«И грянул гром…»
Р. Брэдбери,
название рассказа
Фонари светили по периметру площади, отражаясь в небольших лужицах, светились окна в зданиях. Центр же площади сейчас был совершенно пустынным и превратился в мрачное темное пятно.
И в этот момент я захотел отлить. Покрутил головой. В библиотеку, естественно, не вернусь, куда еще?
В здании администрации свет горел в вестибюле и на верхнем этаже в одном из кабинетов. Можно и не пытаться.
Самым подходящим местом был парк. Он тоже был освещен, но очень любопытно: вместо рядов фонарей вдоль дорожек в самом центре парка стояла гигантская колонна, которая днем была скрыта густыми кронами деревьев. На вершине колонны были смонтированы прожектора, свет от которых, белый и холодный, пытался пробиться вниз сквозь листву деревьев.
Так вот про какой маяк говорил Никита, вспомнил я. Какой-то лунный маяк…
Я осторожно, постоянно озираясь, подошел к ближайшим кустам, нырнул вниз, прислушался, присмотрелся. Везде было пусто и тихо.
Я переложил книгу подмышку, прижал, сделал свое дело, вернул книгу под рубашку. Интересно, но вот здесь, в густых кустах, я чувствовал себя в безопасности: меня никто не видит, я увижу издалека всех. Моя квартирка была недалеко, почти сразу за парком, и я превратился в индейца-разведчика.
Я крался вдоль дорожек, время от времени неподвижно замирая, вслушиваясь в тишину, нюхал воздух. Обходил освещенные места, вновь нырял в кусты, чтобы при этом не хрустнул ни один сучок под ногами. Очень кстати попалась упавшая ветка с листьями, которую я смог пристроить на голову на индейский манер. Иногда приседал, иногда прижимался к стволу и сливался с ним. Бледнолицых не было видно, но я понимал, как они могут быть коварны.
Я замер, услышав шуршание в кустах, присел и столкнулся взглядом с котом. Встреча была неожиданной для обоих. Вроде бы рыжий кот – ночью не только все кошки, но и коты серы – негромко зашипел, я в ответ, не отрывая взгляда, тихо зарычал. Он мгновенно признал во мне хозяина джунглей, попятился и бросился бежать. Я рыкнул и не стал его преследовать.
Послышались голоса. По крайней дорожке, между парком и Дворцом, шли четверо мужчин. Шли, негромко переругиваясь между собой, о чем-то споря.
Я вжался в куст, стал невидимым, выждал некоторое время, и так же бесшумно начал смещаться в сторону той же дорожки: местность вокруг была не очень знакомой, а тот путь был мне уже известен, именно по нему я шел днем.
Застучали женские туфли. Я укоризненно покачал головой. Не стоило девушке в одиночку ходить в таких местах. И я опять слился с природой: было понятно, что, если я сейчас просто молча возникну на дороге и даже не буду спрашивать про библиотеку, реакция может быть шумной и истеричной.
И в этот момент я осознал, что я здесь не один. Те четверо никуда не ушли, они стояли за деревьями и поджидали. Вероятно, они еще раньше увидели или услышали, что следом кто-то идет.
И мне стало тревожно. А потом страшно. По спине пробежали мурашки. Страшно от того, что может произойти, свидетелем чего я могу стать. «Что делать, что же делать?!». Внутренний голос заметался, не зная, что же мне подсказать. Все складывалось хреново, очень-очень хреново. Заорать «Беги, беги отсюда!!!» и рвануть самому вглубь парка?! Ноги вдруг ослабели, меня затрясло.
Я не успел.
Девушка в синих джинсах и желтенькой рубашке со светленькой головкой была в десятке метров от меня, когда от деревьев отделились четыре фигуры и взяли ее в кольцо.
Она вскрикнула, звук захлебнулся, трое схватили ее, четвертый глянул вдоль дороги в обе стороны, и ее потащили на боковую дорожку парка. Мне показалось, что в лунном свете маяка сверкнуло лезвие.
Я тихонько взвыл от отчаяния.
Я понял, что не смогу, никак не смогу отсидеться в кустах, что я потом никогда себе этого не прощу, что у меня всегда будет стоять перед глазами эта сцена и эта девчонка. Ну почему, почему я пошел сюда?! Ну почему, почему она пошла сюда?!
Герои, сволочи, где вы все?!
Мысли заметались. Что же делать? Выскочить и с криком ударить? Нет, только внезапно, это мое единственное преимущество. Ударить крайнего изо всех сил и тогда уже заорать? Их четверо, и их ответ будет мгновенным и очевидным.
Внутренний голос молчал, забившись в какой-то темный уголок.
Мысли мчались бешеным галопом, картинки менялись одна за другой в бешеном калейдоскопе, но во всех вариантах получалось: меня убьют. Пырнут ножом.
Внутри стало холодно и пусто. Сейчас меня убьют. Совсем. Если не сразу, то добьют. Я стиснул зубы и зарычал.
Если меня все равно убьют, то нужно захватить с собой сколько могу. Хотя бы одного. Как-нибудь, чем-нибудь.
Я начал подкрадываться, пригнувшись, касаясь руками земли, как вдруг мои пальцы коснулись чего-то ржавого. Короткая ржавая труба сама легла мне в правую руку.
Послышался всхлип, звук чего-то рвущегося.
Я выскочил на ту дорожку и с резким выдохом обрушил железо на голову ближайшего гада. Послышался хруст разламывающегося черепа. Я заорал, меня охватила звериная радость, я замахнулся на второго.
Удар пришелся на подставленную руку, кость треснула и обвисла.
Третий раз я ударить не успел. Острая режущая боль возникла где-то в районе живота, бросилась в голову, промчалась по лицу и рванулась куда-то в вышину.
Одновременно среди туч, прямо над головами, сверкнула гигантская молния, казалось, расколовшая небо и землю пополам. Ослепительная вспышка высветила странную группу людей в парке, изломанные фигуры словно застыли на мгновение в неестественных позах.
И грянул гром.
"Сон разума рождает чудовищ"
Франсиско Гойя
Была темнота, просто темнота, и ничего, кроме нее.
Прошло какое-то время, и я проявился в этой темноте. Я был одновременно везде, я был распылен внутри нее, я был ее частью везде и всюду.
И еще какое-то неизвестное мне время прошагало мимо меня.
Я по-прежнему был частью этой тьмы, но теперь мои частицы потянулись друг к другу.
Наступил момент, когда меня должна была бы пронзить молния. Момент прошел, я с некоторой обидой посмотрел вверх, по сторонам – и в этот миг все-таки шарахнуло.
Я понял, что я существую.
Легкий ветерок коснулся моего лица. Я открыл глаза: вокруг по-прежнему была темнота. Закрыл глаза, пошевелил руками, вновь открыл. Темнота сменилась чернотой ночи, стали видны хаотичные огоньки, похожие на звезды. Приподнялся на пятках, мигнул. А где же Большая медведица, другие созвездия? Огоньки послушно мигнули, сложились в Большую медведицу.
Впервые в жизни – или в чем там я сейчас находился – я видел не ковш, а именно медведицу! Тело, голова, лапы. Я закрыл глаза. Так не бывает, должен быть именно ковш, а люди будут уверять себя, что видят медведицу.
Вновь открыл. Звездочки разлетелись, опять слетелись, Медведица пропала, появилось что-то другое. Очень похожее на большую фигу.
Я глубоко вдохнул и вытянул руки. Вокруг меня образовалось светлое пятно. Руки дотронулись до каменного парапета. Откинулся назад, спина коснулась грубой скальной поверхности.
Я стоял в своих джинсах, своей рубашке на небольшом полукруглом балконе, загибающиеся края перил упирались в скалу. Странный балкончик без входа, прилепившийся к скале в странном месте.
Справа от меня нарисовался подозрительный тип в длинном сером балахоне с капюшоном. Он стоял, небрежно опираясь на перила, молча смотрел вдаль.
Я покосился на него, перегнулся, глянул вниз. На что он смотрит-то? Впереди черная ночь, внизу – черная бездна.
– Слушай, если б я спросил, что случилось, – я повернулся к этому типу, – что бы ты мне ответил?
– Чудо чудесное, – быстро ответил он.
– Тогда не буду спрашивать. А там что? – я показал вниз. – Выглядит как бездна.
– Ужас ужасный, – он тоже посмотрел вниз, как будто увидел первый раз. – Если б я создавал это место, напустил бы туда чудовищ чудовищных.
Я постучал по твердой скале, никаких тайных дверок не видно. Посмотрел вверх – летать не умею. Такое ощущение, что меня проверяют, как я буду себя вести, если окажусь в таком странном и нелепом месте.
Так, вверх и назад – не могу, внизу – бездна с чудовищами, куда ни один нормальный человек не сунется, рядом – этот тип-наблюдатель, который явно ничего не подскажет.
Я перемахнул через перила балкона и прыгнул.
Ветер засвистел в ушах, рубашка вздулась парусом. Постепенно падение в черную бездну перешло в парение, скорость замедлилась, внизу появилось серое пятно. Темнота аккуратно подхватила меня и поставила в этот светлый полукруг. На тот же самый балкон.
Он повернулся ко мне и посмотрел, как мне показалось, с некоторым интересом. Обычное лицо молодого мужчины, с небольшой бородкой.
– А ты здесь первый раз? – я повернулся к нему. – Кого-то ты мне напоминаешь.
– Здесь – первый, – подтвердил он.
Я принюхался.
Конечно же, сон. Говорят, во сне человек не чувствует запахов. Запахов не было. И еще я только сейчас осознал, что не чувствую физически ни эти перила, ни эту стену за спиной. Было всего лишь возникшее в голове знание того, что это камень.
Вот только что это за тип в моем сне шастает? Сон – это небывалая комбинация бывалых впечатлений. Что-то я его не припоминаю среди бывалых.
Я незаметно сместился к нему, резко обхватил его за ноги и рывком перебросил через перила в бездну. Хорошо пошел! Проводил взглядом, отошел влево, на свое прежнее место, поднял голову, высматривая, как он сейчас спланирует сверху.
Он возник, протаял на балконе на том же самом месте.
– А ты здесь первый раз? – я повернулся к нему. – Кого-то ты мне напоминаешь.
– Теперь уже второй.
– Вот, я же говорю, что уже видел тебя. Как ты говоришь, тебя зовут?
– Иелларихон, – ответил он после небольшой паузы.
– Ага. Что-то я такое уже слышал, вы в трубы должны загудеть. Илюха, ты хоть понимаешь, что это мой сон? – Я задумался. – Случайно попал или как?
– Сон … одна из форм существования… В твоей обычной жизни … твоя материальная и нематериальная сущность… скоординированы полностью … одно целое … Есть разные существования … раздельно… Сон – это раздельно … Сейчас тоже раздельно … но не сон…
Только сейчас я сообразил, что он не произносит слова, они возникают у меня в голове.
– Слушай, а ты не мог бы не ходить у меня в голове? Так у меня много ценных для меня вещей, сломаешь что-нибудь. А что там с моей материальной сущностью?
– Вроде как развалилась на части.
– Знаешь, я так к ней привык, как родная стала. Кое-что, конечно, можно было бы и получше сделать.
– Так и в чем дело? Твори, выдумывай, пробуй. Быстрее, выше, сильнее.
– Ага. Вот за что ты мне, Илюха, нравишься, так это за хороший совет. – Я задумался. – Вроде больше ни за что не нравишься.
Так. Хочу, чтобы был неуязвимым. То есть меня бьют, а мне не больно. А потом чтобы заживало, как на собаке. Не-не, в сто раз быстрее, чем на собаке. И еще под водой дышать.
Сторонний наблюдатель, если бы такой мог быть, увидел бы, как меня словно пронзил разряд молнии. Наступила темнота.
Не могут без спецэффектов.
Наступило утро, раннее июльское утро.
Грязный, мокрый человек, лежащий в парке в кустах недалеко от дороги, открыл глаза, услышал шум, приподнялся: по дороге ехала поливальная машина.
– Зачем поливать, вчера же был дождик? – Человек сел, ощупал живот, грудь. Рубашка разодрана, из дыры вывалилась книга. Без обложки, почти полностью разрезанная пополам.
Человек встал, потянулся. Нигде ничего не болело, но состояние было … странное…
На земле что-то блеснуло. Это был ключ, выпавший из кармана.
Человек полез в карманы джинсов – деньги на месте, в застегнутом правом кармане разорванной рубашки обнаружил помятый паспорт. Раскрыл его, усмехнувшись, прочитал: Пушкин Тихон Тимурович. Не было только часов.
– Который же час? – Тихон глянул на запястье, вспомнил, что часы остались лежать на тумбочке в прихожей, пробормотал: «Забытые вчера, забытые надеть». Дорогу поливают, наверное, сейчас около шести утра…
Тихон увидел в глубине парка Дворец культуры. Где-то там вчера – вчера ли? – произошло ужасное. То есть он сейчас на другой стороне парка. Доковылял, дополз сам, или приволокли, бросили?
Голова была пустая, думать о чем-то, что-то вспоминать сейчас совершенно не хотелось.
«Потом разложу все в голове по полочкам, подмету, выброшу мусор, тараканов разгоню… Но все потом, потом…»
Светило утреннее солнышко, в парке веселенько чирикали ранние пташки. Тихон счистил, как мог, налипшую на джинсы землю, стянул на груди края разорванной рубашки, взял в руку остатки разодранной книги, выбрался на дорожку.
Мужчина в брюках и светлой рубашке с галстуком, с толстым портфелем в руке и бородавкой на носу, весьма довольный собой, шел по тротуару вдоль парка.
Это был завхоз в администрации. Ранее он присмотрел новенький телефонный аппарат, который только что установили в бухгалтерии, и который хорошо бы смотрелся у него в прихожей. Вчера он подменил его на другой, старенький, и даже переклеил бумажку с инвентарным номером. Новый он положил в коробку в своей кладовке, и весь следующий день забегал как бы по делам в бухгалтерию. Девчонки говорили по старому телефону, никому не было дела до замены, если вообще кто-то и обратил на это внимание.
Сейчас Бородавка шел и предвкушал, как он вечером притащит себе новую вещь.
Неожиданно на дорожку из кустов выбрался человек. Грязный, помятый, с какой-то дурацкой книжкой.
– Извините, это… Подскажите, пожалуйста, который час? – Тихон сначала намеревался даже спросить день недели, но решил не пугать прохожего нелепым вопросом. Тот и так вздрогнул.
Мужчина с бородавкой успокоился. Он был выше Тихона, крупнее, сначала смотрел настороженно, затем взгляд стал брезгливым. Он глянул вокруг – город только просыпался, никого не видно – ухмыльнулся и с размаху ударил Тихона в челюсть. Тихон отлетел назад, врезался об дерево, книга упала где-то рядом, страницы рассыпались.
– Скотина, – презрительно проговорил Бородавка, смачно плюнул, поправил сбившийся галстук и уверенно пошел дальше.
– Это ты зря, мил человек, – пробормотал Тихон. Удар был хорош … как … как вчера он мысленно отделал алкаша в магазине, вдруг вспомнил Тихон.
Тихон провел ладонью по лицу. Губа, которая должна была мгновенно распухнуть на пол-лица, лишь слегка кровоточила. Тихон вытер ее пальцем, стало сухо. И вроде не больно.
Через несколько минут Тихон подходил к «своему» пятиэтажному дому.
Дворник с метлой, попавшийся на углу, критично осмотрел Тихона, крякнул, спросил: «Адрес-то помнишь, партизан?». Тихон кивнул и пошел дальше наискосок через двор, по давно протоптанной дорожке.
– Эй, стой! – окликнул дворник.
Тихон медленно повернулся, готовый ко всему.
– Ларек на Липовой уже работает. Пиво сейчас хорошее, она только после семи будет разбавлять.
– Спасибо! – Тихон впервые за утро улыбнулся. – Удачи тебе!
Надо же, подумал Тихон, такая рань, а ларек уже работает. Все для блага человека, у которого с утра «трубы горят».
В прихожей я разулся и тут же скинул на пол грязную и рваную одежду, аккуратно положил раненую книгу на тумбочку рядом с часами. Ага, полседьмого. Здесь же лежал оставленный заряжаться телефон. Надо же, забыл, только сейчас понял, что полдня проходил без него.
Я протопал в комнату, включил телевизор, побегал по каналам: пятница, вчера я приехал. Нашел местный канал, дождался новостей. Ничего любопытного.
Все ж таки я во что-то вчера вляпался. Парк, девушка, фонарь. Четверо, нож, гром. И я где-то посередине.
Я ж вчера череп разнес тому типу. Небось помер, падла такая.
То есть сейчас меня должно было бы трясти не по-детски, вытаращенные глаза. Похоже, мозг специально напустил туману на мои переживания, чтобы не сразу, значит, а потом будет понемногу приоткрывать форточку…
Вспомнился сегодняшний сон. Странный, нелепый.
Я разделся догола, встал перед зеркалом: отражаюсь! Следов на теле, на лице – нет. От слова совсем. Взъерошил волосы, высунул розовый язык, покрутился влево-вправо, выгнулся, разглядывая себя со всех сторон. Ничего лишнего не выросло, нужное не отвалилось.
Потом долго стоял под душем, просто смотрел на струи воды…
«Иелларихон!» Слово выскочило внезапно.
Я замер. Поглядел на раскрытые ладони, словно увидел их впервые, начал осторожно поворачивать кран, делая воду все холоднее. Через полминуты я стоял под струей очень холодной воды. Точнее, я понимал, что она такой должна быть. Но она такой не была! Для меня не была! Я резко крутанул кран до упора в другую, «горячую» сторону, готовый отдернуть руку. Не потребовалось. Хотя небольшую разницу я заметил.
А я могу дышать в воде?
Я поднял голову, уставился на душевую насадку, медленно набрал почти полный рот воды и резко выплюнул – нет, пока не готов к таким экспериментам.
Я аккуратно закрыл кран, выбрался из ванны, прошлепал мокрыми босыми ногами на кухню, схватил нож. Острый, это хорошо.
Протянул руку над раковиной, отвернулся и чуть чиркнул лезвием по ладони, из царапины появилась кровь. Понюхал – вроде настоящая. Но не больно.
Подошел к огромному шкафу, открыл дверки – всё, как и вчера, пустые полки слева, несколько плечиков на штанге справа, взялся за угол, напрягся…
Шкаф поскрипел, немного сдвинулся, после чего совершенно отказался признавать во мне супергероя. Да ладно, не очень-то и хотелось.
Так, вот теперь думай. Спокойно, никакой мистики, все материально.
Где-то я уже читал: человека шарахнуло тыщей вольт, а он после этого сразу научился кубический корень из числа «пи» извлекать. И за электричество больше платить не надо – взялся за вилку, чайник закипел.
Удар у меня был, стресс, да еще какой, тоже присутствует, грозовой разряд был. То есть полный комплект, чтобы во мне что-то переключилось.
Собственно, что такое боль? Ожегся, тут же маленькие нейронные человечки побежали в штаб – внимание, тревога, на периферии пожар! И из центра сразу команда – убрать руку из огня! А чтобы побыстрее человек шевелился – так еще и боль включается, в том самом месте.
А теперь, значит, что-то там вырубилось, и сигнал болевой не срабатывает.
Потыкал острой вилкой зачем-то в ногу, в задумчивости наблюдал за тем, как постепенно исчезают красные точки укола…
Так, разобрались. Говорят, вот таким образом теплокровные ящеры у холоднокровных хвосты отгрызали. Пока по холодной системе сигнал дойдет, что нужно срочные меры принимать – а уже ни хвоста, ни злодея нету. Так и вымерли бы.
Хорошо, что метеорит прилетел, и проблема медленной реакции сама разрешилась: нет хвоста – нет динозавров – нет проблем.
А вот у меня, похоже, теперь регенерация побыстрее обычного. Заживает, как на собаке. Или в сто раз быстрее, чем на собаке?
Что-то убыло, что-то прибыло. Нет сигнала, зато теперь новый хвост быстро отрастает.
Ну вот, одно объяснение всему случившемуся у меня есть.
Другие версии мне не нравились.
Я обернулся полотенцем, подошел на кухне к окну. Тихий зеленый двор провинциального городка, несколько протоптанных дорожек, старый покосившийся деревянный стол со скамейками. Где по вечерам, наверное, старики стучат в домино…
Ножом он меня пырнул, гад такой. В книгу попал, спасла меня книга.
Я бережно взял обрывки книги, благодарно погладил разорванные страницы. Спасибо Арине Родионовне…
Так, мне же книгу возвращать надо будет!
Анна Светлова. Я потер лоб, нахмурившись, закрыл глаза, словно наяву увидел плакат с отпечатками ног на песке, шумно выдохнул.
Не знаю я, что с ней. Н-е з-н-а-ю.
А что Илюха-Иелларихон! Да ничего! Разрядом в миллион вольт долбануло, у меня весь организм перестроился, моему мозгу нужно же и объяснение этому придумать – для меня же, чтобы не свихнуться! Да еще и упаковать аккуратно. И самое подходящее для этого: организуем сон, во сне приходит специально обученный человек, и рассказывает, что да как.
Рассказывал, конечно, бестолково, так у моего мозга и времени, небось, было не очень на теоретическую проработку. «Да, как бы помер, условно, теперь возродился, почти как новый, реинкарнутый на всю голову». Часть функций, блоков системы не работает, пришлось оставшиеся форсировано трансформировать. С дыханием под водой вообще, наверное, случайно что-то новое получилось, если, конечно, оно работает.
Короче, пользуйся, тестируй, если еще глюк вылезет – будем вместе дорабатывать.
То есть тараканы у меня в голове после ДЗ – длинного замыкания – решили что-то в схеме управления поменять, потом ко мне одного из своих направили – типа, объясняй, Илюха, выкручивайся.
Стоп, я же вчера какого-то урода грохнул. Вычеркнул из списка живых. Прекратил материальное существование.
Меня ж теперь искать будут. Ну, не меня, а кого-то, кто это сделал.
Эту рубашку нужно будет выбросить. Я натянул спортивные штаны с карманами на молниях, футболку. Телефон и мелкие деньги отправились в один карман, паспорт в другой. Часы – на левую руку. Покрутил в руках бейсболку, вспомнил, что теперь никакой солнечный удар мне не грозит. Проверим…
Потом заглянул на кухню, подержал в руках чайник. Ни есть, ни пить не хотелось. Увидел пакетик с остатками растворимого кофе, понюхал: в общем-то, пахло вкусно. Вкус и запах различаю. И на том спасибо.
Я опять взял в руки книгу: обложки не было, она была словно разрублена топором, и страницы держались вместе только в самой нижней части. Эх, Арина Родионовна расстроится… Я завернул остатки книги в пакет для мусора, в другой пакет засунул порванную рубашку, тихо выбрался из квартиры.
Пакеты отправились в мусоропровод.
Ücretsiz ön izlemeyi tamamladınız.