Kitabı oku: «Веселые рассказы», sayfa 4

Yazı tipi:

05:33

03.10.2017

Вот еще, ненавижу левую интеллигенцию, ненавижу людей среднего и высокого достатка которые носят шубы и имеют неприятные лица, они всегда плохо обращаются с обслуживающим персоналом.

05:39

03.10.2017

Если лететь достаточно долго окажешься в черном космосе но об этом даже говорить неприятно я не верю что существует космос по мне это все ученые рисуют что им взбредет а деньги на космические полеты пропивают, не может он существовать, очень уж это жестоко, вот что я скажу, мне кажется голубое, желтое, синее небо я еще могу пересечь а вот там где начинается эта хрень там нет, все, там все и кончается.

05:55

03.10.2017

Гений

Макс уверен в том, что он гений. Я говорю не о таланте, не о выдающемся таланте, а именно о тех людях, кого величают гениями, поскольку их талант не поддается никакому сомнению. Его список небольшой и дилетантский, как бы выразились более изысканные любители искусства. Он за гениев почитал Шекспира, Моцарта, Микеланджело, Ван Гога, Достоевского, Рембо и отчего-то Витгенштейна. Хотя каким образом Витгенштейн затесался в эту компанию, Макс отказывается объяснять, он прочитал только половину трактата философа, занес того в неоспоримые гении и тем остался доволен. Таким образом, всего их было восемь. Включая Макса.

– Поэт, конечно.

– Да. Я такой, – он выпрямляется с гордой улыбкой. Черные его волосы были до плеч, и даже чуть вились, что ему очень нравится. Сестре его он кажется просто смешным, потому что они растут редкими, толстыми прядями.

– Макс, я тебе не дам денег, можешь не просить.

– А я что, просил? Нет, я просил?

У него нет передних зубов снизу, потому он плюется при каждом слове, еда вываливается из его рта.

– Аккуратнее ешь, боже.

– А что? Ну ладно, выпадает, подумаешь!

– Нет, но ты же попросишь. Все, уходи. Мне семью кормить надо.

– Я, что, тебе не семья больше?

В комнату вбегает его племянник.

– Мама, когда это уже прекратится?

– О, пришел, тоже мне. Вот он пришел, и ты начнешь себя вести.., – произнес Макс, отворачиваясь.

– Пошел отсюда, я с сестрой говорю.

– Ты долго будешь его кормить?

– Миш, иди, пожалуйста, к себе.

– Нет. Давай, уходи. Или я полицию вызываю.

Макс издает смущенный смешок и качает головой.

– Она мне сестра и хочет мне помочь. Мне ночевать негде.

– Когда ей ночевать негде было, ты куда ее послал? На вокзал? С детьми?

Новостная передача по телевизору кажется оглушительной. И вдруг сестра его, которая до этого имела выражение смиренной грусти, вдруг будто и сама вспоминает, как это часто бывает, что такое и в самом деле произошло, и разозлилась.

– Действительно, давай иди на вокзал. Как меня послать ты мог, а как теперь…

– Не было такого, – Максу стыдно и он отворачивается, он даже встает, а сестра идет за ним, вытирая руки полотенцем.

– Не было? Как не было?

– Ну прости меня, ну дай мне денег немного.

Сын, воодушевленный таким поворотом дел, открывает дверь, чтобы Максу можно было выйти. Но Макс остается. Если не получить деньги сейчас, то уже все, прийти можно только дня через два, а то и три. Он игнорирует открывшуюся дверь и поворачивается к сестре.

– Зачем ты это вспоминаешь вообще? Когда это было?

– Ну как, ты иди на вокзал.

– Не могу я туда пойти.

– Ах, не можешь…

– Ну дай тысячу хотя бы на такси до дома.

Что ты, пешком дойти не можешь?

– Не могу, у меня ноги болят.

– Потому что ты с четвертого этажа упал, что ты думал, новые тебе пришьют? – встрял сын матери, пытаясь отвести ее подальше и выставить из дома. Наконец, Макс смиряется. Ладно уж, надо прийти, когда Миши не будет дома, и поговорить. Даст, никуда не денется.

Макс возвращается к себе, не слушая разговоры своей жены – такой же алкоголички, как он, которая носит очки, и выглядит на удивление обычно, даже вполне прилично, только когда кричит начинает переходить на самые грубые выражения.

– А ты сюда чего явился?

– Куда хочу туда и прихожу. Это и моя квартира.

– Какая твоя квартира, ты свою квартиру сдаешь.

– А на чьи деньги мы живем? А?

Он расстроен после сегодняшнего неудавшегося похода и потому поддерживает ссору и в конце избивает ее. Затем садится писать свой шедевр, поэму посвященную матери с детьми, которая спит на вокзале.

Он умер в своей квартире, потому что был мерзейшим гадом из всех, кто когда-либо писал триолеты в школьной тетради.

И слава его разошлась по миру.