Kitabı oku: «Уйти или остаться?», sayfa 7

– Ося! Ну о чём ты говоришь? Ты бы ещё сравнил творения Рубенса с вращением задом вокруг никелированного столба в ночном клубе, – все эти дремучие суждения влиятельных господ, ничего не понимающих в искусстве, никогда не вызывали во мне ничего кроме отвращения. Да, в общем-то, я этого и не скрывал.

– Что ж, пожалуй, тут ты прав. Рубенс и впрямь теперь котируется дороже, – Ося, попыхивая сигарой, вновь уткнулся в дисплей ноутбука и вдруг, рассмеявшись, снова воззрился на меня: – Знаешь, как говаривал один мой деловой партнёр, специалист по торговле недвижимостью и картинами известных мастеров, есть, друг мой, живопись, есть «выжопись» и есть, к великому сожалению, «вжопись», – тут Ося указал сигарой на меня и, откинувшись на спинку кресла, засучил в воздухе коротенькими ножками, – а ведь очень точно сказано, ты не находишь?

Веня всё ещё хохотал, а я так и не решил, как мне реагировать на его обидные намёки, тем более что в чём-то он был прав. Ну хотя бы в том, что торговать я и в самом деле ещё не научился.

– Тебе-то всё смешно. С тебя-то станется! Уж если ты меня вынуждаешь продать себя… – я закрыл руками лицо и сделал вид, будто вот-вот заплачу.

– Ну ладно, – Ося был явно раздосадован тем, что вроде бы не к месту сострил. – Вовчик, дорогой, нашёл время обижаться. Если хочешь знать, я тогда целую ночь не спал, обдумывая, как бы тебе сказать об этом поделикатней, подоходчивей.

– Выходит, так и не придумал, как бы повежливее своего лучшего друга, по сути, отправить на панель?

– Ты спятил, что ли? Не можешь отличить доходный бизнес от паскудства? Нет, ну ты просто полный охломон!

– Чего ты лаешься?

– Да потому что неважный из тебя психолог. Не можешь понять, что тебе желают исключительно добра…

– Подумай, Ося! Ну что ты говоришь? Какое может быть добро в этом твоём гадючнике, во дворце лицемерия, корыстолюбия, стяжательства и алчности?

– Но позвольте, Вовчик! – Ося привстал и, отложив сигару, выпятил свою тщедушную грудь и по-бычьи наклонил голову. Короче, принял стойку профессионального бойца, готового к тому, что победить в очередном бою без правил. – В конце-то концов, кто здесь хозяин? Чей это дом? И я никому не позволю над всем этим издеваться.

– Прекрасно сказано! Мой, моя, моё… Ты даже Родину успел приватизировать. Вот в этом ты весь со своей дремучей философией, – после сказанных им слов я уже не в состоянии был сдерживаться.

– Вовчик! Ну что за шулерство? При чем тут философия? – Ося уже выбрался из-за стола и, заложив руки за спину, расхаживал передо мной туда-сюда, по всей видимости представляя себя в роли учителя начальных классов. Ну а мне как обычно была предназначена роль плохо успевающего школяра. – Итак, Вовчик, для меня мой дом это и есть моя родина. Как это там… «превозмогая обожанье, я наблюдал, боготворя… здесь были бабы, горожане»… Ну и далее по тексту. А вы мне всё про итоги давно забытых залоговых аукционов. Это нехорошо! Это неуместно! Держу пари, у вас невроз навязчивости, поэтому вас с работы и попёрли, – не дав мне даже шанса оправдаться или возразить, Ося продолжал свои нравоучения: – Скажу вам больше. У людей, подобно вам пребывающих в плену навязчивых идей, до самого преклонного возраста сохраняется инфантилизм. Иными словами, имеет место упрощение проблем, переоценка своих сил, это уж как минимум. Вы часто наступаете на одни и те же грабли, как будто бы нет других возможностей. Ну скажите мне, зачем?

– Ты бы для начала со своими граблями разобрался, а то ведь неровён час… Или принял бы снотворное и не вешал свои сопли на чужой подол.

– Вовчик! Ваша наглость бесподобна. Однако не стоит острить на тему жизни, миновавшей вас. Чтобы иметь право называть Россию родиной, надо было жить в ней, голодать в ней, хлебнуть изуверства вместе с её народом. А судить из тепленькой постели, да ещё когда под боком девка, для этого не надо как говорится быть о семи пядей в своём лбу.

– Твой совет «хлебнуть зверства» просто умиляет!

– Вовчик! Подвижки у вас, несомненно, налицо. Я всегда считал, что вы не безнадёжны, и даже кое-какая логика в ваших словах изредка присутствует. Однако что в таком случае для вас родина? Для Гоголя – это птица-тройка. То есть для него родина – это и тройка лошадей, и даже этот никому неизвестный погоняло. Для Блока – это летящая степная кобылица, которая между делом мнёт ковыль. Но вот кто-то сажает верхом на кобылицу усатого грузина – и они не разделимы. И вот уже эту птицу-тройку оседлали – на каждом жеребчике сидит по седоку, холёные, мордастые представители партгосноменклатуры. Так что давайте договоримся не путать постоянную составляющую, то есть народ, и переменную, то есть сбрую, упряжь, кучера, режим, вождя, эпоху… Потому что я люблю Россию, как тот же самый чугунок с перловой кашей в русской печи, а вы любите марксистско-советскую страну, разрушившую ту Русь. Вы исповедуете лишь ненависть к богатым и называете это социальной справедливостью. Это же просто позор! – продолжая разглагольствовать, Ося уже успел напялить свой любимый халат с дракончиками, пригубил виски из хрустального фужера и потому чувствовал себя как милостию Божьей самодержец. – Ну вспомни, наконец, сколько уже раз та власть тебя насиловала, обманывала, унижала. Да ты же при «сухом законе» давно бы ноги протянул, если бы не я.

Тут уж я не вытерпел. Дай только ему волю, и он начнёт упрекать меня чёрт-те в чём.

– Ося! Всё не так! Да и не разрушал я этой печки, – честно скажу, мне стоило немалых сил, чтобы не засмеяться.

– Вот вы опять скатываетесь прямо-таки к патологической лжи. Ну что вы пишете в своих книгах? От корки и до корки лишь враньё! Все мои попытки что-то вам втолковать натыкаются на перевирание, скоморошество, уход от объективного анализа. Я думаю, не найдётся на свете человек, который скажет, что я не объяснил ему свою позицию. Всем всё ясно! С вами же ровно наоборот. Вы каждый раз нахально уходите от честного понимания моих взглядов. Будьте вы мужиком, а не злобной кобылицей. Хватит кусать в живот, лягаться и при этом ржать!

Ах, голова! Ну прямо-таки Макаренко и Жан-Жак Руссо в одном флаконе. Только откуда он это взял? Это я по поводу кобылы, которая одновременно и кусается, и ржёт. Видимо, это тот самый случай, когда валят с очумелой головы на вполне здоровую. Иной раз Ося напоминает мне мерзкого ворюгу-повара – жаркое из кошатины уже превратилось в угольки, а он всё пихает его тебе в рот, приговаривая про себя: «Чтоб ты подавился!»

И тут я понял, что так больше не могу. Да пропади они все пропадом – и Ося с его нравоучениями, и вся их камарилья! Хоть бы сгорел весь этот мерзкий дом со всеми его обожравшимися обитателями! Жаль, конечно, если не с кем будет посоветоваться, обсудить насущные проблемы, но уж для такого случая… В этот момент из компьютера вместе с невнятным шумом и топотом множества ног донеслись отчаянные вопли Лёлечки, а затем послышался вой пожарной сирены. И через некоторое время потянуло едким дымком.

Пока я размышлял по поводу того, как моё сокровенное желание могло так стремительно реализоваться, малоприятный запах трансформировался в удушающую вонь горелого пластика и прочей бутафории, которой был забит весь этот дом. Ещё через мгновение передо мной явился Ося в противогазе – размахивая огнетушителем, он что-то мычал, рычал, пытаясь перекричать объявление по радиотрансляции: «Всем немедленно покинуть здание!» Можно предположить, что Ося интересовался местоположением запасного выхода. Однако проблема заключалась в том, что в целях безопасности он был замурован. И это правильно! Через него могли проникнуть в Осину обитель люди, недостойные подобной привилегии. Существование такой возможности раздражало Осю, как некий намёк на то, что кто-то мало уважаемый или же вовсе незнакомый, пробравшись с чёрного хода, может получить гораздо больше, чем ему положено. Нет, пусть попробует пройти через парадный вход, но там же фейсконтроль и вооружённая охрана. И вот теперь Ося оказался в тупике, поскольку перспектива сломать себе шею скатившись кувырком в кромешной тьме с парадной лестницы его явно не прельщала, вот и метался в поисках иного средства для спасения.

В непроницаемых клубах дыма затерялся вопящий что-то непотребное Ося. Погасли экраны компьютеров, а с ними провалилась в тартарары злая интриганка Лёлечка. Рассыпалась в пыль накладная позолота на стенах, рухнули на пол массивные люстры с подвесками из хрусталя, в винном погребе от жары полопалась бутылки…

А что же я? Теперь уже непросто в этом разобраться – похоже, интуиция сработала. Я подбежал к открытому окну и с ходу сиганул вниз.

Судьба писателя хранила…