Kitabı oku: «И жизнь продолжалась», sayfa 2

Тогда она достаёт из сумочки две пары наушников-ободков (одни обычные, а другие крошечные) и розовый плеер. В нём уже стоит кассета с записаным плейлистом «mix N», который Чар- ли старательно собирала целый месяц. В нём собраны «лучшие хиты для сладкой грусти и солёной радости», настоящие шедевры музыкального искусства (по скромному мнению Чарли, конечно). Щёлкает кнопка, и их с вороном тут же подхватывает саксофоническое вступление песни Луи Армстронга La vie en rose.

Довольно кивнув, Чарли шагает вдоль буков и развалившихся от времени каменных скульптур. Она проплывает мимо безголовых, безруких, безногих творений. Иногда ей попадаются и вовсе бесформенные каменные куски: не разобрать, изображали ли они человека когда-то. Одна композиция сменяется другой и теперь для них выступает Фрэнк Синатра с его Moon River.

В этот момент Чарли останавливается у высокой, три метра минимум, адамантовой женщины. У неё срублено полголовы, левая рука и правая нога, но она продолжает стоять прямо, оперевшись на копьё. Чарли смотрит на женщину долго и внимательно, изучая каждый сантиметр и пытаясь прочитать её судьбу по отпечаткам времени. «Где она была? Что успела повидать, прежде чем её привезли сюда, доживать?». Чарли пытается докопаться до истины. Может быть, вот эта трещина на щеке была оставлена мечом правосудия, когда безымянная адамантовая женщина была в Назарете? А вот этот шрам под правой коленкой, мог ли он появиться во время сражения за Персию? Чарли пожимает плечами и продолжает свой прогулку. Они с Цок-Цоком находят целый ряд с разрушенными шахматными фигурами. Среди них не хватает только белого ферзя, и Чарли представляет себя королевой потерянного мира. Она мысленно раздаёт им приказы. «Отряд пешек, а ну-ка, срочно, к королевскому флангу! Отправить слонов следом, не дайте этим шакалам ускользнуть!» Увлекшись сражением, Чарли кричит:

– Кони! Защищайте вашу королеву!

Вздрогнув от звука собственного голоса, она срывает наушни- ки и оборачивается. Хочет убедиться, что никто посторонний её не услышал. К своему удивлению, в паре метров она видит того самого застывающего поэта. Они поменялись ролями, и он стал её невольным зрителем.

– Майки! Что ты здесь делаешь?

– Эм… Иду в кино! – отвечает он испуганно.

– Тут что, есть кинотеатр? – Чарли оглядывается, точно пытаясь разглядеть за одной из статуй вход в кинозал.

– Нет, но это самый короткий путь на Печатников.

– Ага, хм, – она закусывает губу. – Что за кинотеатр?

– Черно-белого кино, – отвечает Майки, засовывая руки в карманы джинсовой куртки, что велика ему размера на три.

– О, никогда о нём не слышала.

– Хорошее место, там показывают только старые фильмы.

– А ты на что идёшь?

– Пока не знаю. Решу на месте.

– Так это ты на кино деньги собирал? – соединяет две точки Чарли.

– Да. Хотел ещё, чтобы хватило на бурбон, но сегодня людей совсем мало.

Чарли и Цок-Цок быстро переглядываются, и она достаёт из кармана деньги:

– Вот. Для вдохновения.

Майки опускает голову и, впервые за всё время, кротко улыбается.

– Спасибо. Если хотите, можем вместе пойти. Или у вас тут неоконченная битва?

– Ха-ха, – убирая наушники обратно в сумку, отвечает Чарли. – Вообще, я хотела тут ещё погулять, но… А знаешь что, пойдём!

Они проходят три ряда скульптур, минуя Падшую Женщину, работу Туо Терро – одну из самых известных статуй. Проходя мимо неё, Майки кладёт руку себе на сердце и почтительно кивает. Проследив за его движениями, Чарли спрашивает:

– Твоя любимая скульптура?

– В каком-то роде. Но не из-за красоты исполнения, а из-за того, что она олицетворяет, – Майки достаёт из кармана пачку «Мальборо», выуживает одну сигарету и прикуривает, щёлкнув металлической зажигалкой. – Если бы я писал книгу, то обязательно посвятил бы её куртизанкам.

– Почему?

– Столько боли и красоты, наивности и лжи…Читали «Богоматерь цветов» Жана Жене?

– Нет.

– Советую, – затягиваясь, говорит Майки.

      Они подходят к забору. На дверях висит замок. Майки достаёт ключ, открывает калитку и пропускает Чарли вперёд.

– Откуда у тебя ключ?

– Обменял у охранника за бутылку коньяка и шоколадку. Так можно неплохо сократить путь.

– Так тут перелезть нетрудно – калитка невысокая.

– Ну, это моветон. А жить надо изящно.

      Чарли пожимает плечами и молчит. Ей иногда нравится собирать разные мнения и засахаривать их, заливать смолой в памяти, чтобы они сохранились в своём первозданном виде.

Как и сказал Майки, за калиткой обнаруживается посыпанная гравием тропинка, которая ведёт к кварталу Тружеников. От калитки до входа в кинотеатр ровно пять минут. Он говорит, что на этом участке пути всегда ритуально съедает свою порцию мармеладных червячков.

– Зачем?

– Чтобы не чавкать во время сеанса, – говорит он, протягивая Чарли пачку. – Ворону можно?

– Нет, он такое не ест, спасибо.

Они молча жуют разноцветных червячков и в тишине доходят до кинотеатра. Расписание вывешено на улице:

12:00 Касабланка;

15:00 Банда аутсайдеров;

18:00 В джазе только девушки;

20:00 Однажды в Риме.

– Гадар. Идеально – говорит Майки, закуривая. – И есть ещё пять минут на сигарету.

– Сколько тебе лет? – спрашивает Чарли.

– Восемнадцать… Вчера исполнилось.

– Ну-ну.

– А вам?

– Я не помню, – высунув язык, отвечает Чарли.

– А работаете кем? – прищуривается Майки.

– Я журналистка.

– Вот значит как, – он выдыхает голубоватый дым. – И про меня напишете?

– Может быть, но нужна хорошая история, цепляющая. Возможно, драматичная.

– О, за этим дело не станет, – Майки тушит сигарету о фонарь и кивает на дверь. – Ну, идём.

Они заходят в светлое помещение кинотеатра, расписанное фресками.

– Ого! – удивлённо выдыхает Чарли.

– Когда-то это был храм.

– Кажется, не все божества его покинули. Здесь так хорошо! Даже ладаном всё ещё пахнет!

      Они подходят к кассе:

– Три билета на «Банду аутсайдеров», пожалуйста.

– А разрешение для ворона имеется? – спрашивает пожилая женщина; из-под оправы в форме кошачьих глаз было видно её строгий взгляд.

– Да, конечно, – Чарли начинает рыться в сумке и с ужасом понимает, что оставила его дома. – Ой, забыла… Но, правда, поверьте, оно у меня есть!

– Без разрешения на пребывание птицы в общественных местах не пущу. Хаос в кинотеатре недопустим!

– Но он обожает французскую волну! И будет сидеть тихо-тихо!

Цок-Цок утвердительно кивает.

– Нет. Если придёт проверка, будет большой штраф.

– И каковы шансы? – спрашивает Майки.

– Ладно, – расстроено выдыхает Чарли. – Цок-Цок, полетай немного. С меня что-нибудь вкусненькое.

– Кар! – ворон жмурится от извинительных почесывания Чарли и улетает прочь.

      Майки берёт билеты и указывает на завешанный бархатными шторами проход в зрительный зал. Чарли идёт за ним и разглядывает фрески, крутя головой во все стороны. Особенно её впечатлил сюжет под самым куполом: здесь множество ангелов с нежными, как рассвет, щёчками, стремятся к образу Мадонны, закутанной в тёмно-синий палантин.

– Как здорово! Она очень похожа на Венеру Боттичелли, – с придыханием говорит Чарли.

Чарли и Майки заходят в зал, где сидят в основном только пожилые женщины. Это заметно по необыкновенной концентрации седых голов на квадратный метр.

– Добро пожаловать в клуб синефилок, – шёпотом говорит Майки, и Чарли легонько бьёт его по плечу.

Они устраиваются в ряду номер шесть, на местах девять и десять. Рядом с Чарли на одиннадцатом кресле сидит женщина лет шестидесяти со смуглой кожей и идеально прямыми волосами. Она одета в жёлтый твидовый костюм, а на коленях у неё лежит ярко-лиловый берет.

– Приятного просмотра, – шепчет Чарли.

– Спасибо, ласточка. И тебе.

      Основной свет гаснет, вспыхивает экран, и начинается магия кино. Фильм вызывает у Чарли смешанные чувства. Она то возмущается – мужские персонажи ей совершенно не нравятся, то восклицает – Артюр такой противный; то смеётся от немодных эффектов, то плачет от того, что ей жалко Одиль, которая спуталась с сомнительными кадрами. И дело даже не в том, что они подбили её на воровство, но в их паразитирующем отношении к жизни, которое толкает на эту безыдейную кражу. Это не акт искусства, не философский вопрос, как было у Достоевского, а лишь грубый способ решить проблему. И всё же, кино снято красиво, а потому оставляет у неё приятное послевкусие, как хороший семидесятипроцентный шоколад.

Майки весь сеанс остаётся неподвижным, точно он всё ещё стоит на улице перед своим футляром. Ни одна мышца на его лице не шевелится до тех пор, пока над их головами не вспыхивает жёлтый свет.

– Ну как? – спрашивает он у Чарли.

– Спорно, но эстетично. Правда, пересматривать я бы не стала, но о проведённом времени не жалею.

– Это классика, – с видом знатока подмечает Майки.

– Да, знаю. И всё же.

– Ну что, по бурбону? – он поднимается и быстрыми шагами направляется к выходу из зала.

– Тут при храме и бар есть? – следуя за ним, удивляется Чарли.

– Нет, но совсем рядом.

      На выходе из кинотеатра их уже дожидается ворон.

– Цок-Цок! – радостно зовёт Чарли. – Ну как ты? Где был?

– Кар! Кар-Кар, – отвечает он.

      Майки вопросительно смотрит на Чарли.

– Он говорит, что слетал на крышу ратуши неподалёку и поспорил с голубями насчёт теории струн. – Кар!

– И поел семечки! – ахает Чарли. – Подожди, с рук?!

– Кар…

– С рук какого-то дедушки. Цок-Цок! Ты же не уличная птица! – Чарли качает головой, но ворон горделиво отворачивается, давая понять, что разговор закончен.

– Да ладно вам, что за рамки? Ну вот захотелось ему поесть семечек, почувствовать себя настоящей городской птицей, что такого? – надевая на плечо футляр от гитары, спрашивает Майки.

– М-м-м, – закусив губу, мычит Чарли; спорить ей не хочется. – Да ничего. Ладно, где бар?

– Отсюда минут пятнадцать пешком. Он называется La llorona, – толкая дверь кинотеатра, отвечает Майки.

– Ух ты! Мексиканское местечко! Здесь? Не знала, что этот район такой модный. И кинотеатр в храме, и кладбище скульптур и вот теперь ещё и бар мексиканский.

– О, это вы ещё на Оловянке не были. Вот там совсем повышенная концентрация модных, так сказать, мест. А это так, небольшой закуток с заморскими напитками и бурбоном – в том числе.

– Что значит «не была Оловянке»? – возмущается Чарли. – Там редакция одного издания, с которым я работала. Журнал – «Кюлоты».

– Первый раз о нём слышу, – Майки прикуривает сигарету.

– Ну как же, винтажный шик, блошиные рынки как фетиш и trash-fashion.

– Выбор редакции – Zara с помойки?

– Вроде того.

– Занятно.

      Втроём они выдвигаются к бару. Обойдя кинотеатр-храм, выходят на ухоженную дорожку, выложенную кирпичом. По обе стороны громоздятся кучки скошенной травы, от который исходит сладкий запах. Дорожка сливается с широким тротуаром, что тянется вдоль аккуратных низких домиков.

– Ты часто здесь бываешь? – спрашивает Чарли, разглядывая клумбы, тянущиеся вдоль дороги.

– Да, мы когда-то жили неподалёку. Мне всё здесь знакомо, особенно кладбище скульптур. Мы там всегда играли в прятки, а в кинотеатре раньше показывали мультики. Теперь я сюда возвращаюсь по старой памяти. Это моё место силы.

– Вот значит как. Надо будет уделить больше внимания этому району. Может, получится занимательная статья. А знаешь ещё какие-то места интересные?

– Не скажу, – отвечает Майки.

– Почему это? – удивляется Чарли.

– Тогда сюда сбегутся толпы людей, – объясняет он, – и весь шарм пропадёт. Прошу, если вам не трудно, не пишите эту статью.

– Но хочется же чем-то замечательным делиться с другими.

– Я не хочу. Потому что так всё портится. Два года назад Сухой Мост был лучшим местом города. Там собирались панки, байкеры, художники, театральные режиссёры, хиппи и даже белые воротнички. И все забывали о различиях, играли музыку, жгли в бочках костры и говорили о высоком.

– А потом?

– Такой же энтузиаст написал статью для «Северный город говорит». Не вы, кстати? – он резко поворачивается и смотрит на Чарли.

– Нет-нет, но я поняла, о чём ты. Хорошая, кстати, была статья, – она осекается, – с журналистской точки зрения.

– Ага. Настолько, что после неё хлынули… – Майки замолкает. – Зеваки. А за ними следом и торгаши. И всё, никакого единения не осталось.

– Как же так, если людей стало больше?

– Всё это ерунда. Объединиться вокруг идеи, а не коробки с кедами – это совсем другое.

Они сворачивают на узкую улицу, на которой практически не осталось целых домов. Часть из них завешана алой сеткой, другая – открыто заявляет миру о своей аварийности, выпячивая выбитые стёкла и шелестя обрывками занавесок. Чарли ёжится, подумав о том, каково жить в таком доме и всё время думать, что он вот-вот развалится. Будто подслушав её мысли, один из домов сбрасывает с себя кусок металлической крыши. Он с грохотом валится на землю, рухнув в гору сухих листьев. Те подлетают в воздух, вальсируют немного и тихо опускаются, спрятав под собой металлическй кусок.

Засмотревшись на их танец, Чарли чуть не наступает в открытый колодец. Майки хватает её за руку, подтягивая обратно.

– Эй, осторожно!

– Ну и райончик! – присвистывает Чарли. – Тут хоть что-нибудь не разваливается?

– Памятник Труду, – усмехается Майки.

– Покажешь?

– Он по пути.

      Дорога, по которой идут Майки и Чарли с Цок-Цоком на плече, расползается множеством морщинок-трещинок, которые хрустят, как ледяная корочка. Майки подгибает правую ногу и целится прямо в очерченные пространства, играя в невидимые классики. Чарли прислушивается к его ритмичному топоту и звучному хрусту асфальта; они напоминают ей одну мелодию.

– Это Personal Jesus?

– Да! Отличный слух. Теперь такую, – Майки прыгает с одной ноги на другую, а потом резко преземляется сразу двумя; он повторяет свои движения несколько раз.

– Пф, легко, – Чарли узнаёт ритм с трёх прыжков. – это же We Will Rock You.

– Кар! – Цок-Цок возбужденно хлопает крыльями.

– Он говорит, что тоже её сразу узнал.

– Ладно, а что если?.. – Майки встаёт на цыпочки, потом резко подпрыгивает в воздух и приземляется только на левую ногу, пропрыгав на ней три шага, он разворачивается на пятке; его комбинацию завершает два шага с притопами назад.

– Psyсho Killer! – радостно кричит Чарли.

– Да! – смеётся Майки. – А вот и памятник, кстати.

      Они останавливаются у постамента, из которого вырывается рука, держащая огромный серп. Памятник по углам покрыт бирюзовой ржавчиной, но на фоне остальных сооружений выглядит как новенький.

– Поставили ещё при царе Горохе, – говорит Майки, – и вот, всё ещё стоит, не шатается. Вот что такое проверка временем.

– Нет, ну просто обложка для выпуска «Наследия социализма», – изумляется Чарли, – особенно если сфотографировать на фоне всех этих развалюх.

– Теперь я знаю, как выглядит религиозный журналист, – хмыкает Майки. – Вы во всём видите информацию для материала. – Ну да, – Чарли пожимает плечами, – профессиональную деформацию никто не отменял.

– Но не обо всём на свете стоит рассказывать, – Майки опять закуривает. – Уверен, некоторые вещи хотели бы оставаться инкогнито.

– Этого мы наверняка сказать не можем. Что, если этот памятник хочет попасть на обложку журнала Time?

– Памятник – может быть, но что насчёт жителей улицы?

– Об этом нужно спросить у них лично. Я, между прочим, всегда получаю согласие героев историй. В противном случае, они остаются инкогнито.

– Ну уберёте вы имена. А место-то у жителей тоже отберёте, потому что они не хотели никому рассказывать про свой этот несчастный памятник.

– Так памятник – не частная собственность, иначе стоял бы у кого-нибудь на балконе или в гараже. Так что он принадлежит всем жителям Северного города, точнее, информация о нём. И вообще, вот врачи дают клятву Гиппократа, а журналисты клянутся всем-всем делиться. Поэтому я не должна утаивать от читателей материал, который основан на достоверных фактах и может быть полезным.

– И какая польза будет от статьи об этом памятнике?

– Как минимум привлечёт внимание. Может, после этого дома отремонтируют.

– А что, если их лучше оставить как есть? – не унимается Майки.

– Почему?

– Ну, может кому-то так больше нравится! – он отворачивается.

– Не знаю, кому могут нравиться дома в аварийном состоянии… – О, вон и бар уже видно, – меняет он тему и ускоряет шаг. Чарли так увлеклась спором что не заметила, как они выходят на совершенно другую улицу. Здесь ровными рядами выстроены компактные панельные домики с крошечными балкончиками; ограждение каждого из них облицовано разноцветными пластиковыми кирпичиками. Чарли дивится внутреннему убранству некоторых из них. Одни завалены барахлом (от старых лыж до огромных резиновых жаб), а на других стоят аккуратные маленькие столики. Но больше всего её внимание привлекает балкон, на котором стоит автомат в виде рожка с мороженным.

– Смотри, Майки, – Чарли указывает пальцем на автомат. – Хотел бы я такой, только с зефиром.

– Ням!

– Кар! – Цок-Цок тоже любит зефир и не может промолчать.

До бара остаётся всего несколько метров, но Чарли уже чувствует тень алкогольного запаха, к которому присоединяются басящие гудки сузафона.

– Так там ещё и живая музыка? – Чарли замирает от восторга.

– Каждые пятнадцать минут начинается двухминутное соло одного из инструментов Северной Америки, – поясняет Майки.

– Уже предвкушаю, как… – она осекается, ловя слова о новой статье зубами. – Буду под это потягивать какой-нибудь коктейль.

Майки фыркает и тянет дверь, пропуская Чарли с Цок-Цоком вперёд. Они заходят в небольшое помещение с чёрными стенами, исписанными разноцветными мелками. Прямо посреди надписей в стены врезаны маленькие цветные лампочки, света которых хватает только для того, чтобы разбавить приятный полумрак. В нём едва ли можно полностью разглядеть узкие столики и сидящих за ними гостей, девяносто девять процентов из которых люди, и оленя. Он стоит у столика перед самым входом и пьёт свой коктейль из ведёрка.

– Вон, за стойкой есть места, – говорит Майки и начинает проталкиваться через плотно заставленный столиками зал. Чарли постоянно задевает чужие спины, за что скорее спешит извиниться. Наконец, они добираются до барной стойки и садятся на высокие стулья с сидушкой из зелёного меха. К ним тут же подходит молодой бармен с выкрашенной в розовый с фиолетовыми и голубыми прядями чёлкой.

– Приветствую. Чего хотите?

– Мне как обычно, – с вызовом откинувшись к спинке стула,

говорит Майки.

– Понял. А для подружки и её ворона?

– А что посоветуете необычного? – спрашивает Чарли.

– Пробовали крепкий кактусовый сок?

– Нет.

– Тогда его, – кивает Майки бармену.

– Ууу! – Чарли хлопает в ладоши, – А Цок-Цоку воды с сахаром.

– Кар? – ворон вопросительно глядит на неё, спрыгивая на стойку.

– Сегодня можно!

Бармен кивает и начинает готовить напитки. Чарли с интересом разглядывает бар. Особенно её привлекают рисунки мелками: в основном надписи на разных языках, среди которых кто-то нарисовал кусочки повседневности, вроде автомата мгновенной отправки сообщений и обелиска знаний.

– Просто петроглифы современности, – хихикает она. – Рассказывают историю своего времени. Ой, там даже складная обсерватория есть!

– Ваши напитки, – бармен выставляет перед ними красивые резные стаканы.

– Спасибо, – Майки пристально смотрит ему в глаза.

      Чарли подносит стакан к носу и хорошенько принюхивается. – У него такой пихтово-мятный аромат, – она делает глоток. – Вкусно и… Ой! Действительно крепко.

– Кир своё дело знает, – улыбается Майки. – Он для каждого гостя умеет подобрать идеальный напиток.

– Я так и подумала, – загадочно улыбается Чарли. – Сразу уточняю: про это место тоже писать нельзя?

– Ой, да что я вам всё запрещать буду. Если захотите, всё равно напишете.

– Угадал, – говорит Чарли и делает большой глоток кактусового сока. Всё её тело тут же накрывает тёплой волной. Она замечает, как губы её сами по себе растягиваются в улыбке. Вдруг Чарли понимает, что она вообще-то очень счастливый человек. Оказавшись внутри этого огромного калейдоскопа, в приятной компании, ей начинает казаться, что каждая деталь жизни свелась к единому знаменателю. Она совершенно точно должна была оказаться сегодня здесь, по другому просто быть не могло.

На сцену выходит музыкант с банджо. Без лишних прелюдий он начинает наигрывать весёлую мелодию. Чарли пританцовывает, сидя на стуле, и радость переполняет её так сильно, что расплёскивается наружу. Она подносит ладони к лицу и одобрительно кричит:

– Ву-ху!

Майки, пусть немного сдержаннее, но всё же подхватывает волну веселья и постукивает ладошкой по барной стойке, а ногой по соседнему стулу. Гости Lloron’ы сливаются в едином танце, всячески поддерживая музыканта. А он, как благодарный артист, выкладывается ещё сильнее. Его рука танцует на грифе, выполняя пальцами невероятные па и собирая самые сложные аккорды. Кажется, что струны вот-вот задымятся, и банджо заискрится, как бегнальский огонёк. Музыкант настолько забывается, что даже превышает отведённый лимит, заканчивая выступление на минуту и четыре секунды позже.

– Ух! – восторженно говорит Чарли! – Какое отличное место ты мне показал! Спасибо!

– Да что уж там, – пожимает плечами Майки. – Ещё по одной?

– Ой, этот сок, конечно… – Чарли не уверена, что стоит пить ещё такого крепкого напитка. С другой стороны, у неё ведь сегодня выходной и вечер только начинается, а завтра суббота, и можно позволить себе даже лёгкую головную боль с утра. – Ну, ладно, давай!

– Кир, – небрежно бросает Майки и кивает бармену на пустые стаканы.

– А это что? – Чарли подмечает крупную полупрозрачную чашу рядом с стопкой салфеток.

– Это «кости» – местная игра.

– Обожаю игры! – она тянется к чаше и заглядывает внутрь. Там лежит что-то, похожее на настоящие части скелета.

Чарли вздрагивает и отодвигается как можно дальше.

– Ну-ну, не пугайтесь, – смеётся Кир, – у их появления весьма прозаичная история. Майки, расскажи ей.

– В общем, – Майки нехотя начинает рассказ, который он рассказывал уже не меньше тридцати раз, – владелец бара раньше работал в Музее Естествознания. Его оттуда уволили, и он стащил сломанный скелет Большого Красного Тигра. Пока поднимал его по лестнице в квартиру – уронил бедолагу, и тот разлетелся по парадной. Кости он все равно собрал и сохранил – не пропадать же краденому. А потом придумал с ними игру.

– А я-то думала, когда ты сказал «кости», что речь идет о кубиках…

– Да наши «кости» куда интереснее. – Майки достаёт из чаши фалангу и крутит её в руках. – Смесь маджонга и домино.

– Хочу сыграть! – хлопая в ладоши в предвкушении, говорит Чарли. Она обожает узнавать новые игры.

– Ну, хорошо, – снисходительно отвечает Майки. – Есть шесть видов костей: от самых сильных до самых слабых. Кости, участвующие в битве, сбрасываются, а запускать руку в чашу можно только три раза. Побеждает тот, кто за оговоренное коли- чество раундов набрал больше всего очков. Понятно?

– Пока не очень. Давай тестовый раунд.

– Ну, хорошо. Зачерпывайте кости.

      Чарли запускает руку в чашу. Кости на ощупь шероховатые и прохладные. Она водит по ним пальцами, гладя сточенные уголки. Наконец её ладонь сжимается и выуживает целую горсть разных косточек. Майки оценивает набор, который достался Чарли.

– Вот, у вас три очень сильные кости, а остальные совсем мелкие.

– А как определить их силу? – Чарли разглядывает косточки, Цок-Цок внимательно изучает их вместе с ней.

– По типу – трубчатые, губчатые… – Майки осекается, заме- чая, как его новая знакомая на глазах теряет уверенность. – Хотя проще, конечно, различать по цветным меткам. Красные побьют любую кость, а иногда и несколько, а вот голубые поодиночке совсем бесполезны. Я пойду первым. Три зелёные. У вас побьют две жёлтые или одна красная.

– Красная! – Чарли выдвигает кость и делает глоток кактусового сока.

– Хорошо. Теперь ваш ход.

– А можно ещё взять костей?

– Можно, но в начале игры я бы не стал.

– А мне так чувствуется!

– Ну, если чувствуется, тогда надо брать, – понимающе кивает Майки.

Чарли аккуратно погружает руку в чашу. На этот раз, она вдумчиво ощупывает косточки, пытаясь угадать, какие из них принесут ей победу.

– Ага! Четыре красных!

– Главное, не тратьте их слишком быстро.

– Ладно-ладно. Тогда вот. – Чарли выкладывает жёлтую и голубую.

– Неплохо. Отбиваюсь четырьмя голубыми. А теперь вы защищайтесь от жёлтой и зелёной.

– Двумя жёлтыми можно?

– Вполне. Я ещё возьму.

      Рука Майки исчезает в чаше, а взгляд становится отстранённым, как в переходе. Чарли аккуратно раскладывает косточки перед собой.

– Вроде у меня неплохо получается, а, Цок-Цок?

– Кар!

– Скажешь тоже, «элементарно»! Тут вообще-то думать надо. – Я бы сказал, что эта игра скорее на удачу, чем на стратегию, – пожимает плечами Майки.

– Ну, тогда я точно проиграю, – перебирая кости, говорит Чарли.

– Почему это?

– Когда я рассчитываю только на удачу, ничего не получается. А вот там, где всё от меня зависит, шансы на успех возрастают.

– Ну, если не везёт в картах, то в любви повезёт обязательно. Так ведь говорят?

– Вроде! – Чарли кивает, пока Майки выуживает новую горсть костей.

– И что, верно? – Майки делает глоток бурбона.

– Скорее да. Не могу пожаловаться на своих любовников, – хихикает Чарли.

В этот момент тянущийся за бутылкой с песочным джином Кир, слышит её слова, и спрашивает:

– А ну, признавайся, в чём секрет?

– Выбора любовников?

– Ага. Ты что, список составила и по нему их проверяешь? – поровнявшись с ней, Кир протирает бутылку полотенцем.

– Нет, списка точно не было, – отвечает Чарли. – Может, у меня просто хороший вкус?

– Отставить! – шутливо-рассерженно кричит Кир и хлопает полотенцем по барной стойке. – Нужна точная информация!

– Ладно-ладно, – защищаясь руками, смеётся Чарли. – Наверное, всё дело в том, что я влюбляюсь в отчаянных романтиков и бесконечных дураков.

– И не жалеешь?

– А что жалеть? Пусть в конце всё и летит в тартарары, но зато в начале и середине не соскучишься. А ещё, – она закрывает Цок-Цоку уши, – эти романтики и дураки обычно хороши сами понимаете в чём.

– Вопрос снят, – Кир улыбается.

– Вот это разговорчики пошли. Пойду-ка покурю, – Майки поднимается и тянется в карман за сигаретой.

– А я в уборную. Где искать, кстати?

– Внизу, в подвале, – отвечает Кир. – Возьми фонарь.

      Он протягивает ей бронзовый фонарик с вырезанными звёздочками. За то время, что они провели за стойкой, народу в зале стало гораздо больше. Чарли встаёт и начинает продираться между спин и локтей к сцене, точнее, тёмному уголку возле неё, где находится спуск в подвал. Она вытягивает руку с фонарём вперёд и, придерживаясь за стену, спускается вниз.

Тени принимают причудливый облик и начинают танцевать на всех поверхностях. В зале вновь звучит музыка, на этот раз – маримба. Этот инструмент всегда можно услышать на радио Далёких Стран в качестве перебивки между программами. Чарли качает плечами в такт музыке и продолжает спускаться вниз. Её воображение напиталось соком кактуса, и теперь она ярко представляет, что спускается в пещеру горного тролля. Там ей предстоит сразиться за ледяной трон. Ведь именно ей суждено стать новой ледяной принцессой.

Тише!

Кто-то идёт! Нужно прятаться.

Они не могут обнаружить её первой!

Чу! Что за звуки?

Что это, тролли пляшут ритуальный танец?

Они всё-таки узнали, что она придёт!

      Взгляд Чарли скользит по чёрной поверхности. Она обнаруживает, что на стене висит зеркало в виде капли. В нём ей улыбается зазеркальная Чарли. Она очень даже хорошенькая. Аккуратный нос, большие глаза и круглый широкий подбородок с ямочкой. Ой, а это что? Зеркальная Чарли зачем-то заправила волосы за уши. «Не нужно, ты ведь немного лопоухая! Нет, лучше вернуть как было». Зеркальная Чарли обижается. «Ну-ну, не надо. Я же говорю правду. Что есть, то есть. Но я тебя и такой люблю, вот что главное. Ну ладно, пойду я к мальчикам. Они забавные».

Чарли моет руки и направляется обратно в зал в тот момент, когда маримба заканчивает своё соло. Зал громко хлопает и умолкает. Майки уже вернулся и, сидя за баром, показывает Цок-Цоку кости. Подойдя ближе, Чарли слышит:

– А твой скелет похож на те, что были у динозавров. Птицы – их прямые потомки.

– Кар? – ворон вопросительно смотрит на Чарли.

– Что он говорит? – Майки вопросительно смотрит на Чарли. – Что он тебя не понимает, – отвечает она, разводя руками.

– Ну вот, а я думал, у меня хорошо получается.

– Не расстраивайся. Вороний считается одним из самых сложных птичьих языков. В нём много интонационных ударений и микродвижений головы, которые могут полностью изменить суть фразы.

– Например?

– Вот пример: «кар-кар», – закинув голову, говорит Чарли. – Это «хороший день».

Она повторяет движение, но в этот раз её голова ровно на градус ниже:

– А вот так «кар-кар» – уже «ужасный день».

– Кар-кар! – Цок-Цок хлопает крыльями.

– Вот, даже я ошиблась, – смеётся Чарли – Я сказала «просто день»

      Майки застывает с ошеломлённым выражением лица, и она спешит ему объяснить:

– Это был факультативный предмет на журфаке. Важно знать разные языки, если хочешь брать много интервью. Я выбрала вороний, эсперанто, первый марсианский и африканский суахили.

– Довольно случайный набор, – нахмурившись, замечает Майки.

– На самом деле нет. Я могу объяснить, почему выбрала именно эти языки. Но это очень долгие истории. – она делает взмах рукой, – Давай лучше дальше играть!

– Можно, – зевнув отвечает Майки. – Ещё разочек, а потом я, наверное, пойду. Устал. С утра ещё и пары были.

– На кого ты учишься? – усаживаясь обратно за стойку, спрашивает Чарли.

– Я вольнослушатель на факультете мёртвых языков и литературы, – непринуждённо бросает Майки.

– Ух ты! Звучит увлекательно, – Чарли с горящими глазами подсаживается к нему поближе.

– Да, правда читать задают немерено. И это мне хотя бы не нужно каждую неделю сдавать эссе.

– Какой язык вы сейчас изучаете? – шурша косточками в чаше, спрашивает Чарли.

– Племени восточного ветра. Это единственные кочевники, оставившие после себя так много литературных памятников.

– А можешь что-нибудь сказать на нём?

      Майки хмурится, пытаясь вспомнить пройденный материал. – Мы не так давно начали проходить его. «Кузар» значит «здравствуй», а «ихс ити ану нит» значит «лунный холодный свет». – Красиво…