Kitabı oku: «Случай из жизни трейдера. Часть 3», sayfa 7
– Вить, давай в магазин сходим.
– Да вроде все есть.
– Пойдем тогда просто прогуляемся.
Выходим на улицу. На улице густой темный вечер. Идем по бульвару. Я говорю:
– Вить, слушай меня внимательно. Больше года назад у меня появилась ученица по фамилии Мельникова… – дальше я изложил в сжатой форме все то, что со мной приключилось. – И вот, Вить, мы у тебя. Извини, что без предупреждения. Времени не было.
Он очень тяжело вздохнул, помолчал.
– Может быть, тебе пойти в милицию?
– Может.
Мы помолчали. Затем потихоньку пошли в магазин. Там что-то купили и пришли домой. Молча это «что-то» пожевали и уперлись в телевизор. Там шел забойный фильм про бандитов.
На следующий день я встал рано – на чужой постели спится плохо. Я сразу стал собираться на улицу. Катя спросила:
– Ты куда?
– Пойду на разведку. А вы пока сидите дома, никуда не ходите. В случае чего звоните на мобильный телефон.
Я поехал с Витей на его машине. Отвез его в Останкино, до дверей его собственного магазина, а потом поехал в центр города побродить по улицам, подумать. Походил по улицам часа три. Проголодался, съел полкурицы гриль, связался с Константином:
– Позвони Носорогу и скажи, что будешь читать лекции по внутридневной торговле вместо меня.
– А что случилось?
– Что случилось? Много чего случилось, это не телефонный разговор, при встрече расскажу. Ну, давай.
Иду по улице и думаю, а как теперь жить.
«Сюда нельзя, туда нельзя. На сколько меня хватит? Неделя, другая, третья… Месяц, другой, третьей… Это что же получается? Живем у Вити, вроде все живы-здоровы… Катерине надо на работу. Мне тоже. Максиму надо учиться, да и Витя от нас через несколько дней сойдет с ума. Да, ситуация так себе».
Я вернулся домой вечером. Мои сразу с порога меня спрашивают:
– Где ты был? Мы очень волнуемся, твой телефон не отвечает.
– Все в порядке, все живы, славу Богу, чего волноваться… Я думал о том, что нам теперь делать… Поживем пока так, а там посмотрим… – как мог я попытался успокоить жену и сына.
Молча попили чай. После чая я вышел на застекленною лоджию. Я смотрел на улицу. В голову опять пришла мысль, что при игре в шахматы, если попадаешь в трудное положение, главное тянуть время, а там смотришь, твой противник грубо ошибется.
Утром следующего дня я снова поехал в центр города. Кате и Максиму сказал:
– Сидите дома. Но если вам очень сильно надоест, то сходите погулять в Лианозовский лес, погода все-таки хорошая. А я поехал на разведку. Телефон будет включен. Приеду вечером.
Опять иду по улицам, опять размышляю:
«Телефон включен… А чего бояться? В своем то Отечестве, как говорится? Они что, по телефону меня вычислят? Они что, по телефону меня убивать будут? – от этой мысли мне стало очень хорошо, и я начал обращать внимание на окружающий мир, на витрины магазинов, на припаркованные машины, на женщин, идущих навстречу. – Ничего, надо потерпеть, все в мире меняется, через сто лет об этом никто помнить не будет, да какой через сто, уже через пятьдесят лет все будет по-другому… Вон, пятьдесят лет назад в Кремле сидел Хрущев, на улице движение было редкое, легковых машин мало, проезд в метро стоил пятьдесят копеек, а в троллейбусе сорок. Народ был одет во все темное. Темные костюмы, темные плащи, темные пальто, на головах черные, дурацкие шляпы. Мужчины все как будто из банды Аль-Капоне. В магазинах ничего нет, прилавки пустые, а если какой товар появляется, то за ним мгновенно выстраивается огромная очередь».
Позвонил Косте. Он сообщил, что успешно провел занятие. Я его спросил:
– Меня никто не спрашивал?
– Никто. А что, тобой кто-то должен интересоваться?
– Спасибо, Константин, что выручаешь. Скоро встретимся.
Вечером я поехал домой. Вылез из машины, подхожу к Витиному дому, раздается звонок на мобильный. Я говорю:
– Але, слушаю.
В трубке молчание, затем голос Иглы:
– Ну что, еврейская морда, сбежал? Но мы, тебя, блядь, найдем. Готовься… От нас еще никто не уходил. Мы твои яйца на чугунной сковородке жарить будем. Мы…
Я отвечаю ему очень резко:
– Пошел на хер, урод! Если ты будешь меня доставать, то я всех вас сдам ментам! Понял?
Я так заорал, что на меня залаяла собака, которую прогуливала старушка. От разговора с Иглой и от собачьего лая у меня заболела голова, во рту появилась сухость. Выключив мобильный телефон, я поспешил на квартиру к Вите. Все уже были дома, ждали меня. Катя говорит:
– Ты опять не включил телефон, и мы с Максимом волнуемся…
Я ее перебиваю довольно резко:
– Я тебя прошу, оставь меня сейчас в покое, видишь, меня всего трясет… Я очень устал.
Потом я говорю ей совсем мягко:
– Катюшка, пока не спрашивай меня ни о чем.
Витя из угла кухни задает мне вопрос:
– Ты когда в милицию пойдешь? Хочешь, завтра вместе с тобой схожу?
– Вить, давай это завтра и решим.
Ночью я проснулся. Сердце стучит, будто пробежал ни один километр. Сам ни в одном глазу. Лягу и так, и сяк… Ну, не могу я спать на чужих постелях! Пошли нехорошие мысли:
«Витя прав, надо идти в милицию… А что милиция? Даже если этих арестуют, то дело до суда не дойдет… И что мне это даст? Только усугублю свою позицию. С другой стороны, так жить нельзя. А почему, собственно говоря, нельзя? Что у человека самое главное? Наверное, его жизнь, жизнь его семьи. Даже самец муравья в тяжелый момент жизни спасает свое потомство, своих детей, свою самку. Поэтому ты все сделал правильно. Да, сейчас нам живется совсем не комфортно, совсем не весело, но если бы меня убили, то моей семье было от этого лучше, что ли? Да нет, я все сделал правильно. Слава Богу, все здоровы и живы».
Так прошло дней пять. Жена два раза ездила на работу, и я ее встречал около музыкальной школы. Брал такси и увозил к Вите. Костя пока читал лекции «в одно лицо». От нечего делать я пытался помогать Вите и в его магазине, и на автомобильной стоянке, где он бал председателем, но как-то раз он мне мягко сказал, занимайся, мол, своими делами. Тогда я стал ходить в местную библиотеку и проводить в читальном зале все свое свободное время. А времени у меня теперь стало предостаточно. В библиотеке я читал все подряд: свежие газеты, журналы, книги по истории и просто художественную литературу. Так прошла еще одна неделя. Как-то раз, набрав пачку свежих газет, я пролистывал очередной номер «Коммерсанта», где на странице криминальной хроники наткнулся на следующий текст:
«Вчера вечером во вторник, на улице Зацепа сотрудниками управления по борьбе с организованной преступностью города Москвы была успешно проведена операция по ликвидации банды известного вора в законе «Кощея» (он же Петр Кожухов), неоднократно судимого за особо опасные преступления (убийства, похищения людей, вымогательства крупных сумм денег как на территории России, так и за рубежом). Его банда отличалась громкими убийствами наших соотечественников на территории Великобритании. Проводя операцию по захвату банды, сотрудники РУБОПа столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Квартира, где скрывались преступники, была блокирована, но сдаться бандиты отказались. Учитывая особо опасный состав банды, оперативниками был открыт огонь на поражение. Из девяти человек, находившихся в квартире, было убито семеро. Это вор в законе «Кощей» (Петр Кожухов), вор в законе «Игла» (Захар Игнатьев), известный бандит «Офицер» (Сергей Прапорщиков), их подельник «Адвокат» (Иван Круглов), бандит «Водила» (Владимир Токарев), связной банды со странами Европы Владимир Соловей и их бухгалтер Авель Тараканов. Еще двое бандитов, оказавших сопротивление, были схвачены. Один из них Степан Кирсанов, секретарь шайки, в тяжелом состоянии отправлен в больницу, а личный шофер «Кощея» Геннадий Пенкин с легким огнестрельным ранением дает показания в следственном изоляторе. Среди оперативников есть раненые. В столице Великобритании – Лондоне, была проведена аналогичная операция по захвату филиала банды. Операция прошла успешно, ведется следствие».
Я стал лихорадочно перечитывать эти строки, пока перед глазами не замелькали желтые, красные, зеленые круги, лицо Надьки, лицо Степана, потом перекошенная рожа Иглы и маленькая девочка, играющая мячом на асфальте, а потом я кратковременно потерял сознание. Когда я очнулся, надо мной склонилось приятное лицо библиотекарши. Она пыталась поправить мое тело, которое сползало вниз со стула:
– Товарищ, товарищ, вы в порядке? Что с вами? Может, вызвать скорую? Отвечайте!
Она поддерживала меня обеими руками. Я ей улыбался идиотской улыбкой и шептал, что все очень хорошо. Она куда-то сбегала и принесла пузырек с корвалолом:
– Пожалуйста, выпейте вот это лекарство. Оно вам поможет.
Я выпил и стал собираться домой. Ноги были ватные, голова кружилась. Я спросил у женщины:
– Вы не дадите мне эту газету на один день?
Она медленно ответила:
– На руки газеты не выдаются, но я могу сделать ксерокс.
– Пожалуйста, сделайте копию вот этого текста, – и я вяло ткнул рукой в прочитанную мною статью.
Голова продолжала кружиться. Через пару минут работница библиотеки принесла ксерокопию, а еще через пару минут, поблагодарив женщину, я бежал домой к Вите, прихватив в магазине бутылку дорогого коньяка.
К Вите на квартиру я влетел со статьей и с бутылкой в руках, крича:
– Спасены, спасены!
Катя, как старушка, что-то вязала на кухне, посматривая телевизор. Как же за эти дни она постарела! Как-то вся сжалась, стала какая-то маленькая. Красота ее поблекла. Я кинулся к ней и стал целовать ее в щеки и в губы… Оторвавшись от жены, я закричал:
– Все кончилось, мы сейчас уезжаем домой!
Она смотрела на меня непонимающе.
– Максим, – продолжал вопить я. – Иди скорее сюда! Мы спасены, понимаешь спасены! Всех этих милиция накрыла и в Москве и в Лондоне. Ура! Я об этом только что прочитал в газете.
Катя выхватывает у меня газетный листок и, вчитываясь в каждую букву текста, замирает. Вошедший Максим пытается читать текст через руки Катерины. В это время в квартиру входит Витя. Я из кухни ему возбужденно кричу:
– Все обошлось, слышишь, все закончилось! Мы сегодня уезжаем домой.
– Что обошлось? – спрашивает Витя, входя в кухню.
Катя, отложив газету, начинает беззвучно плакать. По ее щекам текут слезы. Я обнимаю ее, глажу рукой ее нежные волосы:
– Ну, успокойся… Все хорошо, все живы, все дальше устроится… Ну, это жизнь, ну так получилось… Ну, не надо…
И незаметно для себя тоже начинаю плакать. Одним словом картина из итальянского кино шестидесятых годов. Витя, прочитав статью, внимательно посмотрел на меня и спросил:
– Это точно они?
– Да, Вить, точно. Я их клички и род деятельности изучил очень хорошо.
Затем я как-то неловко достал из целлофанового пакета бутылку коньяка и молча начал наливать всем, даже Максиму. Закончив эту процедуру, я обвел всех присутствующих сумасшедшим взглядом, и тяжело сказал:
– Это дело обмыть надо.
Выпили молча. Потом еще выпили.
– Сегодня поедете? – спросил Витя.
– Да, сегодня.
– Может, завтра с утра?
Я посмотрел на Катю:
– Нет, сегодня, прямо сейчас.
– Как же мы поедем? – всплеснула руками жена. – Ты же выпил!
– Да, выпил, но сейчас мы поедем на такси, а машину я заберу через два дня. Собирайтесь.
Через час мы уже ехали домой через Алтуфьевское шоссе, через МКАД и через Гольяново… В машине было тепло и уютно, звучала приятная музыка.
Приехали – квартира в запустении. Цветы не политы, стали засыхать. Везде пыль, в каждом уголке квартиры чувствуется отсутствие хозяев, хотя прошло всего-то чуть более двух недель. Начали убираться. Максим сразу схватился за телефон, звонит своим друзьям:
– Але! Да! Я завтра в колледж приду. Что? Не слышу… Да, у нас в семье были важные дела.
Все обрадовались, что вернулись домой. Даже кошка заурчала, начала тереться о мебель, о косяки дверей, стала по-хозяйски обходить все углы квартиры. Мне показалось, что она начала проверять, все ли лежит на месте.
На следующий день Максим пошел в колледж, а Катя в свою музыкальную школу. Я тоже вышел из дома – пошел гулять по Измайловскому лесу.
«Хорошо, когда у тебя есть семья, когда есть теплая, уютная квартира, когда есть покой и размеренная жизнь…»
Глубоко вздохнув морозный воздух, я довольно бодро зашагал по лесной дорожке, внутренне улыбаясь себе. Ни тебе Надьки, ни тебе бандитов… Правда, Надежду жалко.
Прошел февраль, прошел март, жизнь потекла по накатанной колее. Опять лекции по фондовому рынку, опять командировки. Хорошо! Ни тебе звонков по телефону дурацких, ни тебе бессонных ночей… Просто хорошо жить. В такое время очень сильно начинаешь ценить свою семью, свою работу, свою квартиру, весь свой мир. Да, теперь я начинаю любить свое окружение, свой город, свою жизнь. Даже маршруты, по которым я перемещаюсь по Москве. Вообще говоря, езда по столице нашей Родины на автомобиле меня обычно раздражала, а теперь все стало просто замечательно. Моя работа – самая лучшая в мире, все мои друзья, знакомые и ученики – самые замечательные люди. Красивые, веселые, умные, просто супер, а не люди. А что касается жены, сына, то вообще лучше них никого нет! И ты начинаешь их любить, так, как никогда прежде. Потому что семья – это Божья награда.
Да, это было прекрасное время. Потом я пришел в себя, и мне в голову пришла мысль, что к этому счастью необходимо какое-то количество денег.
«И, самое интересное, что они рядом, но трогать ты их не моги. Как не моги? А так, не моги, и все тут. Черт, что за ситуация? Три с половиной миллиона долларов лежат на счете, которым ты управляешь, а трогать их нельзя, вроде не твои. Но комиссию то свою я хоть могу взять? В семье денег особенных нет, а тут рядом, только протяни руку, такая офанаренная гора деньжищ».
Опять я начал по ночам плохо спать, опять начал думы думать. Идут дни, идут недели, идет весна, на улице замечательная погода… Я прихожу к мысли, что деньги, которыми я управляю, нужно перевести в более реальное управление, то есть, взять и перебросить на свой счет.
Где-то в конце марта я прихожу домой после лекции. Дверь открывает Катя. Она смотрит на меня очень напряженно. Я ее спрашиваю:
– Что случилось?
– Дусик, – отвечает она мне очень осторожным голосом, – сегодня был какой-то звонок, вроде из милиции.
– И что сказали? – спросил я, а внутри уже пополз знакомый холодок.
– Тебя спрашивал мрачным голосом какой-то мужик.
– Ну, и что хотел?
– Спрашивал, где ты находишься? Где работаешь? Также сказал, что ему нужно с тобой поговорить.
– И что ты ему сказала?
– Ну, что, что? Что тебя нет, что ты в данный момент читаешь лекцию по фондовому рынку, вот и все. Он обещали перезвонить, но, если хочешь, то сам можешь набрать его номер. Вот телефон и фамилия – Понтюхин Сергей Иванович.
– Хорошо, Катюш, завтра я решу что делать, а сейчас я хочу поесть и лечь спать, что-то я устал сегодня.
Ночью я проснулся, сердце колотится:
«А ментам что от меня нужно? Наверное, они хотят задать вопросы про Мельникову, а также про продюсеров. Наверняка, у них есть сведения, что я что-то знаю. Наверное, Степан им про меня рассказал, он же был только ранен. Завтра ментам сам позвоню» – решил я наконец, и, успокоившись, тут же заснул.
На следующий день, часов в одиннадцать, я звоню по телефону, который дала мне Катя:
– Мне Понтюхина.
– Понтюхин слушает.
– Моя фамилия Шацкий. Вы вчера мне звонили домой. Я хочу узнать, по какому вопросу?
– Нам с вами, Владимир Васильевич, надо побеседовать, – говорит Понтюхин очень мягко. – Когда вам удобно? Сегодня? Завтра? Или вас повесткой вызвать, а то вы теперь все очень занятые…
– А в чем, собственно говоря, дело?
Понтюхин продолжает разговор очень вежливо:
– Когда подойдете?
Я отвечаю растеряно:
– Не знаю… – Ну, давайте завтра, часа в два. А куда ехать?
– Значит завтра. Двадцать восьмого мая, в два часа дня. Записывайте адрес. Улица Бауманская дом девять, дробь двадцать три, зайдете в отдел пропусков с паспортом. Записали?
– Записал.
– Ну, и хорошо, ждем.
Опять мне стало как-то не по себе, опять снизу живота пополз холодок, опять пошли мрачные мысли:
«То тебе бандиты, то тебе менты… Где вы были раньше, пару месяцев назад? Что-то я не помню, чтобы вы мне в то время звонили, а вы так мне были нужны, так нужны… А теперь вы мне не нужны! Вы всегда появляетесь тогда, когда это уже никому не нужно. Здорово, конечно, что вы этих порешили. Ну, а теперь что? Начнут расспрашивать, кто, да что… Надо выработать с ними правильное поведение. Не говорить им ничего лишнего, да и вообще ничего им не говорить. Не знаю, мол, ничего. Если от волка ушел, то надо бы и от медведя уйти».
На следующий день я поехал на Бауманскую. Приезжаю. Выхожу из метро, сажусь на трамвай, проезжаю три остановки и выхожу около огромного зеленого здания, угол улицы Бауманской и угол улицы Радио. Подхожу к входу, читаю: «Московская городская прокуратура». В бюро пропусков отдаю паспорт, мне говорят «Подождите». Хорошо, сижу, жду. Мимо меня проходят какие-то люди, тоже суют свои паспорта в окошечко, но им выписывают пропуска через десять секунд и они идут на вход, а я сижу. Проходит минут десять, а мне ничего не выписывают, я начинаю нервничать. Минут через двадцать из окошечка раздается голос:
– Шацкий, подойдите.
Подхожу, мне дают какую-то розовую бумажку и говорят:
– Вход с другой стороны.
Я спрашиваю:
– С какой еще с другой?
Мне объясняют:
– Пройдете вдоль забора, и с другой стороны здания увидите вход, понятно?
Хотя мне ничего не понятно, я киваю, мол, все ясно:
– А паспорт?
– А паспорт получите позже.
Вот такие дела. Я пошел. Забор длиннющий-придлиннющий, здание занимает целый квартал. Подхожу с другой стороны. Ворота. Рядом железная дверь и звонок. Звоню. Выходит охрана – два военных с автоматами на плечах. Протягиваю им розовую бумажку, они пропускают меня в небольшой коридорчик со стоящей в углу деревянной лавкой и говорят: «Садитесь, сейчас за вами придут». Лязгает замок железной двери, и я оказался как бы в камере. Очень неприятное ощущение. Еще ничего не спросили, а ты уже в камере, мол, все про тебя ясно, ты подозреваемый. Класс!
Сижу минут двадцать. Наконец, входит мужчина лет тридцати пяти:
– Шацкий?
– Да.
– Пойдемте.
Опять лязгает замок и мы в коридоре. Проходим метров двадцать. Лифт, девятый этаж, выходим в узкий коридор, и через несколько секунд провожатый приглашает меня зайти в кабинет. Он тоже очень узкий, с огромным письменным столом. Он завален большим количеством каких-то бумаг.
– Садитесь, – предлагает провожатый.
Сажусь на неудобный стул перед огромным столом. Провожатый уходит. Я остаюсь один. Минут через пятнадцать в кабинет входит пожилой, усталый человек с кипой бумаг. Он садится за стол, начинает что-то быстро писать, потом поворачивается ко мне и спрашивает:
– Шацкий?
Я отвечаю раздраженно:
– Да, Шацкий.
– Владимир Васильевич?
– Он самый.
– Хорошо, рассказывайте… Где вы в последнее время работаете? Чем вообще занимаетесь? Нам давно хотелось с вами побеседовать.
– А с кем я имею честь разговаривать?
– Да, забыл представиться. Полковник Понтюхин Сергей Иванович, оперуполномоченный по особо важным делам.
– Слушаю вас, Сергей Иванович, – сказал я очень вежливо.
– Где работаете?
– Да уже нигде не работаю, я пенсионер.
Оперуполномоченный вскидывает на меня глаза:
– Хорошо выглядите. Как здоровье, Владимир Васильевич?
А сам что-то быстро пишет.
– Здоровье, слава Богу, нормальное.
– Где-нибудь подрабатываете?
– Да, подрабатываю. Читаю лекции по фондовому рынку России.
– Ну, и как?
– Что как?
– Фондовый рынок.
– Впереди грядет финансовый кризис, поэтому акции российских предприятий покупать не рекомендую.
– А вот я слышал, что для покупки ценных бумаг сейчас хорошее время.
– Это от кого вы слышали?
– Да сейчас об этом везде говорят. По радио, по телевидению. Заманивают во всякие там пифы. Да, кстати, а что это такое?
– Это паевые инвестиционные фонды. Покупаете пай какой-нибудь компании и управляющий этими паями все за вас сделает, – я выдерживаю паузу. – Но это не значит, что вы обязательно заработаете денег.
Сергей Иванович, удивленно:
– А почему?
– Да потому, что фондовый рынок не всегда растет, а в данный исторический момент он может упасть, то есть, цены на акции будут значительно ниже.
– Хорошо, что вы мне это подсказали, а то жена мне говорит, мол, пойди, сними деньги со счета в Сбербанке, там очень маленький процент дают, и купи лучше пифы. Они вон как растут, особенно паи компании Маривелл. За два года они выросли на двести четыре процента…
– Сергей Иванович, – перебиваю я оперуполномоченного. – Давайте ближе к делу. Зачем вы меня вызвали?
Он говорит, как бы ни обращаясь ни к кому:
– Вы ведь теперь все заняты, вы ведь теперь все у нас предприниматели… Образовалась длинная пауза. Потом Понтюхин спросил:
– Вы знали Надежду Ивановну Мельникову?
– Знал.
– Ну, и что вы можете о ней сказать?
– Женщина лет пятидесяти. В молодости, наверное, была привлекательной. Она училась больше года назад на наших курсах.
– В какой компании?
– Я с ней познакомился на курсах в Сити-центре. Они проводились по выходным дням. Потом я ей дал несколько индивидуальных занятий…
В этом месте Сергей Иванович протягивает мне ряд фотографий:
– Взгляните, здесь ее нет?
Я внимательно просматриваю снимки. На третьем ее лицо.
– Вот, – говорю я, – ее фотография.
Опер по особо важным делам что-то фиксирует в толстой тетради:
– Хорошо, а что еще вы намерены нам рассказать?
– Спрашивайте.
– Вы не бывали у нее дома? Не было ли у вас с ней более тесных отношений?
Я про себя подумал: «Начинается. Ну, точно как у бандитов».
– Вы о чем?
Он как-то нехорошо усмехнулся:
– Я просто спрашиваю, не бывали ли вы у нее дома, не имели ли вы с ней близких отношений?
Я внутренне содрогнулся и железным голосом произнес:
– Сергей Иванович, я с Мельниковой проводил индивидуальные занятия в помещении компании Феко.
– Хорошо, хорошо. Значит, дома вы у нее не были?
– Дома у нее не был, – ответил я, а у самого в голове завертелась мысль:
«Опять ты, Шацкий, начинаешь врать, опять, как с бандитами – унесет тебя твой язык куда-нибудь очень далеко. У ментов возможностей все выяснить наверняка больше, чем у продюсеров. И опять по ночам спать не будешь».
Понтюхин сказал:
– Значит, пишем, что не были.
Я резко перехватываю инициативу:
– Я с ней несколько раз встречался.
Оперуполномоченный:
– С этого места, пожалуйста, поподробнее.
– Один раз мы с ней были в кафе на Кропоткинской, один раз – в какой-то квартире на Беговой.
– Дом на ножках?
– Да, дом на ножках. Мельникова пыталась торговать на бирже, и я ей показывал, как эта торговля ведется.
Полковник сказал:
– Ну, вот. Видите, вы были у нее дома…
– Откуда мне знать, что это ее дом? Может, это была съемная квартира.
– Хорошо, хорошо. Владимир Васильевич, а что было дальше?
– Интересный вопрос вы задаете. Что значит, что было дальше? Дальше ничего не было.
Про себя я подумал: «Каков вопрос, таков ответ». Потихоньку я стал раздражаться.
– Хорошо, Владимир Васильевич. А вот эти люди к вам не обращались?
И с этими словами Понтюхин показывает мне целую серию фотографий. А на них Игла в профиль и в анфас, вид сзади, вид сверху, вид с какой-то блядью, фотка на фоне загородного дома, фотка с козочкой, фотка с розочкой… Затем пошли фотографии Юриста, затем Офицера, затем Степана, потом фотографии еще каких-то людей, а в конце этой фотографической галереи оперуполномоченный выложил на стол довольно большой снимок, на котором «продюсеры» были сняты все вместе на каком-то озерном пикнике, видимо со своими семьями.
Понтюхин спросил:
– Узнаете кого-нибудь?
– Узнаю!
И я показываю на фотографии Иглы, а также на фотографии Юриста, Офицера и Степана.
– А другие вам не знакомы?
– Нет, другие не знакомы?
– Ну, хорошо. Владимир Васильевич, а при каких обстоятельствах вы с ними познакомились?
– Ни при каких обстоятельствах я с ними не знакомился. Месяца два тому назад, представившись сотрудниками милиции, они мне учинили допрос про Мельникову.
– И что же они хотели узнать?
– А шут их знает. Задавали такие же вопросы, как и вы. Где я с ней познакомился, как училась, открыла ли счет? Вот в таком вот ключе…
– И где же она открыла счет?
Я про себя подумал: «Ну вот, пошло-поехало. Что отвечать? Правду? Или обойдется? Потяну время, а там ответ сам собой придет» – решил я.
– Я ей советовал открывать счета в разных фирмах. Это правильно с точки зрения торговой стратегии. Торгуешь через одну фирму, а наблюдать за рынком можно через другие фирмы. Замкнет одну контору, ну, какой-нибудь сбой программы или серверы не выдержали массовый сброс акций, а вторая функционирует. И ты видишь, что происходит на рынке. А еще лучше три фирмы. Это вообще класс. Замкнет один глаз, а у тебя еще два осталось, не ослеплен. Если же, не дай Бог, замкнет вторую, то ты все равно отслеживаешь ситуацию. Это один из базовых принципов биржевой торговли. Вот так.
– Ну, а все же, в какой фирме она открыла счет?
– Я не знаю, – твердо сказал я. – Может в Коммерце, может в Авроре, может в Бета-банке, а может вообще нигде, это ее тайна.
– Хорошо. А давно вы видели Мельникову?
– С прошлого лета. Она куда-то поехала отдыхать.
– А не знаете куда?
– Нет, не знаю. Но с тех пор я ее не видел.
– А скажите, Владимирович Васильевич, Мельникова уезжая, вам ничего не поручала?
– Что значит поручала? Я что, ее слуга или нарочный?
Оперуполномоченный полушутя-полусерьезно говорит:
– Ну, цветы там полить, или собаку выгулять…
И в этом месте он посмотрел на меня так, как, наверное, матрос Железняк смотрел на мировую контру. Я ему отвечаю довольно твердо:
– Ничего не поручала.
Он ответил эхом:
– Значит, ничего не поручала. Хорошо, так и запишем.
– А из ее окружения вы никого не знали?
– Сергей Иванович, я из ее окружения никого не знал.
– Значит, у вас с Мельниковой были чисто деловые отношения?
– Да, у меня с Мельниковой были чисто деловые отношения и я вам уже об этом говорил.
– Может быть, она вас на своей машине куда-нибудь подвозила?
– Да, как-то раз подвозила.
Опер сразу всколыхнулся:
– А не помните, в каком месте Москвы это было?
– По-моему, где-то в районе Бауманской улицы.
– А не помните, при каких обстоятельствах?
– Да, помню. Я ей давал книгу Александра Элдера. Это учебник по фондовому рынку и она мне ее возвращала. А сама она там была, кажется, в парикмахерской, а потом она меня подвезла до метро.
– До какого метро?
– До метро Курская.
– Хорошо. А еще что-нибудь полезное для следствия вы не можете вспомнить? – сказал Понтюхин с нажимом.
Я сделал глубокий вздох и через паузу ответил:
– Сергей Иванович, таких учеников, как Мельникова, у меня не меньше десятка. И Надежда Петровна среди них ничем особенным не выделялась.
Опер посмотрел куда-то через меня и тихо произнес:
– Значит, вы богатый человек.
Во время допроса он все время писал шариковой ручкой в толстой тетради. Наконец, он сделал паузу, взял тетрадь, и вышел из кабинета, не сказав ни слова. Минут через пятнадцать он вернулся с небольшой папкой, из которой достал несколько листов бумаги:
– Это протокол вашего допроса. Сейчас я вам его зачитаю, и если все так, то вы его подпишите.
И он начал мне читать вслух то, чего я ему наговорил. Когда он закончил, я попросил его дать мне протокол для ознакомления. Я внимательно прочитал текст, по ходу сделав несколько замечаний. Сергей Иванович их учел, и я подписал протокол в нескольких местах. В заключение он дал мне подписать еще одну бумагу, где было написано, что при даче ложных показаний меня могут привлечь к судебной ответственности. Затем Сергей Иванович протянул мне мой паспорт, сказав, что больше он меня задерживать не будет. И дальше очень ласково добавил:
– Но, если вы меня обманули, то мы встретимся еще один раз.
В этом месте я ему сказал:
– А зачем мне вас обманывать?
– Ну, вот тогда я вас и спрошу, зачем.
Я вышел на улицу. На улице был великолепный солнечный день. После посещения прокуратуры я пошел в Измайловский лес. Гуляя по его тропинкам, я прокручивал в голове все детали моего допроса и готовился к новому приглашению в прокуратуру.
«Ну, многое не рассказал, многое утаил… А какого хрена я должен Понтюхину все выкладывать? Он что, мне отец родной? Вот, когда на меня бандиты наехали и я жил в страхе за свою жизнь и за жизнь своих близких… Вот, если бы опера появились именно тогда, то я бы ничего не скрывал, я бы все выдал, что знал. А теперь – на хрен они мне сдались? С чего мне им все рассказывать? Это моя тайна. На Надькином счете лежит колоссальная сумма денег, и я знаю пароли к этому счету. И я участвовал в создании этой суммы, я прошел через ужасные передряги и едва не погиб… А теперь приходят менты… Владимир Васильевич, расскажите нам все, и этим вы поможете следствию. Замечательно, значит, взять и все им рассказать»…
Прошло время – может, неделя, а может и другая. Опять меня стало выворачивать изнутри, особенно по ночам. Ну, не могу спать, хоть убей. То в каких-то кошмарах снится Надька, то в виде ангелов появляются бандиты. Игла, с крыльями за спиной, мне говорит: «Отдай деньги убиенной тобою Надежды». То моя мать, давно умершая, советует мне слабым голосом: «Сынок, отдай им деньги, отдай». Я просыпаюсь весь в поту, слова матери застряли в голове, как заноза. Какие деньги? Кому надо их отдать? Непонятно. Но что мать с того света о чем-то предупреждает – это понятно.
А мысли бегут… Как там, у Газманова: «Мои мысли, мои скакуны». Мои мысли хуже – они как тараканы. Необузданные тараканы, которые роятся в голове:
«Надьки, видимо, уже нет в живых. Бандитов тоже. А кто уцелел – сели крепко, лет на пятнадцать-двадцать. Менты знают много, но у них нет на меня состава преступления. Я никого не убивал и никого не грабил. Я честно исполнял Надькины поручения. Представим себе, что опера опять кидают мне предьяву. Фи, Владимир Васильевич, какое мерзкое слово вы употребили – предьява. Что за сленг? А с кем поведешься, у того и наберешься. У нас страна такая – блатная, воровская. Спасибо большевикам и Иосифу Сталину – бандиту и стукачу царской охранки. Вы, Владимир Васильевич, от нас утаили, что являетесь доверенным лицом гражданки Мельниковой. И что, разве я должен упасть им в ноги со словами не казните, я все вам поведаю? Так, что ли? Но ты дал им подписку, что ты не лгал… Но я им действительно не лгал, я им просто не сообщил, что являлся управляющим, вот и все. Это, кстати, наши личные с Надькой отношения, и по российской конституции никто не имеет право вмешиваться в эти отношения, тем более, они не нарушают закон. Нет состава преступления. А если его нет, то, значит, пошли все на хер»!
