«Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова» kitabından alıntılar, sayfa 39
И все, что они говорят — вечно живущие ангелы и умирающие дети — все это так значительно, что я слова их пишу длинными курсивами, а все, что мы говорим, — махонькими буковками, потому что это более или менее чепуха.
Очень глупо умереть, зная одну только букву «ю» и ничего больше не зная…
Прелестные существа эти ангелы!
Душу каждого мудака я теперь рассматривал со вниманием, пристально и в упор.
Мне очень вредит моя деликатность, она исковеркала мне мою юность. Мое детство и отрочество…
Может, я играл бессмертную драму «Отелло, мавр венецианский»? Играл в одиночку и сразу во всех ролях? Я, например, изменил себе, своим убеждениям; вернее, я стал подозревать себя в измене самому себе и своим убеждениям; я себе нашептал про себя — о, такое нашептал! — и вот я, возлюбивший себя за муки, как самого себя, — я принялся себя душить. Схватил себя за горло и душу.
Я уважаю природу, было бы некрасиво возвращать природе ее дары…
И есть душа, пока еще чуть приоткрытая для впечатлений бытия.
Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом?
О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом — как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! — всеобщее
