Kitabı oku: «Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи», sayfa 2
Стремится ввысь душа поэта,
И сердце бьется неспроста:
Я знаю, что надежда эта
Благословенна и чиста!
Вот так, почувствовав еще в ранней молодости глубочайший разлад в бытии человеческом, его предельно напряженное состояние, он проникается духом надежды, он загорается горячим и благородным стремлением разбудить разум людей, заставить восторженно биться их сердца. Всю свою жизнь он посвятит утверждению справедливости и борьбе за освобождение народа. Но, несмотря на впечатляющие успехи в этих делах, все же придет к мысли, что чаша отвержения не минует и его. «Мое имя тоже будет оболгано», – предскажет он, уже умудренный суровым опытом жизни. И оно, как мы знаем, было оболгано – тем самым мещанством, которому чужды великая правда жизни и возвышенный полет духа.
Тем не менее, ни тогда, в юности, ни позже он не расставался с надеждой на торжество правды, не терял уверенности в том, что высшая правда нетленна, – она не подвластна ни времени, ни злой воле. Не случайно же он пророчил, что поэзия Р. Эристави, вдохновленная любовью к отчизне и заботой о благе народа, перешагнет «грань веков». Предчувствие юной души оказалось безошибочным: лжи о нем самом не поверили те, чьи сердца с молоком матери впитали в себя дорогие для него идеалы. Они, эти идеалы, отступив на время, возрождаются ныне как феникс из пепла. Сегодня его имя вновь становится знаменем всех приверженцев светлых и благородных жизненных ориентиров.
Под впечатлением от его стихов возникает достаточно ясное представление, что в его юношеских стремлениях уже была отчетливо выражена жизненная программа: утверждение духовности и патриотизма, веры и надежды, правды и справедливости. Эта внутренняя связь его стихотворных опытов со всей последующей его жизнью была когда-то замечена тоже еще начинающим поэтом Расулом Гамзатовым. По его мысли, Сталин, не став стихотворцем, все-таки «величайшим стал поэтом», ибо «нет на свете лучше песни, чем доблестная жизнь его!»
Согласимся с этим и подчеркнем почти бесспорное: напряженность высоких гражданских чувств, выраженная в поэтическом творчестве юноши Иосифа Джугашвили, не была лишь кратковременным душевным всплеском, – она стала впечатляющим прологом великой жизни Иосифа Сталина. Обретенная в ранней молодости и выраженная в его поэзии устремленность души к высшим ценностям духа станет пламенным мотором той величавой жизни-поэмы, которая заставит взволнованно биться сотни миллионов сердец во всем мире…
Другое важное обстоятельство его жизни в том возрасте, когда закладываются личностные качества человека, – это религиозное воспитание. В общей сложности более десяти лет юный Иосиф Джугашвили изучал богословие. Нет сомнения, что эти годы во многом определили становление его личности, и чтобы понять Сталина как народного вождя, надо достойно оценить этот факт его биографии – религиозно-духовное образование. Долгое время – и при его жизни и потом – этому обстоятельству не придавали ровно никакого значения. Обычно подчеркивалось, что из семинарии он был исключен, значит – уже тогда был не согласен с религиозным учением. Скорее всего, это именно так, но его личное отношение к религии до сих пор во многом остается загадкой.
Не забудем о том, что при обсуждении способа захоронения тела Ленина он выступил против его кремации: в народном понимании сожжение тела равносильно посмертной казни. Ссылаясь на русский обычай сохранения останков выдающихся людей, предложил забальзамировать его, предвидел паломничество миллионов трудящихся к усыпальнице вождя. Но ведь и обычай этот, и паломничество к могиле, – все из религиозной культуры. Не случайно же против захоронения тела Ленина в мавзолее категорически возражали «воинствующие атеисты» Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Н. И. Бухарин. Позднее Троцкий в автобиографии писал: «На Красной площади воздвигнут был, при моих протестах, недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей» [194, с. 488]. У Сталина же на кунцевской даче перед портретом Ильича и ночью и днем, до конца жизни горела лампочка – как лампада перед иконой…
Когда его жене Надежде стало известно, что няня тайком рассказывает Светлане о боге, учит креститься и молиться, она была в ярости: «Ты первый коммунист страны, а дочь у тебя молится и крестится!» Он ответил спокойно и невозмутимо: «А что тут такого? Пусть учится, пусть знает…» По рассказам очевидцев, Сталин не раз посещал Успенский собор в Кремле: во время своих ежевечерних прогулок оставлял охрану на улице, а сам уходил в собор, где оставался довольно долго, – что он там делал, не знает никто. Или еще одно, поистине удивительное свидетельство. Как-то, наверное, в дни физического и душевного переутомления захотел увидеть священника, отца Григория, у которого учился в семинарии. Уединенно живущего в монастыре старика нашли, привезли к нему. Писатель Юрий Бондарев пересказал содержание той беседы, записанной со слов самого старца. Сталин говорил с бывшим учителем о боге, о смысле жизни, о смерти и бессмертии. На прощание попросил перекрестить его (Наш современник. —2009. – №9. – С. 14—15).
Попытаемся оценить эти факты. Известно, что влияние религии на сознание человека неоднозначно. Она абсолютизирует внеприродное начало бытия, поэтому в рамках религиозного мировоззрения невозможно объяснить происхождение человеческого духа, – и в этом состоит коренной порок религиозного восприятия мира. Однако, акцентируя внимание на духовности, религия способствует идеальной направленности человеческих стремлений, – и в этом ее несомненная ценность. Поэтому здесь правомерен вопрос: не в религиозном ли образовании надо искать глубинные корни не только необычайно сложного отношения атеиста Сталина к религии, но и духовно-нравственной мотивации всех деяний будущего вождя советского народа?
Ему было присуще многомерное понимание исторической роли религии; в частности, он считал принятие христианства на Руси шагом по пути прогресса. На совещании пропагандистов 1 октября 1938 года он осуждает тех историков, которые не желают диалектически оценивать это историческое событие, и подчеркивает: «Религия имела положительное значение во времена Владимира Святого» (Исторический архив. – 1994. – №5. – С. 14). В статье «Октябрьская революция и вопрос о средних слоях» (1923 г.) он сопоставляет христианство с социализмом, проводя историческую параллель между ними: «Если раньше христианство считалось среди угнетенных и задавленных рабов обширнейшей Римской империи якорем спасения, то теперь дело идет к тому, что социализм может послужить (и уже начинает служить!) для многомиллионных масс обширнейших колониальных государств империализма знаменем освобождения» [149, с. 347].
Как видно отсюда, он полагает, что и в христианстве, и в социализме заключена духовная сила, делающая их исторически соразмерными. В сталинском образе («якорь спасения») выражена мысль о христианстве как духовной опоре угнетенных. Между тем, широко распространенная и тогда, и по сей день метафора «религия есть опиум народа» (т. е. нечто приглушающее боль, но не придающее силы) подобной мысли не содержит и даже противоречит ей. А ведь правота сталинской оценки косвенно подтверждается тем, что раннее христианство подвергалось гонениям со стороны римских властей, так же как современный империализм пытается задушить идеи социализма. Для угнетателей во все времена была сугубо опасной направленная против социальной несправедливости духовная сила – будь то «якорь спасения» или «знамя освобождения». Бывший семинарист отлично понимает это.
Не менее важно отметить, что всякая религия представляет собой не только мировоззрение, но и совокупность традиций, обычаев и обрядов, нравственных норм и правил поведения, которые органично входят в систему культуры. Православная религия стала важнейшей духовной основой тысячелетней русской культуры, стержнем нашей национальной самобытности, нравственным фундаментом русского характера. Поэтому и духовное училище и семинария как православные религиозные учреждения не могли не быть своеобразными «гнездами» русской народной культуры.
Если университеты в столице империи и некоторых других крупных городах были рассадниками, главным образом, европеизированной культуры дворянства, то православные семинарии приобщали своих воспитанников к народной культуре. Преподавание православно-теологических дисциплин, церковнославянского языка (помимо латыни и древнегреческого), русского языка и литературы настраивало на постижение исторических и духовных корней русского народа. К тому же семинаристы в большинстве своем были выходцами из крестьян и несли в себе некий «дух народности», который вдыхал будущий вождь в общении с ними.
Наконец, нельзя недооценивать тот факт, что Сталин, выросший в семье, в которой не говорили по-русски, освоил русский язык превосходно, на уровне родного, если не считать произношения, становящегося в младенческом возрасте. Исторический опыт народа фиксируется в первую очередь как раз в языке, и без преувеличения можно сказать, что язык – это хлеб культуры. Иосифа Джугашвили накрепко приобщили к русскому языку духовное училище и духовная семинария. Я был на родине Сталина в 70-х годах и знаю, что там даже в те поздние советские годы многие молодые люди, не говоря уж о пожилых, не без труда подбирали русские слова. Можно ли представить себе великого вождя народов России, владеющего русским языком всего лишь на уровне какого-нибудь иностранного!?
Он, как мы знаем, сохранил на всю жизнь кавказский акцент в своей речи. Да и в глубинах его богатейшей интеллектуальной интуиции, и в эмфатическом отношении к людям, и в проявлениях крутого характера проступали черты того человека, которого в молодости называли пламенным колхидцем. Однако выходец из беднейших слоев грузинского народа с детских лет проникся энергетическими токами русской народной культуры и всем образом своего мышления, всем строем души стал подлинно русским человеком – куда более русским, чем многие русские по рождению, «по крови». На Руси так бывало и раньше. Екатерина II была немкой и по рождению, и по воспитанию, тем не менее, ее душа, погруженная в нашу национальную стихию, до краев наполнилась кристаллами «русскости». Усвоив традиции, нравы, обычаи народа, которым ей волею судьбы довелось править, она стала Екатериной Великой.
Таким образом, есть основания считать, что в религиозном образовании, полученном Сталиным, заключены истоки духовно-нравственной ориентации его личности. Оно, несомненно, способствовало также постижению им глубин русской народной культуры, без чего он не мог бы стать вождем всех народов, населяющих Россию.
И все-таки кажется парадоксальным, что создателем великой державы, основанной на принципах научного социализма, стал воспитанник духовной семинарии. Поэтому подчеркнем, что его образование и воспитание отнюдь не были ограничены семинарскими курсами и общением с преподавателями и сверстниками. Ровесник и друг его юности Иосиф Иремашвили, с которым они вместе учились и в Гори и в Тифлисе, в своих воспоминаниях, опубликованных в 1932 г. в Берлине [212], рассказывает, что семинарист Иосиф Джугашвили много читал, регулярно посещал городскую библиотеку и нередко получал от начальства взыскания за чтение Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Бальзака, Гюго, Толстого. Наряду с художественной литературой он читал и научные произведения, например, «Происхождение человека и естественный отбор» Ч. Дарвина, «Сущность христианства» Л. Фейербаха, «Историю цивилизации в Англии» Г. Бокля, «Этику» Б. Спинозы, «Основы химии» Д. И. Менделеева.
Склонность к подобному чтению с необходимостью «выводила» его на серьезные размышления о научных и общественных проблемах. О том, что уже тогда происходило интенсивное формирование его научных взглядов и его социальных воззрений, свидетельствует его постоянное и активное участие в спорах с товарищами по этим проблемам, о чем также сообщает И. Иремашвили. Здесь же вырабатывался и один из основных методов его личностного совершенствования, который потом сделает его энциклопедически образованным человеком, – это самообразование путем систематического чтения. Рассказывают легенды о том, как он прочитывал книги прямо в лавке под видом их просмотра, как организовывал совместное с товарищами переписывание книг, взятых ненадолго и за небольшую плату. С тех пор книги стали самыми надежными его друзьями и помощниками на всю жизнь.
Так обстоятельства семейного воспитания, содержание и характер образования, а также личные склонности молодого Иосифа создали исходные предпосылки становления его как личности. Аскетизм быта, родительское трудолюбие и уважение к духовной деятельности, тесное соприкосновение с ценностями русской народной культуры и знакомство с достижениями отечественной и мировой науки, – все это благоприятствовало также и будущему становлению его как вождя советского народа.
СТАНОВЛЕНИЕ
Эоловы арфы, гласит древний миф, поют, когда по их струнам ударяет ветер. Симфония его жизни была взвихрена мощными порывами надвигавшейся революционной бури. Рано созревшее чувство собственного достоинства порождало в нем протест против царящей вокруг несправедливости, особенно в отношении человека из народа. Он стал революционером, и это определило его дальнейшую биографию. Он говорил о себе: «Мои родители были необразованные люди, но обращались они со мной совсем не плохо. Другое дело православная духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма» [165, с. 113].
Еще в семинарии Иосиф Джугашвили примкнул к марксистскому кружку. Там он сблизился с Александром Цулукидзе и Владимиром (Ладо) Кецховели, под влиянием которых стал основательно знакомиться с социалистической литературой. В 1898 г. он становится членом социал-демократической организации «Месаме-даси», выступает на тайных собраниях тифлисских рабочих. В 1899 г. из семинарии его исключили за «неявку на экзамен», что было, конечно, лишь формальным поводом. Он поступает на работу в физическую обсерваторию и с головой уходит в революционную деятельность, пропагандируя идеи социализма среди рабочих. Он становится одним из главных организаторов первой открытой первомайской демонстрации в Тифлисе 22 апреля 1901 года, после чего вынужден перейти на нелегальное положение. В ноябре на первой конференции грузинских социал-демократов был избран Тифлисский комитет РСДРП из девяти человек, в который вошел и он.
В то время в газете «Брдзола» («Борьба»), издаваемой нелегально его ближайшим другом Ладо Кецховели, появляется первая его статья «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи». Примечательно, что в ней уже отчетливо виден почерк человека, пишущего не для узкого круга теоретиков, а для народа, – этот стиль будет господствовать во всех его литературных произведениях и публичных речах. Главное в нем – предельная простота выражения, ясность и глубина мысли. Не зря говорят: стиль – это человек.
Он направляется в Батум для развертывания социалистической пропаганды среди рабочих, а в феврале 1902 года организует забастовку на завода Ротшильда. В ответ на это администрация увольняет около четырехсот человек. Тогда сотни рабочих выходят на демонстрацию протеста. Демонстрантов разгоняют полиция и войска. Участники демонстрации арестованы, батумская тюрьма переполнена. Но на следующий день, 9 марта уже тысячи рабочих предпринимают попытку освободить арестованных. Охрана открывает огонь и убивает около двадцати человек. В тот же день был выписан ордер на его арест.
Арестовали его 5 апреля, и более года он провел в тюрьмах Батума и Кутаиси. По-видимому, именно тогда (по другим данным – сразу после перехода на нелегальное положение в Тифлисе, либо после избрания в Тифлисский комитет РСДРП и переезда в Батум, т. е. в 1901 г.) Иосиф Джугашвили берет себе партийный псевдоним Коба, что по-грузински означает «несгибаемый». Под этим именем он станет известен в партии. Потом у него, постоянно преследуемого полицией, были временные подпольные клички:
Давид, Нижерадзе, Чижиков, Иванович, Васильев и другие. Несколько своих статей он подписал псевдонимом И. Бесошвили, что означает сын Бесо (краткий вариант имени его отца).
9 июля 1903 года Иосиф Джугашвили был приговорен за участие в нелегальной политической деятельности к ссылке на три года под полицейский надзор в Восточную Сибирь. На место ссылки – в деревню Новая Уда Балаганского уезда Иркутской губернии – он был доставлен только 27 ноября. Поселился в доме крестьянки Марфы Ивановны Литвинцевой. По ее рассказам, читал книги, что-то писал, жил обособленно – домой к нему никто не приходил. В это время ссылку в Новой Уде отбывали еще трое – два бундовца и один меньшевик, – но от общения с ними новый ссыльный отказался. По воспоминаниям жителей села, нередко беседовал с крестьянами, и они чувствовали, что он глубоко проникся их мыслями и настроениями. Почти ежедневно бывал на горе Киткай, откуда был виден отдаленный тракт, – возможно, здесь у него зародилась мысль о побеге.
Вскоре после приезда на место ссылки, в начале декабря, он получил первое письмо от В. И. Ленина. С этого момента его духовная связь и политическое сотрудничество с вождем партии большевиков не прерываются. Много лет спустя, уже после смерти Владимира Ильича, он говорил о том, какое сильное впечатление произвело на него это письмо, и сожалел: «Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика, я предал сожжению» [151, c. 53—54].
Получив письмо, он, не откладывая дело, предпринимает попытку побега. До Балаганска, уездного центра, было 50 верст. Хозяйка дала ему хлеба на дорогу, и ночью в нещадный мороз он отправился в путь. На этап он был взят осенью, в демисезонном пальто, в ботинках, без шапки и рукавиц, – экипировка явно не для сибирской зимы. По одной из версий, он отправился в Балаганск пешком. Выбившись из сил и промерзнув до костей, добрел до какой-то деревушки, постучался в чью-то дверь, но его не впустили. И все-таки ему посчастливилось: в одном убогом домишке бедные люди его накормили, отогрели у печки и дали кое-что из одежды. Только на следующие сутки сумел он еле живым добраться до Балаганска. Дальнейшее известно из воспоминаний С. Я. Аллилуева (отца второй жены Сталина), который сообщает, что Иосиф добрался из Новой Уды до Балаганска «с отмороженными ушами и носом, потому что в то время стояли лютые морозы, одет он был по-кавказски, поэтому дальше бежать не смог и вернулся обратно» [6, с. 109].
Да, недооценил молодой кавказец (ему тогда исполнилось 24 года) и громадные расстояния, и крепость сибирских морозов, но главное состоит в том, что неудача не сломила его: 5 января 1904 года он совершил новый побег, на этот раз успешный. Об обстоятельствах его известно немногое. Более или менее достоверным представляется лишь один эпизод. В Балаганске Сталин постучал в дом, где жил ссыльный А. А. Гусинский, с которым он познакомился еще на пути из Иркутска. В своих воспоминаниях Абрам Гусинский описал последующее в подробностях:
«Ночью зимой 1903 г. в трескучий мороз, больше 30 градусов по Реомюру… стук в дверь. «Кто?»… К моему удивлению, я услышал в ответ хорошо знакомый голос: «Отопри, Абрам, это я, Сосо». Вошел озябший, обледенелый Сосо. Для сибирской зимы он был одет весьма легкомысленно: бурка, легкая папаха и щеголеватый кавказский башлык. Особенно бросалось в глаза несоответствие с суровым холодом его легкой кавказской шапки на сафьяновой подкладке и белого башлыка (этот самый башлык, понравившийся моей жене и маленькой дочке, т. Сталин по кавказскому обычаю подарил им). Несколько дней отдыхал и отогревался т. Сталин, пока был подготовлен надежный ямщик для дальнейшего пути к станции железной дороги, не то Черемхово, не то Тыреть, – километров 80 от Балаганска. Документы у него были уже. Эти дни… т. Сталин провел безвыходно со мной и моей семьей» [108, с. 206]. Биографы Сталина почему-то приписывают этот эпизод к первому, неудавшемуся, побегу. Может быть, потому, что мемуарист относит его к 1903 г. Но последние фразы явно указывают на то, что этот побег был продолжен, т. е. это был второй, успешный, побег в начале января 1904 года.
Домик Марфы Литвинцевой в Новой Уде не сохранился, однако и по сей день остается в неплохом состоянии большой деревянный дом – здание бывшей пересыльной тюрьмы, в котором Сталина держали до определения места проживания. В двух его комнатах-камерах в 1939—1961 гг. располагался музей. По воспоминаниям иркутянки Лидии Ивановны Тамм (направленной во время войны в поселок Усть-Уда для работы в райисполкоме), проезжая мимо места первой ссылки Сталина, она думала: «В Новой Уде теперь музей Сталина, мы обязательно там побываем. Наверное, и народ здесь хороший. Такие великие люди, как Сталин, не могли не наложить свой отпечаток на окружающих» [188, с. 437]. Что ж, мысль эта не лишена оснований: хотя Сталин пробыл в Новой Уде менее полутора месяцев, память о нем живет в этих краях и сегодня. В краеведческом музее, открытом в 1993 г. в поселке Усть-Уда, пребыванию Сталина в районе посвящена отдельная экспозиция. Основанное в Усть-Удинском районе в 2000 г. крестьянское кооперативное хозяйство носит имя Сталина. Местные энтузиасты пытаются возродить также и музей в Новой Уде.
По возвращении на Кавказ Сталин примкнул к большевикам, хотя Грузия в то время была цитаделью меньшевизма. В 1905 г. на IV большевистской конференции Кавказского союза РСДРП Коба был избран делегатом на I конференцию РСДРП в Таммерфорсе (Финляндия), где он впервые встретился с Лениным. Через год, на IV съезде РСДРП в Стокгольме он выступит его оппонентом по аграрному вопросу: если Ленин предлагал национализацию земли, то Коба отстаивал передачу ее крестьянам. Факт, свидетельствующий о самостоятельности его мышления, выявившейся с первых шагов его революционной деятельности: он хорошо понимал, что значит земля для крестьянина. Придет время, и аграрный вопрос будет разрешен им в оптимальной форме: национализированная к тому времени земля будет передана в вечное и бесплатное пользование производственным крестьянским коллективам – колхозам.
Вернувшись из Финляндии в первых числах 1906 г., он становится фактическим руководителем большевистских организаций Закавказья. В мае 1907 года участвует в V съезде РСДРП в Лондоне. В марте 1908-го его опять арестовывают и в феврале 1909 года ссылают в город Сольвычегодск Вологодской губернии. Но через четыре месяца он совершает побег и в июле возвращается в Баку. В марте 1910 года в связи с подготовкой всеобщей забастовки на бакинских нефтепромыслах его в третий раз арестовывают и после шести месяцев тюрьмы отправляют в прежнюю сольвычегодскую ссылку. В начале 1911 года он вновь предпринимает побег, но, добравшись до Вологды, вынужден по какой-то причине возвратиться на место ссылки и покидает его только по окончании срока, в июле того же года. Отметим, что в Сольвычегодске, в доме, где Сталин жил несколько месяцев во время второй ссылки, 21 декабря 1934 года был открыт музей. В комнате, которую занимал ссыльный И. В. Джугашвили, была воссоздана обстановка того времени. Примечательно, что музей, пережив, правда, ряд реорганизаций, существует и по сей день.
После окончания срока ссылки ему было предписано проживание в Вологде, но спустя два месяца он, одержимый желанием скорее включиться в революционную деятельность, отправляется в Петербург. Уже через три дня по прибытии в столицу его арестовывают за нарушение режима проживания. По-видимому, сочтя его проступок не очень тяжким, место новой ссылки ему предложили выбрать самому, и он выбрал Вологду, где оставались его знакомые среди ссыльных. Возможно, от них он получил адрес В. М. Молотова, по свидетельству которого, именно во время пребывания Сталина в Вологде они начали переписываться. Нелишне отметить в связи с этим, что интенсивная переписка с товарищами была для него во время ссылок одной из самых эффективных форм участия в революционной деятельности. При этом, конечно, не прекращался и обмен литературой, не останавливалась и собственная литературная работа.
В январе 1912 года на IV (Пражской) конференции РСДРП, окончательно оформился раскол партии на большевиков и меньшевиков. Вскоре после конференции, на пленуме большевистского Центрального Комитета Ленин добился кооптации Кобы в состав ЦК. Он вошел также и в состав Русского бюро ЦК – высшего оперативного органа партии. Через месяц он узнает об этом от Г. К. Орджоникидзе, приехавшего в Вологду по поручению Ленина, и сразу же совершает новый побег из ссылки. В Петербурге он руководит подготовкой к изданию большевистской газеты «Правда». Первый ее номер выходит 22 апреля (5 мая) 1912 года с написанной им передовой статьей, в которой он, с присущей ему лаконичностью стиля, формулирует главное, для чего создается газета: «Освещать путь русского рабочего движения светом международной социал-демократии, сеять правду среди рабочих о друзьях и врагах рабочего класса, стоять на страже интересов рабочего дела – вот какие цели будет преследовать «Правда» [138, с. 248].
В тот же день Сталин был арестован и после нескольких месяцев тюремного заключения выслан на три года в отдаленный, безлюдный и суровый Нарымский край Сибири. Местом ссылки был уездный городок Нарым, расположенный на берегу Оби, среди лесов и болот; он насчитывал тогда всего 150 домов и чуть более тысячи жителей. В таежной глуши, вдали от железной дороги Нарым считался вполне надежным местом для поселения ссыльных. Однако Сталин, пробыв там менее полутора месяцев, в очередной раз бежал. Он покинул Нарым 1 сентября 1912 года. Сын хозяйки дома, в котором он жил, Яков Алексеев ночью на лодке перевез его через протоку на пристань. По одной из версий, на пароходе он добрался до Томска, оттуда его переправили по железнодорожной ветке к станции Тайга на Транссибирской магистрали, а там договорились с машинистом проходящего поезда о том, что он доставит политического ссыльного в своей кабине до станции Болотная, где тот пересядет на другой поезд. Этот побег Сталин сам считал очень удачным и даже классическим.
12 сентября Сталин уже был в Петербурге. Возвратившись в столицу, он возглавил деятельность Русского бюро ЦК, стал идейным руководителем и ведущим организатором кампании по выборам в IV Государственную Думу по рабочей курии Петербурга. Он проводит совещания, выступает перед рабочими, пишет статьи и листовки, принимает самое деятельное участие в выработке предвыборной платформы. Выборы прошли с большим успехом: в Думу было избрано шесть представителей большевистской партии и семь – от партии меньшевиков. Впервые большевики получили представительство в парламенте и вскоре образовали там самостоятельную фракцию. Заслуга Сталина в этом успехе была несомненной. После выборов он курировал работу фракции, несколько раз ездил к Ленину в Краков для согласования позиций по принципиальным вопросам ее работы, а затем по его поручению отправился в Вену писать статью о национальном вопросе. Обширная статья Сталина была напечатана в трех номерах журнала «Просвещение» за 1913 год. Она получила высокую оценку Ленина, который в письме А. М. Горькому называет ее автора «замечательным грузином».
Именно тогда Иосиф Джугашвили принимает псевдоним Сталин, происхождение которого и сегодня представляется не вполне ясным. Некоторые грузинские филологи считают, что слово «джуга» на одном из диалектов древнегрузинского языка означало не что иное как «сталь» (Правда. – 1988. – 1 сентября). В таком случае «Сталин» – это почти дословный перевод его настоящей фамилии на русский язык. С той поры он подписывается только этим именем. Лишь во время войны он вспомнит псевдоним Васильев: некоторые срочные распоряжения Верховного Главнокомандующего передавались по каналам спецсвязи без указания должности, но подписанные этой фамилией. Кроме командующего фронтом, только шифровальщик знал, что Васильев – это Сталин.
Как бы то ни было, принятие им нового псевдонима представляется не случайным, – оно символизировало появление на общероссийской политической арене нового деятеля крупного масштаба, а также уверенность его в том, что он, опираясь на обретенный им опыт теоретической и практической работы, способен утвердить себя в многомерном пространстве большой политики. Впервые он подписал новым именем свою статью «Выборы в Петербурге», опубликованную 12 января 1913 года в газете «Социал-демократ». Статья была направлена против меньшевиков-ликвидаторов, в том числе – их тогдашнего сподвижника и рьяного пособника Л. Д. Троцкого (которого он метко называет «шумливым чемпионом с фальшивыми мускулами»). И это тоже символично: Сталин как будто явился для того, чтобы возглавить предстоящую борьбу с троцкизмом во имя победы русского духа над чуждой ему идеологией.
Что касается написанной тогда в Вене знаменитой работы «Марксизм и национальный вопрос», то уже через год она вышла отдельным изданием и приобрела широкую известность среди русских марксистов. Автор же был признан в партийной среде теоретиком по национальным проблемам. Заметим попутно, что сформулированное им понятие нации и по сей день воспроизводится, с теми или иными вариациями, во многих работах по теории наций и национальных отношений. И сегодня впечатляет широта теоретического кругозора автора, его способность творчески подойти к решению сложнейших проблем развития российского общества. Глубокое осмысление национального вопроса в дальнейшем сделает его политиком, тонко чувствующим и хорошо понимающим роль национально-цивилизационного фактора в общественной жизни народов и государств. Придет время, и эти теоретические воззрения будут переплавлены в его великодержавный проект и практическую деятельность по строительству многонационального социалистического государства.
В начале февраля 1913 года через Краков, где произошла его очередная встреча с Лениным, он возвращается из Вены в Петербург, но спустя две недели его арестовывают по доносу провокатора и в июле ссылают на четыре года – теперь уже в «самое надежное» место – Туруханский край Восточной Сибири. Вначале власти отправили его в поселок Костино, но затем, опасаясь побега, перевели в село Курейка, расположенное невдалеке от полярного круга. На этот раз бежать не удалось, – ссылка оказалась самой продолжительной и тяжелой по условиям жизни. Это был «край земли», добирались до которого на оленях и собаках в легких нартах. Зима восемь—девять месяцев, морозы иногда доходили до 65 градусов, сковывая все, даже дыхание. Ни хлеб, ни овощи там не росли, – пропитание приходилось добывать охотой и рыбной ловлей. Он ставил капканы на зверей и «самоловы» на осетров. Снасти мастерил сам. Заготавливал в лесу дрова для печки. По свидетельству очевидцев, никогда не падал духом. Занимаясь хозяйством, часто напевал народные песни, которые очень любил.
