Kitabı oku: «Пристанище для уходящих. Книга 3. Оттенки времени», sayfa 3

Канцлер переключился на режим мудрого наставника и заговорил о разумной экологической политике Этерштейна, переработке мусора и контроле промышленных отходов, о том, что такой подход короля Фредерика VII позволил нам легко проработать пункт «Окружающая среда и изменение климата». Делясь со мной мнением о примитивных методах американцев, он ходил туда-сюда и чуть ли не тыкал в меня пальцем, напоминая, что экологические проекты должны быть содержательны, а не походить на броскую тему для газетных заголовков.

Что-то канцлер уже не очень напоминал журавля. На новом совете примерю к нему образ козодоя: больно он важно вертит головой.

Как бы я ни старалась, никогда не стану одной из них, настоящей уроженкой Этерштейна, и канцлер с радостью будет напоминать об этом раз за разом. Иностранка на троне хуже вырубленных лесов. Мне казалось, от стресса у меня начали выпадать волосы, и проблемы со сном по сравнению с этим выглядели детским лепетом. Я придвинула к себе копию протокола: чем быстрее и эффективнее решим все вопросы, тем счастливее будем мы с канцлером.

Во время паузы, пока он читал выписку из фонда и делал в ней пометки, советники слева тихонько обсуждали новости. В Мюнхене пропало двое детей: семилетняя девочка и шестилетний мальчик исчезли из интернатов в разных концах города, и у полиции не было зацепок. Вчера я просматривала газеты и надеялась, что детей уже нашли, но, похоже, нет. Если бы дети знали друг друга, можно было предполагать, что они сбежали вместе, но эту версию отмели еще вчера. Неужели объявился какой-нибудь маньяк? Желаю ему сгореть в огне, а детям – поскорее вернуться к опекунам. Чуть ли не впервые за три года я порадовалась, что за Риком ходит толпа охранников.

Интересно, во что сейчас няня играет с Риком? Скорее всего, в мяч. Рик недавно в полной мере осознал его чудесные свойства укатываться, прыгать и отскакивать и теперь с восторгом испытывал их на стенках, лавочках, фонтанах и сотрудниках Холлертау.

Через два часа канцлер произнес:

– Закрывайте совет, Ваше Величество.

Мысли, загруженные юридическими терминами и цифрами, пока еще буксовали. Я отбросила клочок бумажки, который истрепала до неузнаваемости, и вскочила, чтобы стряхнуть оцепенение.

– Совет прошу считать закрытым! – выпалила я, не обращая внимания на укоризненный взгляд канцлера. По его представлениям королеве не полагалась такая бойкость.

У выхода из зала ждали Курт и Катарина. Курт перехватил мой взгляд и двинулся по коридору следом. Как и Катарина. Ее цель – утвердить расписание, но сейчас меня больше волновала моя – успеть к сыну до обеденного сна, потом не увижу его до вечера.

– Фрау Хафнер, будьте так любезны, узнайте у моей камер-фрау⁵, какое платье мне подобрали для встречи с еврокомиссаром. – Надеюсь, мой любезный тон станет ей поддержкой по дороге на другой конец Холлертау, но мне очень надо было поговорить с Куртом. – И для поездки в Лангдорф.

– Да, Ваше Величество.

Катарина ушла. Курт шагал рядом, пока мы не свернули в боковой коридор без гвардейцев.

– Лагари перевозит их в Лёф. Отключи там сигнализацию и напиши ему. Потом проверь, что они добрались. Они ждут документы.

– Хорошо. Я все сделаю.

Я отправила Курта по личной просьбе на другой континент вместо того, чтобы послать в помощь на нашу спасательную операцию. Если бы в эту ночь что-то случилось с теми, кого прятал Лагари, виновата была бы я. Моя первая попытка спасти носителя от инквизиции провалилась: Курт привел австрийского студента, но тот не захотел ждать документов на новое имя и рванул во Францию. Через неделю Курт принес мне сводку криминальных происшествий XIV округа Парижа. Веиты почти всегда узнавали, кто носитель, а кто нет. Они всегда знали. Как, черт подери, они это делали?

Курт нахмурился и подошел вплотную. Пришлось задрать голову: он почти такой же высокий, как отец. Внешне они даже немного похожи: крепкие, как древние деревья, и несгибаемые, как вереск, но, в отличие от отца, он казался более меланхоличным. Я по инерции положила руку ему на плечо, но ощутила лишь теплую, плотную, мягкую ткань, а под ней – тугие мышцы, твердые, как камень, непоколебимые. Еще когда я владела эмпатией, знала, что Курт и внутри бесстрастен, как скала. За неполные три года он не проявил эмоции ярче легкого волнения.

– Зря ты поехала на встречу одна.

– Думаешь, Лагари на меня бы напал?

– Не Лагари, – отчетливо произнес Курт.

У него сжались губы, чуть опустились кончики рта, а крылья носа затрепетали. С тех пор как я однажды проснулась и поняла, что эмпатия пропала, мне оставалось только вглядываться в лица, стараясь угадать эмоцию. Волнение явно есть и что-то еще. Страх?

– Ты сказал, что Ордену обо мне неизвестно, что данные обо мне и моей матери утеряны. С чего им нападать?

– Чем глубже ты в это влезаешь, тем больше людей узнают о тебе. Просто поумерь пыл.

Он прав, мне больше нельзя ошибаться и подводить людей, но пыл я поумерю, только когда выясню, кто убил мою мать. Три расследования подтвердили самоубийство, и Курт говорил то же самое, но не покидало чувство, что здесь что-то не сходится. Приплетать личные интересы я тоже не имею права, но все же приплела, хотя несколько раз уговаривала себя остановиться.

– Как прошла поездка?

– Все в порядке. Отчет там, где обычно, – сухо сообщил Курт. Он никогда не показывал личного отношения к моим просьбам, и даже не знаю, что услышала бы, попроси я его высказаться откровенно.

В коридоре раздались шаги. Судя по бодрости – шагал канцлер. Ну уж нет. Увидит меня и захочет что-нибудь обсудить, потом начнется официальный обед, и я снова все упущу.

Поумерить пыл, значит? Не лезть?

– Сообщи мне, когда Лагари и семья будут в безопасности. И в охранку зайди, – махнула я Курту и ринулась по коридору. – Позже нужно поговорить. Хочу влезть в это еще больше.

Глава 2. Страшные тайны о сейфах и прошлом

Няня Рика, Марилиз, всегда играла с ним у огромной, увитой плющом беседки. Я и сама полюбила эту беседку с первого взгляда: окруженная кустами жасмина, Т-образной формы, она давала ощущение уединения даже посреди оживленного королевского парка, потому что пряталась между живых сосен, а плющ так густо покрывал ее стены внутри и снаружи, что деревянные рейки терялись в листве. Правильное место среди прочего вычурного безобразия.

Марилиз кралась вдоль беседки, наполовину скрытая кустами, подбираясь к углу, за которым, видимо, прятался Рик. Раньше, чем она успела заглянуть за угол, я добежала до нее и приложила палец к губам. Марилиз присела в книксене. На ее одежде виднелись листочки жасмина и зеленые следы, значит, план по лазанию в кустах и валянию на траве выполнен. Марилиз имела степень по педагогике, специализацию по дефектологии, умела оказывать первую помощь и, кроме немецкого, еще свободно говорила на английском и французском, знала наизусть кучу сказок и, даже ползая среди кустов, сохраняла достоинство, а еще Рик в ее руках делался шелковым. Она говорила уверенно и то, чего от нее ждали, никогда не путалась в этикете и всегда пребывала в приподнятом настроении. Ее совершенство сводило с ума. Иногда я хотела оказаться на ее месте, а иногда ненавидела.

Я осторожно выглянула из-за края беседки. Рик подбирался к углу с другой стороны – глаза горят, улыбка шире лица. Уже привычным усилием я подавила боль от осознания того, как сильно сын похож на отца, и выскочила ему навстречу.

Радость разнеслась по поляне громким воплем. Я присела, и цепкие теплые пальчики обхватили шею, а носик, щекоча кожу, уткнулся в ключицу. Милый островок мира и покоя пах уютом и травой, извивался змейкой, стоило его покрепче прижать к себе, и фыркал в ухо от переполнявших чувств. Выпускать его из рук так не хотелось… Так бы и не отпускала, погрузившись в осязаемую бурлящую энергию жизни через объятия, но уже через две секунды непоседливые ножки захотели побегать. Мама, догоняй!

Мы сбегали к лирохвостам – подарок князя Люксембурга, а потом обратно, развалились на траве под жасминовыми кустами, разглядывая кроны сосен. Рик так устал, что даже не мог доползти до мяча, а только тыкал пальцем. Пора его кормить и укладывать спать.

– Скажи «мяч».

Глазки закрывались, Рик упрямо хныкал и ныл, но дефектологи запретили идти на поводу, как бы ни хотелось. Надо перенести советы на час пораньше, чтобы Рик не засыпал от усталости, когда я к нему прибегаю, а то скоро совсем забудет мое лицо или решит, что я прихожу только во сне.

– Нет, Фредерик, скажи «мяч». Скажи!

Я отодвинула мяч еще чуть дальше, но так, чтобы он мог дотянуться, и подбадривающе улыбнулась. Рик нахмурился и захныкал громче, обиженно запыхтел как паровоз.

На дорожке показался отец, видимо, вернулся из поездки в Лангдорф и теперь искал меня. За ним степенно вышагивала Марилиз.

– Мя-я-яч! – протянул Рик и довольно сжал его в ладошках.

– Какой молодец! Когда это ты успел достать мячик? Это у кого такие длинные ручки? – Я пощекотала Рику мягкий животик, сама рассмеялась от его смешного фырканья. И эмпатия не нужна, чтобы чувствовать его эмоции, казалось, они проникали сквозь кожу. Я обхватила целиком тёплый комочек счастья и прижалась щекой к его кудряшкам. – А теперь пойдем-ка спать, молодой человек.

Отец шел не спеша, словно разгуливая – обычный его трюк для непосвященных. На самом деле он собран и сосредоточен: уже в курсе абсолютно любой мелочи, что случилась в Холлертау и за его пределами, и даже того, что еще не произошло, – все продумал и распланировал. Хорошо бы при прикосновении к нему заразиться его уверенностью и спокойствием, но мне это больше недоступно.

Катарина случилась в моей жизни по его рекомендации. Не удивлюсь, если окажется, что она его потерянная сестра-близнец. Методы у них одинаковые. Даже канцлер отзывался о Катарине очень высоко, а заслужить его похвалу дорогого стоит. Для этого Катарине пришлось всего лишь семнадцать лет без единого выговора отработать в королевской канцелярии.

– Марилиз, Рику пора спать. Будь добра, – произнес отец, улыбнувшись Рику. Тот улыбнулся в ответ и ткнул в него пальцем. Марилиз резво потянулась к Рику, а я чуть отодвинулась, не дав ей его забрать.

– Я хочу сама его уложить.

– Тебя ждет фрау Бадер, – невозмутимо заявил разлучитель.

Я застыла, пережидая злость и считая до десяти, хотя частенько и счета до двадцати пяти не хватало.

Рик потянулся к Марилиз и с удовольствием перебрался к ней на руки. Конечно, она же наверняка порадует его еще одной сказкой, пока я торчу на обеде. Я сдержала порыв отнять Рика и отменить встречу.

– После обеда мы пойдем гулять на пруд, – ласково сказала Марилиз Рику и улыбнулась будто бы одному герру Рейнеру. В его присутствии она всегда преображалась: словно все ее дипломы, степени и языки становились значительнее, а сама она светилась светом тайных знаний. Герр Рейнер улыбнулся Рику. Марилиз еще подождала, глядя на Его Светлость, и ушла к Южному крылу, а Рик с ее плеча сонно помахал ладошкой мне и деду.

Каждый раз, когда нужно было уходить от Рика, накрывало чувство вины: ведь я не справилась с материнскими обязанностями еще до его рождения, но три года назад, после того как ничего не осталось, именно сын стал единственной связью с безопасным миром и напоминанием, что жизнь побеждает смерть. Что-то закончилось и что-то началось. Регламентировано было все, даже общение с собственным ребенком, и иногда я опасалась, что он назовет мамой свою няню. Периодически та или другая секунда замирала в бесконечно тянущемся времени, и тогда я оглядывалась на свою жизнь: похороны короля, коронацию, похожую на театральное представление, отца, которого не узнавала. Бремя долга перед родиной, которое он нес за нас двоих, превращало его в стрелу только для одной цели – регентства.

Но меня воодушевляли возможности положения. Клиника детского слухопротезирования работала уже больше года и вполне успешно проводила операции детям, а с открытием центра слуховой реабилитации удастся сделать еще больше. Канцлер думает, что все это делается ради соответствия институтам ЕС, но моя личная цель – помощь. Этерштейн всегда находился на передовой по вопросам охраны природы – контроль производства, переработка мусора, – но я гордилась и своим вкладом: ограничение бензинового транспорта, а также полный переход на гибридный общественный. Еще я планировала снизить налоги для предпринимателей и увеличить индекс Хенли⁶ для своих подданных. Долой границы – мы все граждане мира.

– Нужна новая стратегия представления королевы в СМИ. – Отец развернулся и пошагал по дорожке к Северному крылу. Я потащилась за ним. – «Сторонница прогресса» и «глас народа» уже приелись. Выходка с веткой кажется любопытной. Давай «поиграем» на экологических темах.

Его же там не было!

– Поддерживаю! – Я пыталась погасить раздражение, но топлива оказалось в избытке. – Заставишь канцлера выделить бюджет и принять законопроект на обсуждение? Тебя он послушает.

– Обсудим, когда он придет на ужин, – невозмутимо улыбнулся отец и вежливо раскланялся с советниками. – Сегодня все прошло хорошо.

– Пятнадцать пунктов из тридцати пяти. – Я наблюдала за его лицом, за реакцией на неотвратимость события.

Он сжал губы, прищурил глаза. Лишь на секунду в них мелькнул огонь, но отец сразу отвернулся.

– Что ж, процесс начал еще твой дед. – Он рассеянно рассматривал верхние этажи Северного крыла. – Машина истории неумолима: еще какой-нибудь десяток лет и об абсолютной монархии можно будет забыть.

Хмурая складка, означающая недовольство, появилась на переносице. Вступление в Евросоюз начали без его участия, он голосовал против.

– Ты готов к тому, что случится через месяц? Когда твое опекунство истечет.

– Мне кажется, этот вопрос должна задать себе ты, – спокойно произнес он. – Готова ли ты поддерживать безупречную репутацию династии Ольденбургов Эттерских и править мудро следующие лет семьдесят?

Я споткнулась на ровной парковой дорожке и остановилась. Семьдесят лет?! Семьдесят лет украдких прогулок в лесу, семьдесят лет одиночества и подсчета макушек посетителей и сановников, когда они раскланиваются; семьдесят лет вины перед Мартой за то, что ее сын умер из-за меня. Я думала о будущем и раньше, но теперь, когда отец сказал вслух, до меня словно впервые дошло.

Или веиты узнают, что я носитель гена, подарившего мне дар эмпатии, и убьют.

Отец повернулся ко мне, застыл, ожидая реакции. Такое выражение я часто видела у него, когда мы оба только начинали путь по незнакомой и пугающей дороге новой жизни в Холлертау. Он вписался быстро, а я пыталась найти равновесие и постоянно двигалась: учеба, заседания, подписания, согласования, встречи и обсуждения. Попытки найти гармонию все еще не дали результата: кто знает, как много кругов нужно пройти? В поисках опоры я часто вглядывалась в него, а он – в меня, свою дочь-чужестранку, ставшую еще большей незнакомкой, пытался разгадать мои эмоции и понять, чего я хочу. Хмурился, если меня что-то смешило, и нервничал, когда я молчала, терпеливо помогая освоить новую роль.

Этот путь я выбрала сама – из-за него и из-за Джоша, из-за осознания, что проблему не решишь, просто игнорируя. Теперь дороги назад нет. К тому же у меня столько планов, и один из них – уничтожить инквизицию. Звучит смешно, это ведь не задача по математике. От собственной самонадеянности иногда хотелось плакать и опускались руки: разве мне под силу такое? Чем дальше я влезаю, тем большему риску подвергаю себя и своих близких, но прятаться и ничего не делать я уже пробовала. Это не помогает.

Мелкий юркий камешек, попавший в обувь, царапнул ступню, когда я шагнула по дорожке. Отец немного расслабился, когда я поравнялась с ним, и вздохнул.

– Я изучила все требования и институты ЕС и вижу, какие преимущества нам это даст. Мы уже открыли границы, стали больше заниматься экологическими проектами, у нас будут налоговые льготы и новые рабочие места, да и мои подданные на референдуме проголосовали «за» Евросоюз. Все должно пройти идеально. Ты ведь на моей стороне?

– Конечно, я на твоей стороне, Тереза. – Он уверенно и серьезно кивнул, приглашая идти дальше.

Иногда мне физически не хватало его любви и заботы. Раньше я ощущала это кожей, а теперь могла ловить только выражения лица. Я коснулась его руки, но ощутила лишь тепло ладони. Отец отозвался, бережно обхватил мою кисть сильными и одновременно мягкими пальцами.

– Папа, как понять, что я делаю все правильно? Как найти мудрость для верных решений?

Он окинул задумчивым взглядом парк, прежде чем ответить.

– Не бывает правильных или неправильных решений. Любое принятое решение уже верное, если ты берешь за него ответственность, если понимаешь, что по-другому было невозможно.

– Даже если я ошибаюсь?

Отец хитро улыбнулся и вновь зашагал по дорожке, посмеиваясь.

– Кройгер уже обязал весь совет экономить бумагу. Завтра выпустит внутренний формуляр по нормам использования печатных документов. И у нас появилась новая статья расходов на планшеты для сотрудников. Никогда еще вопросы не решались с такой скоростью.

– Это всего лишь бумага, – вздохнула я.

– Твои решения влияют на жизни миллионов, это так, – в голосе отца больше не звучало иронии, – но если ты будешь бояться их принимать, то уничтожишь свободу. Страх уничтожит твою свободу выбора.

Навстречу выпорхнула стайка горничных. Увидев нас, они застыли, сделав книксен, а когда мы прошли мимо, легко упорхнули по своим делам. Я проводила их взглядом. Хотелось так же беззаботно рассмеяться, забыть обо всем плохом, расслабиться. Почему у меня так не получается?

– То есть все дело в храбрости?

– Я этого не говорил, – рассмеялся отец. – Но, пожалуй, сегодня за ужином храбрость тебе не помешает. Канцлер намерен обсудить список претендентов на твою руку и сердце.

Я фыркнула и зашагала к лестнице. Канцлер постоянно поднимал тему моего замужества, и отец в целом поддерживал эту идею, так что спастись мне от этого, видимо, уже не светило. Королеве полагалось выйти замуж, тем более королеве с незаконнорожденным ребенком. Три года назад мы вписали в свидетельство о рождении Джоша Таннера. Я пошла на это под давлением правительства, канцлера и отца, которые требовали от меня имя. Имя требовали представители пресс-службы, обозреватели, журналисты и блогеры. Ситуация сделала из Джоша национального героя, его даже посмертно наградили орденом. Такой отец как нельзя лучше подходил для наследника престола и вызывал сочувствие публики. Я ненавидела эту ложь тогда и ненавидела ее сейчас.

– Возможно, ты предпочтешь обсудить варианты сервировки и призы для гостевой лотереи? Или тебя обе темы не привлекают? – Отец шел рядом посмеиваясь.

– Это тоже нужно для новой стратегии в СМИ?

– Нет, это нужно для празднования королевского дня рождения.

Отец обсуждал мой день рождения уже не первый месяц. Судя по тому, что я слышала – специалисты-пиротехники, егери с охотничьими птицами, театральная труппа, – планировалось что-то грандиозное. В Западной части парка строился целый подиум, то ли в качестве сцены, то ли – танцплощадки, я туда не ходила и не вмешивалась. У меня были свои планы. Все заседания и деловые поездки на четыре дня праздника отменялись, поэтому я рассчитывала забрать Рика и провести это время с ним, а еще почитать и порисовать, пока он спит.

День рождения королевы считался национальным праздником, и парадные шествия планировались по всей стране: самое крупное в Далленберге – столице, поменьше – в других городах. В Лангдорфе же, ближайшем городе к Холлертау, частью шествия была сама королева. На шествии в прошлом году я провела три часа на платформе, медленно движущейся через город, махала рукой и беспрерывно улыбалась, пока не свело мышцы. Без эмпатии тот день стал удивительным опытом: я не отвлекалась и наслаждалась красотой Лангдорфа. Когда и почему пропала эмпатия, я умудрилась проворонить: просто как-то раз проснулась чудесным солнечным утром и поняла, что ее нет. Возможно, уже давно – в то утро я не смогла вспомнить, когда пользовалась ею последний раз. Все время съедали учеба, новорожденный, новые обязанности и попытки не думать о прошлом.

– Послушай, по поводу Курта.

Так и знала, что рано или поздно отец вмешается.

– Он слишком часто берет отгулы. Если у его племянника такие проблемы в Сан-Франциско, может, тому стоит вернуться к матери в Стокгольм? Туда Курту добираться гораздо ближе.

От испуга в горле пересохло, я шагнула на следующую ступеньку и еле выдавила:

– Его племянник не мой подданный. Я не могу указывать ему, что делать.

– Но можешь указать Курту. – Отец нагнал меня по лестнице. – Он твой личный телохранитель и находится на королевской службе.

– Я не буду указывать Курту, как ему общаться со своей семьей.

Мы молча миновали лестницу. Стражники распахнули перед нами двери. Я украдкой вытерла о платье вспотевшие ладони и ринулась в сумерки прохладного коридора, только чтобы не смотреть отцу в глаза. Он вполне способен раскусить ложь.

– Я понимаю твое отношение к нему…

Пришлось шагать медленнее, чтобы отец за мной успевал.

– …но для охраны существует ряд правил. Я пошел тебе навстречу, когда ты настаивала на его кандидатуре, ведь тебе кажется, что он много для тебя сделал…

– Кажется? – От возмущения потемнело в глазах, я остановилась и обернулась. – Ты уверен, что мы об одном и том же Курте?

Отец удрученно покачал головой. Он не мог простить Курту то, что он помог мне сбежать из Портленда – подделал несчастный случай на дороге, подменил ДНК и зубную карту, снабдил фальшивыми документами, а три года назад возник в Холлертау и принес «плату за вход». Тогда эмпатия еще работала, и я знала, что Курт был предан моей матери – ее смерть стала для него личной трагедией. Теперь у него осталась только я, если не считать сестру и племянника, и к моей защите он относился ответственно.

– Знаю, мы условились молчать, и я тебя поддержал, хоть и не согласен. Но пусть Курт Бирих не думает, что получил индульгенцию и теперь может нарушать правила.

У меня задрожали руки, и я сжала кулаки. Курт нарушал правила по моей просьбе, и то, что он делал, уж точно не понравится никому. Даже мне не нравится, но как отказаться? Перестану, и это меня не просто ранит, а убьет.

– Это шантаж?

– Боже мой, Тереза, конечно же нет! – Отец возмущенно отстранился. – Но ты слишком ему доверяешь.

– Хорошо, что мне есть кому доверять.

Пяти секунд наблюдения за обескураженным лицом отца хватило – тема с Куртом закрыта до следующего нарушения. Значит, придется быть осторожнее.

У входа в Голубую гостиную, где накрыли обед с фрау Бадер, ждала целая свита из секретариата и пресс-службы. И Курт. Он едва заметно кивнул, дескать, все в порядке.

– Ваше Величество, садовник из Лёф прибыл, – сообщила Катарина, – и уже приступил к работе.

– Отлично! Пусть не торопится. Все должно быть идеально.

– Конечно, Ваше Величество. Вы не желаете переодеться к обеду?

– Я ведь уже здесь. – Я стряхнула с платья листочки. – Не будем заставлять фрау Бадер ждать слишком долго.

Она руководитель моего секретариата, и в отличие от страшных тайн ждать не любит. Тайнам придется подождать, пока королева закончит рабочий день.

***

После всех встреч и консультаций наступили долгожданные свободные два часа. Мы с Риком поиграли в саду, он нарисовал мне жирафа, а после ужина я успела прочитать ему лишь самое начало сказки – он заснул, не дождавшись конца. Я посидела еще несколько минут, слушая его дыхание и рассматривая маленькие пальчики, сдерживая порыв поцеловать каждый, разбужу еще. Поправила флисовое одеяльце и поставила его любимого плюшевого жирафа так, чтобы он увидел его сразу же, как откроет глаза. Со дня рождения Рика моя воображаемая нитка янтарных бус ломилась от мгновений, которые хотелось помнить.

Генерал не выходил из головы с утра, но в хлопотах никак не удавалось поразмыслить, и лишь когда меня переодевали к ужину, в голове застучало набатом: Хэмстед! Неужели он замешан в истории со сверхспособностями? Заключил сделку с веитами? Или он и ни при чем, а я по инерции считаю его противником? Но если это его люди лезут в мою страну и хотят причинить вред моим подопечным, то пусть подумает еще. Я больше не беззащитная девочка. Главное, не доводить до публичности и не обеспечивать прессе целый ворох громких заголовков.

Я забежала в кабинет и написала запрос в миграционную службу. Он лег в стопку «В работе. Срочно», между «На подпись» и «Согласование». Это означало, что информация о любых американских гостях за последний месяц прибудет в течение трех рабочих дней. Привлекать внимание и требовать отчет сию секунду я не рискнула. Хотела позвонить Курту, но и так опаздывала на ужин, меня ждали ровно через минуту. Черт, снова придется потерять массу времени на пустую болтовню.

– Ее королевское Величество, великая герцогиня Эттерская, королева Этерштейна, – громко провозгласил мажордом в распахнутую дверь.

Отец, канцлер и советники поднялись и застыли, ожидая, пока я усядусь.

– Можете садиться.

Зашуршала одежда, задвигались стулья. Распорядитель наблюдал, а официанты принялись за работу. Нам поставили закуски. Мне – салат с рукколой, канцлеру – салат с морскими гребешками, отцу – террин⁷, а затем направились к советникам. Наполнили бокалы и замерли вдоль стен.

Я уставилась на салат. Если генерал работает самостоятельно, нужно узнать, чего он хочет, а если действует заодно с веитами, то мне это даже на руку: отправлю Лагари за ним следить и узнаю, с кем он общается. Лагари может пройти везде, кроме мест под видеонаблюдением: электронику он обманывать не умеет. Вдруг удастся через генерала выйти на главу Ордена?

– И между прочим, знаете, кому мы обязаны этой идеей? – воскликнул канцлер, и я очнулась от размышлений. – Полгода назад я встречался в Брюсселе с еврокомиссаром по внешним связям, а после мы разговорились с его помощником. Как же его звали?.. Крутится на языке… Как-то на «Д»… Не помню. Очень интересный человек, работал в Европейском суде справедливости. Так вот он поведал, что, оказывается, нынче входят в моду фаер-шоу. Так что через месяц вы сможете оценить театр огня на праздничном параде в Лангдорфе, – гордо провозгласил канцлер, будто лично придумал модную новинку. Его радовало все, что, по его мнению, укладывалось в стандарты ЕС. – На главной площади строят специальную сцену. Главным персонажем будет огонь. Три десятка актеров покажут настоящее огненное безумие с фокусами. Это будет грандиозно!

– Обычное огненное шоу, – пожал плечами отец, отпивая из бокала.

Канцлер возмущенно приподнял брови, но тут же нашелся, чтобы не потерять достоинство:

– Конечно, главным украшением праздника станет Ее Величество, это несомненно.

Отец хмыкнул в бокал, дескать, наконец-то я слышу истину.

– Спросим у герра Вальднера про моду на театр огня. Он много ездит по делам Комиссии, – он поставил бокал на стол, и официант мгновенно его наполнил, – а до этого часто путешествовал в рамках проектов ООН и ЮНИСЕФ.

– Елизавета II наградила его Орденом заслуг Британской империи за выдающиеся достижения по борьбе со СПИДом в странах Африки, – подхватил канцлер. – Он награжден премией мира Ремарка⁸, обладатель премии Дэна Дэвида⁹. Потрясающий человек! – Тут он помрачнел. – Только вот его возраст… Жаль, что он уже не молод.

Я сделала колоссальное усилие, чтобы сохранить на лице безразличие. Канцлер одарил меня взглядом феи-крестной, сбившейся с ног в заботах о воспитаннице, и сам себе покивал.

– Кстати, об этом! Ваше Величество, я на днях изучал рейтинги. Ваш рейтинг упал на два процента, аналитики говорят, что все дело в вашем, так сказать, личном семейном статусе. Понимаю, что адаптация к непривычному образу жизни – процесс долгий и трудный. Думаю, вам стоит серьезнее подумать над вопросом о консорте¹⁰, Ваше Величество, и мне бы очень хотелось, чтобы рядом с вами был тот, кто поддержит и поможет. Огромная ответственность за страну, масса обязанностей… Я очень за вас переживаю. Вы ведь знаете известную пословицу Этерштейна: «Глава семьи – глава верных суждений». Династия должна уверенно смотреть в будущее, а моя задача способствовать этому, призывая на помощь традиции. Вы уже посмотрели список кандидатов? – вкрадчиво поинтересовался канцлер.

Я бросила взгляд на отца и положила приборы на тарелку. Официант тут же сменил блюдо, поставив передо мной буйабес¹¹.

– Сегодня я была слишком занята пунктом «Свободное перемещение рабочей силы».

– Может, вы посмотрите завтра?

– Завтра очень трудный день: встречи, поездки. Сомневаюсь.

Канцлер недовольно поджал губы и покосился на Его Светлость, дескать, повлияйте на свою дочь.

– Рюдигер, спешка в таком вопросе ни к чему. – Отца эта ситуация явно забавляла. – Рейтинг упал после очередного выступления этого политикана, оппозиционера, противника вступления в Евросоюз, как бишь его, Бирна? Рейтинги королевы всегда падают после его призывов к сохранению суверенитета, это мы уже проходили. Бирн вылил накопленный яд и уполз в свою дыру на пару месяцев.

– Он позволяет себе неосторожные высказывания в адрес королевы. – Канцлер недовольно поморщился. – Не пора ли его приструнить?

Бирн действительно частенько писал на грани скандала: про вопиющую неопытность королевы и ее желание переложить все сложности на ЕС. Я много раз удивлялась, как отец это терпит.

– Иногда он полезен. – Отец спокойно отпил из бокала. – Помните, как он раскрыл хищения в фонде по борьбе с раком?

– И обвинил Европейский союз бог знает в чем. – Теперь канцлер недовольно поджал губы.

– Я с ним встречался. Обычный крикун. Пусть кричит, у нас ведь свобода слова. Насколько я знаю, сейчас он занялся медициной и теперь ищет слабые места европейской системы здравоохранения. С удовольствием ознакомлюсь с результатами его деятельности.

Он будто поставил точку в разговоре, припечатал своим мнением.

– Ваше Величество, – отец обернулся ко мне, не давая канцлеру высказать свое недовольство, – если не ошибаюсь, в следующем месяце пэр Анри Бошо, тот самый культурист-диетолог, о котором мы говорили в прошлый раз, заедет к нам с полуофициальным визитом.

Хм, любопытно. Отец, что, защищает Бирна?

– С нетерпением жду этой встречи, – произнесла я громко и отчетливо, рассчитывая, что канцлер пока закроет вопрос женихов. – Уверена, что подходящий муж положительно отразится на моей репутации и поднимет рейтинги.

Я вращалась вокруг Холлертау словно луна вокруг Земли. Все, что нужно Этерштейну, нужно и мне. Я убедила себя в этом за три прошедших года, но, если задуматься, это и есть истина. Мне нужно укрепить трон, вписаться в традиции, защитить монархию. Путь сюда был горек, теперь, чтобы он не оказался пройденным зря, я сделаю все, чтобы удержаться, даже выйду замуж. Муж отнимет еще часть времени, что я могла бы провести с Риком, и последние крупицы самообладания, но, возможно, поможет стать настоящей королевой, к чьему мнению прислушиваются, потому что она вплела корни в эту землю, стала частью Холлертау.