Kitabı oku: «Триллер в призрачных тонах», sayfa 6
Глава 11. Любовь зла
Очнулся Терентий Павлович в незнакомом месте. Перед ним окно, а за ним мохнатые ели и какая-то стена. «Похоже, в другую психушку запихнули?». Потом пригляделся: «Ба, так я же нахожусь в Кремле! Сюда-то каким образом попал?» А когда успокоился, понял, что всё вполне логично: «Я же прямиком из питерской резиденции царя. Ну а Кремль, по сути, то же самое».
И вдруг Терентий Павлович весь похолодел, причём от макушки и до самых пяток. Всё потому, что кинул взгляд на грудь, но ордена там не обнаружил, да и царская грамота пропала. В такой ситуации надо срочно принимать решение – либо возвращаться в дурдом, либо снова на семьдесят лет назад… «Впрочем, есть и третье решение». Попытался открыть окно, но оно не поддавалось. Снял ботинок, со всего размаха стукнул по стеклу – никакой реакции, броня! И тут ощутил чью-то руку на своём плече:
– Терентий Павлович! А мы вас обыскались. Неучтиво с вашей стороны заставлять первого секретаря ЦК так долго ждать. Да, и оденьте, пожалуйста, ботинок, здесь непринято ходить босиком. И вот ещё, тут охрана кое-что у вас изъяла… Ну да Никита Сергеевич всё вам объяснит.
Не успел войти в кабинет, как началось!
– Что это ты себе позволяешь? Ишь, орден царский нацепил на грудь! – Хрущёв указал пальцем на стол, где лежали и грамота, и орден, а затем, собравшись с мыслями, продолжил: – Не за то мы проливали кровь, чтобы восстанавливать монархию! С культом личности покончили, а ты опять? Сам-то, небось, воевал за Врангеля…
– Да нет, по возрасту не прошёл.
– Врёшь, я тебя насквозь вижу! Много вас таких тут развелось! Вот и в искусство лезете со своей мазнёй. А когда сельское хозяйство надо поднимать, вас и силком на пашню не затащишь… В общем так, свеклы на Украине недобор, этим и займёшься.
– Так я не агроном, а политолог.
– Ты это брось, нет у нас такой науки! Нахватались всякой дряни там, в Европе! А мы сами, знаешь ли, с усами, нам Европа не указ! Поня́л?
«Как не понять? Только ведь и грязь месить в деревне очень уж не хочется».
– Никита Сергеевич! А может, я в другом деле пригожусь? Например, в качестве спичрайтера…
– Чего, чего?
– Говорю, речи вам могу писать.
– Так я что, по-твоему, неграмотный?
– Да нет, я не о том. Но вы проверьте меня в деле. Вдруг понравится?
Хрущёв почесал лысину:
– Ладно! На днях Пленум будет, в повестке дня мой доклад о международном положении. Тут у меня есть ещё один такой же грамотей, так ты пиши, а я посмотрю, кто лучший в этом деле. Тогда и решим, куда тебя направить.
«Был бы под рукой интернет, тогда доклад можно сочинить за пару часов, а теперь придётся вспоминать, что писал когда-то о Хрущёве и его политике. Какая-никакая, а всё же личность, надо только слегка приукрасить, критику убрать, тогда наверняка понравится». Но получилось всё не так …
Едва Терентий Павлович вошёл в кабинет Хрущёва, как тот вскочил из-за стола и, размахивая кулаками, закричал:
– Ты что такое тут понаписал?! Международное сотрудничество… Это нам зачем? Советскому Союзу с капиталистами не по пути! Да, наша партия за мирное сосуществование, но, если надо, покажем кузькину мать, надолго нас запомнят.
– Никита Сергеевич, я полностью согласен, но ведь и у них можно что-то позаимствовать. Пока мы делали революцию и воевали, Америка далеко ушла вперёд.
– Догнать и перегнать! О том и напиши… Да, и побрякушку свою забери, мне она ни к чему. Только не вздумай снова нацепить на грудь, не то в Сибирь отправлю, будешь для медведе́й речи сочинять!
На этом разговор закончился, и стало понятно, что надо отсюда выбираться, несмотря на то, что наступала оттепель. «А ведь интересно посмотреть, как на самом деле это было».
Стоило об этом подумать, как сразу изменился интерьер, а вокруг Терентия Павловича закипела жизнь, не имевшая никакого отношения к политике. Всё потому, что здесь снимали фильм.
Первым из знакомых актёров увидел Игоря Ильинского – решил прикинуться журналистом и взять интервью:
– Игорь Владимирович! Как по-вашему, хороший будет фильм?
Актёр, видимо, ещё не вышел из роли Огурцова:
– По этому вопросу обратитесь к моему секретарю.
Тут на съёмочной площадке появился сам Рязанов – молодой ещё, сразу и не узнаешь создателя «Иронии судьбы» и «Служебного романа». Рядом с ним толпа помощников, что-то напряжённо обсуждают. С трудом удалось привлечь его внимание:
– Эльдар Александрович! По случаю двадцатипятилетнего юбилея журнала «Искусство кино» мы намерены опубликовать интервью с людьми, внёсшими наибольший вклад в развитие российской кинематографии.
Рязанов не то, чтобы растерялся, но, видимо, почувствовал себя не в своей тарелке:
– Вы, наверное, с Пырьевым меня спутали.
– Дойдёт очередь и до него. А пока я хотел бы узнать, что за фильм снимаете.
– «Карнавальную ночь».
– В каком жанре?
– Да вот хотел поставить сатиру на чиновников сталинской закваски, но… – тут он развёл руками, словно бы извиняясь. – Но, видимо, получится совсем не то. Парадокс истории! Сталин говорил, что нам нужно больше Гоголей и Щедриных, а после того, как покончили с диктатурой и вроде бы настала оттепель, оказалось, что сатира больше не нужна, – и, снова как бы принося извинения за то, что не оправдал надежд, Рязанов пояснил: – Приказано снять весёлый фильм, чисто развлекательный… Но это уже не для печати, а то нас, чего доброго, прикроют.
– Уверен, что всё у вас получится. И лирические фильмы будете ставить, и остросатирические.
– Насчёт сатиры – это вряд ли. Сильный правитель критики не испугается, а вот слабому сатира ни к чему, – тут он махнул рукой: – Что-то я разболтался. Извините, меня работа ждёт.
Уже покидая съёмочную площадку, Терентий Павлович прокручивал в уме слова Рязанова: «Пожалуй, он не прав. Любой правитель опасается критики, даже конструктивной, причём не только потому, что боится потерять власть. Причина в том, что не хватит времени со всеми спорить, доказывая свою правоту, да и признавать ошибки как-то не с руки. Гораздо проще и надёжнее с высокой трибуны заявить, что всё у нас идёт по плану, а сомневающимся затыкать рот, не подпуская к микрофону».
И снова декорации изменились, снова Терентий Павлович в Кремле, стоит перед окном и думает: «А не пора ли возвращаться? Ведь ничего нового я здесь не узнаю – всё то же самое было, есть и будет, и по сути не изменится, разве что фасад подкрасят и новую мебель завезут».
Глава 12. Финита!
И вот он опять всё в том же кабинете, только обстановка поменялась – похоже, сделали евроремонт. А вождь молчит, смотрит на Дынина в упор, словно бы пытается проникнуть внутрь черепной коробки и разузнать, какие мысли блуждают по извилинам. Наконец, сказал:
– Я слышал, вы посвятили себя изучению роли личности в истории. И как, дело продвигается?
– Работаю, не покладая рук. Всех, от Ивана Грозного до Бориса Ельцина, как бы рентгеном просветил насквозь. Даже успел кое с кем переговорить.
Президент в недоумении:
– Это как?
«Только бы не проболтаться! А то опять отправят в "жёлтый дом"». Пришлось по-быстрому сочинить что-то в стиле фэнтези:
– Ну это новейший приём в политологии. Пытаешься представить, что некий вождь из прежних времён перенёсся к нам, сюда, и на основе своего опыта и знаний воображаешь, что ведёшь с ним разговор.
– И что же подсказал вам Грозный?
– Говорит, что, если воров и жуликов полным-полно, пора опричное войско собирать.
– Так ведь есть у нас полиция, служба безопасности…
– И я ему о том же. А он настаивает, что этого явно недостаточно.
– Что ж, я подумаю. А с кем ещё таким образом удалось переговорить?
– Ну вот Брежнев, например, считает, что народ всегда обманывают, а он, то есть народ, этому даже рад.
– И неудивительно! Людям опасно говорить всю правду, потому что могут сделать неправильные выводы. А тогда и проголосуют не так, как надо, и резко снизится производительность труда… В общем, весь набор негативных последствий от этой правды. Но кое-что всё-таки придётся рассказать. Вы с этим согласны?
– Ну да.
– А что же с Ельциным?
Терентий Павлович задумался: «Стоит ли правду говорить? А ну как президент сделает неправильные выводы? Эх, ма, была не была!»
– Борис Николаевич странные слова сказал про Украину, до сих пор не могу в них разобраться. Будто бы баба с возу – кобыле легче, да и прочие нахлебники ему даром не нужны.
– Да уж, он мастер выдавать такие загогулины. Да бог с ним! Что у нас там дальше?
– Ну вот, к примеру, Горбачёв. Сказал, кто правит, тот и прав, так было всегда, а партии – что-то вроде ширмы, за которой делят большой пирог под названием Россия. Ну а объедки достаются нам.
– Так, так. И за что же ратует?
– За возрождение Политбюро ЦК.
– Что ж, в этом есть здравое зерно. Полезнее для дела ограничиться узким кругом осведомлённых лиц вместо того, чтобы тратить время на споры с оппонентами, – президент взмахнул рукой, словно бы отгоняя назойливую муху, а затем продолжил: – Ну ладно, это всё вожди второго ряда. Другие что, отказались говорить?
– Да нет, вот Сталин утверждает, что совершил ошибку, не двинув войска на Берлин в середине тридцатых годов. Да и теперь, мол, наступаем на те же грабли.
Президент мотнул головой, выражая недовольство:
– Ему легко об этом говорить. Но если бы разбирался в текущей обстановке… Я бы послушал мнение Ильича. Он-то что об этом думает?
«Если скажу, не видать мне больше никогда свободы! С другой стороны, против правды не попрёшь – не могу же я исказить слова вождя, основателя СССР». Когда стал говорить, закрыл для верности глаза – только бы не видеть лица президента, а то заикой можно стать, если очень уж рассердится:
– Вот что он сказал, цитирую по памяти, но почти дословно: "Нельзя победить, если не имеешь троекратного превосходства над врагом! Я имею в виду экономику и финансы. Нельзя победить, если народ вас не поддержит, причём не только здесь, в России. Ну и самое главное: тем, кто жаждет крови, кто ради благой цели готов шагать по трупам, тем гореть в аду!"
Терентий Павлович завершил этот монолог, но глаза открывать так и не стал – всё потому, что боязно. Прошло, наверное, с минуту, и вот наконец услышал голос:
– Ну и зачем мне эта хренотень?
– Так ведь сам Ленин говорил…
– И слышать не хочу! – вождь замахал руками, но после недолгой паузы продолжил, перескочив сразу на другую тему: – Ладно, памятники мы с лужайки уберём, наверняка это чья-то злая шутка. Так что идите, работайте на своём директорском посту и выбросьте из головы все эти бредовые идеи. И нам спокойнее будет, да и реализация вашей мечты стать академиком теперь не за горами.
«Тут уж не поспоришь, поскольку смысла никакого нет!» Терентий Павлович направился к выходу из кабинета, а президент кричит вдогонку:
– Да, чуть не забыл. Мы недавно премировали молодых учёных, вот и вас внесём в тот список. Ну а орден вместе с грамотой отправим в Эрмитаж.
«Всё-то они знают и про памятники, и про орден… Только верить не хотят, что на самом деле это было».
На выходе из здания Терентия Павловича подхватили под руки двое санитаров, засунули в салон автомобиля и повезли…
«Неужто опять придётся бежать в девятнадцатый век, к Алексу? И дёрнула меня нелёгкая выходные провести на даче! Жил бы в городской квартире, там такое не пройдёт – без постановления общего собрания жильцов во дворе не только памятник, даже телефонную будку не поставить».
