Kitabı oku: «Шоколадная медаль», sayfa 3

Глава 8

К очередной творческой находке командира полка замполит четвертой парашютно-десантной роты старший лейтенант Найденов испытывал противоречивые чувства. В должность командира полка подполковник Озерский вступил два месяца назад, по-тихому.

– Троянский конь. Шизофреник, – угрюмо охарактеризовал Озерского один из его заместителей, подполковник предпенсионного возраста, тонко разбирающийся в людях.

Лишь к концу первой недели Озерский стал делать какие-либо замечания.

– У вас, товарищ майор, пыльные ботинки.

Требования к ботинкам плавно нарастали: патруль по части задерживал солдат с грязными ботинками, рота не могла зайти в столовую, если в строю был хотя бы один солдат с нечищеной обувью. Решив проблему ботинок за неделю, Озерский взялся за отдание воинской чести. Скрытым наблюдением патрулей и последующим наказанием, нестрогим, но неизбежным, он довел полк до того, что честь стали отдавать не только прапорщики, но и (что было вообще невероятным) сержанты сверхсрочной службы, служившие писарями в штабе.

Спустя месяц Озерский обратил свой командирский взор на дисциплину. До него в полку шел схоластический спор между замполитом полка и начальником штаба: в чем причина нарушений воинской дисциплины – в отсутствии уставного порядка и плохой службе наряда, как утверждал замполит, подполковник Джафаров, или в плохой политико-воспитательной работе, как настаивал подполковник Мальцов.

Перманентные драки среди солдат и воровство имущества на продажу до сих пор представлялось неразрешимой проблемой. Озерский решил ее с помощью колючей проволоки. Он стал перекраивать территорию полка, с двух сторон окруженную китайским и французским посольствами, а с двух других – правительственной резиденцией. Была поставлена еще одна сетка, отгораживающая полк от расположения бригады национальной гвардии – и контакты по перепродаже афганским солдатам военного имущества и товаров из военторга резко затруднились.

Территория вокруг сортира тоже была огорожена колючей проволокой, ночью это традиционное место для драк стало освещаться мощными прожекторами. Было взято «под колпак» и другое место, где солдаты могли бесконтрольно общаться между собой, и, следовательно, налаживать «неуставные взаимоотношения» – площадка за столовой, где после приема пищи мыли котелки теплой водой, которая текла из «полариса», инженерного сооружения, сваренного из труб и бочек. «Ответственные» и «контролирующие» офицеры, каждый со своим подразделением, слонялись в толпе солдат, посматривая за тем, чтобы каждый сам мыл свой котелок.

Однако «неуставщина» не умирала, все межличностные контакты под контроль офицеров поставить не удавалось, сильный по-прежнему давил слабого. Одно время в полку была популярна шутка, когда к офицеру подходил забитый солдат-первогодок и обращался:

– Товарищ капитан, дайте сигаретку!

Получив сигарету или отказ, солдат отходил, чтобы через несколько минут подойти снова:

– Товарищ капитан, дайте сигаретку!

– Кто тебя послал? – приходил в бешенство офицер.

– Никто, я сам захотел, – виновато опускал глаза солдат и отходил в сторону, чтобы еще через несколько минут, повинуясь тому, чья власть сильнее власти закона, снова подойти:

– Товарищ капитан…

Самым оживленным местом после обеда был военторг, маленький щитовой домик. Толпа солдат осаждала вход, особенно после получки. Очереди не было, каждый норовил протолкнуться вперед соседа. Чтобы внести в этот хаос организованность и упорядочить броуновское послеобеденное движение, Озерский перенес место дежурного по части на дорогу в центре полка, рядом с военторгом. Связисты удлинили провода, стол дежурного по части с двумя телефонами (внутренней связи в полку и ЗАС для связи со штабом дивизии) стоял теперь на дороге под невысокой, но очень густой сосной, которую некоторые называли ливанским кедром.

«С точки зрения интересов службы это гениально, – мрачно подумал Найденов об этой рационализации Озерского, – но с точки зрения, что мне здесь торчать до самой смены…»

Густые ветви защищали от прямых лучей солнца, однако полуденная жара и в тени доставала через горячий пыльный воздух, которым приходилось дышать. Найденов расслабленно сидел на стуле и невнимательно смотрел, как в метрах двадцати сверхсрочник из оркестра, присев у журчащего арыка, пытается ловить гуппи, в Союзе – аквариумную рыбку, здесь – привычного обитателя мелких речек и арыков.

За спиной скрипнули тормоза, мягко притормозила машина. Найденов обернулся: из белого «Лендровера» вышли два подполковника в темно-зеленой униформе советских военных советников и полковник афганской армии. Троица направилась к военторгу.

Без особого восторга солдаты пропустили офицеров, уверенно зашедших внутрь, невзирая на прилепленный клейкой лентой листок бумаги с надписью «Советников не обслуживаем». Советники эти служили при штабе бригады национальной гвардии, оттуда же был афганский полковник. Найденов знал, что это зампотех бригады. Однажды он пил с ним вместе чай в одной компании. Познакомил их Славик из шестой роты, прославившийся тем, что на боевых действиях, получив пулю в ногу, вместо того, чтобы стонать от боли, издал по портативной радиостанции вопль: « Ура! Полтора оклада получу!» Славик был контактным парнем, быстро завел себе дружеские связи в штабе национальных гвардейцев и как-то вечером, пригласил сходить на чай к «рафикам»…

…Беседа не вязалась, смотрели телевизор (показывали какой-то индусский праздник). Найденову запомнился лишь красивый небрежный жест афганских офицеров, когда они выплескивали из стакана остатки недопитого чая с крупными темно-вишневыми чаинками прямо под ноги, на ковер. Запомнилась и забавная сценка: пришел начальник особого отдела бригады и отдал Славе две магнитофонные кассеты:

– Не понимаю…

Слова эти относились к записям, контрразведчик для расширения культурного кругозора попытался разобраться, что такое «советские блатные песни». Славик же был крупным специалистом: имел двенадцать кассет по полтора часа каждая.

– Блатные – это же песни бандитов? – недоуменно спросил тогда особист. – Но почему тогда вы их так любите?

Славик засмеялся, затем опечалился, вспомнив, что пора искать способ переправить коллекцию в Союз, каждую кассету на границе таможенники прослушивали, а самодеятельность безжалостно изымали…

Вспомнив эту сценку, Найденов улыбнулся…

…Отоварились советники быстро: брали они обычно ящиками, не мелочась. Стоило им выйти, как в не успевшую захлопнуться дверь попытались протолкнуться сразу несколько человек, но их напор был отражен продавцом Лешей, бородатым мужиком, похожим на медведя. Женщин на территории части не было. Как только построили военторг, командир полка, рассудив, что «нет женщин – нет и аморалки», истребовал продавца-мужчину.

Найденов решил вмешаться, упорядочить толпу у дверей.

– А ну, разойдись! – растолкав солдат, он протиснулся к двери и, напустив на себя строгий вид, настоятельно произнес:

– Вы что, никогда не видели в программе «Время» очередь безработных на бирже труда в Америке? Стоят люди, не толкаются, хотя такие же голодные, как вы.

Солдаты заулыбались, но Найденову стало неловко, он почувствовал, что шутка не удалась: улыбки в лучшем случае – результат вежливости, а в худшем – страха, что придравшись к чему-нибудь, офицер вышвырнет из очереди. Он вспомнил услышанный где-то тезис, что юмор у офицеров оттого плоский, что в условиях, где подчиненные из чувства самосохранения подхалимски хихикают от самой бездарной шутки, способность острить не развивается, а наоборот, глохнет.

Неожиданно Найденов заметил солдата своей роты, Борю Загорного, невероятно худого парня, который тоже стоял в толпе, но старался спрятаться за чьей-то спиной. Вспомнив, что час назад Боря уже что-то покупал, он решил сделать вид, что не заметил его, а потом отловить на выходе из магазина.

Снова усевшись за стол дежурного под ливанским кедром, Найденов озабоченно оглядел площадку вокруг магазина: она была замусорена бумажками от югославских конфет и печенья, жестянками от греческих и голландских напитков.

– Верный разведпризнак, что разведывательная рота на боевых, – сказал он задумчиво и кивнул на захламленную территорию, закрепленную за ротой, находящейся в это в районе Пагмана. Слова эти адресовались капитану Кириллову, полковому переводчику, который в ответ молча лениво кивнул, поудобнее устраиваясь на соседнем стуле, и аккуратно оторвал язычок от жестянки с освежающим напитком «Си-Си» голландского производства. Язычок отделился, издав мягкий щелчок, и отверстие банки задымилось углекислотой.

– Боря, ты ли это? Ну-ка, иди сюда! – крикнул Найденов подчеркнуто радостно, как будто встретил лучшего друга, увидев, как Загорный, выйдя из магазина, пытается скрыться за углом. Услыхав голос своего замполита роты, Боря с обреченным видом побрел к столу дежурного по полку. Он шел ссутулившись, прижимая к животу спрятанные под формой покупки.

– Выкладывай…

Расстегнув пуговицы, Боря с несчастным видом стал выкладывать на стол пакетики с карамельками югославского производства, начиненными вишневым джемом, две банки сгущенного молока и пачку австрийского печенья, необычайно легкого, моментально тающего во рту.

– Что, я не имею права купить? – уныло спросил Загорный.

– Конечно, имеешь. Можешь даже съесть.

– Я не хочу здесь. Хочу в роте…

– Ну хоть одну конфетку ты можешь съесть при мне? – зло спросил Найденов, чувствуя, что приходит в бешенство, хотя на несчастного Борю сердиться было нечего. Тот понуро стоял, опустив голову, не решаясь распечатать хотя бы один пакет.

– Что ты уже сегодня купил?

– Тоже самое… – еле слышно пробормотал Загорный.

– Кто дал деньги?

Борис молчал, тяжело вздыхая, и бросая искоса взглядом легкий укор Найденову.

– Сколько у тебя осталось денег с получки?

– Полтора чека.

– Давай сюда.

Повеселев, Боря достал из кармана потрепанный блокнот и выудил из тайника за обложкой чек ВПТ и еще несколько бумажек – мелочь. Найденов тоже достал из кармана блокнот, раскрыл его на странице, где под заголовком «Кабул кредит банк» в столбик были переписаны фамилии личного состава роты. Найдя фамилию Загорный, в графу «наличные» он вписал: 1,5. Графа «шмотки» у Бори была пуста.

– Значит так… Захочешь поесть – берешь у меня деньги, показываешь, что купил, а потом ешь, желательно при свидетелях из твоего призыва. А теперь ступай, неси это «хозяину»…

Кирилов, молча созерцавший эту сцену, с интересом заглянул в блокнотик Найденова:

– Это что, декларация о доходах?

– Вроде того. Мы ведь на подводной лодке, перевод из дома не шлют. Дембеля отчитываются о доходах, молодые – о расходах.

– Так ведь незаконно?!

– Зато справедливо.

– Ты настоящий коммунист!

– А ты нет?

– Беспартийный…

– Редкий здесь случай, – задумчиво сказал Найденов, глядя вслед направляющемуся к офицерскому модулю Кириллову.

Это был действительно редкий случай: в Афганистан беспартийных офицеров, как правило, не посылали – это была война для коммунистов.

Глава 9

– Будешь, Тарасов, служить в дисбате, – такими словами оглушил капитан Зубов Тарасова через день после возвращения из колонны.

Тарасов сначала обомлел: неужто Зуб в самом деле прокурору стуканул? Но потом успокоился, узнав, что в понятие «дисбат « Зубов вложил всего лишь отстранение от машины и перевод во второй батальон этого же полка на должность простого стрелка. Второй батальон занимался в основном караульной службой, а для привыкших к самостоятельности водителей служба на постах, да еще через день, воспринималась как «дисбат». Зубов опасался, что происшествие на дороге вскроется, и предпочитал, чтобы к этому неприятному моменту Тарасов числился в другой роте.

Дезинфекция постельных принадлежностей

Друзья посмеялись над неудачей Тарасова, он же бодрился:

– Ничего, старикам везде у нас дорога, старикам везде у нас почет…

Служба четвертой роты оказалась не такой уж тягостной, как он себе представлял ранее. Почета ему не оказали, но уважение было. Новый призыв – это само собой, а дембелям, среди которых держали «фишку» сержант Андрианов и механик-водитель отделения Куцый, он пришелся по душе тем, что так умело рассказывал дорожные приключения, что и слушать было интересно, и их авторитет не умаляло. То, что его приняли за своего, Тарасов понял, когда за ним закрепили «духа».

– Бери себе, Славик, Борю. Все должно быть организованно. Передавай ему славные боевые традиции, – веско сказал высокий, слегка толстоватый Куцый и, обернувшись к Нагорному, с сожалением и даже с некоторым сочувствием изрек: – А ведь ты, Боря, никогда человеком, то есть дембелем, не станешь. Неспособный ты.

– Ну почему же! – возразил тогда Андрианов и обосновал: – Еще великий Гегель сказал, что путь к свободе лежит через рабство. Только тот, кто познал состояние раба, может стать свободным, со временем конечно… А в качестве раба Боря справляется неплохо.

Будешь, Тарасов, служить в дисбате, – такими словами оглушил капитан Зубов Тарасова через день после возвращения из колонны. ..

Сержант Андрианов, заместитель командира первого взвода, был крупным теоретиком. Кое-что ему досталось от отца-майора, замполита авиационной части в Подмосковье, кое-чего набрался сам. Борю ему под чужое влияние отдавать не хотелось. Мать у Андрианова тяжело болела: давление часто повышалось. Отец написал, мол, от гипертонии очень помогают японские магнитные браслеты, которые, как он слышал, свободно продаются в Кабуле, так не мог бы ты, сынок, купить… «Свободно продаются» – прочитав это, Андрианов зло усмехнулся. За желанным для матери подарком стояли три проблемы: где взять афгани, как купить в городе браслет, как переправить через границу в Союз. Все три этапа были связаны с нарушением законов. В решении первой проблемы он и намеривался использовать Борю (самому «делать афошки» перед дембелем считал неразумным). «Ничего, – подумал Андрианов, – сработаем через Яшу Гирина, он комсомольский секретарь, поэтому вне подозрений».

Однако, была у Тарасова черта, которая не понравилась Андрианову, как замкомвзводу, непосредственно отвечающему за внутренний порядок в расположении взвода: если на пути Тарасова стояла табуретка, то он не обходил ее, как все, а отбрасывал ударом ноги. Андрианов слегка злился, но и немного завидовал той естественности и идущей от души непринужденности, с какой Славик Тарасов пинал ботинком ни в чем не повинную мебель.

Да, жить-служить в четвертой роте можно было, но что очень огорчило Тарасова, так это то, что в той же четвертой роте служил старший лейтенант Олегов, бывший у него старшим машины в тот злополучный день. Неприятной была их первая беседа. Несколько дней Олегов не подходил к Тарасову, но в очередном карауле, когда Славик стоял на посту в автопарке, уныло наблюдая, как рота материального обеспечения собирается в очередной рейс, тот появился перед ним, проверяя посты.

– Товарищ старший лейтенант, за время несения службы на посту происшествий не случилось! Часовой третьего поста рядовой Тарасов…

Олегов кивнул головой, отослал разводящего, вместе с которым ходил по постам проверять колючую проволоку, и сразу в лоб спросил:

– Ты знаешь, во сколько мне обошлась та колонна по твоей милости?

Не моргнув глазом, Тарасов ответил:

– Вы были старшим машины, должны были следить за соблюдением мною правил дорожного движения и не допускать превышения скорости. А как вы могли следить, если вы, извиняюсь за подробность, были пьяны? Надышавшись исходящих от вас винных паров, я потерял на минуту сознание, что и послужило причиной дорожно-транспортного происшествия.

Олегов дернулся, как бы замахиваясь для удара, но взял себя в руки:

– Ты, падла, еще запомнишь эту беседу!

– Товарищ старший лейтенант, ну зачем же так, давайте по-хорошему, – миролюбиво сказал Тарасов. – Я ж понимаю, что давить людей в Кабуле больших денег стоит, но сами посудите, какие у меня сейчас возможности? Гнию на постах! Кстати, а во сколько вам обошлось?

– Еще и не обошлось. Если не рассчитаюсь – может вскрыться. А вообще-то, пять тысяч чеков, или сто тысяч афошек.

Сумма произвела впечатление на Тарасова, он замолк. Разводящий, осмотрев забор вокруг парка, уже направлялся к Олегову.

– Товарищ старший лейтенант, – скороговоркой, чтобы успеть до подхода разводящего, проговорил Тарасов, – по мере сил и возможностей, я постараюсь, но и вы помогите, в караул меньше ставьте…

…Служба в ночных патрулях была попроще и повеселее, чем в карауле. Лязгая гусеницами, боевая машина мчалась по улицам ночного города. Испуганно колыхались занавески на окнах, сжатый в руках автомат рождал чувство уверенности. Перекресток, на котором до утра должен стоять ночной пост, приятно пах дынями от близлежащих лавок зеленщиков.

Лучшее время суток и года в Кабуле – летняя ночь. Так размышлял Тарасов, ожидая, когда начальника патруля, техника соседней роты, прапорщика Батулявичуса, начнет клонить ко сну.

– Товарищ прапорщик, что мы все стоим, давайте по маршруту проедемся!

Батулявичус смачно зевнул и задумался: ехать или не ехать. Спать ему было нельзя, в любую минуту мог появиться БТР коменданта зоны с проверкой. Но спать хотелось, на часах два ночи, а комендантский час до пяти.

– А что, и проедемся…

– Можно, я в командирскую башню сяду?

– Садись, – охотно согласился Батулявичус, – а я тогда внутри пристроюсь.

Фыркнув и перебив дынный запах ароматом солярного угара, завелась боевая машина десанта. Тарасов сел на башню, а напарник по патрулю уселся на силовом отделении; его голова на тонкой шее болталась из стороны в сторону под тяжестью каски.

– Поехали по маршруту! – скомандовал Тарасов механику-водителю и показал палец. Тот понимающе кивнул головой, машина взревела и тронулась с места, набирая скорость. Солдаты царандоя, дежурившие на другом конце перекрестка, махнули вслед рукой. Проехав квартал, механик переключился с третьей передачи сначала на вторую, а затем на первую. Тарасов же, убедившись, что Батулявичус спит, устроившись на жесткой скамейке десантного отделения, осторожно перебрался на силовое отделение и на глазах испуганного Бори Нагорного на ходу спрыгнул с боевой машины. Он метнулся к тротуару, подбежал к облюбованной ранее двери дукана, на ходу перекидывая автомат за спину, и выхватил из-под бронежилета небольшой ломик. Дрожащими от волнения руками попытался вставить в замочную скобу монтировку и ужаснулся: до чего же громко он работает. Хоть и на первой передаче, БТР неуклонно уползал, грохот гусениц и двигателя плавно затихал, без шумовой завесы ни о каком взломе нечего было и думать.

– Черт тебя побери, – шепотом выругался Тарасов и лег на тротуар к самой стене, стараясь вжаться в асфальт, стать невидимым, в тоже время понимая, что первая же машина высветит его фарами. Да и без фар достаточно будет тусклой лампочки, висящей на электрическом шнуре почти прямо над ним.

«Кто не рискует, тот не пьет шампанское», – зло подумал Тарасов и, стараясь не производить шума, осторожно снял со спины автомат, напряженно ожидая, кто же раньше проедет по улочке: подвижный патруль царандоя или своя БМД. Сердце бешено колотилось, он напряженно вслушивался в тишину, прерываемую очень далекими выстрелами. Услышав нарастающий лязг гусениц, Тарасов почувствовал, как кровь у него вскипает от азарта. Еще минута, другая… Он вскочил, вставил в дужку замка монтировку и, когда грохот за спиной достиг апогея, рванул стальной рычаг. Хрупкий чугун китайского замка «Белая цапля» хрустнул, Тарасов рванул дверь на себя, заскочил в комнату, прикрыл за собой дверь и выхватил из кармана узкий, как карандаш, китайский фонарик…

Боря Загорный трясся, охваченный лихорадкой страха. Не отчетливо понимая, что же происходит, он все же понимал, что происходит что-то страшное. «Только бы все обошлось», – молился он каким-то злым богам, покровителям убийств и грабежей. До боли в глазах он вглядывался во тьму, приближаясь в третий раз к тому месту, где спрыгнул с боевой машины Тарасов. Увидев его живым и невредимым, Загорный облегченно вздохнул и, испытывая неописуемую радость, что все обошлось прямо-таки благополучно, помог загрузить мешок в машину.

– Там никого не было? – спросил Боря, счастливо улыбаясь.

– Конечно же, нет! – засмеялся Тарасов и, подмигнув Боре, достал что-то из кармана. – Держи, это тебе, бакшиш.

Боря, поднеся к глазам картонку, покраснел, что, впрочем, при свете звезд и редких уличных фонарей не было видно – с упаковки иностранных презервативов ему задорно улыбалась обнаженная красавица, заманчиво выгнувшаяся в необычной позе.