Kitabı oku: «Смятение. 1990 год. Телефонный начальник», sayfa 4

Глава 11. Висящев прощается…

Более месяца прошло, как виделся я последний раз с Висящевым. Всё как-то недосуг навестить его. Да и где навестить – то он в больнице, то уже дома – на бюллетене. Знаю, что несколько раз посещал его профсоюзный актив, цеховой комитет – традиционно, как и принято, при посещении больных – яблоками обеспечивал. Из рассказов работников, видевших Висящева, ясен вывод – продолжает болеть Александр Дмитриевич, и не следует ожидать скорых, позитивных результатов от назначенного ему лечения.

Мимолётом, испытывал я чувство вины в последние дни, и вот собрался, наконец, тоже навестить больного. Опоздал, – вот он, собственной персоной, в разгар рабочего дня, пришёл сам.

Как?! Выздоровел?! На работу??..

Меня охватывает спонтанная неподдельная радость. Висящев, совершенно неожиданно появившийся, стоит передо мной – живой и невредимый! Но что-то не позволяет в полной мере проявиться моим эмоциям. Не такой какой-то Александр Дмитриевич, не такой…

Непривычно, по-праздничному вырядился. Как мне показалось, излишне официальный, и отстранённый какой-то. Теперь я вижу отчётливо – точно, – отстранённый. Он приглушенным голосом произносит приготовленные слова – а я не понимаю, о чем это он говорит, о чем?

– Виктор Васильевич, а я ведь попрощаться пришёл…

Висящев застал меня врасплох, он не даёт мне сосредоточиться, найти нужные слова…

– Я улетаю в Алма-Ату на операцию. Надоело, бесконечно болеть, пусть делают что-то, и… будь что будет… может быть, больше и не увидимся…

Что тут скажешь… Я не нахожу ничего иного, как озабоченно поинтересоваться причинами, побудившими его к принятию этого решения. Операция на сердце – совсем нешуточная вещь, хотя, что тут спрашивать, и так всё понятно.

Оказывается, операцию по замене барахлившего клапана ему предлагали сделать ещё во время обследования в московской клинике, но он не решился тогда – слишком далеко от дома. А вот сейчас и до Алма-Аты добрались новые медицинские технологии. Тянуть с операцией врачи не рекомендуют, или сейчас, или…

Я напускаю на себя бодрый вид, изображаю уверенность, что раз берутся его врачи оперировать – значит, показания к этому хорошие, и есть уверенность у них, что всё пройдёт хорошо – ведь известно же всем – не первый год уже врачи сердца ремонтируют, и опыт давно накопили. Не удерживаюсь и как бы ненароком, спрашиваю – как он сам оценивает шансы…

И всё-таки дрогнул голос Висящева, едва заметно, но дрогнул

– Шансы…, шансы всегда есть… – пятьдесят на пятьдесят…

Дрогнул голосом и тут же справился с собой Александр Дмитриевич, – приобрёл спокойствие и буднично, как будто в отпуск уходит, покидая кабинет, произнёс с добродушной, только ему свойственной усмешкой

– Ну, вы тут без меня… держите связь…

– Да что с этой связью сделается! Я всё «проявляю заботу» – интересуюсь – когда вылет самолёта, всё ли для операции подготовлено…

Сопровождать в Алма-Ату Висящева будет жена, Вера Семёновна. Она постоянно будет с ним рядом. О времени операции ещё неизвестно, предстоит пройти дополнительные исследования. Александр Дмитриевич говорит, что в клиниках, где проводятся операции такого сложного уровня, всё необходимое из медикаментов обязательно имеется и беспокоиться, что что-то там отдельно надо искать – нет необходимости.

– Главное, – пациент сам должен решиться – опять усмехается он.

Он решился. Видит мою испуганную растерянность, натужное бодрячество, и сам же меня успокаивает

Да вы не переживайте, Виктор Васильевич, – всё будет хорошо, а попрощаться… – это так… на всякий случай…

Он начинает торопиться, его ждёт где-то снизу жена, мы обнимаемся, я похлопываю его по спине…

Он уходит…

Перебиваю тревогу, выкрикиваю ему вслед слова-заклинания

– Держись Александр Дмитриевич, всё будет хорошо! Обязательно всё будет хорошо! И со стыдом чувствую – сам не убеждён, что обязательно всё так и будет, но усилием воли ломаю себя, вкладываю в интонации голоса непоколебимую уверенность, что всё обойдётся, что он вернётся домой – целый и невредимый! Я ЗАКЛИНАЮ!

А что мне ещё остаётся…

Остаюсь один в своём кабинете. Не потерявший чувства реальности, рассудок всё расставляет по своим местам – даже при самом благоприятном исходе для Висящева, он как начальник цеха, для Городской телефонной сети потерян окончательно. Проклятая работа, и даже в этом случае, её проблемы выпячиваются на первое место…

Глава 12. Кооператор Степанов

Состояние, как будто внезапно обрушил кто-то на мою голову ушат холодной воды. Первая реакция – оторопь, смятение… Тут же, автоматически включился защитный механизм. Душа сжалась в маленький комочек, как будто – чем меньше она по размеру – то и зацепить струны её труднее. Пока только – волнами, волнами выстреливает душа из себя вопросы, вопросы, на которые совершенно не прощупываются ответы. Беспорядочные лихорадочные мысли кружат голову, вызывают через пьянящее ощущение – чувство опасности.

И посоветоваться, как на зло, не с кем. Главный советчик – Макарычев опять укатил в командировку. На сей раз в город Уфу – оформлять заказ поставки целевым назначением в Синегорск электронной цифровой станции МТ-20.

В движении, в активном движении, уже даже не в проработке, а в начальной стадии исполнения находится этот замысел, самый важный для последующего развития телефонной сети нашего города, да и области, в целом.

А ведь ещё пару минут назад – казалось бы – всё было хорошо.

Шмидт, хоть и временно, включился в управление линейно-кабельным цехом, довольно активно и даже – жёстко, что конечно, несколько неожиданно. И проявилось это сразу в его отношении к новым подчинённым.

Теперь уже и от него в какой-то степени зависело – выплатить «тринадцатую зарплату» по итогам прошедшего года, там – в конце года, провинившимся двум бригадирам Беккеру и Утлику. Мог Шмидт добрый жест проявить к своим, в настоящее время – как ни крути – помощникам, в новом деле. Не стал. Сполна они наказаны. И по выговору имеют, и премии лишились. А так как, за Беккера в частности, материально ещё и кабельная бригада пострадала – к тому же, и моральный дискомфорт испытали. Особенно по части пьянки, для провинившихся, с очень жёсткими последствиями действует на ГТС Коллективный договор.

Прошло время после разборок, и я остыл, готов был для бригадиров проявить послабление. Не уверен, что безоглядная жёсткость – более действенное оружие, чем разумные воспитательные компромиссы и отступления. Но всё же… Поинтересовался мнением Шмидта по поводу послабления и переубеждать его не стал. Пусть «пробует» новый коллектив на прочность собственными методами.

Нелегко ему сейчас, но пусть осваивается на новом месте. Ещё день-два и кончит бюллетенить, выйдет ему в помощь на работу Бугаенко. Мне уже ясно – Шмидт в цехе вынужден будет задержаться.

Бугаенко категорически ссылаясь на своё повышенное давление, отказывается вновь принять руководство цехом. Что ж – уже то, что на подхвате у Александра Семёновича будет, уже это – отрадно.

В сложившейся ситуации наработанный ритм работы цеха пока остаётся стабильным. Пока по барометру его работы, по количеству повреждений, особых оснований для беспокойства нет. Но придётся же, как-то заполнять потенциально свободную должность начальника цеха ЛКЦ…

Надсадно свербит этот вопрос, но я гоню его прочь. Стараюсь не зацикливаться. До поры – пока сам Висящев не появится после затянувшейся болезни, наконец, поправившийся, и не определится в зависимости от послеоперационного состояния, со своей занятостью.

А взбудоражила душу и выбросила из головы всё привычное, отбросила текущие проблемы на задний план, всё заслонила собой, внесла в душу сумятицу, казалось бы, обычная бумажка. Но на ней напечатано настораживающее и даже грозное слово «Повестка» – повестка в суд…

Нешуточное дело. Я созваниваюсь со служительницей Фемиды, она приглашает меня на собеседование. В общении ситуация несколько проясняется.

Обозначился истец, даже не к предприятию, а ко мне лично. С его стороны есть претензия по поводу нарушения мною его прав – прав на установку в его квартире телефона, – претензия за игнорирование его законной очереди при состоявшейся телефонизации дома. Дом – в Васильковском микрорайоне под номером 16. Истец – некий Степанов.

Дом помню. Большой дом, под сто квартир, сложный вселившимися туда людьми, вобравший в список на телефонизацию более двух десятков льготников. Как будто специально в один дом их собирали!

В два этапа телефонизировался дом. Перед вторым и заключительным этапом – специально выдерживали паузу, чтобы ни одного, поздно спохватившегося льготника, не потерять. Заключительную телефонизацию провели совсем недавно. Тщательно, очень тщательно, а впрочем, как всегда, как привык это делать – выписывал я разрешения на установки. Не мог оплошность допустить…

Дом помню, Степанова – нет.

Мне надо представить судье, назначенной вести это дело, все документы для тщательного изучения сути претензии. Она успокаивает, мол, не беспокойтесь, разберёмся, суд у нас гуманный и справедливый.

А я беспокоюсь. Помню бывшего начальника Телеграфно-телефонной станции – Ковалёва, тоже привлечённого к суду за якобы, имевшее место нарушение очерёдности, исключённого в результате «разбирательства» из партии, осуждённого на год условно…

Я не знаю – в действительности он был виноват, или нет, но Ковалёв не особо защищался тогда и – получил сполна. Кто-то его жалел и сочувствовал ему, кто-то радовался и осуждал. Но я видел, как сжался и ушёл в себя после суда Пётр Романович, какой стыд испытывал.

Не приведи господь!

Про себя, точно знаю – не поступался совестью, старался, учитывая все нюансы Правил, в силу данных мне полномочий, быть максимально справедливым при рассмотрении сложнейших вопросов, казалось бы, – простой очерёдности, старался не брать на душу грех перед людьми. Уже под добрые десять тысяч подбирается, лично мной разрешённое на включение телефонов людям, их количество, Новые установки, переносы, переустановки, переадресация – всё здесь. И не было, уже более чем за четыре года, человека, решившегося открыто обвинить меня в несправедливости и утвердившегося в этом.

А тут налицо прецедент. И сразу – через судебную инстанцию! Наглый, уверенный, бесцеремонный вызов телефонному начальнику! Нет, не помню я Степанова…

Помнит – начальник абонентского отдела Юртабаева Асия Хасановна. Вездесущая женщина, всё и обо всех знающая. Ходячая энциклопедия. Машина памяти – живая и подвижная.

– А-а-а, это тот Степанов… – несколько медлит, и выдаёт информацию дальше. – Преподаватель музыкального училища, сейчас – кооператор, самостоятельно обучает желающих играть на музыкальных инструментах. И чем-то там ещё…

Конечно – ему очень нужен телефон на дому. Как же без него ему общаться со своими частными клиентами? Как об уроках договариваться, как – деньги делать…

Мы поднимаем с нею документы и тщательно рассматриваем историю телефонизации дома. И не находим упущений. Все установки определены в точном соответствии с Правилами. Хорошую телефонизацию дом получил – более чем 60 процентов, при общем охвате микрорайона в 30 процентов. Учитывали при телефонизации, что очень уж много поселилось в нем ветеранов-льготников.

А Степанов… – что Степанов – вот он, действительно, после завершения телефонизации дома, остался в списке очерёдности – теперь уже – первым. Конечно, немного не повезло ему, но ведь не он один такой – добрая доля квартир в доме осталась не телефонизированной. Не хватило мощностей установленной в микрорайоне станции – обеспечить телефонами всех желающих! Понятна проблема. Но через суд выбивать-то телефон, зачем?

Гладкого, простого и понятного движения очерёдности, так как это понимает Степанов, а именно, – тупого следования дате подачи претендентом на телефон заявления, нет. Телефон – не та принадлежность, которую просто и примитивно можно распределять.

От наличия телефона или отсутствия его, в жизни человеческой многое зависит. Есть люди, которым наличие телефона в квартире может очень облегчить жизнь, а может и спасти её, и есть люди – которым телефон нужен просто для удобства, для удовлетворения второстепенных желаний.

Степанов относится – ко вторым, а вот льготники, – инвалиды войны, участники войны, которых на несчастье Степанова много, очень много, в доме оказалось, а ещё – просто инвалиды различных заболеваний разных групп, – все они – к первым! Просто пожилые, заслуженные люди, получившие от государства право иметь телефон вне очереди, в полном соответствии с конкретно прописанными пунктами Правил, все они относятся всё-таки, к приоритетной группе, с точки зрения простой очерёдности. А вот именно этого жизненного нюанса Степанов и не хочет признавать.

Почему государство проигнорировало, что раньше, чем старички, пристроился в очередь Степанов? Вот и документ, с датой собственноручно написанного заявления, подтверждающий его прыткость, на руках у него имеется. Почему – ему предназначавшийся телефон, стоит теперь у какого-то, пусть даже сверх заслуженного, участника? Почему получил телефон ветеран за счёт его неудобств?

Прагматичный кооператор Степанов умеет считать свои личные выгоды, и никому не прощает потери от упущенных возможностей. Кто-то должен за его «потери» отвечать. Вот если начальник ГТС – добренький дядя за его, Степанова, счёт, – пусть сполна и ответит!

И ещё есть момент в деле по телефонизации дома, который необходимо будет мне объяснять, и оправдывать перед судьёй, пусть жаждущим справедливости – но не являющимся специалистом по телефонной связи. Поймёт ли правильно, примет ли во внимание…

Глава 13. Инициатива – очерёдность по подъездам!

Однажды, когда телефонизация Васильковского микрорайона шла полным ходом, появился у меня в кабинете Висящев, расстроенный, раздосадованный. Он терпел, терпел и вот, что называется – допекло. Видно было, что с трудом сдерживается, изо всех сил сохраняя на лице напускное равнодушие, и всё-таки в сердцах, такое редко с ним бывало – высказал

– Виктор Васильевич, строители-монтажники, так красиво, чтобы общего вида не портить, прокладывали кабели в многоэтажных домах, аккуратно прокладывали их по подъездам! Пятнадцать квартир в среднем в подъезде, – разводили, чтобы одна телефонная коробка, вмещающая в себя десять линий, была установлена и закреплена, в крайнем случае, с доступностью на два подъезда и даже на три – в зависимости от ёмкости подведённого к дому кабеля. Чтобы в каждом из подъездов можно было установить несколько телефонов. Лишнего не делали. Учитывали, что всем желающим телефонов не хватает. Ведь этот, подведённый кабель, по ёмкости не соответствует количеству квартир в доме – телефонных пар в нем гораздо меньше.

И конечно же, строители не могли угадать размещение коробок именно так, как к моменту начала телефонизации, сформировалась очередь, хотя и параллелила их на несколько подъездов.

И вот, следуя распределению телефонов строго по очереди – мы теперь по второму кругу, опоясываем уже дома однопарными проводами. Ну, прямо в гнездо, опутанное паутиной, их превращаем. Только вместо паутины – от коробок тянутся провода к очередникам.

Пара свободная имеется, к примеру, в первом подъезде, а очередник на неё претендующий живёт в шестом подъезде. Вот и приходится через весь дом тянуть к нему дополнительные телефонные провода. Ну, куда это годится! И не красиво и не эстетично. Просто – безобразно. А уж о том, как сложно, протянуть и закрепить провод в шестой подъезд, в котором проживает дождавшийся установки телефона очередник, аж от первого подъезда, как это к тому же, затратно, в конце концов, и говорить даже неудобно.

Тянут монтёры провод по фасаду дома, какими—то неимоверными путями вытягивают его на крышу или в подвал, карабкаются на крыши как скалолазы и это всё – с риском для жизни. Закрепляют его по железобетонным панелям, по кирпичам. Представляете, какой это тяжёлый труд. А ведь норма на абонентскую комнатную проводку от коробки до телефона – не более 40 метров. Мы эту норму, такими перетягиваниями из подъезда в подъезд, значительно перекрываем. А времени сколько – отнимают эти работы – уму непостижимо.

Черт! – а я ведь действительно не задумывался над этим. А представить… представить это – могу. И правда, если из первого подъезда протянуть провод в последний, да ещё – не по прямой линии, окольными путями, его действительно – метров сто, а то и больше потребуется.

Сочувственно киваю Висящеву в знак согласия с его доводами, принимаю и понимаю его возмущение. Но что, же я могу поделать? С политической, да и с человеческой, потребительской точки зрения, с точки зрения справедливости – очередь, – её соблюдать важнее.

Александр Дмитриевич может быть упорным, настырным и настойчивым. Он не отступает.

– Но ведь очередь, правила её формирования, людьми придуманы! И если проанализировать как она образуется – здесь много парадоксов и несуразностей. Можно иметь одну, общую очередь – только по городу. Представляете, какая «головная боль» для связистов получится! Очевидно, сразу, что такая очередь не отражает реалий и просто неприемлема. Можно её формировать по кварталам, по улицам…

А вот в частном секторе – где сплошь одноэтажные дома и где официально очередь должна формироваться по шкафному району – мы же рассматриваем по приоритету очереди только соседние дома. И это – правильно.

В многоэтажных домах – определили очередь по дому. А почему не по подъездам? Где критерий разбивания на части, территории, границ территории, в пределах которых очередь образуется и формируется? Почему – не по подъездам? Ведь в случае принятия такого решения технические нюансы телефонизации сразу укладываются в стройный порядок. И затраты материалов на установку телефона с сужением территориальных границ очереди – снижаются в разы…

– Александр Дмитриевич, но прежде чем я утвержу наряд, вы же, его раньше меня подписываете, подтверждая своей подписью техническую возможность установки. Почему подписывали всё это время – если видели эти несуразицы?

– Так ведь конец года же был, план надо было выполнять, да и пока мы мало телефонов ставили – эта трудность не так бросалась в глаза, а при массовых установках…

Мы долго обсуждали этот вопрос. И он убедил меня в своей правоте. И я решился тогда – принять на себя ответственность, решился пойти на эксперимент – решился формировать очередь по подъездам. В Васильковском микрорайоне – впервые.

И вот, теперь это придётся защищать в суде. Ведь в случае со Степановым очередь формировалась в его доме именно по подъездам. Что ж – понятна ситуация. Справедливость не должна доходить до абсурда. Справедливость тоже имеет свои и часто – очень неоднозначные оттенки…

И ещё есть одна тонкость. Профессиональная, техническая. В подъезде с квартирой Степанова, включено девять телефонов, а кабель-то к коробке подведён – десятипарный. Что-что, а уж до десяти Степанов считать умеет – наверняка знает, что по десятой паре ему можно установить телефон. Этого и добивается.

И нет ему дела, до того, что по Правилам эксплуатации кабеля, связисты обязаны предусматривать в нем эксплуатационный резерв. Вот, на десять пар кабеля – одна пара и зарезервирована. На случай, – вдруг одна из жилок в нем окажется некачественной.

Даже завод, изготавливающий кабель, не даёт сто процентной надёжности всех его жил, вдруг повредится, единственная, по разным причинам – вот и понадобится резервная пара, чтобы без сложного вмешательства вовнутрь работающего кабеля, быстро, в контрольные сроки, – возникшее одиночное повреждение телефона – устранить.

Нет, не могу я отдать эту пару Степанову – даже через суд.

Глава 14. Что я знаю о кооператорах?

Я опасаюсь, я боюсь суда. Первый раз в своей жизни сталкиваюсь с судом. Страшное слово – суд, и не только в моем восприятии – у многих. В понимании, негативный смысл этого слова – у добропорядочных людей. Суд – значит – осудить! Кто из тех, не присутствовавших в зале суда, потом разбираться будет? Пойдёт молва – начальника ГТС судили.

Сложно, очень сложно будет этот суд выиграть – практически безнадёжное дело. Руководитель предприятия оказывающего услуги – против рядового потребителя?!!

Ведь потребитель – всегда прав! Это – аксиома. Хотя – суд, он и есть для того – СУД. Он ведь без учёта статуса спорящих, – по высшей справедливости – должен разбираться! Должен. А на деле – кто знает…

Я боюсь суда. Но гораздо сильнее боязни меня захлестнула обида. Мне ничего не надо от людей, которым я даю «добро» на установку телефонов, при этом совестью своей руководствуюсь. Бывает, и очень часто, – мучительно выискиваю правильное решение, через свой внутренний суд проверяю, через своё внутреннее понятие справедливости выношу вердикты. И исполняю добросовестно и честно предписания, которые наше государство провозгласило, и прописало в документах, при определении приоритетов справедливости. В частности – приоритеты по ветеранам войны, больным, и часто – одиноким старикам… Высший суд во мне самом, и… я боюсь государственного суда. Я почему-то ему не верю. Ибо в его решения часто вмешивается ПОЛИТИКА.

Сумбурные мысли, обида перехлёстывает через край. Чувствую себя оскорблённым, униженным – как он посмел через суд выбивать себе телефон! Но ведь если он выиграет – молва об этом разлетится по всем окрестностям, это будет – прецедент! А что если потом, все горожане, следуя за Степановым, из моего предприятия, из меня – его начальника, из всех предприятий связи, начнут тоже себе через суд телефоны выбивать…

Воображения у меня хватает и… рушится на глазах та стройная система распределения «телефонного дефицита», которую я в сомнениях, в борьбе с безапелляционным начальством, – проверяя и перепроверяя её действенность на практике – буквально выстрадал. И… опускаются руки.

Степанов… Асия Хасановна упомянула, что он кооператор. «Бизнесмен» – по-новому, – слово-то, какое!

Какое-то неприятное чувство возникает во мне при слове «кооператор». Кооперативные предприятия, кооперативные магазины были всегда – сейчас их открывается всё больше и больше. Вот только продают они всё то же, что и государственные магазины. Только гораздо дороже. Одно отличие от государственных торговых точек, – на их прилавках товар всегда имеется. Того же качества, а то ещё и хуже, – но всегда – имеется.

Мясные продукты в «Кооператоре» жена моя покупает по сильно завышенным, чем в обычном магазине, ценам. Говорят, кооперативную выручку члены кооперативов имеют всегда весомую и распределяют самостоятельно по своим карманам. И… – жируют потом… Гадливое чувство.

Совсем не в параллельном мире они живут – эти кооператоры. Пересекает обычных людей с ними жизнь, и часто, при встречах – бьёт беспощадно, несправедливо.

Года не прошло, как потрясло моё предприятие, случившееся, из ряда – вон, выходящее, чрезвычайное происшествие.

Надо было видеть Висящева, когда он по виду – никакой, потерянный – лица нет, утром, только-только рабочий день начинался, тяжёлой, какой-то шаркающей поступью, даже споткнувшись о хоженый-перехоженный порожек двери кабинета, сообщил деревянным голосом

– Айсин повесился!

– Как??.. Как – повесился?.. Где…

Где он мог такое совершить, в каком укромном месте? Не является ли причиной, которая довела его до петли, производственная размолвка с товарищами по работе, с непосредственным начальником? В целом, обстановка на работе… Позор-то какой будет…

Вдогонку, – мыслям, по пчелиному, зароившимся в голове – Висящев добавляет определённости. Сообщает, что повесился Айсин дома. К счастью, верёвка оборвалась, и он остался жив.

От сердца несколько отлегло – живой!.. Бытовая, – не производственная причина. И где он только там у себя в квартире многоэтажного дома и крюк-то нашёл, за который зацепил верёвку? Разве что – от люстры…

Висящев продолжает

– Он пришёл на работу, так и не осознав полностью, что же это с ним произошло. А куда ещё ему идти – трясётся весь и плачет. Женщины цеха взяли Женю под опеку – успокаивают…

Висящев расстроен и как-то по особому, по мужски – жесток. Он не жалеет и не сочувствует Айсину, явно его осуждает и даже высказывает полу предположение, а скорее – фатальную уверенность – раз один раз решился, – он обязательно повторит попытку и доведёт дело до конца. И может быть – на работе…

С чего он это взял, что мелет?! Что же нам с этим теперь делать, и как уследить?.. Не гнать же его с работы – раз пришел…

Оказалось, что супруга Жени Айсина закрутила на своей работе роман, а работает она в торговой точке Облпотребсоюза. Роман – с кавказцем-кооператором, богатым, сорящим деньгами и красиво ухаживающим за ней на производственных вечеринках.

Куда рядовому связисту до такого шика с его стандартной зарплатой! Разругался с женой вдрызг Айсин, – ушёл в другую комнату, прикрыл дверь и совершил суицид. Жена, услыхавшая шум сорвавшегося и грохнувшегося об пол тела вовремя среагировала и оказала ему первую помощь, откачала…

На второй день, когда он несколько отошёл, я пригласил в кабинет к себе Женю. Широкий грязно-синий, ожерельем опоясавший шею – ничем не спрячешь – ужасный синяк, выглядывал из-под воротника. И его глаза – потерянные, жалкие, пустые – не этот – потусторонний мир отражающие.

Он стоял передо мной, жалкий, сгорбленный. Такой как есть, весь в себе – с бесцветными, пустыми глазами, вперившимися в одну точку-пустоту, упорно повернув лицо в сторону окна, и там, сквозь него, в бескрайности неба ловил её оконечность. Слушал и не слышал, что же это бубнит ему начальник.

Я сумел всё-таки переключить его внимание, сумел пронять его, хотя, вынырнув из пустоты – он тут же перешёл в другое состояние – состояние жесточайшей обороны.

– Не лезьте мне в душу – это заклинание теперь буравил во мне насквозь его взгляд. Я мучил его, вразумлял, вбивая, что он – мужик, в первую очередь, и тут же мягко сочувствал его положению. Вряд ли мои увещевания сильно помогли, но потом, со временем, он успокоился, и важнейшую роль здесь сыграла, конечно, его любимая жена, которая испугалась, присмирела на время и сумела загладить зацепки, провоцирующие у мужа всплеск смертельных эмоций.

Но, всё равно – дождавшись, когда перегорел Айсин, смирился – ушла всё-таки жена к своему кооператору, и детей с собой забрала.

Пока держится Женя и пророчество Висящева – слава Богу – не сбывается. К работе относится, как и прежде добросовестно, с полной отдачей, но когда встречаю его – вижу – изменился Женя, сильно изменился.

Не чувствуется в нем жизненного стержня и не загораются уже глаза Айсина ни по какому поводу. Так, живёт человек и живёт, убедив себя в справедливости с ним происшедшего, живёт, обрастая равнодушием в первую очередь к себе. Как же! Разве может тягаться монтёришка-связист, пусть даже с зарплатой чуть повыше среднестатистической – с кооператором-кавказцем, умеющим основательно набивать свой кошелёк и умеющий красиво жить.

И вот – опять кооператор, теперь уже на моем пути…