Kitabı oku: «Память», sayfa 2

Мальчика хотели отправить в тыл, но начальник санбата не дал, сказав, что тот просто не выживет.

– Зачем мне силы… – почти сломленный сержант, второй раз, как думали окружающие, потеряв семью, просто не чувствовал себя в силах жить.

– Как ты думаешь, Вере понравилось бы такое поведение? – упрекнула женщина. – Ты теперь должен жить, чтобы отомстить!

– Отомстить…

То, что зря она сказала именно так, Зинаида Тимофеевна поняла намного позже, но тогда эти слова оживили мальчишку, дав ему смысл и цель.

И Гришка снова отправился на передовую, спасая, вытаскивая раненых, он не кланялся ни пулям, ни взрывам, как будто мальчику было совершенно наплевать на то, будет ли он жить. Но пули будто сторонились его, не желая прерывать эту жизнь. Часто поглядывавший в сторону Гриши комдив уже готовился подписать приказ, который, по мнению взрослого человека, мог бы спасти жизнь отчаянного мальчишки.

Ворвавшиеся на станцию солдаты увидели этот вагон с хорошо известной им надписью и сразу бросились к нему. Тот факт, что вагон с надписью «RUS» оказался пустым, никого не обрадовал, нужно было спешить. Гришка бежал вместе со всеми, надеясь на то, что хоть кого-то сумеет спасти. Что сейчас происходило, солдаты уже понимали – проклятые фашисты выливали кровь из детей, чтобы влить её своим раненым. Шансы успеть были, но вражеский госпиталь неожиданно ответил огнём.

Пока солдаты медленно, под обстрелом, продвигались вперёд, Гришка, увидев небольшое окошко сбоку здания, рванулся туда. Где могут быть фашисты, он себе уже представлял – это был не первый госпиталь такого плана. Ударив ногой в дверь, мальчик понял, что почти опоздал. Эти как раз убивали, видимо, последнюю девочку, но успеть было можно и, уложив этих одной длинной очередью, Гришка рванулся на помощь девчонке.

Отложив автомат, он нашарил санитарную сумку, чтобы оказать первую помощь, но стоило ему только обнять девочку, как внезапно всё вокруг залил очень яркий белый свет…

– Да, товарищ генерал, – докладывал комдиву начальник госпиталя. – Даже тела не осталось, непонятно, что произошло, но вспышку видели многие.

– Эх, не дожил наш Гришка, – вздохнул комдив. – Хорошо, пиши его навечно… Хоть так до Берлина дойдёт.

Глава третья

Виолетта Стоун жила с мамой и папой, семья её была вполне счастливой, по крайней мере, по её мнению. Ни о каких колдунах девочка и слыхом не слыхивала, откровенно считая всяких колдунов и магов сказкой. Она училась в школе, где её не особо любили из-за характера. А в характере девочки были виноваты всякие дяди и тёти, приходившие в гости в семью Стоун.

Приходили они в гости к маме, но их дети оставались поиграть с Виолеттой, а дети офицеров – это отельная сказка. Девочка росла с уверенностью в том, что с ней ничего случиться не может, и она знает лучше, как правильно. Впрочем, учиться ей это не мешало, скорей, не отвлекало на всякие, по её мнению, «глупости».

С отличием окончив начальную школу, Летта, как сокращённо называли её родители, проучилась год в средних классах, когда произошло нечто, что полностью лишило девочку опоры под ногами. Она была уже большой, двенадцати лет, поэтому из школы домой возвращалась сама. Вот на пути к автобусной остановке это и случилось. Рядом с ней затормозила какая-то чёрная машина, оттуда выскочили люди в костюмах такого же цвета и, заткнув рот девочке, погрузили её в транспорт.

Летта, разумеется, вырывалась, пытаясь кусаться, но добилась только чувствительных ударов, один из которых попал по голове, отчего она потеряла сознание. В себя девочка пришла, будучи полностью раздетой, что её очень испугало. Была она заперта в какой-то камере без окон. Стены оказались железными, на полу стояла миска с чем-то непонятным и лежал кусок хлеба. Неподалёку обнаружилось ведро, предназначения которого девочка сначала не поняла. Но туалета не было, поэтому пришлось воспользоваться ведром.

На уроках в школе рассказывали, зачем злые дядьки крадут маленьких девочек, поэтому Летта после истерики, просто тряслась от страха, сидя в полумраке. Откуда поступает свет, она не поняла – никаких ламп нигде не было видно. Иногда всю камеру, где она находилась, слегка покачивало, что было похоже на корабль.

Летта плакала, страшась своей судьбы. Однажды дверь лязгнула, и в камеру вошёл мужчина, одетый во всё чёрное. Он с брезгливостью посмотрел на девочку, видимо, решив что-то объяснить. Правда, сделал он это в какой-то странной манере:

– Ты – недомаг, почти животное, – сообщил этот мужчина. – Твоя кровь не годится даже на ритуал, поэтому ты принята в школу Высшего Колдовства.

– Но я не хочу! – выкрикнула Летта и была награждена за это сильной оплеухой, от которой потемнело в глазах.

– Тебя не спрашивают, чего ты хочешь, – проинформировал её мужчина. – Ты будешь учиться, как велит договор, а иначе пожалеешь.

– Верните меня домой! – заплакала Летта, но этот страшный мужчина поднял руку, что-то свистнуло – и пришла боль.

Девочку никогда раньше так не наказывали, поэтому сообразить, что её бьют, она смогла не сразу, а мужчина в чёрном остервенело лупил её какой-то свистящей штукой, пока девочка не сорвала горло от крика. Дверь захлопнулась – её мучитель ушёл, оставив на полу исполосованное тело. Летта медленно понимала, что выхода нет.

Оказалось, что она действительно находилась на корабле. Через ещё один бесконечно долгий срок из открывшейся двери в неё бросили бельём и платьем, а голос из темноты посоветовал быстро одеваться, если она не хочет пожалеть ещё сильнее. Испуганная Летта не хотела, поэтому оделась очень быстро. Через некоторое время её вывели куда-то наверх, где было солнце, корабль, стоявший у причала, и передали какой-то даме.

– Недомаг, – скривилась та, глядя на Летту. – Идёшь за мной молча. Вопросы задавать будешь в школе и не мне, это понятно?

– Понятно, – пискнула девочка, немедленно получив ещё одну оплеуху, от которой чуть не упала.

– Я сказала, молча! – зло проговорила женщина. – За мной!

Не решившись больше ничего говорить, Летта, у которой звенело в ушах, шла за неизвестной, тоже одетой в чёрное, как и тот страшный мужчина, сделавший ей так больно. Когда у Летты уже подгибались ноги от усталости, они дошли до какого-то мрачного здания. Девочке казалось, что здесь её точно убьют, отчего она всё сильней дрожала.

– Ты должна войти внутрь, пройти по коридору до синей двери и войти в неё, – проговорила женщина в чёрном, сильно толкнув Летту в сторону входа.

Молча, закрываясь руками, девочка пошла, куда было велено. От страха у неё дрожали ноги, но не сделать, как ей сказали, казалось ещё более страшным. Дойдя до синей двери, Виолетта постучалась и вошла внутрь. За большим столом из красного дерева сидела полная, совсем не зло улыбавшаяся женщина, приветливо пригласившая девочку проходить.

– Зовут тебя Виолетта Стоун, а меня – мадам Ингрид, – сообщила улыбавшаяся мадам. – Ты здесь для того, чтобы учиться колдовству. Суть договора колдунов и людей ты выучишь на уроках, но могу тебе точно сказать, что родителей ты больше никогда не увидишь.

– Почему?! – поразилась Виолетта.

– Потому что твоё место среди нас, девочка, – объяснила ей мадам Ингрид. – Поэтому ты считаешься сиротой и не должна покидать школу, а иначе охрана, с которой ты познакомилась по дороге, будет делать тебе очень больно. Это понятно?

– Понятно, мэм, – прошептала девочка, в ужасе глядя на женщину.

– Здесь таких, как ты, не очень любят, – проинформировала её мадам Ингрид. – Поэтому ты будешь хорошо учиться, чтобы не было больно. Мы договорились?

– Да, мэм…

Женщина хлопнула в ладоши, глядя на дверь. Через несколько секунд дверь открылась, в неё вошла девушка лет пятнадцати, сразу же сделавшая книксен. Платье на девушке было такое же, как и на Летте – серое с синей полосой по низу юбки. Скорей всего, это что-то значило, но вот что именно, девочка не понимала. Женщина ещё раз улыбнулась.

– Мира, – мягко произнесла она. – У нас новенькая, сирота, покажи ей и объясни всё.

– Да, мэм, – девушка ещё раз присела в книксене.

– До свидания, – попрощалась Летта, выходя вслед за Мирой.

– У родителей украли? – тихо произнесла та, тихонько вздохнув. – У нас большинство так. Есть те, у кого родителей прямо на глазах убили, так что тебе ещё повезло, для большого мира мы – колдовское семя, там на нас охотятся спецслужбы, а здесь хоть жить можно…

– А там… те… ну… чёрные… – девочка не находила слов, чтобы объяснить свои чувства.

– Это ауфзееры, – вздохнула Мира. – Не дай Бог им попасться, в лучшем случае изобьют до полусмерти. Поэтому бежать некуда, тем более, мы на острове.

– Никаких шансов? – в ужасе широко раскрыла глаза Виолетта. – Совсем-совсем?

– Мы на острове, – медленно объяснила девушка. – В прошлом году одна решила бежать. Не знаю, что с ней сделали, но кричала она почти пять часов… Лучше быть живой, чем так…

– Выхода нет… – опустила девочка глаза. – И что здесь?

– Уроки, как в обычной школе, – пожала плечами Мира. – Учат колдовать, поэтому раньше или позже можно узнать что-то, что поможет бежать, главное, не попадись тем, у кого полоса чёрная.

– А они… – удивлённо спросила Летти. – Они что?

– Это ритуалисты, – пояснила Мира. – Могут с тобой такое сделать… И ничего им за это не будет, потому что мы – недомаги, понимаешь?

– Страшно… – прошептала девочка.

В этой «школе» было действительно страшно, к тому же всё, что говорила Мира, о чём-то напоминало Виолетте, что-то такое она видела или читала, вот только не помнила, что именно. Но запомнив, что можно, а что нельзя, Летта принялась готовиться к урокам.

Уроки должны были начаться на следующей неделе – ей дали время обжиться, поэтому девочка смирилась, решив оставить пока мысль о побеге. Но на уроки ей попасть было не суждено – возвращаясь из библиотеки, Виолетта в какой-то момент почувствовала, что не может двинуться с места. Из темноты коридора на неё надвигались несколько старших парней и девушек, смотревших на девочку, как на отбросы.

Пытаясь разглядеть обозначения на форме, Виолетта похолодела – полоса была чёрной, а это значило, что она в лучшем случае умрёт, а что будет в худшем, даже и думать не хотелось.

– Глядите-ка, животное с негодной кровью! – обрадованно произнесла, злобно усмехнувшись, незнакомая девушка. – Вот на ком мы артефакт испытаем!

– Очень хорошая мысль, – проговорил юноша, находившийся рядом с ней. – Раздевать будем? Может быть…

– Ой, фу, – скривился другой парень. – Так испытаем. Что там было написано? Провернуть против часовой стрелки?

– Да, ещё, правда, место нужно… – задумчиво проговорила девушка. – А давайте, случайно координаты выставим?

Трое старших школьников спокойно обсуждали детали своего плана, не обращая внимания на застывшую от ужаса Виолетту. Она и хотела бы закричать или убежать, но не могла и двинуться. Наконец, на девочку наставили что-то, похожее на ритуальный нож, и единственная среди мучителей девушка начала медленно приближаться к Летте. Когда, казалось, горевший синим мертвенным светом нож уже был готов впиться в живот Виолетты, что-то произошло. Ярко вспыхнул свет – и всё исчезло.

***

Виолетта упала на грязный снег, прямо под ноги какому-то мужчине в странной чёрной форме. В следующее мгновение её схватили за волосы и куда-то потащили. Когда девочка закричала, то почувствовала боль на спине, как будто её чем-то ударили. Потом её швырнули во что-то, напоминающее тёмную комнату. Упав, Виолетта больно ударилась головой и, кажется, на мгновение даже потеряла сознание. Комната дёрнулась и куда-то поехала, колёса застучали на стыках рельс – и девочка поняла, что это вагон. Открыв глаза, она не увидела привычной внутренности поезда – только деревянный пол, на котором сидели дети. Кто-то молчал, кто-то громко плакал, но их было очень много – этот странный вагон был буквально забит ими.

Какая-то девочка что-то у неё спросила, судя по интонации, но мисс Стоун ничего не поняла. Она шокировано оглядывалась – ведь только что вокруг была колдовская школа. Летта вскочила, подбежала к двери вагона и начала стучать, требуя её выпустить. Она кричала по-английски и по-французски, пока не охрипла. Тогда Виолетта села прямо на пол у двери и заплакала. Ей почему-то было очень страшно. Ещё страшнее, чем когда её поймали эти, с чёрной полосой.

– Ты не смочь бежать, – коверкая слова, сказала ей какая-то девочка лет десяти. – Теперь ты ехать, а потом смерть.

– Почему? Почему?! За что? – этот ребёнок явно знал, что говорил.

– Недочеловек, – десятилетке явно не хватало слов, но Виолетта поняла, ведь совсем недавно она слышала что-то подобное.

– Нет-нет-нет, это не может быть правдой! – воскликнула Летта и попыталась закричать ещё раз, но в последний момент испугалась и замолчала.

Вагон ехал несколько часов, а потом остановился. С грохотом открылись двери, кто-то что-то крикнул. Девочку опять схватили за волосы и вышвырнули из вагона. Она упала на каменную насыпь, но затем последовал удар. Какой-то мужчина в странной униформе что-то выкрикивал и бил детей тонкой палкой, пока они не сбились в толпу. Их разделили по возрасту, насколько поняла Виолетта, а потом погнали в сторону двух приземистых деревянных строений. Слева и справа доносился лай, там стояли охранники с собаками, рвавшимися с поводков. Девочке собаки показались огромными – раза в три больше обычных. Гнали детей бегом, подстёгивая очень болезненными ударами, отчего все вокруг кричали.

– Ausziehen!¹ – послышалась команда, которую, по-видимому, поняли немногие.

– Раздеть, – та же десятилетняя девочка из поезда, всхлипывая, расстёгивала платье. Она повторила ещё раз для Летты: – Всё раздеть.

Идея раздеваться Летте не понравилась, поэтому она замешкалась, но лишь для того, чтобы в следующий момент взвыть от боли – странные люди в чёрном били её с каким-то остервенением, даже большим, чем те, чёрные, на острове, отчего Виолетта даже не могла закрыться. Наконец, от неё отошли, ожидая любого повода продолжить. Девочка принялась быстро раздеваться, едва находя пуговицы дрожащими руками. Она видела, что все дети вокруг уже раздеты догола и дрожат от холода. Не желая снова испытать то, что случилось только что, Виолетта разделась полностью и замерла, дрожа от холода и пытаясь прикрыться.

Дальше их всех остригли налысо и погнали куда-то – по снегу голыми. Это было очень страшно, ещё и больно, потому что бить их при этом не переставали. Душ под ледяной водой заставил просто дрожать крупной дрожью, но потом Летту отделили от остальных и, не давая никакой одежды, куда-то повели. Девочка пыталась что-то сказать, но добилась лишь сильного удара по лицу, отчего из разбитой губы пошла кровь. Били её сейчас намного сильнее, чем в Англии, но она больше не смела плакать, лишь дрожала от боли, страха и холода.

Летту завели в какой-то кабинет, похожий на медицинский, где её сразу же принялись осматривать двое в такой же чёрной униформе и наброшенных сверху белых халатах. Ей ощупали голову, надавили на глаза, осмотрели рот, затем, безжалостно давя на ребра, осмотрели спину и живот.

– Und?² – поинтересовался тот, кто её привёл.

– Aussieht nicht wie Jude oder Slawe³, – ответили ему. – Wir könnten ein Experiment machen – stimulieren, bis sie seine Muttersprache spricht⁴.

– Gute Idee!⁵ – обрадовался тот.

– Что вы делаете?! – воскликнула девочка, когда её привязали к чему-то деревянному.

И пришла боль. Она все усиливалась, пока не закрыла всё сознание Летты. Такой боли она не испытывала даже в той железной камере. Такой жуткой, лишающей соображения боли в её жизни ещё не было. Сорвавшая в крике горло девочка потеряла сознание. А немцы переглянулись. Получалось, что перед ними француженка, непонятно как оказавшаяся в лагере, куда свозили славян.

– Auschwitz?⁶ – поинтересовался один из немцев.

– Einem Untermenschen zuliebe Transport schicken? Sie sollte in der Kinderbaracke arbeiten!⁷ – решил, видимо, старший.

Летту облили водой и по-французски объяснили, что она теперь номер, который нужно выучить. Её работа – ухаживать за детьми, выбрасывать трупы и даже не думать о побеге, иначе – смерть.

Девочка попыталась что-то объяснить, но ей показали окровавленную палку, поинтересовавшись, не хочет ли она ещё. Виолетта абсолютно точно не хотела. Поэтому её голой по морозу бегом погнали к деревянному строению, называемому бараком, бросили на пол и швырнули что-то, что нужно было надеть.

От такой перемены, от боли в спине и ниже, Виолетта разрыдалась. На её плач дверь барака распахнулась, через мгновение девочка услышала свист, и новая боль обожгла её, давая понять, что плакать теперь тоже нельзя. Немного придя в себя, Виолетта с трудом поднялась на дрожащие ноги, пытаясь запомнить, что она больше не Виолетта Стоун, а выданный ей номер. Четыре цифры этого числа нужно было произносить на чужом языке. Мисс Стоун подумала, что просто сошла с ума.

Глава четвертая

Как она попала в это страшное место, Летта не знала. У неё отняли всё – одежду, волосы, даже имя. Она теперь была просто номером, а вокруг неё – дети, от самых маленьких до тех, кто был постарше, которые тоже были номерами и у которых она даже боялась спросить, как их зовут. Вернее, звали в прошлой жизни. Платье из какой-то грубой ткани тревожило незажившие шрамы от избиения на спине, а белья, как Летта поняла, ей было не положено. Дети вокруг болели и умирали. Они умирали сами от болезней, потому что никакой медицинской помощи не было, они умирали от каких-то манипуляций, а ещё их травили. Звери в чёрном убивали детей, и Летта ничего не могла с этим сделать. Пытаясь кого-то защитить, она неизменно нарывалась на побои – ее били так, что она теряла сознание, а спрятавшиеся малыши просто рыдали.

Ещё она учила язык. Десятилетняя девочка вместе с мисс Стоун ухаживала за детьми, показывая, как правильно помогать малышам, и учила её языку. Еды было очень мало – заплесневелый хлеб, какая-то бурда, называвшаяся супом… Хлеб надо было размачивать, чтобы малыши могли его поесть. Зачастую Летти отдавала свой хлеб младшим, чтобы эти ещё ничего не видевшие в жизни дети прожили хотя бы ещё немного. Стараясь спрятать от извергов малышей, она сама подставлялась под плети озверевших нелюдей.

– Чёрные – это эсэс, им нельзя смотреть в лицо, – учила Летту младшая девочка по имени Анна. – Нужно быстро произносить свой номер и молиться про себя.

– Как молиться? – не поняла Виолетта.

– Как умеешь, – вздохнула Анна. – Чтобы прожить ещё один день.

– Нас всех убьют? – спросила Летта, ранее такого себе даже не представлявшая.

Она не могла поверить, что к детям можно так относиться – избивать, резать, выкачивать кровь, убивать, разбивая голову оружием…⁸ Это было очень страшно – весь этот лагерь. Но постепенно чувства отмирали – малыши умирали каждый день, часто даже у неё на руках. Те, у кого выкачивали кровь, просто засыпали и больше не просыпались, не мучаясь. Те, кто заболевал, иногда мучились два-три дня, страдая от жара и боли… А иногда их живыми ещё забирали, чтобы убить. Летта знала, что однажды её убьют точно так же, как и всех остальных. Отсюда, как и из той «школы», выход был только один – «мор-экспресс»⁹.

Тянулись дни, которые юная мисс Стоун перестала считать. Она медленно продвигалась в изучении языка, на котором здесь говорило большинство детей, рассказывала сказки умирающим детям, пела им песенки. День изо дня. Становилось всё холоднее, а потом вдруг потеплело. Так Летта узнала, что дожила до весны, но это её уже не трогало. Регулярные избиения, а главное – множество смертей у неё на глазах сделали своё дело – Виолетта уже почти ничего не чувствовала. Били за что угодно – за попытку спрятать заболевшего ребёнка, за попытку украсть немного еды, чтобы покормить жалобно смотревших малышей, не имевших сил даже плакать, за взгляд в глаза своей смерти, которой здесь был каждый человек в чёрной униформе.

Её называли мамой. Спустя совсем небольшой срок малыши, у которых была только она, стали называть её мамой и полюбили так, как никто и никогда не любил ещё девочку. Летта находила в себе силы, чтобы обнять каждого и каждую. Стыд и стеснение куда-то делись, как будто не было их. Сильно похудевшая Виолетта Стоун постепенно забывала своё имя и фамилию, давно уже в душе попрощавшись с родителями. Она знала: отсюда выхода не было.

Время от времени приезжали какие-то машины, привозили новеньких взамен погибших, а иногда детей забирали группами. Все знали – куда. В немецкие больницы, чтобы выкачать всю кровь. Они всё-всё знали, да и не скрывали от них ничего страшные эти, чёрными тенями мелькавшие то здесь, то там. Готовые спустить собаку на зазевавшегося узника, находившие веселье в крике ребёнка… Нелюди.

Летта крепко-накрепко запомнила, что человек в чёрном – страшный. Он может убить её в любую минуту, сделать очень больно или что-нибудь ещё похуже. Насилия девочка давно уже перестала бояться. Потому что каждый день с ней происходило что-то намного более страшное.

В неизвестный день неважно, какого месяца Летту вызвали к одному из офицеров, выдали лист бумаги и приказали разучить с детьми песню, пригрозив, что если не справится, то очень сильно пожалеет. На бумаге был записан текст песни. Номер девять-ноль-четыре-пять предполагала, что это песня палачей, но тем не менее бросилась со всех ног в детский барак, чтобы выполнить приказ этого.

Разучивать было сложно, потому что немецкого номер девять-ноль-четыре-пять не знала, но тут помог английский, к тому же кто-то из девочек вспомнил, как эту же песню пели пьяные эти, поэтому стало попроще. Потихоньку девочка справлялась, повторяя с малышами слова чужой песни на ненавистном языке.

Через пять дней песню, исполненную дрожащими детскими голосами, прослушало какое-то высокое начальство, похлопало, затем приступив к трапезе. Они кидали на пол кусочки еды, а изголодавшиеся дети кидались к этим кусочкам, желая подобрать и съесть прямо с пола. Гогочущие эти находили это смешным, развлекаясь таким образом. Такие «праздники» начали повторяться. С чем это было связано, номер девять-ноль-четыре-пять не знала.

Малыши мечтали, что однажды придут «наши» и убьют всех этих. Какими же волшебными были мечты совсем маленьких детей о «наших». Полузакрыв глаза, девочка Анна рассказывала о рыцарях с красными звёздами на лбу, которые абсолютно точно придут, чтобы спасти всех, кого не успеют убить эти. Виолетта перенимала эти мечты, тоже начав думать о «наших» – великих рыцарях с красными звездами на лбу. Но шли дни, а «наши» всё не приходили.

Ближе к лету число детей, увозимых санитарными машинами, выросло. Это значило, что у этих на фронте возникли проблемы, вот только детям это помочь никак не могло. Всех их ждала смерть. И, судя по всему, очень скорая. Одним из свидетельств этого стал весенний день неизвестного месяца и числа. В барак ворвались эти, они отобрали два десятка детей, которые не были больны, погнав их в сторону станции вместе с Леттой. Номер девять-ноль-четыре-пять уже знала, что нужно бежать и не спрашивать, потому что эти готовы спустить с поводков овчарок, как уже было однажды. Крик растерзанного собаками ребёнка, казалось, до сих пор стоял в её ушах.

Они бежали вперёд, а за спиной что-то вжухнуло, и раздался отчаянный детский крик, больше похожий на вой. Эти сожгли всех оставшихся. Там же сгорела и та десятилетняя девочка Анна, которая помогала Летте с самого начала. Думать об этом было, несмотря ни на что, очень больно. Девочка понимала, что их везут на смерть, что спасенья нет, но ей было больно за погибшую в огне Анну.

На станции их загрузили в вагон, в котором обнаружились даже нары. Раздав каждому по маленькому кусочку хлеба, Летта просила детей не съедать его, а рассасывать, как леденец. Впрочем, они и так это знали. С кусочком хлеба за щекой есть хотелось не так сильно. Поезд двинулся вперёд. Дети – все, как на подбор, голубоглазые и светловолосые – знали, что едут в свой последний путь. Знала это и номер девять-ноль-четыре-пять, хотя внешне от них отличалась. Сожаления не было. Она отвыкла о чём-то сожалеть. Рано или поздно это должно было случиться, и лучше так, чем в газенвагене¹⁰.

Наверное, «наши» были близко, именно поэтому эти решили убить их всех. Дети жались поближе к своей «маме», чтобы провести последние часы с самым родным человеком. Вагон раскачивался, стуча колёсами по рельсам, но никто не спал. Кто-то плакал, кто-то просто с тоской смотрел в маленькое зарешёченное окошко под самым потолком. Они ехали навстречу смерти, что значило – «наши» не успели…

– Давайте я расскажу вам сказку, – предложила Летта. – А потом мы споём песенку, чтобы веселее ехалось.

– Всё равно ведь уже, мама… – вздохнул какой-то мальчик.

– Не будем радовать палачей, – строго произнесла номер девять-ноль-четыре-пять, потянувшись, чтобы погладить его по голове. – В некотором царстве, некотором государстве…

– А наши отомстят этим? – тихо спросила почти не помнившая своего имени Алёнушка, когда сказка закончилась.

– Обязательно отомстят! – уверенно сказала Летта. – Закопают в землю каждого этого. Каждого! Даже не сомневайся!

– Тогда не страшно, – робко улыбнулась малышка.

Говорила Летта с мягким акцентом, придававшим нотку сказочности, поэтому дети заслушались, перестав бояться. Потом они пели песенки, свои, русские, и французскую, которой их учила номер девять-ноль-четыре-пять. Так прошёл день, затем ночь, а рано поутру их всех выгнали из вагона. Оказавшись в грузовике, Летта, вспомнившая своё имя вместо номера девять-ноль-четыре-пять, рассказывала детям, что они едут в волшебную страну, где много свежего хлеба, молока и никогда не будет палачей. Надо только чуть-чуть потерпеть.

– Мы потерпим, мама, – пообещала пятилетняя Варя, так и не забывшая своё имя. – А можно и ты там будешь?

– Я постараюсь, – улыбнулась Летта.

– Мы будем тебя ждать! – пообещала малышка. – И искать будем, обязательно! Потому что, как же без мамы?

– Я приду, Варенька, – улыбнулась ей номер девять-ноль-четыре-пять.

Эти оставили её напоследок, заставив смотреть на то, как умирают дети, совсем недавно называвшие Летту мамой. Девочка смотрела и молча плакала, видя, как умирают совсем малыши, как гаснут их глазки, и как выносят наружу навсегда замершие тела. А затем эти приказали раздеться и ей.

Это значило – всё скоро закончится. И она была почти рада этому. Она больше не будет видеть умирающих детей. Больше не будет ни битья, ни криков, ни бешеных собак, ни этих… Номер девять-ноль-четыре-пять чувствовала, как по капле её покидает жизнь. Навалилась сонливость, что означало – скоро конец, но именно в этот момент что-то произошло – дверь будто сорвало с петель, в комнату, где их убивали, ворвался кто-то в зелёном, простучала автоматная очередь – и эти сдохли! А потом ворвавшийся кинулся к ней, и Летта увидела ту самую красную звезду – на смешной шапочке, похожей на пирожок, надвинутой на самый лоб спасителя. Всё вокруг вдруг вспыхнуло нестерпимым белым светом, но девочка уже увидела – «наши» пришли!

***

Очнувшись, Гриша в первую очередь проверил оружие и облегчённо вздохнул – верный ППС оказался рядом. Мальчик огляделся, приподнявшись – поодаль лежала бледная девочка, которую чуть не убили эти, а сам он находился, судя по всему, в лесу. Решив не подниматься на ноги, он подполз к девочке и принялся привычно оказывать первую помощь. Девочка была голой и очень худой – кожа и кости. Гриша знал, что такие истощённые люди очень мёрзнут – насмотрелся на таких, поэтому надо было прежде всего придумать одежду, но вещмешок, как ни странно, тоже никуда не делся, поэтому проблема решалась.

В бой, конечно, вещмешок никто не брал, но Гриша в бой и не собирался, всё как-то случайно получилось. Да и сам мешок мальчик не потерял только чудом, но теперь это было хорошей новостью, учитывая, что своего местонахождения Гриша не знал. Хотя лес вокруг абсолютно точно немецким не был. Оттащив девочку в кусты, мальчик подумал, что кроме одежды ей наверняка понадобится еда, сто процентов она голодная. Но сначала следовало перевязать.

Спина и ягодицы девчонки находились в ожидаемом состоянии, учитывая её возраст. Для Гриши это был не первый лагерь, не первые освобожденные, потому – что делать! – он знал, что узница, скорей всего, была «мамой» младшим, отчего её избивали нещадно.

Вот с этого мальчик и начал, благо санитарная сумка тоже уцелела. Достав индивидуальный пакет, он аккуратно его наложил, принявшись за перевязку. При этом Гришка внимательно прислушивался, не забывая о том, что рядом может быть враг.

Закончив, он задумался – девочку надо было одеть хоть во что-нибудь, поэтому мальчик зарылся в мешок. Запасные портянки сейчас были не нужны, хотя и из них можно было что-то соорудить, а вот сменные кальсоны – вполне. Да и запасная гимнастёрка тоже могла пригодиться. Штаны свои запасные он недавно порвал, потому они остались у тёти Нины – для починки.

Натянув на девочку кальсоны, Гришка понял, что они свалятся. Потому подпоясал их невесть откуда взявшейся верёвочкой. Девочка была худющей, как и все узницы, и очень лёгкой. Привыкший помогать взрослым тяжелым солдатам, Гриша без труда поворачивал её. Затем он надел на узницу сменную гимнастёрку, правда, девчонка в его одежде почти утонула, но это было всяко лучше, чем ничего. Осторожно приведя девочку в себя с помощью ваты, смоченной в нашатырном спирте, он вгляделся ей в лицо.

Номер девять-ноль-четыре-пять очнулась от ощущения какого-то запредельного тепла. Открыв глаза, она увидела мальчишку, но он был… на лбу его горела красная звезда, значит, это был «наш». Он пришёл, чтобы спасти их всех, а спас только её. Но он пришёл – и это было чудом. Внезапно девочка поняла, что одета. Одежда была не по размеру, но разве дело в этом? Одежда грела – на спине, на руках, даже на ногах что-то ощущалось, вот только слабость почти не давала шевелиться.

– Я – сержант Лисицын, – представился спасший её «наш». – Где мы находимся, пока не знаю, но разберёмся.

– Я – номер девять-ноль-четыре-пять… – ответила ему Виолетта, своего имени почти уже не вспоминавшая. – Я…

– Ты – не номер! – строго произнёс Гришка. – Ты – человек, девочка, понимаешь? Не номер!

– Всё равно убьют, какая разница? – устало сказала девочка. – Отсюда не сбежишь.

– Ну, это мы ещё посмотрим! – хмыкнул сержант. – Сейчас я займусь едой для тебя, а потом посмотрим, что мы имеем. Хорошо?

– Хорошо, – осторожно кивнула Виолетта, расслабившись. Она точно знала, что пока с ней рядом «наш», бить не будут.

В первую очередь Гриша сменил магазин автомата, заменив его полным, а почти пустой сунул в вещмешок. Положив оружие рядом с собой, сержант немного подумал и достал паёк. С помощью перочинного ножа, отнятого у какого-то фрица и подаренного ему дядей Сашей, мальчик отрезал маленький кубик хлеба и поднёс его к губам девочки, называвшей себя номером.