Нулевые. Затишье перед катастрофой

Василий Юрьев

НУЛЕВЫЕ. ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД КАТАСТРОФОЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Безвременье.

Михаил Власов появился на свет в начале семидесятых в Ленинграде. Его отец Пётр был выходцем из крестьян. Пётр работал школьным учителем, хотя впоследствии дорос до преподавателя ВУЗа, чтобы, в конце концов, стать перестроечным журналистом. Несмотря на своё скромное происхождение, Пётр был человеком весьма просвещенным. Мать Михаила звали Оксана. Она родилась в привилегированной номенклатурной семье, получила хорошее образование и смогла стать если не первоклассным, то хорошим хирургом, хотя по своему уровню просвещенности она всегда была крайне дремучим человеком, а её интересы никогда не выходили за рамки быта. К тому же Оксана имела скверный характер, у неё не было близких друзей, а работа навсегда осталась для неё единственной сферой, где она чувствовала себя полноценно. Отношения с матерью у Власова не сложились. Она так и осталась в памяти Михаила человеком с болезнью духа, который имея тело взрослой бабы, остался на уровне подростковой девки. Но Михаил не делал из этого трагедии и относился к причудам материнского характера даже с иронией. Так что все симпатии у Михаила были связаны с отцом, который являлся типичным советским интеллигентом. Пётр был человеком мягким, но когда надо мог проявлять твердость. Он болел всеми интеллигентскими болячками вплоть до написания своего собственного опуса на тему: “Как нам обустроить Россию”. Власов учился в обычной советской школе и мечтал стать популярным перестроечным журналистом, каким был его отец. Михаил был в восторге от того магического влияние, которое имели в ту пору служители пера. Особенно ему нравились ребята из “Взгляда”. Но его планам по разоблачению режима не суждено было сбыться из-за тех событий, о которых мы все с вами знаем. Во времена перестройки гласность постепенно уничтожила веру в социализм с человеческим лицом, которая присутствовала в его семье вместе с наивным увлечением Лениным с последующим противопоставлением его Сталину. Потом уже после развала Союза перестроечная журналистика ушла в историю вместе с перестройкой, Пётр потерял работу и вернулся к преподаванию. В суровые девяностые семья Михаила постепенно влезла бы в нищету, если бы не материнская жадность и скромные подарки от пациентов. Постепенно от мечты Михаила изменить мир не осталось и следа. А после школы он пошел учиться в мединститут, потому что был блат. Институт Михаил окончил хорошо, но устроился весьма средне.

Власов снимал квартиру у пенсионерки в обшарпанной панельной девятиэтажке со старой мебелью и соседями алкашами. Работа врача наполняла его жизнь каким-то смыслом и давала ему редкое кратковременное ощущение собственной важности. К тому же иногда он получал знакомые ему с детства подачки от больных. Но сейчас Власову было не до них. Михаил мог попасть под сокращение. Зарплаты и так особо ни на что не хватало, а мысль о том, что он мог потерять и её, не придавала Михаилу никакой радости. Он думал, что маленькие оклады у врачей это часть заговора государства против интеллигентских профессий. Интеллигенция в силу своей образованности может видеть изъяны государства, поэтому государство урезает их материальные средства. Власов захотел хоть как-то поднять себе настроение и переключился на телевизор. Пожилой мужчина читал лекцию. Власов любил отвлекаться от жизни, смотря всевозможный интеллектуальные передачи. Попутно занимаясь имитацией интеллектуальной деятельности у себя в голове.

“….. всякий исторический период имеет определённую форму и содержание. В этом смысле советский период давал людям четкие ориентиры и рамки, за которые заходить было нельзя. Что делало реальность окружающего мира ясной и понятной для человека. Была некая система, в которой существовал советский полюс и антисоветский полюс. Но оба этих полюса по своей сути были советскими. С развалом Союза эти полюса оказались выброшенными из реальности. Казалось бы, после победы Ельцина власть должны были унаследовать демократы, антикоммунисты и всякие диссиденты, но она не могла перейти к ним, потому что они тоже были частью советской системы. Постепенно и они были выброшены из реальности вместе с КПСС и двадцатимиллионной армией коммунистов. А власть по старой истине от романтиков перешла к тем, к кому перешла.

Какое это имеет отношение к тому, что мы живем в уникальное время? Чтобы ответить на этот вопрос поговорим сначала о девяностых. В девяностые в российском обществе сложился уклад постсоветизма, который тоже имел свою идеологию, цели, рамки и особую общественную систему. Тем самым реальность девяностых опять была понятна людям. И вот теперь мы подошли к сути вопроса. После перехода в новое тысячелетие произошло постепенное размывание уклада постсоветизма, но на смену ему так и не пришло никакого нового уклада. Отсюда и все наши поиски национальной идеи. Пока безуспешные. Из этого следует, что мы с вами живём в эпоху безвременья. И именно это делает данный исторический период в истории России уникальным…..”

Его всё-таки уволили. Власов был удивлен таким поворотом событий, потому что потратил кучу времени на выстраивание хороших отношений с главврачом. Но усилия не прошли даром. Главврач обещал пристроить его через знакомого в аптеку.

Пустоту в душе, которую Власов заполнял работой, пришлось заполнять алкоголем. Михаил и так был человеком пьющим. И это было не только из-за его профессии и одиночества, а скорее от ощущения, что он не знает, как правильно жить свою жизнь. Алкоголь позволял забыться на короткий миг, но когда Власов просыпался с диким похмельем, личный социальный кошмар просыпался вместе с ним. Вот так вот. Когда-то давно Власов считал, что он-то точно сможет выбиться из толпы одинаковых серых людей на улице, но постепенно стал одним из них. Запой продолжался несколько месяцев. Он мог продолжаться и дольше, но кончились деньги на водку. У Власова было два выхода из ситуации. Он мог устроиться в поликлинику и лечить всяких старух и бомжеватого вида мужиков до конца жизни или попробовать себя в аптечном деле. Власов выбрал аптеку.

Знакомым главврача оказался низкий и худощавый азербайджанец Шамиль. Несмотря на комплекцию, он обладал завышенной самооценкой. Шамиль держал несколько аптечных ларьков в разных районах города. Михаилу достался страшноватый киоск с решётками на витринах возле магазина “Универсам”. Работа сначала показалась Власову скучной. Он проверял рецепты и продавал различные лекарства. В конце недели к нему в киоск приходила жена Шамиля Фарида и забирала выручку. Михаил получал чуть больше денег, чем в больнице, но моральная отдача была меньше.

Ситуация резко изменилась, когда в ларек стали наведываться местные любители аптечной наркомании. К бомжеватого вида мужикам потребителям всяких боярышников Власов относился спокойно. Он сам иногда был не прочь употребить это дело в разбавленном виде, когда болела душа. Словно толпы ходячих мертвецов, наркоманы стягивались в аптеку за лекарствами от суровой реальности. Михаилу пришлось ознакомиться почти со всеми представителями аптечной наркокультуры, но Михаил не был испорченным капиталистической моралью человеком. Власов настойчиво проверял рецепты у трамадольщиков и не отпускал больше пачки Коделака в руки. Наркоманы отвечали бурным негодованием.

Однажды вечером по витрине киоска постучали. Михаил открыл окошко. Это были два мутных типа. Один из них еле стоял на ногах, второй смотрел на Михаила безумно расширенными зрачками.

– Слышь, доктор, есть чё? – спросил вампироподобный юноша лет двадцати.

– Моя аптека не наркоманский притон. Вы показываете рецепт либо идёте ширяться в другое место, – сказал Власов.

– Ща я тебе покажу рецепт.

Наркоман резко пырнул Власова откуда-то взявшимся ножом, нехило порезав Михаилу правую руку. Власова спасло только то, что он смог увернуться и закрыть окошко. Оба наркомана стали с криками ломиться в ларёк. В этот момент Михаил понял, зачем нужны были решётки на окнах. Рука сильно кровоточила. Кровь прекрасно сочеталась с белым халатом Михаила, делая его похожим на доктора из фильма ужасов. Превозмогая страх, Власов стал судорожно искать травматический пистолет, который выдал ему Шамиль для таких ситуаций. Наркоман выбил окошко ногой, в ларек проникла рука с окровавленным ножом. Внезапно Михаил вспомнил, что Фарида убрала пистолет в коробку с пачками Корвалола. Наркоман почти пролез в киоск и уже был готов зарезать Власова, но Михаил выстрелил ему в грудь. Корчась от боли, наркоман бросился бежать, Власов дважды выстрелил ему в спину, наркоман упал на асфальт. В это время его друг продолжал ломиться в ларек через решетки, не понимая происходящего. Михаил напомнил ему о реальности выстрелом, наркоман отскочил от киоска, огляделся и побежал к лежащему приятелю. Власов перезарядил пистолет, выбежал на улицу. Второй наркоман помогал первому идти, тот еле стоял на ногах.

– Хрен с ними. Надо вызвать скорую, – думал Власов.

Шамиль выделил Михаилу охрану в лице двух молодых азербайджанцев Мусы и Ибрагима. Муса недавно приехал в Санкт-Петербург на заработки и ещё не совсем освоился, да и по-русски он говорил и понимал плохо. Дома у него была жена с ребёнком. Ибрагим же плохо говорил по-азербайджански, потому что родился в Петербурге. Пару месяцев назад он поступил в экономический университет. К тому же Ибрагим профессионально занимался борьбой и имел какие-то награды. Власов побаивался их. Особенно Ибрагима. Но к его удивлению они сдружились и даже иногда ходили вместе курить кальяны. Но представители наркокультуры не думали отпускать Михаила. Правда, серьёзных стычек было всё меньше. Рука Власова проходила и не так сильно болела.

Как-то ближе к ночи в ларек пришла молодая пара. Прекрасный образ девушки заворожил Власова. Она смотрела на Михаила, как будто бы была виновата перед ним. Даже привычная ночная публика в лице алкоголиков и полубомжовых элементов, которые гнездились возле кафе “24 часа”, но иногда захаживали в аптеку, обратили внимание на неё. Ситуация усугублялась отсутствием охраны. Ребята отмечали чей-то день рождения.

– Нам так плохо, – начала она. – Пожалуйста, дайте чего-нибудь. Очень больно.

То ли из жалости перед ней, то ли от нежелания скандалить с ней при алкашах Власов швырнул на влажный асфальт пачку нужного им обезболивающего. Всё-таки был шанс, что кто-то из мужиков полез бы её защищать.

– Большое спасибо, – радостно промолвила она.

После чего подобрала таблетки, взяла под руку парня, и они удалились.

Её лицо надолго въелось в сознание Михаила. Власов не мог понять, почему девушка такой исключительной красоты так бездарно относится к своей жизни? Уже потом Власов корил себя за то, что так по-хамски с ней обошёлся. Он должен был хотя бы попробовать познакомиться с ней.

Чудо всё же произошло, но Власову пришлось ждать его пару месяцев. На этот раз была уже совсем ночь, девушка была одна, а охрана была на месте. Вид у неё был потрепанный и нервный. На ней был мужской спортивный костюм с видавшей виды курточкой на молнии.

– Нужна ваша помощь, – она еле выговаривала слова. – Там … вы врач? Помогите.

Расспросив её, Михаил понял, что с её приятелем случилось что-то плохое. Власов не особо горел желанием помогать ему, но девушка была на грани срыва, а Ибрагим встал на её строну. Вместе они убедили Власова. В конце концов, у Ибрагима было оружие, и он вроде бы был каким-то борцом. Так что Власов не побоялся идти с ним в притон, но травматический пистолет всё-таки взял. Оказалось она жила неподалеку в двенадцатиэтажке. Охранник пытался её разговорить.

– Тебя как звать-то? – вдруг спросил Власов.

– Аня … меня зовут Аня. А … а тебя?

– Михаил Власов.

– У неё походу шок, – думал Власов.

Квартира Ани не оказалась притоном. Это была вполне себе обычная двушка, только вот мебели в ней было маловато, как и прочего убранства. В помещении стоял дурной запах. Аня вела Власова в спальню, Ибрагим шел впереди. Михаил мельком оглядел гостинную. Голые желтоватые стены с грибком по углам, на тумбочке стоит телевизор, а напротив него диван который, скорее всего, притащили с помойки.

– Фу, бля! – вырвалось из Ибрагими, после чего он покинул спальню. – Я тебя за дверью подожду. Давай только по-быстрому, – сказал он Власову.

В спальне было всего лишь два матраса с пожелтевшими простынями, одеялами и подушками. По углам были разбросаны пустые пивные бутылки. На подоконнике рядом с каким-то растением красовалась недопитая бутылка водки. Тусклый свет освещал лежащего на одном из матрасов парня.

– Слава, вставай! Слава! – у Ани началась истерика.

Слава лежал на матрасе лицом в рвоте. Из одежды на нём были только джинсы. Власов видел, как кал медленно впитывался в них. Аня в слезах бегала вокруг матрасов, потом начала трясти Славика в надежде, что он очнётся. Но он не очнулся.

– Так. Давай перевернём его на бок, – сказал Власов.

Вместо этого Аня села на корточки, её лицо покраснело, она стиснула зубы и стала выть. Слёзы текли из её глаз. Власов проверил пульс у парня. Пульса не было. Тогда он перевернул его тело на спину. Он заметил рядом с матрасом тарелочку. На ней лежал шприц, жгут, ложка и все остальные наркоманские дела. Аня успокоилась. Лицо Славика было выпачкано в рвоте, взгляд его остекленевших глаз был одновременно удивленным и тупым. В тот раз Власов не обратил на него внимание. Он вообще не обращал особого внимания на мужчин. У Славика были татуировки в виде змей на руках, он обладал спортивным телосложением и внешностью мужчины с обложки журнала. Несмотря на все обстоятельства.

– Со стороны жизнь кажется комичной, но при близком рассмотрении она в большинстве случаев – глубокая трагедия, – думал Власова.

Тоска нахлынула на него, хотя вообще он видел вещи и похуже.

– А если бы это был какой-нибудь алкаш с церозом за шестьдесят, парился бы я? – Власов задумался.

Он вспомнил про Аню, так что ответа на этот вопрос не последовало. Аня сидела на полу, рядом с ней была такая же тарелка с наркоманскими принадлежностями. Её взгляд был направлен в пол.

– Ещё этого не хватало, – сказал Власов.

Он хотел привести её в чувства, но безуспешно. В конце концов, она повалилась на пол и начала махать ногами и руками.

– Ну, всё. Валить надо отсюда. Но куда? Мы уже и так засветились, – думал Власов.

Власов отдал пистолет Ибрагиму.

– Тут полная жопа, надо ментов вызвать и скорую. Давай иди к Мусе в ларек, закройте его, я как тут закончу с этой дурой, то пойду в ларёк спать. Утром увидимся короче, – они попрощались.

Власов взял пакет и убрал в него Анины наркоманские приспособления.

– У тебя есть в доме наркота? Алё?! – он обратился к Анне.

Но ответа не последовало. Власов обыскал всю квартиру, но так и не нашел ничего. Правда, уже потом обнаружил героиновую заначку под матрасами.

– Как предсказуемо, – думал он, выкидывая наркомусор в мусоропровод.

Власов ожидал, что милиция отвезёт его в участок и будет долго допрашивать, но увезли только Аню. Вообще вся процедура заняла не так уж много времени. Власов вернулся в ларёк и сразу же уснул. Утром его разбудили охранники.

Через несколько недель Аня опять появилась в ларьке. Одета она была во всё те же спортивки, выглядела она ещё хуже, и в довершении всего у неё был синяк под левым глазом. Её трясло и лихорадило. Власов сразу понял, что у неё началась ломка. Аня убеждала Власова дать ей одно лекарство, но Михаил не соглашался. Она начала истерить и нести всякую ахинею. В конце концов, Ибрагим дал ей нужное лекарство и более того. Даже пустил её в ларёк. Погреться. Аня тут же открыла коробочку и скушала несколько таблеток, подобно тому, как бывалый алкоголик выпивает стакан водки. Мотивы Ибрагима были понятны Власову, но вот согласие Анны вызывало у Михаила вопросы. Ответ на них Власов получил, когда Аня сказала, что её выгнали из дома. Про синяк она не сказала ничего. Ибрагим сразу понял, в чем дело и пытался уломать её пойти к нему переночевать, но Анна не соглашалась. Тут никаких вопросов у Власова не было. Он бы и сам не пошел ночевать к Ибрагиму. Муса же был человеком более простоватым и от этого консервативным и вообще не обращал на неё никакого внимания. Аня так и просидела в ларьке до конца смены Власова, а Михаил к этому моменту успел потерять к ней всяких интерес, наблюдая за тем, как она флиртует с Ибрагимом. Но вот когда он уже попрощался со всеми и пошел домой, у магазина “Универсам” его настигла Аня.

– Слушай, можно к тебе пойти. Мне буквально на денёк, – начала она.

– Да не вопрос, – согласился Власов.

Власов дал ей свою куртку, но её всё равно трясло всю дорогу. Первым делом, придя в квартиру, Аня заняла туалет. Власов всячески гнал от себя мысли о том, что она могла там делать. Хотя после того как она это сделала, она там долго убиралась. Потом она заняла уже ванну. Михаил в это время слушал по радио передачу о политике.

“К концу девяностых идеология постсоветского капитализма полностью себя исчерпала вместе с её основными идеологами, а правящая группировка выбрала новую подпорку для себя, которой стали выходцы из советских спецслужб, а наши бандиты тем временем сменили малиновые пиджаки на уютные думские кабинеты. Народ одобрил даже намёк на сильную руку, потому что в стране, где к крепостному праву за годы советской власти снова привыкли, сильная рука была самой понятной формой правления…..”

– Чё, интересно такое слушать? – спросила Аня.

Власов не заметил как она села в кресло рядом с диваном. После ванной она выглядела куда красивее. На вид ей было лет восемнадцать, но Власов сильно в этом сомневался. У неё была смуглая кожа, атлетическое телосложение, тонкая талия и длинные ноги, но вот её грудь обладала весьма скромными размерами. Её овальное лицо с тонкими скулами было симметричным, у неё был маленький рот и ровный нос. Её каштановые волосы были сцеплены на резинку. Светло-карие глаза Ани излучали жизнелюбие, которое было присуще всему её естеству. Но синяк под глазом портил ей весь образ.

– Уютная у тебя квартирка. Как у бабушки, – нагловато сказала она.

– Это и есть квартира бабушки. Бабушки Тани. У тебя синяк откуда?

– Тебе-то какое дело? Откуда надо. Мне бы снотворное какое-нибудь.

– Этого добра у меня предостаточно.

– Можешь мне ещё денег в долг дать тысячу где-то или две. Я тебе в ларек занесу потом. Через месяц, – теперь её голос стал уже грубым.

– При первой встрече я не думал, что ты такая гопница, – Власов рассмеялся. – Чё как хмурый отпустил, так сразу нутро попёрло?

– Блин, да меня сейчас кумарить начнет и нужно быстро вёдро покупать и консервы.

– У тебя хотя бы родственники есть какие-то?

Она не ответила.

На следующий день Власов рассказал всё охранникам. Ребята были рады за него.

– Ты главное трахни её за всех нас, – говорил Ибрагим.

Аня же активно боролась с ломкой. Было видно, что для неё это не в первый раз.

– Миша, а можно ещё на денёк у тебя остаться? – спросила она, отвлекшись от опустошения желудка в ведро.

– Можно.

Денёк перерос в недельку, а неделька в две. Всё это время Власов наделся на то, что вот-вот и настанет долгожданный момент их близости, но он всё не наставал. Постепенно Власов совсем отчаялся, особенно вспоминая её Славика и его исключительную внешность. Внешность же Власова была совсем обычной. Аня спала на диване, рядом с ним стояло её красное ведро. Она почти ничего не ела и сменила спортивный костюм на старую одежду Власова. Вся её жизнедеятельность проходила между диваном и туалетом с ванной. Под конец второй недели она сильно ослабла, но потом вроде бы начала возвращаться к жизни. Как-то в один из вечеров пятницы Власов пил за столиком на кухне. К нему подсела Аня. На ней была его рубашка и его семейные трусы.

– Бухаешь? – Власов уже привык к наглому тону Ани.

– Что-то вот ты хоть провалялась неделю на диване, но еще больше отощала.

– Ниче, – она улыбнулась. – Когда я в первый раз слезала, меня бабка на месяц заперла в комнате на замок. А она жила в поселке городского типа в доме. Так что ори не ори, всё равно тебя никто не услышит.

– Пить будешь? – перебил её Власов

– Я не пью.

– А че это у тебя за бутылки были в квартире?

– Осталось от вписки.

– Значит, только колешься?

Наглость покинула ее, и она снова приняла тот виноватый вид, который делал Аню просто ангельски прекрасной в глазах Власова.

– Тогда … в тот день у нас кумары пошли, а друга нашего, который нам всё доставал посадили недавно. И нам другой знакомый достал две дозы и Слава. Мы ещё не знали, что какой был, … я укололась, … мне вроде нормально стало. А его так ломало ну и он больше чем нужно, … а потом ну … всё.

Она закрыла лицо руками и заплакала.

– Сука, какой же он был красивый! Бля, … какой он был красивый! Слава, Слава. Ааа! Сука!

Власов налил ей стакан водки.

– Попей. Легче станет.

Она посмотрела на него. Её лицо было залито слезами.

– Нет! Не буду! Не буду я! – она продолжила реветь.

      Власов выпил за неё. Потом пошел смотреть телевизор. Аня плакала в одиночестве. Михаил щелкал каналы в поисках старичка с лекциями, но так и не смог его найти и в итоге довольствовался просмотром очередной передачи о политике.

“Демократы и так называемые “патриоты” люди очень разные, но в одном они, безусловно, похожи. Вся их промышленная политика зиждиться на изнасиловании, построенной на костях лагерных зеков советской инфраструктуры. Конечно, добывающая промышленность развивается у нас семимильными шагами. Ведь основная философия власти сродни бандитской среде, из которой она произрастает – “украсть и продать на Запад”. В конечном итоге под пафосные заявления об “энергетической супердержаве” Россия стала сырьевым придатком Запада. Более того. Сегодня атомизируется и впоследствии разрушается само российское общество. Можно критиковать советскую власть за многое, но тогда у народа было какое-то общее дело. Были какие-то цели. А сейчас мы как крепостные крестьяне живём. Непонятно с какой целью рождаемся. Понимаете? Нету цели. Нету. Люди не планируют, боятся будущего. Живут сиюминутными интересами от зарплаты до зарплаты. Это всё симптомы вырождения….”

Ночью пока Власов спал, Аня легла рядом с ним и обняла.

– Вот скажи мне, Миша, у тебя есть мечта? – тихо сказала она.

– Что … мечта? Я, – Власов зевнул, – Хочу, чтобы коммунизм был на всей земле.

Вдруг её просто отшвырнуло от Власова.

– Ты чё из этих? – с удивлением спросила она.

– Из каких этих?

– На митинги ещё со старпёрами ходишь?

Власов рассмеялся.

– Не. Это же фраза из фильма “Курьер”.

– У меня мать из этих. Сколько себя помню, она постоянно ходила на митинги, потом постепенно спилась от безысходности. Это она меня в глаз ударила.

– Поэтому ты не пьешь?

– Да! – она чуть разозлилась, – Поэтому не пью. Когда меня менты забрали тогда, мать меня потом забирала из обезьянника.

– Слушай, а как милиция наша отреагировала на то, что ты была под наркотой тогда?

– Да им там вообще похуй было. Блин, ну пофиг было. И ментам и врачам тем.

– А папа твой, что тебе сказал?

– Ничего. В тюрьме он.

– Интересная у неё житуха, – думал Власов.

– Мой папа раньше работал в журнале “Вестник гласности”, с Яковлевым общался. Он к ним иногда в редакцию захаживал. Но как перестройка кончилась, его журнал кончился вместе с ней. А после девяносто третьего года он вообще основал газету “Наша Советская Родина”. Функционируют только за счет пожертвований.

Аню снова передернуло.

– У меня в квартире поверх этой “Родины” обои поклеены, – она рассмеялась. – Помню, когда я ещё в школу ходила, то по субботам мать устраивала у нас дома заседание революционной ячейки вместе с такими же отмороженными пенсионерами. Они там зачитывали эти газетки, “Родину” твою, песни пели совковые, а потом в воскресенье надевали косыночки и шли в храм.

Власов рассмеялся.

– Так чё, Миша, у тебя есть мечта? – она снова легла рядом с ним и обняла его.

– У меня давно нет никакой мечты. Жизнь победила меня. Я просто живу или пытаюсь жить. Вот недавно машину себе купил. Подержанную иномарку.

– Как-то тухло у тебя всё. Блин. Я вот всегда мечтала стать известной певицей. Разбогатеть и уехать жить в Москву. Примитивная мечта, да? Наверное, считаешь меня быдланкой какой-нибудь?

– Нет. Нормальная девчачья мечта.

– Я танцевала в ночном клубе. Со школы танцами занимаюсь. Это, наверное, единственно, что у меня хорошо получалось делать, а вот работа эта была дерьмовой. Постоянно пляшешь перед толпой озабоченных отвратительных пьяных мужиков. И как назло всегда когда я танцевала случалась всякая хрень. Меня разок, – она рассмеялась. – Какой-то бухой мудак хотел похитить.

– Тебя завернули в ковер и утащили?

– Не. Он хотел стащить меня с помоста, я уцепилась за шест, но его потом быстро охрана отпиздила. Я Славика своего там и встретила. Это был единственный приятный момент за всё время в клубе. Он пришел с какими-то людьми. Когда я вышла танцевать, он подошел к помосту и просто смотрел на меня всё это время, не обращая внимания на свою компанию. Потом он прождал меня несколько часов до конца моей смены. Я ушла с ним и больше не возвращалась в этот поганый притон. Он тоже с работы своей ушел. И мы пробыли с ним в его квартире где-то год. Это был лучший год в моей жизни.

– А Славик кем работал, если не секрет?

– Блин, ну он грузчиком работал, а так Слава спортсмен. Боксер. Всем рожи бил и иногда мог что-то ценное притащить. Приятно было. Я его так любила. Он был у меня первым.

– Что-то я в этом сомневаюсь. Учитывая, как ты себя ведёшь.

– Это правда! – она злилась. – Сука, да, бля, мне многие уебаны предлагали отношения, но я не сплю с первым встречным мудачьем, как ты думаешь! Я влюбилась в него сразу же. И он в меня. Это была любовь, понимаешь?

– Понимаю.

– Понятно всё с ней. Гопница из маргинальной семейки с полууголовным дружком … и такая красивая девушка. Не правы были писаки. Духовная красота, конечно, выше красоты физической, … но кому она нужна в наше-то время? – думал Власов.

Постепенно их с Аней разговоры стали всё более длинными. Власов завидовал Аниной уверенности в себе и оптимистическому взгляду на действительность. Власов думал, что её нагловато-агрессивное поведение было некой защитной реакцией на уровне рефлексов. Как у животных.

– Ничего. В её возрасте я тоже хотел разоблачать тюрьму народов. Подрастёт и завоет, – думал он.

Власов всё больше привязывался к ней. Михаил видел или хотел видеть, что под слоем гопоты в Ане живет хорошая и добрая девочка, которой нужно немного любви и заботы, чтобы выйти наружу. Правда, теперь надежды на их близость становились всё более иллюзорными. И когда Власов совсем уже отчаялся, он решил сам поставить вопрос ребром во время их очередного вечернего разговора.

– Расскажи-ка мне вот что, – её глаза игриво заблестели. – Я тебе рассказала всё про моего Славу, а ты мне не рассказал ничего про свою первую. Если она у тебя вообще была? – она улыбнулась.

– Вот это поворот, – думал Власов.

– Эх, – Власова охватила сладостная ностальгия, – В классе десятом я на летних каникулах месяц прожил на даче у родственников в Сочи. И по соседству жила там одна моя подруга детства. Мы с ней гуляли целыми днями, на море ходили, пикники устраивали. Хорошее время было. И вот ещё что самое приятное: там поблизости одни пенсионеры да мелкие пацанята и девочки. Так что мы проводили всё время вдвоем. И вот как-то моя тетка ушла с дядей на ночь к подруге, а я спать не пошел, а пошел гулять. У нас рядом с дачей было озеро, ну, я думал там залечь.

Аня слушала Власова с явным интересом и разрастающейся улыбкой на лице.

– Смеркалось. Я расстелил покрывала на берегу и пошел искать дерево для костра. Вокруг ни души. Только сверчки стрекочут и птицы поют. А так место это было популярным среди молодежи. Я насторожился. Сейчас я бы наверно испугался и ушел к себе в домик спать, но тогда. Была приятная загадочность во всём этом. И я вижу как из леса. Не со стороны посёлка, а из леса к озеру идет девушка. И главное в лесу этом вообще ловить было нечего. Там чтобы пройти его и выйти к трассе автомобильной, надо было идти где-то полдня. К тому же была ночь.

Аня рассмеялась.

– Что? Не нравиться?

– Нет. Давай. Продолжай, – сквозь смех говорила она.

– Я сначала испугался девушка вроде незнакомая. Высокая с длинными распущенными темными волосами и на ней такое простое белое платье времён СССР. А потом пригляделся. А это Надя моя! А она вообще красивая сама по себе была. Блондинка. Кровь с молоком. Я её поприветствовал, а она чё-то тоже меня не приметила сразу же. Но потом шла ко мне. Я к тому времени уже покалено в воде стоял. Она разделась и медленно подошла ко мне и поцеловала. Я был удивлен…, – недоговорил Власов.

Хохот Ани прервал его рассказ.

– Извини. Говори дальше.

– А о чем тут говорить, – Власов чувствовал себя оплеванным, – Ну случилось это у нас. Потом ещё случилось только уже на подстилке.

Сообразив в чем дело, Аня села Власову на коленки и обняла.

– Ну, извини меня, ладно? Я больше не буду, – она лукаво ухмыльнулась.

– У меня такая девушка могла быть только в те времена, – пару секунд подумав, сказал Власов, – Тогда люди другие были. Я же потом на ней жениться хотел, но после школы она сразу же вышла замуж за иностранца и свалила в Нью-Йорк. Родила ему двоих детей, потом развелась с ним и открыла русский магазин. Сейчас она где-то девяносто килограмм весит. Вот. И остались у меня о Наде только одни воспоминания. А ведь эта ночь на озере была лучшим моментов в моей жизни.

– А у меня не было никаких лучших моментов в жизни, – Аня вздохнула и положила голову на плечо Власову.

– Серьёзно? Даже в детстве?

– Блин, ну хотя был один момент, но ты его не оценишь. Не было в нем никакой приятной загадочности, – она улыбнулась.

– Ну, говори.

– Так уж и быть. Был у меня такой вечерок, когда мы только со Славой открывали для себя новый уровень любви. Мы укололись и потрахались. И я потом ещё лежала на матрасе вжаренная и уколотая. Такой кайф был.

Внезапно Михаил ощутил огромную пропасть между ним и Аней. Отчего ему хотелось плакать.

– Нет. Мы с ней никогда не сойдёмся. Никогда, – думал он.

– О чем задумался? – она улыбнулась, попутно засунув руку ему в трусы.

– Ты что это делаешь?

– А ты как думаешь?

– Прекрати, – неожиданно для себя произнес Власов.

– Что прекратить?

– Тебе сколько лет?

– Сколько надо, – грубо ответила она.

– Послушай, а вот ты меня любишь как своего Славика?

– Ты что, дурак?! – Аня дала Власову пощечину. – Мудак ебаный!