Kitabı oku: «Вампирские истории», sayfa 2
– Не знаю, но я точно чую человеческий аромат, ощущаю как кровь бежит в её жилах, слышу дыхание жизни, каждый вдох, каждый выдох и стук сердца, который в разы превосходит частоту нашего, – отвечал тот.
– Кстати, ту свою рукопись о нас, про вампиров, ты бы тоже мог когда-нибудь издать, чтиво занимательное, – призналась Клодет.
– Там же очевидные положения с развеиванием средневековых мифов. Если б сердце совсем не качало кровь, мы бы окоченели. Для того мы её и потребляем, иначе куда бы она вообще шла?! Без тока крови по мышцам нет движения. Просто мёртвое сердце обращённых работает само по себе и стучит очень замедленно. Пульс вампира ощутить почти невозможно, мы как бы мертвы, но всё-таки живы. Мы лишены человеческих недостатков, но, тем не менее, имеем свои. В природе ничто не идеально, даже самые совершенные хищники вымерли или вынуждены были адаптироваться и измениться после случившейся катастрофы. Это было бы интересно людям, а не нам, – произнёс тот на это.
– Вот оно в чём твой интерес к этой чёртовой общине! Всё теперь стало понятно, хочешь возродить их строй, чтобы было кому читать твои книжки! Валор, ты хоть понимаешь, что пытаешься защищать род, с удовольствием готовый вогнать осиновый кол тебе в сердце?! – негодовала женщина.
– Пусть так, может, это даже и лучше, – холодно ответил вампир.
– Пытаешься стать мучеником. Созидателем и учителем, чтобы тебя почитали, убили и объявили святым! Так что ли? Ты всегда был не от мира сего, потому я и обратила тебя тогда. Слишком интересная, слишком странная личность. Тебе так идёт этот облик затворника-одиночки, сидишь здесь, в руинах темницы, скоблишь чернилами по бумаге, которую уж двести лет не создают, которая однажды кончится… И ты боишься этого забвения, не так ли? Твоя гордыня, твоё эго столь высоки, что ты мечтаешь снизойти представителем высшей расы, как божество, к деградировавшему народу и поднимать их с колен, вновь возводя блага цивилизации! Чтобы уже не ты, а о тебе писали! Хочешь воспитать их по своему образу и подобию, да? Вложить своё видение морали, свой жизненный уклад, идеи и философию, – утверждала Клодет.
– А кто-то мне может сие запретить? – не понимал тот.
– Ты играешь с огнём, Валор. Они сожрут тебя, как только окрепнут. Быть для них отцом и символом вечно нельзя. Сейчас их враг – дикие шакалы да стаи гиен, что нападают на них в жарких странах. Потом, став крепче на ноги, они будут искать себе иных врагов и всё повторится. А ещё они никогда не примут тебя, узнав, что их бог относится к расе кровососов. Мы должны стоять на верхушке пищевой цепи, а не уподобляться им! Как ты не понимаешь! – свирепо сверкала глазами женщина.
– Если ты не находишь для себя место в этом мире, это не значит, что я такой же потерянный и бесцельный! – прикрикнул он, что аж девочка вздрогнула, от испуга сжав свои пальчики в маленькие кулачки.
А затем вампир рассмеялся, да заливался так, словно ухохатывался за долгие годы, лишённые веселья, заново ощутив этот внутренний яркий задор только сейчас. Он аж опирался на стол, боясь упасть, второй когтистой рукой хватался за грудь и живот своё фиолетово-чёрного фрака с кружевным длинным воротником, задирал зубастое лицо вверх к потолку, широко раскрывая рот и сотрясаясь от смеха.
– Наша первая ссора спустя сто пятьдесят лет, Клодет, – наконец воззрился он снова на неё, даже безо всей своей точной дотошности, указав примерную цифру, – Такого давно не случалось.
– Рада, что тебе весело, – ледяным тоном заметила гостья, всё ещё несогласная с планами своего некогда подопечного.
– Мы болтали, болтали и болтали, как две сварливые бабки, всё это время! Наконец-то хоть что-то пробивающее на эмоции! – уселся он на место, отпив чая и укусив ломтик лимона, – Брр, какая всё-таки кислятина, – морщилось его лицо в столь жуткие гримасы, что девочке, глядящей нежно-карими глазами на того, кому принесли её в дар, словно вещь, становилось поистине не по себе.
– Что? Стой, что ты сказал? – наклонилась к нему Клодет, – Кислятина?
– Это же лимон, – уставился тот на неё, словно она спрашивала нечто в колоссальной степени очевиднейшее, но и сам призадумался.
– У него тленный пресный вкус, как и у всего в этом мире, – схватила женщина другую не нарезанную ещё круглыми ломтиками половинку и принялась усердно грызть в тщетных попытках ощутить своим языком хоть что-то кроме безвкусного прикосновения мякоти и сока плода.
– Ты понимаешь, что она со мной делает? – взглянул вурдалак на девочку.
– Да она здесь вообще причём! С тем же успехом можно жевать кусок дерева или железа, – рявкнула Клодет.
– Ты не смогла бы своими зубами жевать кусок железа, – не согласился Валор.
– Смогла! – уверенно заявляла та.
– Нет, ты бы все их переломала, – стоял вампир на своём.
– Ничего бы не сделалось! – фыркнула та, дожёвывая несчастный цитрус.
– Снова ссоримся, как же прекрасно, – вскидывал руки в пышных манжетах и снова заливался громким смехом жилец Тауэра.
– Не говори мне, что ощутил снова вкус к жизни, – завистливо хмурилась его гостья.
– Я даже чувствую теперь всюду этот характерный аромат с кислинкой после того, как ты изжевала весь лимон, – приподнимал он свой ровный нос, чтобы как можно больше частичек с окружающего воздуха попадали на неспособные вдыхать ноздри.
– Да быть того не может, – восклицала его гостья, с трудом способная в это поверить.
– Говорю тебе, это буквально вдохнуло в меня новую жизнь! Теплота кожи, живой человек. Ты только взгляни, чего мы без них были лишены! Кто мы без них, Клодет? Мир без людей в царстве одних вампиров выцвел дотла, растерял все краски, лишил нас чувств, эмоций и всяческих радостей! Это ли не повод возродить их из небытия? Эти ли не стимул всем нам двигаться дальше?!
– Безумец, – качала она головой, – Сам не понимаешь, чего хочешь.
– А у неё есть имя? – поглядел мужчина на девочку, – Ты меня вообще понимаешь? Как тебя зовут? – медленно и пытаясь как-то жестикулировать своими когтистыми пальцами, лысый вурдалак произносил каждую фразу, глядя в детские глаза оттенка молочного шоколада.
– Да назови как хочешь, – фыркнула на это Клодет, – Что ты с ней маешься, как с равной?
– Ирга! – звонким голоском бросила та, без тихой скромности, кажется, впервые вообще издав какой-либо здесь звук кроме дыхания.
Девочка, даже глядя на зубастое бледное создание напротив, стоя перед тем беззащитной, нагишом и ещё рядом со своей похитительницей, принадлежавшей всё тому же вампирскому роду, ни разу не завизжала, не застонала, не попросила её вернуть или отпустить на волю, не задавала вопросов и вообще не влезала в их нараставший по эмоциям разговор.
– Мартин, – произнёс он своё настоящее имя, – А ты своё помнишь? – поглядел он на Клодет, – Как тебя звали до обращения?
– К… К… Я же выбирала специально на ту же букву… Катрин, – припомнила, наконец, она, содрогнувшись под гнётом картинок из какой-то уже совсем прошлой и давно позабытой жизни, – Зачем вспоминать? Зачем ты это со мной делаешь? Тяжёлое детство, несчастливый брак, ужасная жизнь, в которой ровным счётом не было светлых пятен. Это никогда вновь не должно было появиться в моей голове, – потёрла она виски.
– Прости, я не знал, что всё так ужасно, – опустил тот глаза, – Мы о твоём прошлом особо никогда не говорили ведь… Видать, потому как раз, что тебе неприятно поднимать эту тему.
– Даже не знаю, что теперь хуже, то или вот это вот всё, – бросила она взор сквозь оконные щели на безжизненные городские руины, – Что тогда мне хотелось утопиться, что сейчас не вижу для себя больше смысла хоть в чём-либо…
– Ей бы пригодилась и твоя забота, – отметил Валор, поглядывая на ребёнка.
– Ты видишь в ней то, чего нет. Да и она никогда бы сама по себе не приняла ту, что угробила её мать. Что ты удумал? Стать снова семьёй, растить, как дочь, опять объединиться и делать вид, что всё хорошо? В этом, по-твоему, смысл? Она просто корм, расходный материал, она как пирожное. Ты кошка, чтобы играться с едой перед тем, как, наконец, сожрать мышь? Это, как поросёнок для запекания, как жертвенный агнец! Всего лишь человеческий детёныш!
– Я не собираюсь её убивать, – признался вампир, ещё раз коснувшись тёплой человеческой кожи.
– Ой, делай, что хочешь, – поднялась Клодет на руках из-за стола и напоследок ещё раз глотнула чая в надежде, что ощутит в нём хоть что-то.
– Так быстро уходишь? – поглядел на неё Валор.
– Мы не поймём друг друга. Это стало ясно ещё сто пятьдесят лет назад, нет, много раньше, ещё в сороковых годах двадцатого века, – проговорила та, – Свистну своих упырей, а вы делайте тут, что хотите. Учи её песням, алфавитам, хоть женись или расти, как свою родную. А лучше выпей и забудь, похорони на любом из кладбищ Лондона или где-то прямо здесь, в руинах проклятой темницы, где кроме тебя проживают лишь вороны. Мне-то и вправду какое дело.
– Это поистине чудесный подарок, Клодет, я даже выразить ещё не могу словами, что это для меня сделало, – благодарил её вслед вурдалак.
– Что ж, это для меня главное. Чтобы ты был доволен, – отметила она, неторопливо двигаясь к выходу.
– А сундук? Ты забыла сундук? – заметил он, что девочка всё ещё стоит на бархатной внутренней отделке древней увесистой вещицы.
– Оставь себе, мне он без надобности, – бросила женщина, всё также удаляясь.
– Что ты будешь делать? Мы ещё увидимся? – взволнованно вопрошал вампир.
– Ох, Валор, – остановилась та и обернулась к нему, – Я не думаю. Мир для меня обесценился, я не могу найти ни мира внутри себя, ни себя в этом мире. Я даже нашла человеческих потомков двести лет спустя исчезновения людской расы! И мне всё равно от этого ни горячо, ни холодно. Я первой испила крови за эти двести лет с момента конца… И ничего, никакого удовольствия! У крови вкус крови, Валор. Ничего особенного.
– Снова отправишься бродить под солнцем? – интересовался он.
– Нет, ты же меня знаешь. Я беспокоюсь о тебе, но не способна держать язык за зубами. Чтобы никто не прознал, что ты у нас теперь нянчишься с дитя человека, мне лучше исчезнуть, да так, чтобы совсем, – отвечала дама в облегающем чёрном платье.
– Нет, так нельзя, – поднялся он из-за стола, – Не накладывай на себя руки.
– Ты не понимаешь ведь, да? Я так устала! У тебя хотя бы есть твои книги, твои размышления, философия, у меня нет вообще ничего! Ты хоть помнишь, что я любила, Валор? Я любила музыку, комедийные сериалы, булочки с маком и слоёные торты. Всё исчезло, Валор. Нет ни концертов, ни телевидения, ни пекарен с кондитерскими. Ни «Битлз», ни «Симпсонов», ни вечерних шоу со звёздами, как нет в живых и их самих. Теперь только космическая бездна взирает на нас да насмехается, глядя на всю тщетность нашего бытия. А если ты ради меня всё это собрался возрождать, явившись могучим божеством для жалких остатков прежнего человечества, то лучше не стоит. Я жила лет четыреста до и вот уже двести лет после. Я видела смену эпох и крах всего, на чём держится мир. И, чёрт возьми, он выстоял. А я нет… Я не могу и не хочу больше здесь оставаться. Я не чувствую себя ни могучей, ни всесильной, ни даже свободной! Слоняться без цели, не ощущая ничего… Я лучше сгину с мыслью, что хотя бы у тебя всё хорошо.
Он рванул к ней, пытаясь обнять, удержать, метнулся тенью, настигнув в один миг, чем изрядно вспугнул не ожидавшую таких способностей девочку, повернувшую к ним голову и с широко раскрытыми глазами наблюдая за парочкой вурдалаков из клана Ламии по ту сторону зала.
Клодет поначалу отпрянула от него, не желая никаких объятий, но потом, взглянув на того, как в последний раз, всё-таки прижала к себе, поглаживая по спине где-то над лопатками по ткани его бархатного фрака, и всё равно не ощущая этой тягостной горести прощания, а лишь чувствуя, что он не желает расставаться с ней навсегда.
– Ты можешь поселиться где угодно и быть кем угодно, – заявлял он, поглядев на свою создательницу.
– Я знаю, – кивнула та, – Но ничто из этого, увы, не доставит мне удовольствие. Ох, Валор, тебе теперь будет с кем поболтать. А ещё есть Арбис и другие вампиры Лондона.
– Мы столько пережили, – проговорил тот.
– И каждый из нас преуспел в чём-то своём. Но пути разошлись, ты давно уже не беспомощный, а я не та, что когда-то была раньше. Вечность меняет, – признавалась вампирша, – Где там шастают эти увальни? – созывала она, уже закончив прощальные объятия, тройку слуг-упырей за порогом трапезного зала в тёмном коридоре старинной каменной кладки.
– Точно решила уйти? Навсегда? – вопрошал Валор вновь уходящую от него фигуру.
– Мир без меня не потускнеет, – ответила Клодет, ещё раз, уже в самый последний, оглянувшись на своё «дитя», – А я хотя бы обрету долгожданный покой. Надеюсь, тебе подобное не грозит.
– Клодет… – не верил последнему мигу их отношений Валор.
– Ты это, смотри за ней там, а то ведь сбежит, – поглядывали алые глаза вампирши поверх мужского плеча на оборачивавшуюся на них голозадую девчонку, всё стоящую ногами в распахнутом сундуке.
– Да, ещё раз спасибо за подарок, – ответил он, также оборачиваясь на девочку, а когда вернул взор обратно, уже ни Клодет, ни её верных «псов» в коридоре не было.
Не он один мог стремительно перемещаться и исчезать, хотя та, уставшая от всего и даже от вампирских способностей, пользовалась подобным в последнее время нечасто. Она упорхнула в неизвестном направлении, а тот всё ещё не мог свыкнуться с мыслью, что больше они уже не увидятся.
– Ну? Ирга, да? Долго будешь стоять здесь вот так? – какое-то время спустя, вампир вернулся в обеденный зал, глядя, как лучи солнца освещают тело его подопечной, – Вылезай, давай и пойдем, поищем тебе что-нибудь в гардеробе, – повелел он девочке, когда они с ней поравнялись, – Ишь, шкуры носят, говорит. Покажу тебе, что такое платья. А как стемнеет, пойдём прогуляться. Увидишь, каков нынче Лондон после полуночи.
– Ночь – страшно, – заявила ему малышка, перешагивая через борт сундука на квадратную плитку пола.
– Да никто не тронет тебя, не бойся. Всё будет хорошо, – заверял он, – Я – Мартин, запомнила хоть? Буквы выводить на песке научу, рисовать всякое разное палочкой, будем разгуливать под надзором тысячи звёзд, среди которых будут глядеть на нас и твои родные, и Клодет, и многие исчезнувшие поколения ваших и наших. Привыкнешь гулять по ночам. А, что делать, я-то вампир… Хотя, погоди-ка… – отошёл он от девочки и аккуратно приблизился к располагавшейся неподалёку одной из щелей, откуда падали лучики света.
Когтистая мужская рука осторожно протянулась на впадавший в комнату свет, ощущая тепло и с любопытством наблюдая, начнёт ли привычно плавиться и лопаться кожа под солнечными ожогами, или же род Ламии действительно за время своего существования, под воздействием тех или иных факторов, радиоактивного облучения, последствий Армагеддона или вообще вне зависимости от них, сумел адаптироваться и приспособиться, чтобы не страдать от самого давнего своего врага – Солнца.
Кисть и область запястья чуть подрагивали в луче света, держать руку идеально ровной он от нервозности просто не мог. Розоватый язык, всё от того же волнения, облизнул передние игольчатые зубы, а искренняя эмоция сильного удивления не желала сходить с бледного, почти потерявшего дар речи, обескураженного вампирского лица.
Ночная гостья
То ли ведьма, а то ли суккуба,
Посещает обитель в ночи.
Бледный лик, в крови алые губы,
И танцует, как пламя свечи.
Сон кошмарный, дурное видение,
Силуэтом скользит среди стен.
Безобразное приведение,
Обратившее дом в страшный плен.
Вместе с ливнем костлявой рукою,
Бесконечно скользит по стеклу.
И тягучей осенней порою,
В моё сердце наводит тоску.
Демоница ль из пламя Геенны,
За грехи, что по душу пришла.
Или призрак войной убиенной,
Что дорогу к живым вдруг нашла.
Словно баньши она завывает,
Словно стрыга стрекочет во мгле.
На иконы и крест уповая,
Я в кровати дрожу, поседев.
Смольно-чёрные локоны вижу,
В отраженьях коварных зеркал.
С каждой ночью крадётся всё ближе,
Лишь к утру растворяясь в астрал.
Сгинь! Уйди! Я её заклинаю,
Прогоняю из комнат своих.
Солью всё я вокруг посыпаю,
И шепчу вслух молитвенный стих.
Но внимать не желает мерзавка!
И висит пауком в потолках,
И хохочет над мной, словно мавка,
Угнетая мой разум во мрак.
Как упырь, подбирается тихо,
Словно жертву свою стережёт.
Только беды, проблемы и лихо,
В особняк тень с собою несёт.
Слышу я то, как стонут осины,
В листопадовом вальсе ветров.
Это висельники герцогине,
Шепчут тихо из мрака миров.
И не хочет уняться колдунья,
Всё никак не даёт мне уснуть.
Будь ты навью иль дивью, хоть чудью,
Позабудь в мои комнаты путь!
Не оставит меня этот призрак,
Злобный смех мне покоя не даст.
Стоя ветхо на мокром карнизе,
Не дано повернуть время вспять.
Лучше в бездну изломанной костью,
Рухнуть и от неё ускользнуть,
Чем лицом к лицу встретить ту гостью,
В ледяной её хватке уснув.
Поворот ключа
– Я лорд Эскан, – верещал мальчишеский голосок, – Рыцарь лучезарного света, первый паладин Его Величества короля-солнца Ротшильда!
– Родгара, – громким шёпотом подсказывала привязанная сплетённой верёвкой к древесному стволу девочка, – Вчера играли так.
Натянута эта верёвка была несильно, кое-как связанна хлипким узлом где-то там, на противоположной стороне дерева, практически её не сдавливала и не мешала в движении. Конечно же, она могла бы просто присесть, выскочив прочь или приподнять ту руками, чтобы вылезти. Но правила и сюжет игры требовали изображать беспомощную пленницу.
Оставалось только вздыхать, прислоняясь уймой тонких косичек к старой тёмной коре, и снисходительно взирать, как её «спаситель» не помнит даже, за чью честь сражается и кому из королей, придуманных ими же в таких своих игрищах, как бы прислуживает.
– Короля Родгара! – поправился в своей пафосной речи с её слов светловолосый мальчуган, чуть выпятив нижнюю губу и сдувая лезшую в глаза непослушную чёлку.
Детские ручки в спадавших рукавах крестьянской белой рубахи задирали к небу резной деревянный меч, причём не просто парочку перекрещенных маленьких дощечек, с какими обычно играли деревенские ребятишки, а настоящую резную работу мастера-столяра Войтега, отца мальчика.
– Тебе не пройти мою защиту, – изображал едкий старческий хрип другой мальчуган, сжимая перекошенную извилистую палку с себя ростом, судя по всему, изображающую колдовской могущественный посох.
Ветер забавно поигрывал с длинным хвостиком каштановых волос, оставленным позади, хотя в анфас его причёска казалась довольно коротким прямым пробором, аккуратно в чёлке расчёсанным на обе стороны. Как мог, он изображал пленителя несчастной, которую явились освобождать.
– Мне, нет, – оставив меч только в правой, протянул светловолосый Эскан левую ладонь вперёд, расставив пальцы, будто бы упираясь в невидимую капсулу плотного барьера, и обречённо опустил голову, взмахнув своими густыми волосами, – Но вот моему зачарованному в драконьей крови и выкованному из серебра горных эльфов мечу – да! – швырнул он тот, как копьё, угодив не шибко заострённым кончиком в живот зелёного жилета своего оппонента, чуть выше синего с медным рисунком узла пояса.
– А-а-а, нет… как… – скрючивая пальцы, выронив посох, высовывая язык, и сгибаясь пополам, хрипел второй мальчишка, изображая гибель своего персонажа.
– О, дочь Редгара! – подобрав свой деревянный клинок, Эскан намеривался разрубить им «оковы» рыбацкой верёвки, дабы спасти «принцессу».
– Родгара, – снова поправила она его, закатив свои цвета мускатного ореха глаза к причёске-косичке в виде сплетённого венка, окаймлявшей девичий лоб и обращаясь сзади во множество более маленьких кос.
– Я погубил это исчадье преисподней и всех его демонов! Теперь, ты свободна! – гордо заявлял мальчуган.
– Да, наконец-то! – вылезла из-под верёвки пленница, – В смысле, я так рада, сэр Эскан, что вы, наконец-то, прибыли в эту тёмную пещеру из столицы!
– Да, ха-ха, – гордо улыбнулся тот, выпячивая грудь и запуская пальцы в свои волосы, дабы поправить их, – Это было непросто, но…
– Гаргамеш! Домой! Ужинать! – откуда-то снизу раздался визгливый и тонкий женский голос.
Тихо шипящий парнишка, изображавший колдуна, аж вздрогнул, вскочил с земли, отряхиваясь от листьев, веточек, травинок и прочего мусора. Поправил пальцами тёмно-синюю, в тон своего пояса, ленту, стягивающую волосы на затылке в хвост и промчался мимо остальных двоих своих друзей, быстро топая ножками.
– Мне пора, пока Эскан, пока Мирра! – махал он им рукой, спеша на зов матери.
– Блин, если его зовут, то мне тоже пора, – томно засопел на выдохе светловласый мальчишка, – Мама сказала, когда Гарг домой, тогда и мне.
– Вот те раз, – расстроилась Мирра, – Я думала, мы ещё поиграем, – взглянула она не на собеседника, а с холма на вид красивого заката над далёким хвойным лесом и рекой, что подходила к их поселению весьма близко.
Зарево было кроваво-алым, стремясь к багровым оттенкам, растворявшимся в фиолетовую окраску вечереющего неба, всё ещё пронизанного последними золотистыми лучами. Ещё немного и начнёт по-настоящему темнеть. Играть на холме в сумерках было куда интереснее, как ребятишкам всегда казалось, можно было увидеть лесные блуждающие огоньки – вылезших из-под своих укрытий светлячков, можно было рассказать страшные истории, поиграть в нападение вампира, в конце концов, просто посидеть на массивных ветвях многовекового дуба, которому между собой дали прозвище «Старина Джек», как обозначение места для встречи в случае необходимости.
Но сегодня мальчишки уходили пораньше, что не могло не сказаться на настроении Мирры. Без них, совсем одной, играть уже было как-то не интересно. Но и сделать с этим она ничего не могла. Прошли уже те деньки, когда она была способна уговорить кого-то из них ослушаться старших, нарушить те или иные правила и запреты: отправиться в лес по ту сторону речки или явиться за полночь, загулявшись на улице. Повторять свои полученные за то наказания те теперь не желали и знали, что с такой озорной девчонкой лучше держать ухо востро.
– Не сегодня, – вздохнул тот, тоже опустив глаза, но не спеша покидать её общество, словно ему хотелось до последнего мгновения здесь задержаться.
– Тупая традиция, после ужина сразу укладывать спать, – фыркнула девочка на нравы местных взрослых, – Сами ещё сидят за столом, горланят, или во дворе на лавочке, почему мы не можем тоже пол ночи ещё гулять?
– Да уж, тебя не загоняют, ты у нас та ещё «ночная фурия», – смеялся Эскан.
– Просто уже почти год после переезда, а всё равно не понимаю местные нравы, – вздохнула та.
– Старший брат Гарга гуляет с девицами семьи Мофет после захода солнца, мы тоже сможем, надо только подрасти, – заверял тот.
– Ох, скорее бы! Может, завтра подольше получится, – пожала девочка плечами в своём фиолетовом сарафане с розовым декором цветов и белыми тонкими узорами традиционных орнаментов.
– Да! Поиграем в защиту от упырей, наберём осиновых палок, сделаем кресты, я чеснок стащу, Гарг ещё что-нибудь, – пообещал Эскан.
– Отлично, можно будет побегать прямо возле кладбища, – улыбнулась Мирра.
– Ой, завтра ж банный день, загонят париться, потом надолго не выпустят, – вспомнил тот, – Может послезавтра? В поле пособираем маки и медуницу, венок тебе сделаем. Чертополох твой любимый вот-вот зацветёт! И я обязательно выучу имя этого короля, – пообещал он, – Надо ж ещё схватку с драконом сыграть, штурм замка, – глянул он снизу вверх на могучий дуб, которому предстояла роль не то первого, не то второго в этом списке, – Рыцарский турнир или смертельные бои на арене, – перечислял он, задумавшись о планах и фантазиях.
– Может, лучше придумаем ему имя попроще? – усмехнулась та.
– Да, можно. Гарг сыграет мага или рыцаря, убившего короля, а я буду наследным новым принцем идти по его следу, – кивнул Эскан.
– А я кем буду? Его помощница? Твоя спутница? Цыганка-гадалка, попавшаяся в пути? – покружилась она в своём сарафанчике, – Может, вообще, я убью короля, а не Гаргамеш?
– Точно! Будешь ведьмой чёрной розы, повелительницей воронов, с оружием из чистейшего обсидиана! – фантазировал её приятель.
– Лук свой возьму, – кивнула на это Мирра, вспоминая про игрушечный и где-то висящий в её комнате.
– А в конце мы тебя поймаем и сожжём! – с уверенностью заявил Эскан.
– Хей! Что так сразу-то?! – нахмурилась его подруга.
– Ну, не по-настоящему же. А что, ты хочешь, чтобы зло победило? Взялась играть злодейку, изволь корчиться вон, как Гаргамеш, – указан он рукой туда, где недавно тот корчился, изображая предсмертные муки, а сейчас валялась лишь палка, его отброшенный «посох».
– Он вот любит играть злодеев, – подметила девочка.
– Ну, у него круто получается, – произнёс Эскан, – Все вот эти голосочки ещё, – попытался он сам изобразить что-то одновременно старческое, мерзкое и шепелявящее, высунув кончик языка сбоку.
Мирра засмеялась. Эскан выглядел глупо, когда пытался так подражать образу типичного сказочного негодяя. У него они никогда не получались. Разве что какой-нибудь грозный командир орков. А так, даже в образе чёрного рыцаря мальчишка казался ей слишком преисполненным доблести и светлого пафоса, из-за чего атмосфера игры рушилась, и ничего толком не получалось.
– Ладно уж, иди, давай, пока не наругали, – подметила Мирра, что солнце совсем садится.
– Да, а то ещё меньше шансов будет завтра куда-либо выбраться. Ну, увидимся утром, пока в баню не загонят, а после уж не знаю, обычно никуда не пускают, чтобы не простыл, – морщился тот.
– У меня волосы у самой сохнуть будут долго, на вечернюю прогулку с холодным ветром тоже не выпустят. Послезавтра поиграем во что-нибудь до самой темноты! А завтра утром тогда пособираем цветки чертополоха, – согласилась теперь девочка на его предложение.
– И чем он тебе нравится, колючий весь такой, даже в листьях, – пробубнил тихо Эскан.
– Зато цветёт красиво! Так распушится ярко-розовым с малиновой серединкой и торчащими фиолетовыми «палочками»! – улыбалась та, вспоминая прошлое лето, когда они с семьёй как раз здесь обосновались у старушки Клотильды, приютившей всех троих – Мирру с родителями в своей просторной, но опустевшей избе, – У роз тоже шипы, между прочим, – заодно напомнила она, так как большинство девушек и женщин в деревне особо радовались подаренным именно этим цветам, насколько она подмечала.
– Тогда, надеюсь, что завтра уже распустится. Бутоны уже все такие розовые-розовые проглядывают на кончиках «шишечек», видел. Словно вот-вот взорвутся красками. А мама вот из одуванчиков плести венки предпочитает, – рассказывал тот, всё никак не уходя домой.
– Папа бы сказал, что из одуванчиков лучше вино, а не венки, – рассмеялась Мирра.
– А ты сама ещё тут останешься? Домой не пойдёшь? – интересовался он у девочки, явно желая пойти по деревне с ней вместе.
– Ага, посмотрю, как звёзды в речке отражаются, – кивнула та.
– Ладно, долго не сиди. А то обычно встану, а ты ещё спишь, – насупился Эскан, – Я твоего отца уже достал, наверное, пять раз за утро забегать, звать тебя.
– Он сегодня сети готовил. Откуда, по-твоему, у нас для игры появилась лишняя верёвка?! Так что он с утра пойдёт рыбачить, завтра не сможешь ему надоесть, – рассказывала Мирра.
– Ну, хорошо! Давай тогда, до завтра, спокойной ночи! – потупив взор, раскачиваясь на своих башмачках взад и вперёд, вставая то на пятки, то на носочки, проговорил он, лишь мельком поглядывая подруге в глаза и снова отводя взгляд куда-нибудь под ноги на траву поляны возле дуба и гонимую ветерком старую листву.
– Ага, спокойной ночи, – кивнула девочка, – И приятного аппетита заодно, – припомнила та, что ему сейчас бежать на ужин.
Тот благодарно кивнул, порозовев щеками. Прощаться у него никогда не получалось, особенно, если приходилось вот так наедине, а не просто помахать рукой и бежать на зов родных, как сегодня их приятель. Хотелось-то вообще обняться или даже получить поцелуй от девчонки в щёку, но на подобное с Миррой рассчитывать не приходилось.
Тем не менее, понимая, что итак уже изрядно задержался на закате, Эскан, сжимая игрушечный меч в правой руке, понёсся вниз с холма к бревенчатым домикам деревни, где справа у ближайшего паслись привязанные белые козы, а через дорогу напротив в наплывающих сумерках ещё внятно виднелись грядки с зелёной ботвой крупной свёклы.
Мирра осталась одна, неспешно обходя дуб в бурых сандалиях и развязывая слабый узел на папиной верёвке, чтобы ту не забыть вернуть домой. Оставь они её здесь, наверное, бы, ничего не случилось и никто не забрал, но всякое же возможно. Мало ли кому понадобится вдруг ничейная, плотно связанная в переплетённую косичку из трёх более тонких частей, верёвка.
Пробыть в одиночестве долго она не планировала. Голод уже тоже давал о себе знать, неплохо было бы и домой наведаться. От деревни ввысь холма поднимались ароматы супов и жареной крольчатины, иногда можно было особо хорошо учуять морковное рагу, пропаренную репу или же перебивающий многие другие запах сельдерея, который ей, в отличие от друзей мальчишек, как раз очень нравился и не казался противным. А вот цветную капусту она не любила, но и насильно есть её девочку никто, благо, не заставлял.
Свет не горел только в доме музыканта Стефана, молодого одиночки, пока так и нашедшего себе пару ни здесь, ни среди девок на выданье из соседних деревень. Он уже отужинал, а потому бренчал и настраивал свою лютню, пока вокруг никто не спал и не жаловался на его музыку. И звуки его мелодий тихо-тихо доносились даже до холма со старым разросшимся дубом.
Когда девочка обошла дерево, сматывая верёвку в свисающее с руки кольцо, и вернулась примерно на то самое место, где прощалась с приятелями, то спешащий к себе домой по дорожке силуэт Эскана уже не было видно. Теперь уж точно одна. Все по домам, в окошках повсеместно горели свечи, слышался гул голосов с вечерних застолий, в котором даже можно было с огромным трудом выловить знакомые тембры, но невозможно было конкретно разобрать слова.
Пальцы свободной руки, закончив с верёвкой, коснулись сплетённых волос над лбом, мечтая, чтобы завтра в этом полукруге косички оказались пышные цветы чертополоха, карие глаза взирали на потемневшее небо, где загоралось бесчисленное количество огоньков, и на то, как оно отображается в извилистой уходящей к дальнему сосновому бору речушке, в которой завтра будет рыбачить сетью её отец.
Тело вздрогнуло, вытянувшись стрункой и ощутив холодок пробежавших мурашек буквально повсюду – по шее, спине, всем конечностям, вмиг потеряв даже аппетит, когда маленькие детские ноздри среди идущих с деревни ароматов сготовленных к ужину блюд ощутили доносящийся сзади мерзостный запах тлеющей гниющей плоти.
