Kitabı oku: «Новая фантастика 2024. Антология № 8», sayfa 2
– А как же твои убеждения?
Лицо юноши стало непроницаемым.
– Если аналогов лекарства нет, то разрешается.
Марпе спрятал улыбку под бородой и продолжил:
– Для местных ценность представляет также «фабрициева бурса» – лимфоэпителиальный орган, расположенный в задней части клоаки. Бурса помогает организму адаптироваться к изменчивым инфекциям Ядовитого континента. Обычно ее «выжимают», но… – он коротко усмехнулся, – можно жевать и так.
Смысл его слов не сразу дошел до Фейсала. Некоторое время он равнодушно перемалывал во рту мясную пластинку, потом застыл с открытой челюстью и со следующим выдохом выплюнул содержимое рта.
– Фу… Ну почему все, что касается выживания на этой планете, такое мерзкое? Чего ты смеешься?! – взъелся он.
– Вспоминаю себя в молодости. Едва ли я был старше, когда я впервые попал сюда в составе исследовательской группы. Мы шли в авангарде освоения Ядовитого континента.
– Ты ученый?
– Орнитолог, – уточнил Марпе, продолжая щеткой чистить брюхо Хавира. – Еще есть диплом бактериолога, поэтому такого салагу и включили в состав экспедиции. Трое ученых и семь егерей. Нам поставили задачу изучить поведение нэтсов и украсть несколько яиц. В то время полагали, что они смогут размножаться в неволе. Нас хорошо обучили и снарядили, но первая же попытка похищения обернулась катастрофой. Каким-то образом нэтс почувствовал опасность и вернулся в гнездо раньше обычного. Четверо погибли в тот день. Остальные спаслись, забившись в расщелину в скале.
– Нэтсы очень сильны, – сказал Фейсал. – Людям с ними не справиться.
– У следующего гнезда мы действовали наверняка. – Марпе залил масло из флакона в неприметное отверстие между задних лап – конструктор «Панголина» обладал своеобразным чувством юмора. – Устроили нэтсу засаду у выхода из пещеры и бронебойными пулями расчленили его. Яйцо в пещере находилось на поздней стадии развития, и к нашему появлению уже покрылось сетью трещин. Вскоре вылупился птенец, и с помощью транквилизаторов мы кое-как скрутили его. Перед этим он успел пробить клювом грудную клетку Йоханссона – старик возглавлял экспедицию… – Он замолчал и двумя пальцами пригладил бороду по бокам рта. – Надо же, только сейчас осознал, что он был моложе, чем я сейчас. Теперь для тебя старик уже я…
Фейсал ни подтвердил, ни опроверг его слова. Марпе в глубокой задумчивости закончил чистку робота-сборщика. Когда Хавир вновь крепко встал на лапы и посеменил к выходу из пещеры, Марпе сам нарушил тишину:
– Пока все возились с Йоханссоном, я заглянул внутрь пустого яйца, чтобы изучить… Сначала ничего не понял, знаешь, когда мозг не воспринимает экстраординарную информацию, следующая мысль еще безумнее – неужели меня разыграли. Когда подошли другие, мне пришлось поверить… – Что ты увидел?
Шепот Фейсала напомнил Марпе тихие обсуждения членов экспедиции за его спиной.
– Рисунки, – ответил он, – на внутренней стороне скорлупы. Похожие на гравюры, что мы с тобой нашли в пещере. Птица на фоне Висячей рощи, яйцо в гнезде и нечто, похожее на космический корабль. Другие пребывали не в меньшем шоке, но не осознали или не захотели принять, что наша миссия изменилась.
– Почему? – нахмурился Фейсал.
– Как почему? Только разумное существо способно на осмысленное творчество!
– Ты заявляешь, что нэтсы разумны?
– Может я и стар, но не сошел с ума, – понимающе улыбнулся Марпе. – Хотя в тот момент мне так казалось. Представь себе: я вижу доказательства разумности, а позади, на полу пещеры, бьется в путах оставившее их существо. Мое предложение освободить птенца не нашло поддержки. А единственный, кто мог встать на мою сторону, лежал с дырой в груди. Ночью я предпринял еще одну попытку, но заработал лишь это. – Марпе оттянул воротник формы «Клэвис» и продемонстрировал затянувшийся шрам, похожий на кратер с бугристыми краями. – Они улетели с нэтсом и остатками яйца, а меня оставили умирать с пробитым скафандром.
Повисшую тишину нарушил продолжительный треск, словно кто-то разрывал невероятно длинный кусок пергамента.
– Гроза, – пояснил Марпе.
– Как ты выжил?
– Вернулся к убитому нэтсу. В те годы уже велись исследования, что в их фабрициевой бурсе содержится вещество, помогающее адаптироваться к патогену Ядовитого континента. Я вырезал мешочек и съел его. Молодой организм приспособился… временно, как оказалось позже. Для жизни здесь необходимо постоянно принимать лекарство.
Фейсал уставился на пластину у себя в руке и, поморщившись, откусил небольшой кусочек.
– С тех пор ты живешь здесь?
– Нет. Через некоторое время с другим кораблем я вернулся на Землю и попытался убедить «Клэвис» прекратить начавшуюся охоту на нэтсов.
– Не получилось, да? – горько усмехнулся Фейсал.
– Люди не откажутся от источника молодости, – покачал головой Марпе. – На меня даже покушались.
– И поэтому ты вернулся?
– Шавки корпорации меня не пугали, нет. Мне пришлось вернуться, чтобы убедиться… Понимаешь, меня мучили сомнения: вдруг те рисунки на скорлупе – результат пересечения случайных царапин. Может в них нет смысла, а мозг додумал остальное… Я опустошил счета, накупил с запасом снаряжения и сорок лет искал доказательства. А нашел их в итоге ты…
– Те рисунки в пещере?.. – догадался Фейсал.
– Уровень исполнения на порядок выше, – заявил Марпе, – и теперь нет сомнений, что нэтсы разумны.
– Рисунки мог оставить человек. Какой-нибудь бродяга… вроде тебя.
– Только не здесь – так близко к Харей-Парахим люди обычно не заглядывают.
– Ты-то здесь.
– Я следую за нэтсами, – объяснил Марпе. – А они, спасаясь от егерей, год за годом переселяются все ближе к источнику токсина.
– Сорок лет потратить на такое…
– Еще я делаю все, чтобы уберечь нэтсов от егерей. И до недавних пор справлялся неплохо. Поинтересуйся у Дахла.
– Что же изменилось?
– Появились механические егеря… Похожие на твоего телохранителя. – Марпе кивнул на застывшего с опущенной головой Садиба. – Против них моя винтовка почти бесполезна, к тому же патроны к ней доставать все сложнее. Моложе я не становлюсь, и теперь больше наблюдаю и помогаю птенцам появляться на свет, если они остаются без родителя.
– Если ты следуешь за нэтсами, то и егеря тоже. – Фейсал избегал взгляда Марпе. – И один из них мог высечь эти рисунки.
– Люди-егеря теперь редко участвуют в охоте, а киборги… вряд ли они запрограммированы на творчество. И почему ты так упорно отрицаешь возможность разума, если в первый раз столкнулся с нэтсом?!
– Не в первый, – пробормотал Фейсал. – И та особь, что я исследовал, разумом не обладала. Я уверен.
– Исследовал? Ты ученый?
– Нет. Инженер-конструктор… Мне не дает покоя один вопрос, Марпе… Скажи, откуда птенец, сидящий в своем яйце, знает, как выглядят корабль, деревья или хоть что-либо? Может тебе все-таки показалось тогда?
Снаружи донесся еще один продолжительный раскат.
– За много лет наблюдения я ни разу ни засвидетельствовал, чтобы нэтсы сбивались в пары, – пробормотал Марпе, словно не расслышав вопрос Фейсала. – А яиц видел немало. Лишь много сезонов спустя я сделал вывод, что они существа бесполые и откладывают яйца самостоятельно.
– Ученые давно это выяснили, – осторожно заметил Фейсал.
– Занятно… В общем доступе этих сведений нет до сих пор. А у ваших ученых нет исследований, может из числа недоказанных или отвергнутых… о перенесении разума у нэтсов?
– Перенесение разума?.. Это что-то из области сихра4!
– На самом деле это только теория, – признался Марпе. Я помог вылупиться нескольким десяткам птенцов и ни в ком из них не обнаружил признаков разума. Скорлупа также оказалась чиста.
– И ты все еще упорствуешь?!
– У нэтсов процесс инкубации можно условно разделить на две фазы. Первая аналогична земным птицам: формирование яйца, внутри которого развивается эмбрион. Птенцы нэтса – зреловылупляющиеся. Полностью формируются они уже к середине инкубационного периода. А после еще несколько сезонов проводят в яйце. Это и есть вторая фаза. Но зачем она нужна?
Фейсал пожал плечами.
– Моя теория заключается в том, – продолжил Марпе, что в этот период взрослый нэтс передает – понятия не имею, как именно это происходит, даже не спрашивай – разум птенцам, а сам деградирует до животного состояния. Последней сознательной мыслью нэтсы раздирают кокон яйца, выпуская обновленного себя в мир. Птенцы сразу убивают родителя и первое время питаются его внутренностями.
– Непохоже на разумное поведение.
– Когда процесс высиживания прерывается смертью нэтса, разум не успевает перенестись в птенца. – Марпе говорил все громче, игнорируя саднившее пересохшее горло. – И тысячелетний разум гаснет. Птенец вырастает, но это лишь животное, живущее на инстинктах.
– Ты думаешь, – медленно произнес Фейсал, – что есть разумные нэтсы и… э-э, дикие?
– Разделение началось после появления на Ядовитом континенте людей и убийства первых нэтсов. Их несформировавшиеся птенцы стали отдельным видом. И с разумными особями, чья популяция год от года сокращается, они никак не взаимодействуют.
– Откуда ты знаешь, что тех становится меньше?
– Это логично, – пожевал губами Марпе. – Один нэтс – одно яйцо – один разум. У них не было естественных врагов на Ядовитом континенте…
– Пока не появились люди, – закончил Фейсал.
– Охота на нэтсов не просто противоречит принципам гуманизма. Истребляя разумных особей, мы уничтожаем разум на планете… и даже не замечаем это.
Слова Марпе повисли в отравленном воздухе, и, отскакивая от каменистых стенок, устремились вглубь пещеры, к нэтсу с яйцом. Зеленый свет тритиевой лампы равномерно освещал задумчивое лицо Фейсала. Периодически он нахмуривал брови, и в эти моменты переставал походить на мертвеца.
Когда у выхода из пещеры посветлело, Марпе поднялся на ноги.
– Нам пора.
Фейсал медленно, словно в трансе, подошел к Садибу и запустил пальцы под шлем в области затылка. Без единого звука голова киборга выпрямилась.
– Повторная попытка установить связь, – проскрипел он. – Передаю координаты.
– Нет! – закричал Фейсал. – Стоп! Прекрати!
– Отмена-а-а… – протянул Садиб, словно два противоположных процесса перегрузили его. – Выполнено.
– Тупая жестянка! – Юноша отвесил киборгу подзатыльник, словно строгий отец нашкодившему ребенку. – Зачем я тебя только создал!?
– Он успел отправить сигнал? – с опаской спросил Марпе.
– Думаю, нет. У него со вчера сломан передатчик.
Ответ Фейсала прозвучал уверенно, но Марпе не забывал, что юношеская самоуверенность сгубила больше людей, чем человеческая глупость. Куда больше его заинтересовала другая, брошенная на эмоциях фраза юноши. Когда они вышли наружу и оказались под горчичным небом, он спросил, глядя на спины Садиба и Фейсала:
– Это ведь ты их создал?
Юноша обернулся, явно раздосадованный.
– Как ты догадался?
– Ты сам сказал, что создал Садиба. А он слишком уж похож на механических егерей.
Киборг встал в боевую стойку, из левой руки выскользнуло обоюдоострое лезвие.
– Я не знал, что они разумные! – неожиданно закричал Фейсал. – И ты меня не убедил! Там особь, на которой я испытывал егерей, не была разумной. Не могла быть…
Яростные слова юноши, едва сдерживающего слезы, не обманули Марпе.
– Я тебя ни в чем не виню, – мягко произнес он.
– Зато я виню. Думаешь, я не понимаю, что на моей совести потенциальный геноцид? Да убери ты свой сайф! – Фейсал крикнул на Садиба, и тот втянул клинок обратно в руку. Клянусь тебе, Марпе, что когда вернусь на Землю, то подниму этот вопрос и не успокоюсь, пока не выясню правду.
– О большем не смею и просить, – улыбнулся Марпе.
– Ты можешь отправиться со мной. С твоими знаниями…
– Мое место здесь. Я больше никогда не покину Ядовитый континент.
Если Фейсала и смутила категоричность ответа, то он не подал вида. Вместо этого он скользнул взором вверх по серым скалам и указал пальцем на темное пятно, расплывшееся по небу.
– А это что?
– Висячая роща, – не оборачиваясь, ответил Марпе.
– Здесь и деревья летают?
– Можешь сам убедиться.
Фейсал взял бинокль и долго время всматривался в небо. – Поверить не могу… А почему они вверх ногами… то есть вверх корнями?
– А теперь опусти взгляд, – попросил Марпе. – Видишь еще деревья, в тени? Они уже ориентированы нормально, кронами к небу.
– Они выглядят иначе, – сказал Фейсал. – Более зелеными… живыми.
– Так и есть. Висячие рощи – это целая экосистема, почти организм. Хищник. Все живое, что забредает в Рощу остается перегнивать под корнями.
– Но почему деревья парят?
– Они живут в тени, которую сами создают, – объяснил Марпе. – Обрати внимание, какие у них раздутые, словно бочки, стволы. Там годами скапливается водород. Когда дерево умирает, корни становятся хрупкими, и ствол, наполненный водородом – самым легким газом, – устремляется в небо. В полете он разворачивается плоской кроной вниз.
– Целый лес мертвых деревьев создает тень.
– Где растут молодые деревья, – подтвердил Марпе. И этот цикл непрерывен. Сероводород и аммиак, которыми ты дышишь, во многом их заслуга.
Поглощенные созерцанием хищных лесов, они слишком поздно услышали приближение самолета. Лишь когда тот пошел на снижение, и тонкий свист перешел в гул, их обоих – Марпе в этом не сомневался – пронзило понимание, что Садиб все-таки успел передать координаты.
И теперь нэтс в опасности.
Исполинская крылатая тень скользила по красной почве в их направлении. Вскоре самолет, сверкая серебристым корпусом, завис над скалистым выступом с пещерой. Когда тень, которую он отбрасывал, начала уменьшаться, Марпе толкнул Фейсала обратно к пещере.
Из самолета вылетела пара сверкающих снарядов и впилась в землю у входа. Красная пыль взметнулась вверх и тонкой шалью покрыла механические тела егерей, перегородивших им путь. Тем временем самолет, с которого десантировались егеря, завершил посадку. По трапу в сопровождении еще одного егеря спускались двое мужчин в прозрачных масках.
Один из них – пожилой толстяк в белой кандуре – ускорился, когда заприметил их. Он ловко сошел на красную землю и посеменил к ним. При этом его густые седые усы, торчащие из маски, колыхались синхронно с полами гутры в красную клетку.
– Фейсал! Как же я рад!
Широко улыбаясь, мужчина прижал Фейсала к своему объемному животу.
– Хватит, Амин, – попытался вырваться тот. – Ты сломаешь мне позвоночник.
Амин отпустил юношу и повернулся к Марпе, но тот смотрел на другого мужчину, чей безволосый подбородок пересекал глубокий шрам. Двухметровую широкоплечую фигуру венчала квадратная голова – такая форма подчеркивала искривленную носовую перегородку. Ухмылка исказила грубые черты лица, и стало ясно, что обстоятельства травмы носа не забыты.
– Так-так, Марпе, – пробасил он глухим из-за маски голосом. – Вот ты и попался.
– В чем ты, Дахл, его обвиняешь? – встрепенулся Фейсал. – Марпе спас мне жизнь!
– Это не отменяет его многочисленных преступлений против «Клэвис». Арестовать бродягу!
Один из егерей, стоявших у пещеры, в два прыжка приблизился к Марпе и вдавил его бородой в красную почву.
– Садиб! – крикнул Фейсал.
Его телохранитель, совершив похожие прыжки, атаковал егеря с обнаженным клинком. Через несколько секунд металлические руки, державшие Марпе, ослабли. Он поднялся на ноги и обернулся к егерю, отступавшего с культями, из которых сочилось темное масло.
– Фейсал! – заорал Дахл так яростно, что его бордовый берет сполз с головы. – Ты препятствуешь правосудию «Клэвис». Я могу…
– Ну, попробуй, тупица, – рассмеялся Фейсал.
Повинуясь невербальной команде или действуя по собственной инициативе, егеря бросились на Садиба. Киборг с легкостью уклонялся от их атак и наносил ответные удары, оставляющие вмятины и порезы на корпусах. Фейсал с улыбкой созерцал бой своих творений: более совершенный экземпляр против двух серийных. Когда победа Садиба казалась неизбежной, егеря бросились на него с противоположных сторон и одновременно выпустили из своих горбов по три гарпуна с тросами. Наконечники пронзили металлическое тело киборга.
Садиб с легкостью перерезал два гарпуна, что воткнулись в туловище, и замахнулся, дабы отсечь торчащий из бедра. Однако в следующий миг егеря обездвижили его, натянув оставшиеся тросы, намертво застрявшие в ноге и руке с лезвием.
– Амин! – закричал Фейсал. – Чего стоишь? Помоги ему!
Пожилой мужчина достал из складок кандуры пистолет, но тут же замер в испуге, наткнувшись на угрожающий взгляд Дахла.
– Даже не смей, – предупредил капитан.
Амин как-то обмяк и опустил оружие, а Фейсал зарычал от бессилия. Тем временем бой еще не закончился: егеря медленно приближались к Садибу, держа тросы натянутыми и не давая ему освободить руку со смертоносным лезвием. Телохранитель Фейсала дергался, словно попавшая в сеть рыба. Когда егеря подобрались к нему вплотную, один из них нырнул за спину киборгу и сковал его руки. А другой сел сверху и начал кулаком методично пробивать пластины, защищавшие внутренности головы.
Фейсал бросился на помощь, но Дахл прикладом винтовки сбил его с ног и нацелил дуло на Марпе. Лежа на красной земле, юноша беспомощно наблюдал, как убивают его создание. Еще несколько глухих ударов, и кулак егеря провалился внутрь головы Садиба.
– Вот и все, – удовлетворенно произнес Дахл.
Слезы бежали по смуглому лицу Фейсала. Он поднялся на ноги и хотел броситься на Дахла, но замер в изумлении. Поднявшиеся на ноги егеря не могли видеть, как из пещеры, сверкая на солнце, вылетел нэтс. Золотистая птица пролетела точно между ними, прямыми, словно лезвие, крыльями разрезав металлические тела.
Удивленный возглас вырвался у Дахла. Он открыл огонь из винтовки, забыв про Марпе. И через секунду короткое лезвие скиннера вошло между его шейными позвонками. После падения тела Дахла еще не улеглась пыль, а Фейсал уже опустился на колени возле Садиба. Внутри головы киборга смешались куски металла, черного пластика и мозга. Юноша рассеянно трогал руками осколки, словно размышляя, с чего лучше начать собирать паззл.
Затем Фейсал спрятал лицо в ладонях и заплакал навзрыд. Амин положил руку ему на плечо и беспомощно посмотрел на Марпе. Над ними послышалось хлопанье крыльев, после чего высший хищник приземлился рядом с уничтоженными егерями.
– Спасибо, – громко произнес Марпе.
Нэтс покосился на него, но тут же отвернулся, явно не заинтересованный увиденным. Фейсал поднялся на ноги и подошел к птице.
– Ты понимаешь меня? – спросил он хриплым голосом.
Ответа не последовало, и юноша разочарованно побрел назад. Благодаря этому он первый увидел, что егерь, ранее оставшийся без рук, собрался выполнить то, ради чего его создали. Три гарпуна с тросами вырвались из горба и полетели в нэтса…
Наконечники не достигли цели. Они пронзили вставшего на пути Фейсала и сдернули его лицом в землю. Марпе поднял винтовку Дахла и разнес голову егеря, выстрелив между нащечников «шлема».
Непрерывно причитая на своем языке, Амин перевернул Фейсала и ладонью очистил юное лицо от пыли. На белой кандуре расплылись кровавые пятна, почти неотличимые от красной почвы Ядовитого континента.
– Фейсал, мальчик мой, зачем ты это сделал? Зачем?!
– А вдруг… – прошептал юноша.
– Что? Я не понимаю…
На лице Фейсала вдруг появилась улыбка, когда он разглядел нечто за его спиной. Краем глаза Марпе успел заметить, как нэтс склонил длинную золотую шею в глубоком поклоне.
– Все будет хорошо, – бормотал Амин, гладя Фейсала по голове. Он не обернулся и упустил доказательство разумности нэтса. – Я верну тебя домой.
– Нет, – неожиданно твердо, явно из последних сил, произнес Фейсал. – Я хочу… чтобы меня похоронили здесь. Хочу быть частью земли, куда принес проклятье. Амин, ты должен вернуться и рассказать… рассказать правду.
Это были его последние слова. Сердце Фейсала продолжало биться еще несколько минут, а потом и оно замолчало.
Амин едва сдерживал слезы, когда читал молитву над телом и когда они хоронили юношу у входа в пещеру. Позже Марпе рассказал ему свою историю, проинструктировал насчет действий на Земле и со спокойным сердцем наблюдал, как самолёт исчезает в горчичных облаках.
Неважно, сумеет Амин убедить людей в разумности нэтсов или нет. Теперь Марпе не сомневался в своей правоте, и эта уверенность придавала сил его немолодому телу. Закинув винтовку Дахла и полный рюкзак патронов за спину, он покинул пещеру и по красной равнине направился к спиральному холму, поднимающемуся из-за горизонта.
Александр Сордо
Теорема бродячего пса
Лето в этом году было паршивым. Не таким паршивым, как зима, но я проклял всё на свете, когда меня назначили в бессрочную командировку во Псков. Выдали квартиру на Октябрьском через дорогу от Детского парка, в пяти минутах пешком от научного центра. На первом этаже. Это для Нины. После аварии стало иначе никак.
Оклад, конечно, подняли. С секретностью стало уже не так строго. Ещё и билеты зачем-то выдавать начали каждую неделю: в кино, театры, на экскурсии. Только вот любоваться древними красотами Кремля мне не хотелось и даром. Да и кому бы захотелось, если б его перевели в чёртов Псков?
А задачку поставили такую, что правнукам останется чем заняться.
Когда по весне начали поступать сообщения об аномальной активности по всему Пскову, всё Бюро встало на уши. Таких масштабов сбои ноосферы не достигали ещё никогда. Шутка ли – целый областной центр превратился в сплошную аномалию.
В марте прошли кислотные дожди, разъедая краску на крышах автомобилей и оградах тротуаров. Тогда все удивились, но решили, что всему виной промышленные выбросы. Даже в Бюро не все верили, что дело пахнет аномалией.
В апреле все деревья в Ботаническом саду ожили и пошли по улицам. Перекрыли движение, затоптали несколько бедолаг, выбили стёкла домах, а в конце вывалились на набережную и утопились в реке Великой. Началась паника. Секретность полетела к чертям.
А дальше – больше. По всему городу людям стала мерещиться всякая дрянь. Кто-то видел собаку величиной с автобус, бежавшую по Троицкому мосту. Кого-то избил уличный фонарь. Нет, правда. Я знаю, что Псковская область – самый пьющий регион. Это было при свидетелях.
Всё чаще видели, как вдоль кремлёвской стены у слияния Псковы и Великой кто-то ходит по воде. Издалека не видно, в бинокль не разглядеть – картинка затуманивается. Разобрать удаётся лишь смутную фигуру в чёрном плаще.
В мае на археологических раскопках у старой котельной из земли вылезла огромная сколопендра метров двадцать в длину. Археологи кинулись врассыпную, порушили отвалы, затоптали артефакты, сшибли разметку раскопов. Сколопендра тихо ушуршала лапками через стену и – тоже утопилась в Великой… или спряталась?
А потом началось. Ноосфера корёжила пространство и давала нам прикурить как никогда. Сообщения об сверхъестественных происшествиях посыпались одно за другим.
В окно некоей квартиры каждый вечер заглядывает смеющийся голый человек. Он тычет в хозяев пальцем, скалит кривые зубы, гладит ладошкой дряблый живот. Квартира находится на шестом этаже.
В июне на стенах дома на улице Горького за одну ночь появляется психоделическая роспись в духе «Герники» Пикассо, только страшнее и кровожаднее. Роспись закрашивают, на следующее утро она возникает вновь. Только теперь на ней нарисованы люди с вёдрами и кисточками – и этих людей поедает огромный чёрный пёс. Лица людей искажены в ужасе.
В некоторых квартирах портятся продукты, едва их проносят через порог – жильцам приходится есть на улице.
Всё чаще машины, компьютеры, таксофоны и даже велосипеды внезапно оживают и нападают на людей: то изобьют, то покусают, то съедят.
А дрянь, что мерещится повсюду, ведёт себя непредсказуемо. Иногда наносит увечья, а иногда растворяется в сумерках, оставляя очевидцев с вопросом: оно ещё вернётся?
Жители покидают город в спешке. Кто-то остаётся и пытается жить на насиженном месте, стараясь игнорировать происходящее. Люди ходят, вжав головы в плечи.
То и дело наезжают репортёры и туристы-экстремалы, но после череды несчастных случаев иссякает и этот поток недосталкеров.
На детских площадках не видно детей. Льют дожди. Растёт преступность – любое убийство легко свалить на появившихся из ниоткуда призрачных тварей с глазами, горящими адским огнём. Стало больше самоубийц – пошла мода бросаться в Великую с моста в поисках ответов. Город напоминает дождливый и серый Чикаго из западных гангстерских фильмов, что крутят в кино по выходным.
Сюда-то меня и назначили. Не оперативника, а учёного, специалиста по ноосфере – одного из многих тайных исследователей паранормального, поженивших мистику и науку. Итак, от меня потребовали найти причину этого аномального всплеска. Обещали премию. Дали квартиру в центре, в двух шагах от Бюро и на первом этаже – чтобы легче было выкатывать коляску с женой-инвалидом.
* * *
Мы сидели с Серовым в кабинете и пялились в стену. Это мы так работаем обычно. На стене – фотографии, вырезки из газет, распечатки с показаниями приборов, стикеры и наши криво набросанные цветными карандашами схемы. Всё перевязано нитками, нихрена не разобрать. Да, как в кино про детективов. Только вместо крутых детин в шляпах и пальто – я и Лёша Серов. В посеревших рубашках, с криво повязанными галстуками и пожелтевшими от табака ногтями.
Кажется, только Серов чувствует себя здесь вполне хорошо. Серов на выходных гуляет по Кремлю и смотрит сквозь бойницы, как шагает по воде чёрная фигура. Серов пропускает вечерами пару кружечек в пивной. Серов знакомится с девушками, защищает их от призрачных собак и злобных велосипедов. Серов пьёт кофе с булками, редко ночует один и верит с неистребимым оптимизмом, что мы найдём у всей этой чертовщины и причину, и систему. И даже устраним.
– Слушай, к нам тут вчера новенькую перевели, – бросил он, закурив.
– Только этого не хватало. – Я демонстративно закатил глаза.
– …зовут Юлия. Специалист по фантомам. Молодая, красивая. Без кольца.
– И?
– Ты же к гидрологам без меня съездишь? Я тут с Юлией расчёты не закончил…
Я кисло поглядел на него. Он тихо посмеялся. Сидел и курил, стряхивал в переполненную пепельницу и пялился в стену. Стена не двигалась.
– Мне всё не даёт покоя эта тень на реке, – Серов поскрёб гладковыбритую щеку. – Фантом этот.
– Не фантом. Мы же пробовали в него стрелять. Пули насквозь не проходят, отскакивают. Просто ему на них по барабану.
– Да, но когда подплываешь – растворяется. Как фантом.
– И верно… М-мать его в душу, да что он такое?!
Серов раздавил окурок, отряхнул пальцы. Мне казалось, я слышу, как работает его мысль. Наконец, он повернулся. Смутная идея пробивалась сквозь задумчивый прищур.
– А если класс «Толстяк»?
– Мелковат, – фыркнул я.
«Толстяки» заводились обычно в тоннелях метро, заброшках и дремучих деревнях. Огромные твари, зомбирующие людей волнами пси-излучения. Таких подрывали специально обученные оперативники в специальных защитных шлемах. Как это недавно было с Ховринкой.
Только вот культистов и других идиотов с жертвоприношениями во Пскове пока не замечали.
– Погоди. А если он как айсберг? Может, под водой его туша? Этот свой чудо-отросток он высовывает, а когда кто-то приближается – ну, не знаю, распыляет его как-то, чтоб не оттяпали. Как хвост у ящерицы, только на молекулы…
– Твою ж медь! – Я вскочил.
Если в глубинах Великой действительно завёлся «Толстяк», то это может объяснить… да примерно всё. В том числе, почему аномальный эффект работает только в границах города, а в особенности – центра. А мы-то грешили на реку, у нас уже все гидрологи в мыле – где они только пробы ни брали!
Серов взъерошил волосы, обычно прилизанные до блеска. В глазах его воспылал лихорадочный огонь. Лёха сунулся к стационарному телефону на столе.
– Ты куда? – спросил я.
– Так ведь… наверх же. У нас тут такого сканера нет, чтоб его ультразвуком прощупать. Сейчас закажу, пришлют на неделе – мы его мигом нарисуем. Как одну из моих французских женщин.
– Каких нахе… А, ладно. И что дальше?
– Эвакуируем всех и оцепим Псков, чтоб никто не совался. Придётся, конечно, новую партию данных рассекретить, ну что поделать.
– Как же, – хмыкнул я. – Сразу же полезут, экстремалы чёртовы. Как в Чернобыль.
– Как в Чернобыль, говоришь? – Серов недобро усмехнулся. – Тогда боеголовкой и приложим. Кремль только жалко будет.
– Да знаешь, не особо.
– Быдло ты, Костя.
– Сам дурак.
На том и порешили.
* * *
Из-за суеты с заявкой на новый сканер мы с Серовым задержались дотемна. Но несмотря на это, домой я пришёл в приподнятом расположении духа – впервые за месяц. В гостиной горел ночник. Я разулся, скинул пальто, выглянул в окно на кухне. Фонарь во дворе светил тепло, рыжевато. Полосатый кот подбежал, потёрся об него боком, вытянулся метра на полтора и обвился змеёй. Я отвернулся.
Вошёл в гостиную – увидел Нину, читавшую книгу в кресле. Нина подняла глаза – осторожно, виновато. Я вздрогнул, едва не растеряв всё настроение.
Каждый раз.
Этот взгляд у неё появился после аварии. Даже нет – после того, как её выписали. Я ухаживал за ней, ввинтил поручни по всей квартире, помогал забираться по ним в ванну, в туалет, перетаскивать ставшие чужими ноги на кровать. Сперва она часто плакала, когда я хватал её под мышками, как учили в больнице. Когда укутывал одеялом сухие колени.
Потом в ней что-то закостенело. Она не разрешала мне готовить, всегда делала это сама. Сказала, что у меня всё равно плохо получалось. В ней крепла, вкручиваясь в душу, эта странная одержимость, о которой она лишь однажды проговорилась.
Не быть обузой.
Постепенно окрепли мышцы рук, выработалась сноровка. В пальцах Нины появилась стальная сила. Теперь я просыпался от боли, когда она стискивала ночью моё запястье – и успокаивал её, разрыдавшуюся от ужаса посреди глухой бессонницы. На моей руке оставались синяки.
Я бы хотел сказать, что Нина привыкла. Но к этому привыкнуть нельзя. Пришлось удалить и уничтожить все фотографии, где мы с ней были запечатлены в изящных пируэтах танго. Выбросить все её шикарные туфли. Продавать она не хотела. Гордая.
Лишь одно фото я оставил. Украдкой унёс на работу и поставил в рамочку на рабочем месте. Наша первая встреча: Новый Год, гуляет всё Бюро, сначала утренник для детей сотрудников, а вечером – корпоратив для взрослых. Мы работали на разных этажах и познакомились там, у блестящей шариками ёлки, в цветастом полумраке вечеринки. Уже и не помню, кто нас тогда заснял: я в элегантном костюме с растрёпанной копной волос поддерживаю Нину за бёдра, а она опирается мне на плечи и выпрямляется стрелой, согнув одно колено. И цветастые пятна гуляют по моему распахнутому пиджаку и её открытым ногам. Сильным, красивым ногам.
– Костя, всё хорошо? – спросила Нина тихо.
