Kitabı oku: «Последняя афера», sayfa 7

Тринадцатого июня, в полдень, во время очередного планового осмотра, Эдуард Янович впервые снял с Анвара электронные очки. Очки представляли собой огромную, чёрную маску, с кучей лямок, проводов и индикаторов, по форме и конструкции напоминавшую водолазную. Освободившись от неё, Анвар сразу же почувствовал облегчение, как будто сняв тесную обувь после долгого рабочего дня.

– Та-а-а-а-к.…, – протянул сидевший на своём стуле доктор, застывший с открытой перед собой тетрадью, с хищным прищуром вглядываясь в глаза своего пациента, – что теперь видим? Меня видите?

– Цвета, кажется, стали чуть тусклей, – оглядываясь по сторонам, неуверенно ответил Анвар.

Эдуард Янович быстро заелозил ручкой по листку тетради. Затем достал уже знакомые Анвару картинки и начал задавать все те же заученные вопросы. Потом он попросил Анвара коснуться кончика собственного носа, потом встать и пройти до двери и обратно, потом подпрыгнуть. Снова начеркав что-то на бумаге, он со вздохом произнёс:

– Все, Анвар Олегович.

– Что, все? – недоуменно вопросил Анвар.

– Послезавтра вас выпишем. Позвоните Виктории, попросите её, чтобы она пришла встретить вас. Ваше зрение в порядке, но первое время лучше воздержаться от самостоятельных прогулок по городу. Я выпишу вам рецепт на кое-какие препараты, а также витамины, которые вам будет необходимо пропить. Также я вам настоятельно рекомендую наведаться к нам в следующем месяце, как бы хорошо вы себя не чувствовали. Это необходимо для предотвращения регрессии, ну, и конечно же, в случае ухудшения самочувствия сразу же к нам, – затем он захлопнул тетрадь и положив свою худую руку на плечо Анвара, с улыбкой произнёс, – «С возвращением, Анвар Олегович.»

С этими словами доктор ушёл, закрыв за собой дверь. Анвар стоял один посреди палаты, глядя на бесхозно брошенный чёрный аппарат на колесиках. Теперь Анвар был свободен от него. Он был свободен от всего, к чему раньше был привязан. Осознание того завораживало и пугало. Сейчас оставалось лишь дотерпеть до послезавтра, где его уже поджидал открытый океан возможностей.

Размышляя о грядущей жизни и о том, чем бы он хотел заниматься, Анвар бродил по коридорам больницы, шаркая подошвой сланцев о кафельную плитку. Он дошёл до зала отдыха, где почти никого не было. Два молодых парня играли в пинг-понг, ближе к окну, рядом с молчавшим телевизором четверо мужчин пожилого возраста играли в домино. Он доброжелательно окинул взором происходящее и зашагал дальше, направившись в уборную. Зайдя вовнутрь и остановившись напротив умывальника, Анвар посмотрел в висящее над краном овальное зеркало. Оттуда, в отражении, с первобытным любопытством на Анвара глазел седовласый мужчина средних лет. В его мутноватых, словно покрытых матовой пеленой, серых глазах наблюдалась необычайная глубина, темная и таинственная, как дно Марианского жёлоба. Морщины на его лице узором переплетались с бледными шрамами, образуя паутину прожитых лет. От горизонтальной линии шрама, нарисованной на горбинке, нос его уходил чуть вправо. Мужественный подбородок мужчины вместе с впалыми щеками были покрыты едва видимой серой щетиной. Анвар вспомнил этого человека. Когда-то давно, ещё до аварии, когда все было по-другому, он уже виделся с ним. Точно также, таким же холодным взглядом, как и сейчас, десять лет назад этот мужчина смотрел на Анвара из зеркала офисного лифта. Этот же мужчина смотрел на него и из отражения стекла дверей вагона, и из отражения стекла задней двери автомобиля, проезжавшего рядом. В лице этого несчастного человека Анвар, неожиданно, узнал себя. Каждый сантиметр шрамов, вьющихся на его лице, Анвар почувствовал собственной кожей. Он испытал ноющую боль тех швов, уродовавших его глаза, испытал всю боль, что хранил его взгляд, взгляд, который принадлежал тому самому человеку, чьё отражение в витрине кафе “У юта» прикладывало ладонь к стеклу. Взгляд, отражение которого, он ловил на себе тогда и ловит на себе сейчас, в эту секунду. Взгляд, который принадлежал ему самому. Картины его прошлой жизни, спрятанные тёмной мглой, одна за другой, внезапно начали врезаться в голову тяжелыми ударами. Анвар вспомнил своё детство, вспомнил лица родителей и как они улыбались ему. Вспомнил перемены в школе, девочку Асю, сидящую с ним за одной партой. Он вспомнил, как они с родителями переехали в другой город и как в первый же день его избили дворовые хулиганы. Вспомнил, как с друзьями играли в снежки зимой, как лепили снеговиков и прятались от собаки соседского мальчика. Все эти фрагменты всплывали перед ним настолько отчетливо, словно события происходили в настоящий момент прямо у него на глазах. Он вспомнил университет, вспомнил, как подрабатывал на автомойке, как однажды поцарапал чёрный Бентли, а затем ловко спихнул все на своего сменщика. Вспомнил, как познакомился с Иваном, учившимся тогда на пятом курсе юридического факультета, как они напивались в местном баре, как пытались заработать на всём, что попадалось под руку. Он вспомнил их первую аферу, вспомнил, как это было отвратно и мерзко – обманом тащить девушку в постель ради наживы, вспомнил ехидное лицо Вани, пересчитывавшего первый гонорар. Он вспомнил все и всех, он вспомнил всю свою жизнь, все свои подлые поступки и грехи. «Боже, что я натворил!» – прошептал он, вдруг вспомнив имя их последней жертвы. «Нет. Нет. Нет, этого не может быть!» – зеркальное отражение мужчины испуганно вздрогнуло. Острая боль сталью сдавила виски, в глазах задвоилось. Едва держась на ногах, Анвар наклонился к раковине, чтобы умыть лицо. Ни отмыть совесть, ни излечить раны, ни даже привести его в чувства, вода оказалась неспособна. Анвар вновь посмотрел на седовласого в зеркале: зрачки его бешено бегали по сторонам, рот его быстро глотал воздух. «Почему?» – спросил он у собственного отражения, но то не ответило. В суетящихся глазах чудовища, стоявшего напротив, Анвар пытался найти ответ на свой вопрос, но находил лишь страх. Страх перед самим собой, страх перед обречённостью делить свою душу с грехами собственного прошлого, делить своё тело с тем, кто не испытывал этого страха, с тем, кто совершил все это. Глядя в лицо напуганного чудовища, Анвар пытался понять, что подвигло его на эти проступки, что заставило его пасть столь низко и чья в этом вина. Кого винить в том, что душа его сгнила задолго до того, как он узнал о её существовании? Есть ли он то самое чудовище, если склонен считать чудовищными проступки своего прошлого? Имеет ли он право оправдывать себя тем, что изменился? Подобно тому, как тонущий бултыхается в воде, хватаясь за воздух, Анвар бултыхался в своих воспоминаниях, пытаясь ухватиться за истину, но вместо истинны попадались лишь очередные проявления алчности, лжи и предательства. Его поступкам не было оправданий, не было никакого логического объяснения его поведению, нельзя было обвинить родителей или общество, правительство или школьных учителей в том, что он был именно таким. Такова была его сущность, таковым он был сам.

Спотыкаясь, Анвар вышел из уборной и зашагал вперёд. Полный смысла и красок мир, радовавший его ещё каких-то пять минут назад, внезапно исчез, вместо него пред глазами рисовались лишь катакомбы рухнувших мечтаний.

Преодолев длинный пустой коридор, он подошёл к лифту и обессилено надавил на стрелку вниз. Двери разъехались в стороны и Анвар снова увидел своё уродливое лицо в зеркале, что с новой болью въедалось в ноющие раны. Он спустился на первый этаж и прямиком направился к выходу. Трудом отворив тяжелую парадную дверь, он выбрел наружу.

Спускаясь по главной лестницъе, в чёрных спортивных штанах, белом махровом халате и бежевых домашних тапочках, из оставленной позади двери, Анвар ещё слышал доносившееся из чьих-то уст эхо своего имени. Ускорив темп, он быстро преодолел лестницу, затем перешёл дорогу по зебре и двинул в сторону оживленной улицы, где его уже точно не смогут найти.

Продираясь сквозь густой туман, плывший перед глазами, Анвар, уставши брёл по тротуарам, игнорируя окружающий его мир. Он не обращал внимания ни на презрительные взгляды прохожих, ни на светящее над головой солнце, ни на свист ветра. Все было бессмысленно и мертво. Анвар просто шёл вперёд. Сквозь гниль и похоть, сквозь алчность и меркантильность, он шёл сквозь этот мерзкий мир, олицетворением которого сам и был.

Внутри халата, сбоку вдруг что-то завибрировало. Анвар вынул из кармана свой мобильный телефон. На дисплее высвечивались неизвестные цифры. «Должно быть, Эдуард Янович.» – подумал Анвар и сбросил звонок. Не прошло и двух секунд, как телефон вновь задребезжал в тревоге, а затем ещё раз и ещё. Когда Анвар спустился в метро, звонки прекратились. Не глядя по сторонам, погруженный в собственные мысли, он с безразличием расталкивал идущих перед собой людей. Он перепрыгнул через турникет, ещё раз спустился вниз по эскалатору и, минуя вахтенную будку, подошёл к краю платформы. Слева вдали, из чёрного сырого тоннеля, словно лавинный выброс из жерла вулкана, стремительно мчался, прожигающий тьму ярким желтым светом, поездной состав. Анвар посмотрел вниз на дрожащие рельсы и сглотнул слюну, смочив пересохшее горло. Люди подоспевали к приближающемуся составу. Вокруг вдруг стало тесно. Приближаясь, поезд двигался все медленней и в конце, с пронзительным скрипом застыл на месте. Двери распахнулись и живой поток, хлынувший сзади, затолкал Анвара вовнутрь.

Он проехал семь станций, потом сошёл и пересел на синюю ветку. Там он ехал ещё двадцать минут, а после чего вышел на станции «Березовый сад».

Едва он покинул стены метрополитена, телефон вновь разразился дрожью. На этот раз дисплей показывал имя Виктории. Не раздумывая ни секунды, Анвар с силой швырнул трубку в твёрдый асфальт под ногами. Мелкие осколки стекла и пластика резво разлетелись по сторонам.

Пока солнце медленно закатывалось за крыши высоких домов, Анвар продолжал идти. Его бежевые тапочки окрасились в чёрный цвет, тело его было обессилено, а по коже бежал легкий озноб. Спустившиеся на землю сумерки, превращали деревья, дома, фигуры людей в невидимые.

Анвар остановился и осмотрелся вокруг. Зелёный аптечный крест, светящийся во тьме и круглосуточный магазин, расположенный рядом, лежали по левую руку; справа, через узкую межквартальную дорожку, в глуби улицы спального района, укрывшись между чёрными многоэтажными домами, пряталась детская игровая площадка – это было до боли знакомое ему место. Именно тут, на этой улице, он последний раз воочию зрел черты лица своей подруги, когда провожал её до такси из съемного логова. «Что же я натворил.» – тихо произнёс Анвар под нос, прокручивая в голове воспоминания о том утре, о том, как автомобиль трогается от обочины и устремляется в недостижимую даль. «Если бы я только мог знать, как все обернётся.» – подумал он. Но как бы он не сожалел о случившимся, прошлого не изменить и все, что произошло уже было необратимо. Единственным, представляющимся возможным, был лишь выбор отношения к этой реальности: принять её, как неоспоримое данное или же вновь перевоплотиться в добродушного и мудрого Анвара, трагично утерявшего зрение и память в результате ужасной автомобильной аварии; быть несчастным зрячим, или счастливым слепым.

Прохладный ветер задувал под шалевый воротник халата и, пронизывая легкую ткань футболки, обвеивал кожу, пробирая дрожью до самых костей. Анвар поморщился, ни то от холода, ни то от отвращения к самому себе и медленно зашагал по знакомой дорожке прямиком к подъезду своей когда-то съёмной квартиры. Он прошёл парадную, уставши преодолел лестничный пролёт, а затем зашёл в лифт. Стены этого жилого дома напоминали ему о Миладе. Воспоминания о той самой, секунду за секундой, становились ярче и ярче, врезаясь в память все сильнее. Анвар увидел её пухлые, сладкие губы, её ядовито-пьянящие изумрудные глаза, рыжие, словно пламя разожженного во тьме костра длинные волосы, её утонченные линии, изящными волнами уходящие от висков к скулам, затем к её ямочкам на щеках, к нежному подбородку и вниз, по шее к хрупким ключицам. Он видел, как сияя в лучезарной улыбке, легким движением руки она убирает локоны волос со своей бархатной щеки и прячет за ушком. Он видел ангельское создание, которому больше не имел права попадаться на глаза, не имел права встречаться в мыслях и звучать в динамике телефона.

Анвар нажал на верхнюю кнопку панели управления и лифт дёрнулся вверх. Цифры на табло быстро сменялись по возрастанию: пять, шесть, десять, пятнадцать, двадцать. «Также быстро пролетают и года.» – с тоской подумал Анвар. Мы поднимаемся наверх, выше и выше. Кто-то поднимется до седьмого этажа, кто-то до пятьдесят-третьего, а кто-то и до сотого. Но как бы высоко мы не взбирались, рано или поздно лифт останавливается, и мы выходим. Выходим мы не там, где хотим, а там, где нам нужно, на том этаже, на котором нам необходимо выйти. Затем мы подходим к окну и смотрим вниз, оценивая высоту, проделанный нами путь. Иногда мы восторгаемся этой высотой, а иногда и нет. У каждого свой этаж, но не каждый доволен его порядковым номером. И тем не менее, каким бы не был номер этажа, мы уже не смотрим вверх, как делали это, находясь снаружи, на земле, в самом начале, мечтая вскарабкаться ввысь к небу, мы смотрим вниз, потому как именно это расстояние есть наш путь, есть то, что мы прожили, то что мы преодолели, то, что мы имеем. Но что имел Анвар?

На табло высветилось число из двух троек. Мягкий предупредительный гонг напомнил Анвару о том, что пора выходить.

Анвар медленно прошёл по длинному коридору до самого конца. На двери, ведущей к пожарной лестнице, висел все тот же самый амбарный замок. На внешней стороне выступа дверного проема лежал все тот же самый ключ. Удивительно, насколько, порой, время бывает противоречивым. Что-то меняется, а что-то остаётся прежним. Окружавший его внешний мир нисколько не изменился. И эта дверь, и этот пыльный ключ, лишь слегка украшенные мудрой коррозией, были абсолютно теми же, что и десять лет назад. Но был ли тем же Анвар? Изменился ли он с того дня? Он приобретал новые знания, новый опыт, которые затем откладывались в его голове на полке воспоминаний, приобретал новые морщины, новые шрамы, как и ключ, покрывающийся новым слоем пыли. Но внутри он был тем же самым Анваром. Тем же самым человеком, который был рождён в декабре и назван своим именем, человеком, с тем же самым сердцем внутри, с той же группой крови, с тем же прошлым. Но если бы его память не вернулась сегодня, не вернулась бы никогда, был ли бы он иным человеком? Приобретая знания, мы формируем сознание, но если стереть все хранящиеся файлы, подобно тому, как стираются данные при форматировании жесткого диска, можно ли назвать человека или компьютер – другими? Нет. Другой можно будет назвать личность. Это будет личность иных взглядов, иной парадигмы, иных вкусов и иного мировоззрения, но сам человек останется неизменным, как и его душа, сущность и прошлое.

Анвар отворил замок и, набрав полные лёгкие воздуха, двинулся вперёд. Минуя лестничный пролёт, он вышел на крышу. Крадучись, он стал приближаться к тому же месту, где в ту ночь они стояли с Миладой. Подойдя вплотную к балюстраде, Анвар остановился, и облокотившись, наклонился, чтобы посмотреть вниз. Там, внизу, в разноцветных ярких огоньках, бегающих в хаотичном порядке, можно было увидеть чужие жизни. Но Анвар видел лишь свою. Он смотрел вниз, в прошлое и пытался понять, зачем все это было нужно. Он пытался понять, какой смысл был в его прожитой жизни. И было ли это жизнью или лишь фантомным путешествием из ниоткуда в никуда, прозрачным, молчаливым, неосязаемым существованием. «Что потеряет этот мир, не обнаружив меня в списке живых?» – думал он, – «Каким будет завтрашнее утро, если меня просто не станет?».

Недолго помешкав, Анвар перекинул правую ногу через бетонную преграду, затем осторожно подтянулся и перекинул левую, сев, свесив ноги вниз, держась руками за внутренний край балюстрады. Теперь высота казалось страшной. Анвар почувствовал легкое головокружение. Свешанные вниз ноги сводило от ощущения пропасти. Тело его лихорадочно тряслось. Он ухватился покрепче и сдвинулся чуть ближе к краю, затем нервно сглотнул. Ветер вдруг взвыл с неожиданной силой. Анвар напряг своё тело, чтобы удержаться и задел ногой небольшой выступ. Правый тапок соскользнул с ноги и подхваченный потоком воздуха, танцуя устремился в прорость, постепенно исчезая из вида. Попытавшись перевести дух, Анвар глубоко вдохнул и закрыл глаза.

– Прошу тебя, не делай этого, – вдруг прозвучало за спиной.

В это же мгновение в груди Анвара что-то сжалось. Нежный голос Милады был слышен настолько отчетливо, что ему на миг показалось, будто это реальность. Он резко открыл глаза и уставился вперёд, прислушиваясь к тишине. Кроме шума засыпающего города и воя ветра Анвар ничего не слышал, оглядываться же назад, чтобы проверить, он не смел. Он не знал, чего боялся больше – увидеть Миладу за спиной или пустую крышу, спрыгнуть и умереть или остаться жить.

– Анвар, пожалуйста, слезь оттуда, – вновь прозвучал голос Милады.

В горле встал ком, слезы без спроса подкатили к глазам, размазывая городские огни. Сердце разрывалось в чудовищном крике страданий. Этот ласковый голос опьянял его, обезоруживал и уносил куда-то далеко. Всем своим нутром Анвар мечтал обернуться, чтобы увидеть её лицо, увериться в том, что она здесь, что она пришла, что она существует, но чувство вины и стыда перед ней сжирали его лишь от допущения тех мыслей.

– Почему ты не в Канаде? – дрожащим голосом тихо спросил Анвар.

– Ты забыл? Я несколько раз говорила тебе, что возвращаюсь двенадцатого числа. Сегодня тринадцатое. Я узнала, в какой больнице ты лежишь и приехала сегодня к тебе, в надежде сделать сюрприз. Но когда в приемной я назвала твою фамилию, мне сказали, что ты сбежал, а на звонки не отвечаешь. Я сразу же начала переживать и отправилась искать тебя.

– Подожди, подожди! – по-прежнему не оборачиваясь, быстро проговорил Анвар, обращаясь в сторону тёмного горда, – откуда ты знала, что я в больнице?

– Мне сказала твоя подруга Виктория.

– Ты с ней знакома?

– Только из телефонных разговоров, – ответила Милада нежным голосом, – Анвар, пожалуйста, слезь оттуда.

Ветер снова заныл томным воем. По коже пробежал холод. Анвар пододвинулся обратно, подальше от края. Все ещё боясь смотреть назад, глядя в ту же даль, он спросил:

– Это ты купила картины?

– Какая разница, Анвар? Я или не я! Ты теперь снова можешь видеть и это здесь важно! Ты так долго шёл к этому дню, так хотел этого, а сейчас ты здесь, сидишь, свесив ноги, глядя на пустой мир! Ты мечтал вернуть себе зрение, чтобы увидеть, как сокращается расстояние до асфальта? Слезь оттуда, слышишь?

– Зачем ты купила их?

– Боже, Анвар! – воскликнула Милада – Ты хоть себя слышишь? Купила, потому что мне они нравятся. Я прочла новость, увидела твоё интервью, увидела фото твоих картин и захотела их купить. В этом нет ничего плохого.

– Хорошо, – перебил Анвар, сдерживая слезы. Затем, в попытке сосредоточиться он наполнил воздухом лёгкие и резко выдохнул, набрался смелости и быстро произнёс, – Ко мне вернулась память. Я вспомнил все, что было до аварии.

– Я это поняла сразу же, как только узнала, что ты убежал из больницы. И, признаться, я очень рада этому, хотя и боялась, что так произойдёт, – затем она сделала паузу и немного помолчав, продолжила, – Знаешь, в тот вечер, когда мы были на этой крыше, когда мы целовались, мне почему-то казалось, что мы больше не увидимся. И тогда я была права только наполовину, потому как после той встречи, ты меня больше не видел, а видела лишь я тебя. Сейчас мне бы хотелось, чтобы я оказалась полностью неправа. И для того, чтобы я получила это, тебе нужно просто обернуться и посмотреть на меня.

– Расскажи мне, что происходило после нашей последней встречи, – попросил Анвар, игнорируя её последние слова, – и что было в день аварии.

– Ты правда хочешь все это слышать?

– Да, мне нужно знать это.

– Хорошо, – ответила она и вздохнув, начала, – Через два дня после беседы с детективом, я отправила деньги на указанный счёт. Я думала, что все улеглось и я смогу жить спокойно. Но меня начло съедать чувство стыда перед мужем и одновременно ненависть к нему за то, что он нанял кого-то следить за мной. После долгих раздумий, я решила, что должна уйти. Я упаковала чемодан и, предпочла, не дожидаясь его возвращения с командировки, улететь в Канаду. Я хотела позвонить тебе, встретиться и рассказать обо всем, но чувство совесть не позволяла мне этого сделать. В ту субботу рейс задержали и пока я ждала посадки, ты прислал мне то аудиосообщение. Прослушав его, я возненавидела тебя, да. Я прониклась такой ненавистью, какой никогда ни к кому не испытывала. Но, как ни странно, вместе с тем я и понимала тебя. Я не хотела видеть тебя, не хотела знать. Но чуть позже, когда я узнала, что на пути в аэропорт случилась сильная авария, я почему-то сразу же подумал, что в ней оказался ты. И, клянусь, не знаю, почему, я решила все бросить и поехать туда, – голос её задрожал, она тяжело вздохнула, а затем продолжила, – Я приехала на место аварии и увидела груду искореженного металла и литры багровой крови на асфальте. Я понятия не имею, что сподвигло меня приехать туда. Было ли это стокгольмским синдромом или слепой любовью, я не знаю. Но увидев ту картину, я так боялась, того, что эта кровь окажется твоей. Потом я разузнала, где находится пострадавший и отправилась туда. Личность врачам не удалось распознать, так как не было ни документов, ни искавших родственников пострадавшего, ни друзей. Я сняла гостиницу рядом с больницей и только спустя четыре дня, после всех операций, когда было разрешено посещение, я узнала, что это ты. Ты был весь в швах, перебинтованный, без сознания, – не сдержавшись, Милада заплакала.

– Но почему все эти десять лет ты обманывала меня? Почему ты не рассказала мне все, как есть?

– Прости, – виновато промолвила Милада, захлебываясь слезами, – я собиралась, правда. Я не хотела травмировать тебя. В тот момент, кроме меня у тебя никого не было, ты был совсем беспомощным, и, если бы я рассказала тебе правду, ты бы никогда не позволил мне быть твоим другом, понимаешь? – в её ласковом голосе звучал слезный хрип, – А потом, когда мы стали близки, когда все больше начали проводить время вместе, ты был так счастлив и я не осмеливалась рушить твоё счастье.

– И это все после того, что я сделал… Но почему?

– Потому что я люблю тебя.

Слезы лились по его щекам. Он уже не испытывал ни страха высоты, ни страха смерти. Он не чувствовал ни холода, ни усталости. Единственное, о чем он грезил – обнять ту, чей голос ласкал его слух. Неутолимое желание почувствовать тепло её объятий соперничало со страхом быть обманутым собственными иллюзиями. Эмоции били ключом, разрывая нутро. Анвар жаждал верить в подлинность слов Милады, жаждал верить в то, что эти слова звучали на самом деле. Какой же сладкой была эта история, какой соблазнительной и пленяющей она придавалась ему. И как же трудно было не поддаться искушению, не сдаться, пропустив эти слова сквозь призму неверия, позволить им коснуться души, проникнуть в сердце и разжечь его ярким пламенем. Анвар мечтал проникнуться этой историей. Он хотел верить в то, что Милада, в которую он влюбился десять лет назад, никуда не улетела в тот день, а вернулась за ним на место аварии. Он хотел верить в то, что все эти десять лет он прожил бок о бок с той, что любила его, несмотря ни на что, с той, которую он любил и сам, но позабыл. Верить в то, что она вернулась с Канады, в то, что сегодня она приехала сюда, на эту крышу, чтобы найти его и сказать, что любит. Он мечтал поверить в то, что она стояла за его спиной. Он мог бы пожертвовать всем, чем угодно – лишиться зрения, обаяния, слуха или всех остальных чувств разом – лишь бы только она была рядом, лишь бы только она была.

Если можно было только остаться здесь навсегда, балансируя между поверхностью крыши и пропастью, между жизнью и смертью, между желанием увидеть и страхом не увидеть, между здравомыслием и безумием, между зрячестью и слепотой. Если бы только это было возможно. Он бы не сдвинулся с места. Но выбора не оставалось.

Анвар медленно поднял ноги на балюстраду, осторожно развернулся и с преисполненными печалью глазами посмотрел на пустую крышу.