Kitabı oku: «Встреча на Рю Дарю», sayfa 5
Над письменным столом висели тусклые фотографические портреты. Сергей Петрович указал на них и со вздохом произнёс:
– А это вот родные мои. Вот отец, я ещё мальчишкой был, когда он умер. Мамашенька, в 25м Богу душу отдала, мне весть о том передали. Брат мой младший, Алексей, пропал без вести в Крыму, не смог эвакуироваться. Я из Севастополя отплыл, а он санитаром был, из Феодосии отступить был должен. Да там и потерялся след.
Сергей Петрович перевёл взгляд с фотографии на собеседника. Страшное, перекошенное лицо того заставило его с удивлением замолчать.
– Что с вами, Иван Никифорович?
На Ивана Никифоровича с фотографии смотрел юноша из его недавнего краткого сна на лавочке в сквере Луи Шестнадцатого. Что у церкви Покаяния. И из очень далёкой были…
***
– Фомин, чего разлёгся! Собирайся, поедем!
– Куда ещё?
– Там узнаешь! Приказ Крымревкома!
Иван Фомин, рядовой-повар 78го стрелкового полка 9й стрелковой дивизии РККА, что пару дней назад ворвалась в Феодосию, пленив больше тысячи белых, в основном раненых и выздоравливающих, только что с товарищами приготовил полковой обед и прилёг отдохнуть. Он, хотя и не принимал непосредственного участия в боях, был всё время на ногах, из-за чего был вымотан и мечтал об полноценном отдыхе. Но теперь-то – войне конец!
И вот его опять куда-то срочно зовут. Наверное –за продуктами, реквизированными у буржуев.
– Винтовку захвати!
– Это ещё зачем?
– Приказ!
Он с товарищами нехотя залез в кузов трофейного Фиата, и автомобиль затарахтел по кривым улочкам Феодосии, то поднимаясь, то вновь спускаясь, пока не оказался на окраине. Серые тучи весь день закрывали солнце, оно тускло светило сквозь них. "Мёртвое солнце", -подумал Фомин. На душе было муторно.
– Вылезай!
– Так зачем нас привезли?
К авто подошёл низенький человек в кожанке, с торчащими усиками и бородкой клинышком «под Троцкого».
– Вгагов тгудового нагода гастгеливать!
– Людей у них не хватает, понимаешь ли, – буркнул завхоз. Вот и нас даже задействовали…
Их построили шеренгой перед колышущимся рядом бледных измученных людей, в одном белом исподнем. Лица одних дышали ненавистью, вторых – выражали невыносимое страдание, но многие держались спокойно и с достоинством, неведомым Фомину. Иван старался на них не смотреть, отводил взгляд. Но, и справа и слева, на всём пространстве неровного пустыря – стояли такие же расстрельные команды, звучали залпы, падали в ров убитые, конвоиры подводили следующих.
– Быстгей, товагищи, ского стемнеет. А нам кговь из носу -упгавится надо! – суетился человек в кожанке.
– Во врагов трудового народа, беляков, буржуев, эксплуататоров, – цельсь!
Иван неловко вскинул винтовку. Перед ним стоял бледный юноша, почти ровесник, его тоненькие усики нелепо топорщились, но взгляд был направлен прямо на него, Ивана. Смотрел он смело, с вызовом.
– Пли!
Иван зажмурился и выстрелил.
***
Теперь юноша вновь смотрел на него с фотографии в парижской квартире. Сомнений не было – это был он. Иван Никифорович закрыл лицо руками.
– Да что с вами, Иван Никифорович! Присядьте, присядьте, сейчас Анна воды принесёт!
Ворох мыслей пронёсся в голове у Фомина. «Признаться? Тогда прощай ресторан, повар-кондитер, нарядные господа, Париж! Они не убьют, но точно за дверь выставят. И холодно так смолчат. Господа, господа. Сколько же в вас достоинства, как вы умирали тогда, на пустыре в Феодосии… А если соврать, что от водки голова закружилась, с голодухи? И что? Как потом он в глаза будет смотреть Сергею Петровичу? Как? Нет, уж лучше он сейчас скажет, а потом уйдёт, уедет на восток, сдастся нашим. В если в Сибирь его упекут – и поделом!»
– С…сергей, Сергей Петрович, не надо воды! Я должен вам сказать! Это я, я вашего брата того…
Сбивчивая покаянная речь вперемежку со слезами полилась из Ивана Никифоровича. Он по-прежнему сидел зажмурившись, лишь кончив говорить, робко, в наступившей внезапно тишине, открыл глаза.
– Всё что вы сказали, Иван Никифорович, очень печально. Но вы, вероятно, ошибаетесь. Брат мой был санитаром, в боевых частях не служил по здоровью, переболел тифом, и тогда, перед концом, был очень слаб. Вероятнее всего он погиб по естественным причинам. Ведь не могли же расстрелять больного человека, да ещё и в форме красного креста! Нет, нет, не возводите на себя напраслину. И Богу, Богу несите ваше покаяние. Завтра же в церковь! Я вас проведу! Он всех прощает, на кресте даже палачей своих простил. «Ибо не ведают, что творят». Вот и вы не ведали. Вас заставили. Очиститесь перед богом и живите дальше!
