызги, так сказать, неумело открытого шампанского! Придётся соответствовать заявленному имиджу.
Эффект её неотразимости усиливал едва уловимый аромат духов “ Mon Guerlain ”, которые Ника сама не позволила бы себе потратить деньги на такую роскошь. Подарок подруги.
Лискины отнеслись к её изысканному наряду без ожидаемого пиетета.
Евгений, муж Риты, довольно привлекательный мужчина, вёл себя свободно, но сразу дал понять, что участвовать в девичнике не намерен, хотя невооружённым взглядом было видно – Ника ему приглянулась.
Он был галантен, улыбчив и любезен.
Наверно слишком галантен, с очевидным перебором.
Представившись, он манерно поклонился, церемонно поцеловал Нике руку, вежливо предложил присесть на пуфик, тут же опустился перед ней на колени и принялся бесцеремонно (словно всегда и со всеми гостьями так поступает), снимать с её ног туфельки.
Прикосновение мужских рук к незащищённой коже щиколотки произвело на Веронику эффект ожога.
По телу от кончиков пальцев до самой макушки прокатилась волна странного возбуждения, слишком приятного, чтобы испытать подобное от постороннего человека.
Женщина напряглась, мгновенно залившись краской невольного смущения.
Эмоциональная реакция на прикосновение не могла остаться незамеченной.
– Ах ты, проказник, – подумала Ника, – он намеренно поставил меня в неловкое положение. Что бы это значило!
Евгений лукаво подмигнул и продолжил как ни в чём не бывало переобувать гостью в пушистые домашние тапочки, нежно придерживая то одну, то другую ногу за икру.
– Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня, – с пафосом продекламировал Евгений.
– Вы прелесть, милое дитя, я в вас влюбился с первого взгляда. Отдыхайте, общайтесь. Не буду мешать ностальгической элегии двух милых приятельниц.
Подруги мило беседовали. Рита, вопреки ожиданиям, не напрягала воспоминаниями. Она непринуждённо поддерживала любую тему: начинала разговор и ловко передавала его нить собеседнице, ловко подогревая время от времени интерес к той или иной теме.
Ника успокоилась, расслабилась, почувствовала благодарность к подруге за то, что не пришлось изворачиваться, подстраиваться, приспосабливаться.
Дополнительным стимулом к приятному общению было хорошее вино, от которого приятно кружилась голова, и непринуждённая дружеская обстановка.
Всё было замечательно. Вот только… то мимолётное ощущение, когда за ней ухаживал Ритин муж… так ведь не бывает, не должно быть… чтобы поразить наповал, влюбить в себя одним прикосновением.
Настроение и приятное впечатление от встречи не хотелось портить, поэтому Вероника решила остановить мгновение на замечательной мажорной ноте, для чего требовалось откланяться немедленно.
У Риты было другое настроение и иное видение момента, поэтому она предложила присоединиться к девичнику мужа.
Евгений согласился разбавить женский коллектив и сразу взял инициативу на себя: сыпал искромётными шутками, то и дело подливал вино, балагурил.
Веронике нравились его манеры: темы разговора, плавность речи, тембр голоса, жесты, улыбки, взгляды.
Женя был не такой, как все.
И Рита тоже.
Они нисколько не напрягали её своим счастьем.
Впервые в жизни Ника не завидовала: растворилась без остатка в питательном бульоне обстановки семейного благополучия.
За приятным разговором обо всё и ни о чём время летело незаметно.
За окнами стремительно опускались закатные сумерки.
Евгений проследил за взглядом Ники, – не беспокойся, милое дитя, я провожу. Или вызову такси. Тебе ведь у нас нравится, да?
Сердце Вероники больно ёкнуло и встало колом (словно кто-то на полном ходу сорвал стоп-кран), а потом с перебоями зачастило колотиться.
С дыханием происходило нечто странное. Это походило на внезапный приступ астмы.
Нику бросало то в жар, то в холод. Руки и ноги дрожали, заставляя напрягать диафрагму, выпрямлять спину и выпячивать грудь.
Обстановку неожиданно разрядила хозяйка.
– Вы тут посидите, голубки. Скоренько уложу Машеньку и прибегу. Не скучайте без меня. Ника, я так рада, что встретила тебя. Давно мне не было так хорошо. Словно лет десять скинула.
Рита засмеялась и удалилась, а Женя вдруг нежно накрыл рукой её ладонь, пристально заглянув при этом в глаза, а другую руку мягко положил на оголённое колено.
– Замри. Ты такая сладкая, такая аппетитная, ароматная. Разве никто прежде об этом не говорил?
Вероника застыла, словно под усыпляющим действием гипноза, не проронила ни слова, испытывая яркое блаженство, наподобие наркотического транса.
По телу одна за другой прокатывались волны эйфории.
Женщина чувствовала соблазнителя каждой клеточкой тела, превратившегося в сплошную эрогенную зону.
Голову заполнил фиолетовый туман, в ушах гудело. Голова шла кругом.
Остатками сознания Ника понимала, что с минуты на минуту сюда войдёт Рита, что она всё поймёт и тогда будет очень стыдно за беспечность, за нарушение личной клятвы и библейской заповеди, но не могла, не смела пошевелиться.
Евгений вдруг поднялся, взял её лицо в ладони и поцеловал взасос, проникая языком глубоко в рот, отчего Ника почувствовала неодолимое желание. Насладившись, коварный обольститель буднично, словно ничего не произошло, сел на стул.
– Вот, – заговорил он, – сразу после свадьбы мы поехали в Ригу: гуляли по старому городу, ели в уютных старинных кафе, фотографировались, слушали орган. Ты была когда-нибудь в Прибалтике? Рекомендую.
В эту секунду в комнату вошла хозяйка.
Женя нисколько не смутился.
– Я рассказываю про наш с тобой медовый месяц. У тебя изумительная подруга. Почему нас раньше не познакомила? Пусть чаще приходит.
Ника суетливо засобиралась, – поздно, мне пора.
– Женя тебя проводит, а я пока приберусь. Спасибо тебе, Вероника. А то варюсь в собственном соку.
“Да, уж, спасибо! Знала бы ты, что здесь происходило всего минуту назад, выдрала бы мне волосы”.
Удивительно, но Веронике нисколько не было стыдно.
Она до сих пор находилась под впечатлением прикосновений: чувствовала руку Евгения на своём колене, мягкую сладость губ, властное, но чувственное проникновение языка, приятное головокружение.
Нике пришла в голову нелепая мысль о бабочках в животе, о замирании сердца, о сладком томлении.
– Надо же: правда, бывает. Думала – врут.
Возбуждение тем временем не утихомиривалось: напротив, нарастало, требуя немедленной физиологической разрядки.
Такое томление, когда напрочь сносит крышу, когда по кровеносным сосудам играя в салочки проносятся толпы искр, когда от непристойных интимных мыслей захватывает дух, а вожделение становится смыслом жизни, Ника испытывала впервые в жизни.
В это мгновение для неё не было ничего важнее, чем немедленно, здесь и сейчас, получить внимание предмета вожделения.
Насладиться бесплотными грёзами было попросту невозможно.
Недостаточно просто думать, когда тебе настолько хорошо: необходимо действовать, пусть даже вопреки социальным установкам, нормам приличия и усвоенным прежде методам логических построений.
Рассудок не желал подчиняться культурным традициям и социальным нормам поведения.
– Гори они все ярким пламенем – воспитание, этика, мораль.
Женщина жаждала любви, прежде всего в её первобытном, физиологическом значении.
Ника не верила, что такие рассуждения – не книжные фантазии, что она реально способна предпринять попытку увести из семьи подруги этого мужчину, хотя бы на время, на одну единственную ноченьку, чем бы такое действие для неё ни обернулось.
Женя был ей нужен немедленно, прямо сейчас. Необходим как глоток воды в знойный день, как единственный вдох в безвоздушном пространстве, как патентованное лекарственное средство, с помощью которого можно избежать неминуемой гибели.
Это было удивительное, незнакомое ощущение, похожее на ослепившую внезапно вспышку молнии.
Нику словно подменили, подсунули суррогат вместо её же, настоящей Вероники.
Что ещё более странно – такая, она нравилась себе гораздо больше.
Неужели то, что говорили подруги о смысле и причине взаимоотношений с женатыми мужчинами, действительно правильно и разумно?
Включила в сеть, настроила и пользуйся, сколько влезет.
Вот только импульс развития событий исходил не от неё.
Что же будет дальше?
Знать бы, где находится та потайная кнопка, что оживляет бабочек в животе, как до неё добираться, как отключать от неведомого источника питания в случае необходимости.
Да, не весело, хотя и приятно.
Проводы, на которых настояла подруга, затянулись надолго.
Веронике показалось, что прошла целая вечность между тем моментом, когда Женя попросил угостить его чашечкой кофе… и минутой расставания, хотя часы упрямо утверждали, что прошло только два часа.
Ника блаженствовала. Наконец-то и ей повезло!
Наивная девчонка, она думала, что встретилась с неиссякаемым источником радости, с родником, наполненным чистой водой, с единственным на свете мужчиной, созданным, чтобы сделать её по-настоящему счастливой.
Увы, это был просто банальный секс, эротическая забава ради разнообразия: страстный, безумный, пламенный, можно даже сказать волшебный, но не имеющий отношения к романтической фазе любви.
Женя приходил в гости довольно часто: получал порцию наслаждения и уходил… к своей Рите, хотя клялся практически на каждом свидании, что всё решено, что завтра, максимум через неделю расскажет обо всём жене, что не может жить без Ники, без её безумно прекрасного тела, без той энергии, которой она щедро делится.
Обещал.
На деле, чтобы “рыбка” не сорвалась с крючка, чтобы надеялась и по-прежнему начисляла желанные чувственные бонусы в виде витающей в облаках самооценки и страстного секса, Евгений изредка выезжал с ней в загородный пансионат, выгуливал новое, только что подаренное платье в ресторане, иногда дарил духи эконом класса или золочёную безделушку.
Ника успокаивала себя тем, что она единственная любовница Евгения, а это уже, если разобраться, большой плюс, поскольку гарантирует, что мужчина не наградит её неожиданными штрафными баллами, что не раз и не два случалось с её подругами.
Женю легко возбуждают даже весьма целомудренные ласки: значит, любит.
Он по-прежнему добр, галантен и ласков, ни в чём не ограничивает её свободу, не вмешивается в бытовые вопросы, в привычки и распорядок жизни.
И всё-таки это не семья, не любовь, не родство мужчины и женщины, которое способно сделать её счастливой.
Такие отношения больше похожи на демонстрационную версию жизни, вроде бесплатного пробника духов, который на самом деле обещает больше, чем может дать на самом деле.
