Не нужно, господа, ехать в Швейцарию за красотами природы и воздухом, который можно пить. Не нужно где-то искать величия, оно в бескрайних просторах Якутской тайги и тундры, а наши реки и озёра затмят своей голубизной и богатством рыбных запасов все, вместе взятые, водоёмы мира. Якутские недра хранят столько богатств, что все государства мира кажутся нищими перед нашей природной казной, а на территории Якутии уместится не одно Европейское государство. Но у нас нет мании величия, у нас есть только осознание своей силы и мощи. Смотрите на нас, господа, с загребущими руками, толька издаля, но лучше не суйтесь, ну разве что с открытой рукой, чистыми помыслами, с дружбой.

Якутский аэропорт. Аллах-Юнь

1972 год. После службы в ВМФ, проработав на гражданке в качестве монтажника металлоконструкций около года, я, наконец, понял, что это не моё. В результате этого озарения, плюнув с высоты (на которой работал) в последний раз, я уволился и подался на севера, где, как мне сказали сведущие люди: «Ах, как интересно, и червонцы на кустах растут». Ну а где наша не пропадала?! И вот мы с корешем, с земляком уже болтаемся в аэропорту Якутска. Оба мы в первый раз на Крайнем Севере и ещё не знаем, что это такое и с чем его едят. Новичок на Севере, по Джеку Лондону, это «Чечако». Это как раз то, кем или чем мы сейчас и являемся. На флоте сказали бы: «Салаги, зелень подкильная, караси». Оба мы служили в ВМФ по три года, ДМБ встретили в 1971 году. Прождав три месяца вызова из китобойной флотилии «Юрий Долгорукий», я вынужден был устроиться на работу, и когда пришло извещение из Калининграда, что мне открыта виза загранплавания, я к тому времени похоронил свою мечту о китобоях и «заболел» Севером. А то, что это болезнь, я убеждался в течение двадцати лет добровольной ссылки.

Не знал я тогда, что мне придется пройти через многие испытания, которые могут только явиться в ночных кошмарах. У каждого человека есть свой ангел-хранитель, есть он и у меня. Сколько раз я был на волосок, казалось бы, от неизбежного конца, но оказывалось, что не в этот раз и не в этом месте. Поживу еще! Мои северные двадцать лет еще впереди, а пока мы сидим в аэропорту Якутска, пьем пиво, и как слепые кутята не знаем, куда мордой ткнуться.

Тут подсаживается к нам мужичок с папочкой под мышкой, сам тоже с пивом. Поет нам песню: «Хорошие вы ребята, на таких, как вы, весь Север держится». Угостил он нас ещё пивком, а потом и водочкой, у нас головки и закружились – вот мы какие. Как потом оказалось, это был охотник за головами, то есть вербовщик с прииска «Инныкчан», посулил он нам златые горы, а мы и уши развесили. Нам к тому моменту уже было совершенно по херу, куда ехать, куда лететь, что делать, то ли готовых оттаскивать, то ли живых подтаскивать. Забрал этот деятель у нас паспорта, а через часок принес авиабилеты до Югарёнка и аванс, потом дал нам подписать какую-то бумагу. Дело сделано! Мы не рабы, рабы не мы!

Объявили вылет, грузимся на старенький, поршневой ИЛ-14 полярной авиации. Взлетаем, летим над Леной, озерами, болотами, тайгой. Вид изумительный! Второй раз видим Якутию с воздуха. Над горами пошла болтанка как на море: из выхлопных труб, двигателей пламя по полметра, даже днём видно, и, кажется, что вот-вот загоримся и рухнем на скалы. Это сейчас я знаю, что ИЛ-14 и АН-2 – самые надежные самолеты по северам, альтернативы им нет до сих пор. Но в ту пору очко играло с непривычки. В Югарёнке нас встретили приисковые шныри, довезли нас до места. В общагу определили, но, как оказалось, совсем ненадолго. Переночевали с клопами, утром пришел «некто» и популярно нам объяснил, что хотя мы и находимся на прииске, где золото находится везде и даже вот сейчас под нами, мы к нему никакого отношения не имели и иметь не будем. Нам же предстояло ехать на еще более ответственный участок, чем золото. На сенокос! В подсобном хозяйстве прииска буренки срочно нуждались в зеленых витаминах, дабы не упал суточный привес бычков и не снизились показатели жирности по удою у коров.

Небольшое отступление. Прииск работает с 1937 года. Всё, что можно за это время перемыли, и драги работали уже на улицах. Весь посёлок стоял на золоте, самородки находили и в огородах. Дома стали переносить на уже промытые и рекультивированные земли. Это всё нам стало известно из местных источников. Так было и в других поселках: Солнечный, Брындакит. Это всё рядом и всё это «Джугджурзолото». (Джугджурский перевал, это необыкновенной красоты снежные горы, с ещё более необыкновенными запасами полезных ископаемых, и золото, не самый дорогой металл добываемый в тех горах и предгорьях. Если бы я сам не работал в тех чудных местах, я бы обязательно побывал там, просто туристом, это незабываемо и не идёт ни в какое сравнение с любыми «забугорными» курортами.

Таёжная заимка

На другой день нас, несостоявшихся старателей погрузли в грузовик и повезли по каким-то перевалам, через какие-то ручьи и речушки, пока не свернули с грунтовки в глухую тайгу. Через час езды по заросшей травой и кустами фронтовой дороге доехали до реки, не очень широкой, но бурной. Это был Аллах-Юнь, приток Алдана, берущий начало в горах Джугджура. Ну, ладно, вроде бы прибыли. Покричали, посвистели в сторону другого берега, и вскоре оттуда срывается «Казанка» под мотором с толстой, небритой личностью на борту. Вместо «здрасте» вам, слышим рык: «Похмелиться есть?»

У нас было, слава Богу, догадались затариться. Как оказалось, это был наш прямой начальник, босс. Врезав из горла сразу полпузыря, он опять дергает мотор и мчит нас к другому берегу, где мы видим человек пять мужиков и кучу собак ростом с теленка. Изъяв у нас остальную водку, он объяснил очень просто: «Вы не болеете и вам она ни к чему, а мне это в самый раз, вот когда будете болеть, как я, вот тогда-то и я вас подлечу». Очень душевно опохмелившись, он критически оглядел нас, крякнул и задумался. Мы были одеты, мягко говоря, совсем не для тайги, болот, гнуса. Но кто бы знал, куда нас судьба занесет!?

На другой день нас переодели: дали сапоги-болотники и куртки, штаны подобрали, сетки от гнуса вручили, но самое главное – нам дали оружие, объяснив, что если с тобой нет собак, то даже в туалет за кустики иди с заряженным ружьем. Да, начало было многообещающее. К нам на прииске прибился ещё один парнишка, и теперь нас было трое «Чечако». Вовка и Толька облюбовали себе горизонталки 16 и 12 калибра, я же взял себе одностволку 32 калибра. Это была старенькая «бердана» с затвором как у карабина, но это было лёгкое, зверовое ружье. Я знал, что выбирал.

Вся эта благодать исходила только от одного человека, Пашки. Думаю, что большую роль сыграло и то, что мы безропотно отдали им спиртное. Начальнику и Пашке пришлось по душе наше угощение. Пашка начальнику не подчинялся, он был егерем той богатой глухомани и главным поставщиком дичи и пушнины для директора прииска. Без его разрешения никто не имел права там охотиться. Пашка был бирюком и кроме охоты и рыбалки, его ничто в жизни не интересовало. Жил он на Аллах-Юне уже бог знает сколько лет, имел целый арсенал оружия, сотни капканов, свои путики в тайге, зимовья. Но главное Пашкино богатство – это были собаки, порода, выведенная из многих поколений лаек, с примесью волка. Они шли на соболя, белку, горностая, на любую птицу: глухаря, косача, рябчика. Доставали утку, держали за гачи и медведя. На волка любая из них шла один на один. Человека не трогали, пока Пашка бровью не поведет. Псы хозяина любили, он был для них другом и их собачьим богом, они знали, что пока он их не накормит, сам есть не будет. И что самое главное – он был их вожаком, а без вожака нет стаи.

По Северу из аборигенов мало кто кормит собак, они сами должны «мышковать», добывать евражек, леммингов, в тайге хорошей собаке всегда пожрать найдется. Охотничья собака не должна быть с туго набитым брюхом, еду нужно заслужить. Четыре избушки и старая конюшня стояли на берегу реки. В одной самой просторной обитал сам босс (десятник), другая была как небольшой барак – это для сезонников. В третьей проживал старый бандеровец, оттянувший «четвертак» лагерей от звона до звонка. В четвертой избе проживал якут Петруха с женой-эвенкой Полиной, ну а семеро ребятишек у них все были русские. Это были дети старателей, лесорубов, геологов, шоферов. Петруха не заморачивался вопросом, откуда дети берутся в его долгое отсутствие и почему они все разные!? Он даже гордился – моя жёнка родила, значит, мои. Пусть бегают! Все красивые!

Сбоку избы начальника, в пристройке жили два брата эвенка, якобы охотники, но охотились они только зимой, хотя ни оружия, ни собак у них никто не видел. А любимое развлечение братьев была исконно русская забава – нажраться браги или самогона и измордовать друг друга до потери пульса. В самой просторной избе с печкой из бочки стояло с десяток кроватей без матрасов и обитало столько же сезонников, таких же, как и мы, «старателей».

Кто-то из них уже был на своих делянах в тайге, кто-то еще ошивался здесь, не решаясь приступить к этой проклятой работе. Большинство из них народ тертый, битый и колоченный. Почти все бывшие зека, сидельцы. Говоря с ними, фильтруй свой «базар», следи за своей речью, особенно ежели матом, иначе можно запросто схлопотать по морде, а то и «перо» или пулю. Свою жизнь они ни в грош не ставят, а чужую тем более. Как ни странно, но мы пришлись ко двору, два моряка и парнишка с зоны, ещё по малолетке замочивший своего тятю. Все старались чему-то нас научить, подсказать, помочь по мере сил и возможностей.

Якутская тайга. Сенокос

Было уже начало июля, время сенокоса. То, что никто из нас никогда косу не держал в руках косу, нас не смущало. Мужики показали, и как косить, и как на «бабке» правильно косу отбить, поправить оселком. Этот крутой народ многое умел, и нас научили. В один из дней, мы с этими же мужиками поймали одичавших на воле лошадей, надели на них вьючные седла, загрузили мешки с продуктами, палаткой, матрасами, косами, топорами, пилами и т. д. Наши лошадки больше стали похожи на верблюдов, только ноги покороче и морды посимпатичнее. Эти благородные скакуны, отвыкнув от узды и седел, постоянно норовили то лягнуть нас, то угрызть здоровенным желтыми, будто прокуренными зубами. Потом наш босс, он ехал вместе с нами, но верхом на нормальной, спокойной кобыле, посоветовав взять в руки каждому по хорошему дрыну. И все! Лошадки наши сразу все поняли, стали смирными и только глазом косили, не зная, с какой стороны ждать «поощрения».

Ехали мы часов 6—7, по каким-то болотам, прогнившим гатям. Местами почва под копытами лошадей шла волнами, казалось, что толстый слой торфа прорвется, а там трясина. В таких местах лошадей переводили по одной, держа наготове толстые жерди, чтобы в случае чего не дать лошади утонуть, а подсунув эти жерди под брюхо, вытащить её из топи. Худо-бедно, но к вечеру добрались мы до деляны, где нам предстояло совершать трудовые подвиги во имя КРС (крупного рогатого скота).

К этому времени мы уже потеряли по литру крови, став донорами для миллиардов комаров. Наш босс, объяснив нам все в двух словах, сразу собрался в обратный путь, велев на ночь ружья заряжать жаканами и не стрелять друг в друга. Он отчалил на своей сивой кобыле, уводя в поводу еще двух. Самого вредного мерина Ваньку он оставил нам на перевоспитание и хозяйственные нужды, сказав на прощание, что если этот урод и сдохнет, то наказывать он нас не будет, туда ему и дорога: «Не отказывайтесь, парни, он вам нужен будет и для работы, а ежели что, то и как аварийка и скорая помощь. То, что вы не знаете обратной дороги, это не беда, Ванька знает! Выведет! Только привязывайте его крепче и ноги спутывайте, глядишь, и поладите».

С тем и отбыл! Остались мы втроем в глухой, дремучей, пока незнакомой тайге. Для начала растянули палатку, пока у нас не было лобаза, затащили продукты и все остальное барахло в палатку. Ваньку привязали на лугу, вбив топором мощный кол, пусть пасется. Только не знали мы тогда, что его якорная цепь и кнехт корабельный не удержат. Перекусив и попив чайку, зарядили наши пушки жаканами и улеглись спать. За ночь никто из нас не сомкнул глаз – в тайге что-то трещало, скрипело, ухало, около палатки кто-то топал, вздыхал тяжело и жутко. Стрелять, не зная куда и в кого не стали. Утром около палатки и обнаружили нашего ночного визитера, Ваньку. Он выдернул свой «кнехт», к которому был пришвартован на ночь, и ему было до фени, что из-за него мы чуть не обосрались.

Я уже говорил, что таежники мы были еще те! Да и попугали нас страшилками о медведях, которые задирают охотников в палатках вместе с собаками, и, к сожалению, все это было правдой. Здоровый, сытый зверь человека старается обойти стороной, а больной, старый или шатун – это опасность реальная. А шатунами чаще и становятся больные, старые, подранки, не набравшие жира для зимней спячки звери. Но как бы то ни было, мы решили построить какое-то подобие избушки из тонких бревен, здесь такие постройки зовут балаганом. Всё это мы и сделали по советам мужиков и нашего босса. Спасибо им всем за науку!

Навалили вокруг деревьев, диаметром с Ванькино копыто, а это где-то 20 сантиметров. Обрубили сучья, ошкурили, нарезали по размеру. Гвозди на 150—200 у нас были, был также рулон рубероида и старые полиэтиленовые мешки из-под взрывчатки. К вечеру наш терем уже стоял, возвышаясь на высоких пеньках. Сделали нары, полки, стол, стулья и все это из жердей. Нам даже самим понравилось дело рук наших. Натаскали в балаган кучи уже почти сухого сена, которое накосили еще утром, и теперь запах от свежего сена был как дурман. Прозвали мы наш вигвам «наф-нафом». Мы не помнили, у кого из троих поросят был такой дом, но наш домик нам определёно понравился. Мы все сделали правильно, этот балаган станет для нас защитой от непогоды, гнуса, да и ночью теперь можно будет спать спокойно, зверь ночью нас не застанет врасплох, успеем проснуться, ежели что. Продукты мы пока оставили в палатке (ох и зря!), а сами пошли знакомиться с нашими угодьями.

Среди непролазной тайги были проплешины заливных лугов, мари с редким кочкарником высотой в полметра и с густой, высокой травой. Здесь нам и предстояло заготавливать коровий корм. Здесь же на таежных прогалинах было много карстовых озер, которые образовались из-за нарушения верхних слоев почвы, мхов, дерна, торфов. Когда-то, возможно, здесь проехал вездеход геологов или трактор старателей, пошла оттайка вечной мерзлоты и образовались озера. Они были все зарыблены, а от количества уток на воде мы вообще пришли в полнейший восторг. Уже возвращаясь к лагерю, стрельнули трех жирных крякв, по утке на каждого. Пришвартованного на лугу Ваньки не было, ушел, видно, паразит в свободное плавание.

Уже подойдя поближе видим толстую жопу мерина, торчащую из палатки. Стоит гад на коленях и с огромным аппетитом пожирает наши припасы. Смачно хрустит сухарями, макаронами и сахаром, жрет отродье лошадиное всё подряд: муку и даже соль. Так увлекся процессом харчевания, что и не слышит ни хрена.

Срочно нужно было лечить обжору – вернули ему и слух, и страх дрыном по его жирной заднице. Ваня срывается с места с палаткой на голове и летит куда-то в болото, взбрыкивая задними ногами. Там мы его и поймали. Стоит с палаткой на голове, дрожит, из-под хвоста валятся наши крупы, макароны, но уже в виде кругляшей, а сам он по яйца в грязи, стоит в болоте и трясётся мелкой дрожью.

Ладно, хоть он и вредитель, но все равно нужно выручать свою «технику». Содрали с ирода палатку, кое-как вытащили его из болота, отвели к балагану и привязали уже к дереву, да еще и ноги спутали. Прочитали ему лекцию о вреде чревоугодия и кинули сена, чтобы потом с голоду не сдох. Мы его наставляли так: «Но не делай виноватую морду, Ваня, сам виноват, теперь ты будешь жевать только сено, а не свежую травку на лугу». Самое интересное, что он вроде бы осознал, судя по грустному виноватому выражению его «лица» и тяжелым вздохам. Ну а мы стали подсчитывать убытки. Этот Буцефал порвал зубами все мешки. Мука, сахар, дрожжи, сухари – все это перемешано, испорчено, половину наших припасов сожрал гад и не подавился! Неужели его совесть не мучает лошадиная!?

В тайге было хорошо, как на курорте – тишина, покой. Живем в полном ладу с природой. Чтобы окончательно не забыть, зачем мы вообще здесь, решили приступить к работе. Было даже интересно, хотя и не привычно вставать очень рано, пить чай с лепешками и отправляться на покос. Косили по росе, когда солнце вставало, роса исчезала, мы шли отдохнуть, перекусить. Пекли опять свежие лепешки, доедали вчерашнюю утятину. Каждый день мы варили по три утки с белыми грибами. Кулеш получался изумительный. После обеда шли ворошить сено. Жара в том далеком, 1972 году была даже здесь, в Якутии под сорок, а под Москвой горели торфяники. В ту пору я еще не знал и не ведал, что такое таежный пожар, особенно верховой, когда он движется со скоростью курьерского поезда. Позже в моих странствиях по северам мне пришлось побывать в таких переделках.., но в нашем случае нам повезло.

Вечером мы уже сгребали сено и укладывали в небольшие копешки, на случай дождя, зароды. Когда зародов было уже много, стали скирдовать. Свозить на волокушах в одно место, повыше и посуше и вершить скирды. Так оно будет лежать до зимы, а потом, уже по зимнику, его машинами вывезут на прииск, где оно и превратится в навоз и молоко. Каким-то образом вместо «саги» об Иване, доблестном нашем мерине, у меня получился отчет о специфике сенокоса.

Таёжные науки. Благодать природы

Мы быстро привыкали к нашей новой жизни, тайга уже не казалось такой дремучей, а медведи такими страшными. Мы жили и учились у природы, пользовались её дарами, и, я даже сказал бы, что мы жили в гармонии с природой. В лесу и на прогалинах было много грибов и ягод, это была хорошая добавка к нашему столу, так же, как и рыба, и утки. Совершенно случайно, даже можно сказать с перепугу, завалили лося, что делать с таким количеством мяса мы не знали, и действовали совершенно инстинктивно. Сняли в одном месте мох, дерн, выдолбили топорами в мерзлоте пещерку и заложили туда сохатиное мясо, завернутое в целлофан, потом закрыли жердями и заложили все опять торфом, мхом. Через сутки проверили – мясо стало как лед, в таком состоянии оно и год пролежит. По чьей-то старой подсказке поставили и брагу, на всякий случай даю рецепт: в полиэтиленовый мешок наливаете три ведра воды, туда же сахар и дрожжи, чтобы мешок не порвался, заранее вставляете его в обыкновенный холщёвый и вешаете этот бурдюк на дерево с солнечной стороны. Вот и все!

Через дня четыре-пять можно дегустировать. У вас получилось тридцать литров прекрасного хмельного напитка. Желательно сделать это и с ягодой. Лепота! Хорошо закусить этот «напиток» куском сохатины, зажаренной на вертеле. Мы поняли, что на природе, в тайге можно не только выжить, но и жить вполне прилично, необходимо только знать, уметь и хотеть так жить. Помимо уток, которых почти уже не стреляли, в тайге водились: глухари, тетерева, рябчики. Был и пушной промысел: соболь, колонок, горностай, белка, в озерах и ручьях водилась ондатра, которую тоже можно есть но в это время года пушнина была ещё не «выходная», то есть не перелинявшая, летняя. Стрелять в это время, значит, просто губить зверьков. В тех местах по Аллах-Юню водились и уникальные черные белки, необыкновенной красоты. Они, как и бурундуки, очень любопытны и быстро привыкают к человеку. Когда я нашел черную белку с поломанной лапкой (кость торчала), я ничем не мог ей помочь. Лазить по деревьям она не могла, а видеть ее мучения было тяжело, и я ее убил из жалости. Рассмотрел, налюбовался и закопал под деревом, где её и нашел.

Как бы предчувствуя непогоду, мы собрали, заскирдовали готовое сухое сено, и тут же почти сразу полил затяжной, обложной, без малейшего просветления дождь. Нам быстро надоело смотреть в хмурое, мокрое небо, и мы решили наведаться на базу. Набрали с собой продуктов на всякий случай, чтя таежный закон: «Идешь в тайгу на один день – бери припасов на неделю». Это актуально особенно зимой. Мы взяли с собой грибов сушеных, рыбы вяленой, вареных уток и здоровенный кусок сохатины, подсоленной и подкопченной, так она может долго храниться. Навьючили все на Ваньку и подались по топям да болотам. Мерин, видно, понял, что от него требуется и куда нам нужно. Он вел нас как по компасу, правда, своих старых затесей на деревьях мы так и не обнаружили, мы шли другими, только одному ему известными, тропами. На всякий случай мы опять старались обламывать ветки и делать затеси на стволах деревьев. Выйдя к берегу Аллах-Юня, мы обнаружили там тропу, вот по ней-то и вышли прямо к базе, минуя болота, гнилые гати. Умница Ваня.

Мы поневоле зауважали нашего конягу. И все это при том, что не было одной попытки сбежать, бросить нас на произвол судьбы. В качестве награды Ваньке было выдано ведро овса, которое мы выпросили у конюха. Для Вани это было высшее признание его заслуг. Это был наш первый самостоятельный переход по тайге, и мы уяснили простое правило: «Иди всегда по ручью, он всегда рано или поздно выведет к реке, по которой всегда дойдешь или сплавишься к жилью, к людям».