Kitabı oku: «Екатерингоф. От императорской резиденции до рабочей окраины», sayfa 6

«Приступаю к последнему моему приезду в Петербург. <…> Три дела были необходимо нужны: в первом помог граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин-Брюс <…> Приехал я 1832-го года июля 18-го прямо на дачу, где жил граф Пушкин, на Петергофской дороге, неподалеку от городской заставы. Узнав о том, многие из знакомых поспешили меня навестить, и между первыми Александр Сергеевич. Свидание было самое дружеское. Тут я поздравил его с окончанием „Евгения Онегина“ <…> Безденежье принудило меня на издаваемые сочинения открыть подписку»¹³⁰.

Начнем с того, что Катенин пишет о даче, где жил граф Пушкин, а не владел ею, в ином случае могло бы быть: «на дачу графа Пушкина».

Теперь представим. Лето 1832 г. Разгар строительства новых Триумфальных ворот. Граф, тайный советник и обер-шенк 59-летний В.В. Мусин-Пушкин-Брюс снимает дачу и принимает на ней гостей, дачу, на которую в буквальном смысле въехала строительная площадка. По архивным данным¹³¹, более сотни квадратных саженей дачи заняли «складкою материалов», по неизвестно чьему распоряжению были срублены березы, ели и сосны «в весьма значительном количестве», равно как и истреблены «цветный сад с беседкою». В квартире деревянного, на гранитном фундаменте, дома дачи (главной «привлекательности» для желающих снять дачу «внаем») круглогодично проживал за казенный счет унтер-офицер Аристарх Иванов. Впритык к дому построен временный домик «смотрителя работ». Пыль, запахи масляной краски, соответствующие комментарии рабочих по поводу того, что «Пахом Савельевич уронили на ногу Михею Гордеичу чугунную трубу», по табельным дням, а по воскресным и вечерам – задушевные разговоры и пение пяти постоянно живших на стройке охранников-инвалидов. Неплохое соседство.

В «Санктпетербургских ведомостях» в рубрике «Приехавшие в Столичный город С. Петербург Июля 18 дня 1832 года» фамилии Катенин нет¹³². Ни днями ранее, ни днями позднее. Это позволяет предположить, что Катенин не отметился при въезде на Нарвской заставе, а остался жить у Мусина-Пушкина-Брюса. В принципе, было от чего: костромское имение, «за неисправность винной поставки в казну, было взято под опеку». Известно распоряжение (1822 г.) Александра I о запрете П.А. Катенину въезжать в обе столицы. Но это уже другой вопрос.

Так где же «неподалеку от городской заставы» могла быть дача, на которой летом 1832 г. жил граф Пушкин?

Вот здесь – самое широкое поле для предположений.

В тот год отдавалась, например, «в наем на лето и на год дача, состоящая на Петергофской дороге, под № 405, о двенадцати Господских комнатах, и с людскими службами, также конюшнею, сараем и ледником»¹³³. Действительно, недалеко от Обводного канала. Или дача аптекаря Типмера на 3-й версте Петергофской дороги. Не так далеко. Можно начать и со сдававшейся в аренду дачи на 8-й версте Петергофской дороги, бывшей дачи покойной жены графа – Екатерины Яковлевны Мусиной-Пушкиной-Брюс.

Известный пушкиновед В.П. Старк в своей статье «А.С. Пушкин и Мусины-Пушкины» владельца бывшей дачи «иностранки Тимпо» не упоминает¹³⁴. Так кто же был из представителей рода Мусиных-Пушкиных следующим, после наследников Тимпо, владельцем дачи, и когда он им стал?

Первого сентября 1837 г. в настольную Казначейскую книгу Городской думы была сделана запись, а капитану Мусину-Пушкину выдана квитанция. Согласно документу, «за дом стоящий в Нарвской части по табели 1822 года под номером 411», в платеж, «установленный с оценки повинности», за вторую половину 1837 г. начислено «процентного сбора 50 рублей» и «дополнительного сбора» 5 руб.¹³⁵

Это первое найденное мной в архивных документах упоминание дачи наследников Тимпо в связке с фамилией Мусин-Пушкин.

Предыдущие квитанции относятся к платежам, начисленным за дом капитана Мусина-Пушкина на набережной Фонтанки в Нарвской части.

Важным косвенным подтверждением того, что на 1832 г. Мусин-Пушкин еще не владел домом № 411, служит тот факт, что в материалах военного генерал-губернатора, министра внутренних дел, Хозяйственного департамента МВД и Городской думы, относящихся к вопросу денежного возмещения «обывателям Нарвской части» за участки земли, отошедшие «под площадь для новых Триумфальных ворот», датированных январем—июнем 1834 г.¹³⁶, фамилия Мусин-Пушкин не встречается вообще, – только наследники Тимпо и их доверенное лицо.

Николай Федорович Мусин-Пушкин, сын секунд-майора и помещика Новгородской губернии, родился в 1799 г. По формуляру, 1 сентября 1813 г. становится воспитанником Института Корпуса инженеров путей сообщения¹³⁷.

Согласно высочайшему указу от 12 июня 1812 г., принятые в этот институт воспитанники, после первого по их принятии в учебное заведение «испытания», получали патент на чин прапорщика; те, кому начальство давало свидетельство об «успехах и поведении», в следующем году производились в подпоручики.

Ровно через год по поступлении в Институт Николай Мусин-Пушкин был произведен в прапорщики, 4 марта 1816 г. – в подпоручики, а почти через три месяца – в поручики. Однако сразу после «увольнения» из института 1 июля того же года вышел в отставку.

Пребывал в отставке до 21 марта 1818 г., когда, командированный I Округом путей сообщения в Отдельный корпус Военных поселений, вступил в должность адъютанта при «Главном над военными поселениями начальнике» графе А.А. Аракчееве.

Прошло всего ровно восемь месяцев – и Н. Мусин-Пушкин был, по представлению графа Аракчеева, пожалован орденом Св. Анны III степени. Помимо адъютантства «исправлял должность дежурного штаб-офицера по работам при Гренадерской дивизии». 17 апреля 1819 г. произведен в капитаны. На 1821 г. – резервный инженер Строительного отряда Главного управления путей сообщения. Высочайшим указом от 31 января 1823 г., по прошению и по «домашним обстоятельствам», вновь вышел в отставку «без награждения чином».

В январе 1827 г. Н.Ф. Мусин-Пушкин избран депутатом от дворянства Устюжского уезда Новгородской губернии. Второго ноября 1829 г. Министерством внутренних дел, по особому представлению новгородских губернских властей, Мусину-Пушкину «разрешено участвовать во всех делах дворян» Устюжского уезда губернии в качестве депутата в Новгородском дворянском депутатском Собрании для составления губернской Дворянской родословной книги. В январе 1830 г. избран депутатом от того же уездного дворянства на второй трехлетний срок.

Примерно в это время он женился на дочери коллежского асессора Надежде Сергеевне Балк. Родилась дочь Вера (в замужестве – Вонлярлярская). За женой имелась половина каменного дома в 3-й Адмиралтейской части Санкт-Петербурга (№ 308).

В 1833-1841 гг. являлся депутатом от дворянства Кирилловского уезда Новгородской губернии, после стал (на один срок) предводителем дворянства Крестецкого уезда той же губернии. Владел движимым имением (родовым и приобретенным) в четырех уездах Новгородской губернии, на 1839 г. за Н.Ф. Мусиным-Пушкиным числилось в общей сложности 580 крепостных.

Скорее всего, после 1842 г. отставной капитан Н.Ф. Мусин-Пушкин окончательно переселяется в Петербург. Судя по архивному документу 1846 г.¹³⁸, служил «содержателем почт» Санкт-Петербургской губернии. Владел торговыми (или общественными, народными) банями на 10 «нумеров» в собственном доме на углу Галерной улицы и набережной Адмиралтейского канала и участком на реке Пряжке недалеко от Матисова моста. Платил процентный сбор, не всегда исправно, поэтому Мусину-Пушкину начислялись пени «с каждаго недоимочнаго рубля в месяц».

Нам более всего интересен Н.Ф. Мусин-Пушкин, упоминающийся в связи с Нарвской частью. Не ранее второй половины 1837 г. он приобрел у наследников Д. Тимпо участок № 411, площадью 0,34 га. Увы, тот самый обширный деревянный дом на гранитном фундаменте был к тому времени урезан – разобрано несколько квадратных саженей строения – и изъята часть земли (с начислением денежного вознаграждения наследникам Тимпо).

На 1839 г. Н.Ф. Мусин-Пушкин значился владельцем купленного им деревянного дома во 2-м квартале Нарвской части (№ 316).

Непосредственно с Екатерингофом связан эпизод из предпринимательской деятельности Мусина-Пушкина. Как известно, нынешний мост Степана Разина через Обводный канал появился в 1912 г. и был деревянным. До этого в течение многих десятилетий существовал «перевоз на лодках».

Но, наверное, еще не известно читателям, что шестьюдесятью годами ранее, в первой половине 1842 г. несколько человек «обывателей Нарвской части Екатерингофскаго проспекта и соседних улиц», среди которых были генерал-майор, действительный статский советник, титулярный советник, три фабриканта, купцы, направили военному генерал-губернатору П.К. Эссену прошение о постройке моста через Обводный канал¹³⁹.

К прошению прилагался проект. Эссен направил его в Комитет о строениях и гидравлических работах. По его рассмотрению Комитет «донес» военному генерал-губернатору, что устройство именно в этом месте моста «принесет большую пользу обывателям части города», находящейся между каналом и Фонтанкой, с постройкой моста «можно ожидать увеличения числа не только заводских построек, но и жилых строений, от распространения которых Город получил новый доход». Но устои моста нужны каменные.

П.К. Эссен поручил Комитету провести торги по составленному проекту и смете работ. Объявление о торгах опубликовали газеты. В первый день торгов явился только один купец. А вот в день «переторжки» явились уже восемь купцов, два крестьянина и отставной инженер-капитан Н.Ф. Мусин-Пушкин. Последняя цена – 4995 руб. – осталась за купцом Будкиным.

Мост, по проекту, мог быть готов через три месяца. Но… П.К. Эссен уходит с должности военного генерал-губернатора. И началась обычная в этих случаях, дожившая до наших дней, ревизия «губернаторских проектов».

Министр внутренних дел поручил своему чиновнику, действительному статскому советнику, «обозреть эту местность и представить соображение о предполагаемой пользе» нового моста через Обводный канал вблизи Гутуевского острова.

Чиновник министерства начал с опроса владельцев предприятий на Гутуевском острове: те ответили, что о постройке моста не просили, «надобности в нем не имеют», им достаточно и Нарвского (нынешнего Гутуевского) моста, а что заводов на острове мало – так земля низменная, на ее «возвышение» «требуются большие капиталы». Затем, просмотрев список тех, кто подписал прошение Эссену, обнаружил, что четыре человека из них владеют в этом районе домами, а посему только они и имели бы от постройки моста «одно удобство, что для них открылся бы ближайший проезд в Екатерингоф». Следующим выводом министерского «обозревателя» было то, что построение моста вовлечет город в значительные издержки и причинит «стеснение судоходству» (в эту часть Обводного канала всегда ставили суда «на зимнее время»).

Итог закономерен. В декабре 1842 г. Николай I, по докладу главноуправляющего путями сообщения и публичными зданиями относительно ходатайства бывшего военного генерал-губернатора о постройке деревянного моста через Обводный канал «не изволил изъявить Монаршаго на сие соизволения».

В начале 1846 г. Н.Ф. Мусин-Пушкин вместе со статским советником Анненским, испросил дозволения в 1-м квартале Нарвской части на арендованном ими участке, принадлежавшем князю Сергею Михайловичу Голицыну, возвести кузницу, деревянные «дом для конторы рабочих», конюшни и сарай «для складки фуража». Ходатайство было удовлетворено.

Выпускник Царскосельского лицея, обер-секретарь 1-го Департамента Сената Федор Николаевич Анненский в 1847 г. вышел в отставку, мотивируя свое ходатайство оставить службу на время «по домашним обстоятельствам». Однако надежды на улучшение материальных дел не оправдались, через два года Анненский вновь поступил на службу. В начале 1870-х гг., как пишет биограф его сына, знаменитого поэта, переводчика и педагога Иннокентия Федоровича Анненского, пустился в сомнительные коммерческие предприятия и неудачные сделки по купле и перепродаже, что привело его к крупным служебным неприятностям¹⁴⁰.

Последняя квитанция, найденная в архиве, выданная в Думе Н.Ф. Мусину-Пушкину за платеж «с оценки повинности», датирована 1865 г., в ней указывался только один его собственный дом – в Адмиралтейской части.

Не позднее 1863 г. следующим владельцем участка (уже под № 38 по Петергофскому проспекту) стал потомственный почетный гражданин Андрей Михайлович Северов (1820-1890). Затем уже участки (под № 46, 48 и 50/6 по проспекту) перешли к его вдове, Анне Васильевне Северовой.

В июле 1882 г. А.В. Северова вместе с еще шестью лицами, в том числе – потомственным почетным гражданином А.В. Алферовским и братьями, коллежским секретарем Василием Николаевичем и кандидатом математических наук Петром Николаевичем Болдыревыми, выдали доверенность надворному советнику Ф.В. Бестужеву-Рюмину. Он представлял их интересы по вопросу прокладки новой улицы через их дворовые места, правда, не в Нарвской части, а Выборгской.

К 1913 г. А.В. Северова продала свои участки на Петергофском проспекте и переселилась в центр города.

…И немного о последних владельцах бывшего участка отставного капитана Мусина-Пушкина.

Участком № 52 (по проспекту) владел Александр Ермолаевич Васильев, № 54 – Василий Киприанович Куприянов, № 56 – ресторатор, владелец трактира и чайной, потомственный почетный гражданин Андрей Егорович Егоров. На месте участка № 56 – дом постройки 1934-1935 гг.

На соседних участках сейчас мы видим два дома – № 54 и № 52.

Пятиэтажный дом В.К. Куприянова, высотой почти 18 м (ныне – дом № 54), строился с мая 1910 г. по август 1911 г. по проекту архитектора Михаила Ивановича Вилькена.

В своем основании дом имел площадь 4,1 тыс. кв. м. Жилые помещения занимали более 1300 кв. м, торговые – более 120 кв. м, крыша – 504 кв. м.

Стены дома были оштукатурены. Дом насчитывал 109 окон, один открытый балкон (сохранился), 30 плитных, 8 паркетных и 28 дощатых полов, 97 двустворчатых дверей и 75 одностворчатых, 15 голландских и 28 круглых печей, 21 кухонный очаг, 21 ватерклозет, 21 раковину и 14 ванн «с котлами».

Посмотрим (выборочно), кто проживал в доме в 1911 г., но не с точки зрения должностей и званий жильцов (это все можно узнать через издание «Весь Петербург»), а по количеству снимаемых комнат представителями того или иного сословия. Эти сведения имеются в архивном деле¹⁴¹.

Старо-Петергофский пр., 54. Фото автора, 2013 г.

На первом этаже проживала крестьянка Богданова (3 комнаты), мещанин Либман (2 комнаты) и располагались бакалейная лавка Оводковой и табачный магазин Филатова. Подвал и кладовые арендовало Акционерное общество продажи гарантированных лабораторным исследованием вин «Latipac».

На втором этаже – крестьянин Муркин (3 комнаты), крестьянин Самородский (3 комнаты), мещанка Вершинина (4 комнаты). На третьем этаже – дворянин Караткевич (4 комнаты), крестьянин Михайлов (4 комнаты).

Домовладелец, крестьянин Кологривского уезда Костромской губернии плотник В.К. Куприянов проживал на третьем этаже в квартире № 8 – пять комнат, передняя, кухня, ванна и коридор.

На четвертом этаже трехкомнатную квартиру снимал потомственный дворянин Т.Л. Святополк-Мирский (с Франко-Русского завода), его соседкой была крестьянка Илютина (4 комнаты). Четыре квартиры пятого этажа снимали – два крестьянина, мещанин и жена инженера-технолога.

Чистый доход В.К. Куприянова с отдачи жилых и торговых площадей внаем в 1911 г. составлял 5613 руб.

Через год к числу квартиросъемщиков добавились жена полковника, ремесленник, крестьяне, дантист, студент-технолог Н.П. Алексеев (снимал 4 комнаты с кухней), крестьянка А.М. Петрова (4 комнаты), колонист Павел Карлович Келлер.

Часть квартир была телефонизирована.

Во двор дома входили через железные ворота.

На левой стороне двора находилось одноэтажное бетонное, с площадью основания в 21,3 кв. м и высотой 3,6 м, строение служб. Оно имело три окна, кухонный очаг, две «прачешные», одно отхожее место и одну раковину.

В ноябре 1911 г. В.К. Куприянову под залог имущества, оцененного в 62 900 руб., выдана ссуда в размере 47 100 рублей сроком на тридцать семь с половиной лет. То есть возвратить ссуду Кредитному обществу крестьянин-домовладелец Куприянов должен был не позднее 17 мая 1949 г.

Почти через два года Куприянов получил еще одну ссуду (50 300 руб.) на тот же срок.

Участок, принадлежавший петербургскому ремесленнику Александру Ефимовичу Васильеву (проживавшему в Дровяном переулке), составлял площадь в 2380,5 кв. м. По СтароПетергофскому проспекту длина участка равнялась 27 м, по берегу Таракановки – столько же. В 1911 г. имущество (строения и земля) оценивалось в 64 200 руб.¹⁴²

Нынешний пятиэтажный дом № 52 на август 1911 г. имел площадь основания 436,5 кв. м. Нововыстроенный дом стоял на каменном фундаменте, на нежилых подвалах. Стены на⁴/₅ высоты всего строения были оштукатурены. Площадь крыши равнялась около 524 кв. м. Высота дома – 18,7 м. Дом имел 96 окон, деревянные ворота, полы дощатые площадью 360 кв. м и паркетные – 855 кв. м, 44 двустворные, 55 одностворчатых и 24 «малых» дверей. Две входные парадные (одна имела дубовую дверь) и «магазинные». Восемь голландских и 32 круглых печей, 8 кухонных очагов, 16 ватерклозетов, 9 раковин, 8 ванн «с котлами». Жилые помещения занимали 1215 кв. м, торговые – 243 кв. м. Площадь, занимаемая домом, составляла около 1922 кв. м.

Старо-Петергофский пр., 52. Фото автора, 2013 г.

Первый этаж дома – четыре комнаты – предназначался для торговых целей. На всех остальных этажах – по две пятикомнатные квартиры. Каждая квартира имела людскую, кухню, переднюю, ванную, два клозета и «два хода».

Торговые помещения владелец планировал сдавать по цене от 900 до 1200 руб. в год. Жилые пятикомнатные квартиры, в зависимости от этажности, – от 840 до 960 руб. в год.

К осени 1911 г. на участке был возведен «поперек двора» пятиэтажный каменный флигель высотой 17,4 м. Дом имел 10 лестниц, 105 окон (и еще четыре подвальных). Три четверти помещений – с дощатыми полами, остальные оставались без покрытия. Сорок четыре круглые печи, 20 очагов, столько же ватерклозетов и раковин. Первый этаж был разделен на четыре двух– и трехкомнатные квартиры с передней и кухней, на остальных этажах – по одной четырехкомнатной квартире.

Как и сосед по участку, А.Е. Васильев по залог домов взял в Санкт-Петербургском городском кредитном обществе ссуду (48 100 руб.) на тридцать семь лет.

Только вот через семь лет, как известно, выдавать ссуды было уже некому…

«Комитет об устроении Екатерингофа»

Посетив Екатерингоф в самом начале мая 1824 г., автор «Отечественных записок» Б. Федоров «вошел» в сравнение. «Был здесь ветхий дворец, окруженный одичалою рощею, болотами и запустением. Теперь – поднялись насыпи, раскинулись дороги, разостлались луга, протянулись просеки, засветлели каналы, набросились мосты, возникли сады, явились здания – разнообразныя, величественныя, прелестныя; открылись виды в отдаленность, и это не волшебство»¹⁴³.

Да как сказать…

Четвертого сентября того же, 1824 г. президент Академии наук направил академику, статскому советнику А.Ф. Севастьянову письмо о явлении, до того времени в столице неизвестном, во всяком случае высокому научному сообществу Российской империи.

«Милостивый Государь мой Александр Федорович!

Санктпетербургский Военный Генерал Губернатор Его Сиятельство Граф Михайло Андреевич Милорадович сказывал мне, что при Екатерингофском дворце находится теперь пойманная в здешних водах необыкновенная рыба, принадлежащая к роду угрей, цветом золотая, имеющая черную голову и черныя перья, Его Сиятельство просил меня пригласить кого-либо из сведущих в Естественной истории людей посмотреть сию рыбу для уведомления его достойна ли оная внимания ученых».

«Сего же дня буде можно посмотреть упомянутую рыбу и уведомить Его Сиятельство о Вашем заключении». Если пожалуете во дворец, «то извольте спросить» хранящуюся там золотую рыбу «от имени графа Михайла Андреевича»¹⁴⁴.

Вместо болота и запустения разостлались луга, явились здания. Даже иностранцы, посетившие Екатерингоф в 1824 г., раскрывали рты: «Здесь домы, кажется выходят из-под земли по мановению волшебного жезла, земля расступается для образования каналов, и болота по одному слову превращаются в пашни»¹⁴⁵.

Это было вступление.

Перенесемся на год назад.

Двадцать девятого июля 1 823 г. обер-полицмейстер, генерал-лейтенант И.В. Гладков, исполняющий должность губернского предводителя дворянства тайный советник К.К. Родофиникин, инженер-полковник М.П. Сакер и городской голова, коммерции советник И.Ф. Жербин, собравшись, признали «за нужное» составить «Комитет для надзора за всеми казенными работами в Екатерингофе производящимися». Признание свое скрепили подписями¹⁴⁶.

Так появился на свет «Комитет о устроении Екатерингофа», или «Комитет об устроении…». В обоих случаях написание было верно.

Собранию лиц, в Петербурге и губерниях известных, предшествовало «предварительное извещение» всех их, одних устно, других письменно, девятью днями ранее¹⁴⁷, военного генерал-губернатора графа М.А. Милорадовича о том, что «начались в Екатерингофе работы». Начались они в начале июня.

Михаил Андреевич написал (правильнее – поставил в конце письма подпись), что первые осуществленные работы содержание имели следующее. Исправление ветхого дворца Петра Великого. Соединение Черной речки (заводи Таракановки в ее нижнем течении) с Невой (Екатерингофкой) путем прорытия канала, дабы доставить возможность шлюпкам «проезжать вдоль Екатерингофа», а местным жителям – иметь «выгоду привозить нужныя по своим заведениям потребности». Третье, «устроение больших дорог для гуляющих проезду верхом» и малых дорог – для пешеходов. Наконец, «низкие места» у дворца были возвышены посредством «вырывания для сего каналов».

М.А. Милорадович. Гравюра Ф. Боллингера с оригинала Гейзингера. Начало XIX в.

Из этого же письма адресаты узнали следующее (в последовательности).

Городской голова И.Ф. Жербин «принял на себя попечение доставлять все нужныя материалы» и предложил, «по известному его усердию к общей пользе», «отпущать материалов по собственной своей цене без малейшаго барыша».

Инженер-полковник М.П. Сакер принял на себя «наблюдение за всеми вообще работами».

Архитектор М.А. Овсянников занимался «починкою дворца».

План садового мастера Иоганна Буша-младшего и планы О. Монферрана «для Гостинницы и Молошницы» Его императорское величество утвердил.

Самые первые решения вновь образованного Комитета были таковы.

Учитывая рекомендацию военного генерал-губернатора о том, что при покупке необходимого и для оплаты самих работ Комитету надо ориентироваться на цены «самые дешевыя, или по крайней мере умеренныя», И.Ф. Жербин заверил Комитет «доставлять нужное» на основе действующих правил Комитета городских строений. Архитектору и садовнику отныне надлежало обращаться непосредственно к М.П. Сакеру «яко главному смотрителю за всеми работами». Всем троим представлять свои отчеты Комитету. «Для избежания излишняго письмоводства» результаты торгов по тем или иным работам будут утверждаться членами Комитета на месте. В Комитет в качестве ответственного за делопроизводство по «словесному приказанию» генерал-губернатора назначается титулярный советник Василий Петрович Каплуновский, ранее пожалованный, по личному ходатайству К.К. Родофиникина, орденом Св. Владимира IV степени.

В.П. Каплуновский, служа в канцелярии М.А. Милорадовича помощником «казначея при выдаче подорожен», проживал в доме военного генерал-губернатора, правителем дел Комитета состоял до середины июля 1825 г. Первого сентября 1827 г. надворного советника Каплуновского приняли на должность казначея в «Комитет сооружения Триумфальных ворот в честь Гвардейского корпуса».

Местом собраний «Комитета об устроении Екатерингофа» был определен дом военного генерал-губернатора на Большой Морской улице.

Кратко о членах Комитета на 1823 г., а главное – почему выбор Милорадовича пал именно на них (личные симпатии или антипатии, принадлежность генерал-губернатора к той или иной дворцовой «партии» оставим в стороне).

Иван Васильевич Гладков, 57-летний, участник нескольких военных кампаний и заграничного похода русской армии, кавалер трех орденов, почти за два года до вхождения в Комитет назначается командиром 2-го Округа внутренней стражи, охватывавшего несколько губерний. Усмирял крестьян в двух из них. Служба в гарнизонных батальонах и инвалидных командах внутренней стражи включала конвои арестантов, караулы, экспедиции по усмирению, сопровождение партий рекрутов. Вообще сам Иван Васильевич, председатель Попечительного комитета о тюрьмах, не очень понимал, зачем он нужен именно в этом Комитете. В одном из своих рапортов Милорадовичу (от 20 августа того же года)¹⁴⁸ своим «полууставным», летописным почерком он вывел: Буш, Сакер или Монферран от него «не зависят» (это факт) и вообще – мысленно разводил одной рукой обер-полицмейстер, вторая рука у него плохо слушалась со времен давней польской кампании – ему «даже неизвестно», «какие имянно работы кому из них предоставлены». И по сему он, Иван Васильевич, предложил двум последним: если они предоставят ему точное исчисление, «сколько нужно материалу и какого», то он, понятно, отдаст соответствующие распоряжения, доложив о том «Вашему Сиятельству». А так… И в качестве post scriptum: вообще-то, по его «замечанию», работы в Екатерингофе отличаются «приметнаго медлительностию».

Видимо, уже 20 августа Иван Васильевич забыл, о чем говорилось 29 июля на первом заседании Комитета. Да тут еще начало раскручиваться «дело пастора Госснера», можно сказать, не до того.

На самом деле, ответ достаточно прост. Во-первых, И.В. Гладков являлся членом Комитета городских строений. во-вторых, одной из должностных обязанностей военных генерал-губернаторов было руководство губернской полицией, цензурой и местами лишения свободы. В непосредственном ведении Милорадовича находилась и Контора адресов, из доходов которой уже с 12 июня 1823 г. стали оплачиваться работы в Екатерингофе. Сама Контора адресов (располагавшаяся на Театральной площади, в доме Кропоткиной) являлась подразделением полиции.

В апреле 1826 г. Н.Н. Муравьев направил Николаю I записку об этой Конторе. Статс-секретарь проинформировал нового монарха, что учреждение в Москве и Санкт-Петербурге контор адресов имело две цели – «явную» и «тайную». Цель явная: «привести в известность многочисленный класс людей, отправляющих разныя должности в частных домах обеих столиц по найму или другим условиям и особенно обязать оный к доброму отправлению разных званий домашних». Целью тайной являлся «иметь способ сосредоточия высшей наблюдательной Полиции в самой внутренности хозяйств, а паче, приобресть средства иметь в непосредственном заведывании Полиции денежные капиталы, не зависимые от Государственных доходов, и употреблять оные на Полицейские распоряжения»¹⁴⁹.

Книга адресов Конторы состояла из двух «отделений»: в первое записывались лица, отправляющие должности в частных домах «по условиям», во второе – прислуга, рабочие и служащие в частных домах. Каждый из записанных по первому отделению мужчин вносил в Контору 10 руб., женщины – по 5 руб. Записанные по 2-му отделению – 3 руб. и 1 руб. соответственно. Деньги взыскивались только при записи в первый раз, потом – ежегодно. Никто не имел права без билета принять человека на какую-либо должность в свой дом – в противном случае виновный подвергался взысканию: 2 руб. за каждый день работы у него «безбилетника». Не имевших билета обер-полицмейстер обязан был выслать из города.

В 1825 г. доходы Конторы составили 330 тыс. руб., плюс штрафы и пени «за просрочки возобновления паспортов», а это еще 100 тыс. руб. Ежегодные расходы Конторы составляли в среднем более 200 тыс. руб., из них примерно треть шла по статье «В канцелярию С. Петербургскаго Военнаго Генерал-Губернатора на жалованье и проч.»¹⁵⁰

Другие причины.

Среди поставщиков земли, кирпича и щебня (на сумму более полутора тысяч рублей) для Екатерингофа значился в документах «Комитета об устроении Екатерингофа» Литовский замок (точнее – Комиссия Литовского замка), в том же 1823 г. началось его переустройство в городскую тюрьму. Пока в столице обустраивались новые «посадочные места», обитатели «мест заключения и исправления» привлекались к работам, в том числе в Екатерингофе. Это подтверждает (единственная) запись в отчетных документах Комитета: «На покупку крупы и соли для арестантов, находившихся в Екатерингофе» – 49 руб.¹⁵¹ Если они там временно не жили (имеются только ссылки на временные деревянные «навесные сараи»), то их могли приводить на работы. Например, из арестантской при доме обер-полицмейстера (правда, это далеко, с Большой Морской улицы), гораздо ближе был Смирительный дом, у Обухова моста.

Наконец, вверенная И.В. Гладкову Управа благочиния имела в своем составе две экспедиции – хозяйственную и строительную. В подчинении обер-полицмейстера были архитекторы и бранд-майор, в распоряжении – жандармские эскадроны, использовавшиеся для поддержания порядка, в частности, во время массовых гуляний в столице. В 1824 г. все «населенные места», примыкавшие к Санкт-Петербургу, вошли в состав отдельного полицейского участка, независимого от уездной полиции. В участок назначался заседатель, имевший в своем подчинении полицейских и конных жандармов. Надзирая за порядком в пригородных селениях (та же Волынкина деревня) и «людьми развратнаго и худаго поведения», заседатель участка (Петергофского) подчинялся обер-полицмейстеру.

В июле 1825 г. И.В. Гладков назначен сенатором и вошел в Комиссию по построению Исаакиевского собора. Сдал должность новому столичному обер-полицмейстеру. В следующем году ушел с председательствования в Попечительном комитете о тюрьмах. По предписанию Гладкова с 25 апреля 1826 г. «Комитет об устроении Екатерингофа» привлекался к очистке «окружности Екатерингофа» и Обводного канала от хлама, леса и судов.

Константин Константинович Родофиникин 20 декабря 1822 г. освобожден от обязанностей председателя Комитета уравнения городских повинностей. Назначается на эту должность высочайшим повелением 26 июня 1820 г.

Участник морских и сухопутных сражений, автор «Подлинной записки о Сербии в 1808 году», дипломат, директор Азиатского департамента, тайный советник (1809 г.), в начале января 1815 г. избран на трехлетний срок предводителем дворянства Софийского (Царскосельского) уезда, граничившего с Екатерингофом. Исполнял же К.К. Родофиникин должность губернского предводителя дворянства потому, что избранный в 1818 г. предводителем действительный тайный советник, бывший директор Императорских театров, почетный член Академии художеств А.Л. Нарышкин через два года по своем избрании отбыл, как писали в газетах, «в чужие края».