Kitabı oku: «Не пожелай ни дождика, ни снега», sayfa 25
– Да ты присядь, – начальник взглядом указал на стул. Лешка послушно сел.
– Игорь рассказал мне твою биографию. Да, жизнь крутанула тебя. Но жить надо. Время вылечит. Ты еще молод и все в жизни у тебя наладится. Работу свою ты знаешь, и массаж делаешь хорошо, и толк в банном деле знаешь. Только ты всегда должен помнить, что люди у тебя здесь будут непростые, первые лица нашего города. Все, что здесь говорится – должно остаться в этих стенах. На тебя могут выйти и пресса, и бандиты, но упаси тебя господь «слить» им какую-нибудь информацию. Если будет нужда в деньгах – лучше Игорю скажи, поможем. Самое главное в нашей жизни – это преданность, – Иван Игнатьевич говорил тихо и монотонно, смотря Лешке прямо в глаза.
– Я вас понял. Все, что будут здесь говорить – государственная тайна, а тайны я хранить умею, – Лешка тоже смотрел в глаза начальнику.
– Ну, вот и ладненько, – Иван Игнатьевич встал и пошел одеваться. Через десять минут Лешка закрыл за машиной ворота и принялся убирать посуду.
* * *
Полгода на новом рабочем месте пролетели для Лешки незаметно. Игорь утром предупреждал, кто приедет. Лешка привычно встречал гостей и неспешно, без лишней суеты, принимался за свою несложную работу. У него не было волнения перед высокими начальниками. Во время разговора он смотрел прямо в глаза, слегка улыбаясь. Отвечал односложно, вопросов не задавал, появлялся именно в тот момент, когда был нужен. И уходил сразу, когда начальники хотели остаться одни. Он не обижался, когда на него спьяну кричали, не реагировал на похвалу. Если вызывали на откровенность, он мог незаметно сменить тему. Словом, он был как робот, запрограммированный на определенные действия, без чувств и эмоций. Когда нужно было, он мог поддержать беседу, при этом никогда не ругал власть и не жаловался на жизнь. Лешкина набожность вызывала симпатию среди местной знати, тем более, что сейчас религия была в почете – все местные начальники старались внести свой вклад в активное строительство церквей. Посетители «VIP-заведения» скоро полюбили Лешку и с удовольствием бывали у него.
Его стали узнавать в магазине, в церкви, на улице. Поначалу женщины ему уделяли знаки внимания, но скоро поняли, что он живет в своем мире и путь в этот мир для них закрыт. Его считали чудаком, который ходит на работу, по воскресеньям в церковь и любит читать в парке церковную литературу. И все.
Однажды рано утром, выглянув в окно, Лешка увидел, что вокруг все бело. Снег выпал ночью и еще не потерял своей яркой белизны от городского смога. На ветке, напротив Лешки, сидел нахохлившийся от первого мороза воробей. Он был близко от Лешки, и если бы не окно, то, протянув руку, его можно было достать. Воробей не видел, что за ним наблюдают, и сидел неподвижно. Веки его глаз были прикрыты, и, казалось, что ничто не может нарушить его спокойствия.
«Привет, бедолага, – мысленно поздоровался с ним Лешка, – тоже один? Да, брат, жизнь штука сложная. И нет ничего хуже, чем остаться одному, – думал он, глядя на воробья. – Как похожи мы с тобой. Проснешься ты сейчас, поклюешь где-нибудь крошек, и опять на свою ветку. А я пойду на работу, вечером вернусь. Приготовлю еду, поем и спать, чтобы завтра опять повторить этот путь. И ничего мне больше не надо, ничего не хочется. Выходит, что смысл жизни у нас один?»
Лешка отошел потихоньку от окна, стараясь не спугнуть воробья, и пошел в ванную принять душ. Через час он шел знакомой дорогой на работу. Позвонил Игорь и предупредил, что вечером будет Кириленко Степан Николаевич, начальник департамента транспорта, тучный и угрюмый, как будто не ведающий радости, человек. Лешку он обычно не замечал, и лишь когда тот делал ему массаж, ворчал:
– Полегче, полегче, не покалечь, а то город без транспорта останется.
Целый день Лешка пылесосил ковры, вытирал пыль, готовил настой для парной. В общем, выполнял свою привычную работу. К приезду гостей все, как всегда, сияло чистотой. Довольный своей работой, он заварил себе чай и сел отдыхать в кабинете. Скоро на экране монитора наружного наблюдения он увидел две машины с тремя буквами «а» на номере – номера машин администрации, с которыми был открыт путь под любые знаки и сигналы светофора. Лешка поспешил открыть ворота и пошел встречать гостей.
– Здравствуйте, добро пожаловать, – традиционно поприветствовал он начальника, открыв заднюю дверь первой машины.
– Здравствуй, – буркнул Кириленко, тяжело выбравшись из машины.
Лешка пошел следом. Открыв входную дверь, он пропустил вперед гостей. Некоторые здоровались с Лешкой за руку, другие просто кивали. Всех их он уже знал. Это были люди из департамента транспорта, ближайшее окружение Кириленко. Свита шла сзади начальника, негромко переговариваясь. Раздевшись в раздевалке, все прошли в зал, где уже были накрыты столы.
– Калашников, ты что в городе бардак развел с маршрутными микроавтобусами? Ты только посмотри, что делается? Эти несчастные шоферюги ушли с рейсовых автобусов, накупили себе машин и «уронили» цены в городе на пассажирские перевозки. У меня прибыль в парке упала до нуля. Я что, пятьсот микроавтобусов зря покупал? Это мои деньги! Получается, зря городские автобусные парки обанкротили? Сначала прибыль хорошая была, когда мы свои маршрутки выпустили на линию. А сейчас что? Если я потеряю хоть копейку из своего кармана – ты у меня сам сядешь водителем на маршрутку, – Кириленко тяжело сел на стул и пристально посмотрел на своего зама Калашникова Владимира Ивановича.
– Николаич, у меня у самого сто маршруток по городу ходит. Я уже два месяца, как лапу сосу. Я как могу этим шоферюгам запретить машины покупать? Демократия… – протянул Калашников, несмело посматривая на сердитого начальника.
– Я тебе, блядь, покажу демократию. Ты отвечаешь за лицензирование. Не давай лицензию. Найди предлог, – Кириленко сильно ударил кулаком по столу.
– Да я и так уже все службы предупредил, чтобы чужим не выписывали лицензии, не помогает, – виновато опустил голову Калашников.
– Ты же, сука, сам подписываешь эти лицензии. Думаешь, я не знаю, что ты по две штуки баксов за каждую берешь?
– Николаич, падла буду, ты же меня знаешь. Твое слово для меня закон, – Калашников виновато посмотрел на шефа.
– Ты мне брось свой тюремный жаргон, два года уж прошло, как «откинулся». Забыть пора свою «феню». Думай лучше, что делать, – Кириленко открыл бутылку пива и сделал несколько больших глотков прямо из горлышка.
За столом на минуту наступила тишина.
– Что молчите, клоуны? У вас у всех маршрутки, у кого больше, у кого меньше. Если так дело дальше пойдет, завтра сами будете шоферить, – он опять грозно посмотрел на собравшихся, вытерев рот тыльной стороной руки.
– Есть выход, Степан Николаевич, – тихо сказал сидевший с краю стола молодой специалист Медведский, – сейчас себестоимость одной поездки на маршрутном такси равна семи рублям. Необходимо через Законодательное собрание города протолкнуть законопроект, который установит максимальную цену за одну поездку пять рублей. При таких убытках долго не протянешь, и тогда эти шоферюги сами разбегутся.
– Ты что, обалдел? Я же сам разорюсь при таких ценах! – взревел Кириленко.
– Степан Николаевич, придется потерпеть. А когда через два–три месяца они станут свои машины продавать, мы их за бесценок скупим, и через полгода второй законопроект протолкнем – десять рублей за поездку. Деньги свои вы за полгода вернете, – также тихо говорил Медведский.
За столом опять наступила тишина. Кириленко некоторое время сидел молча, а затем тихо сказал своему заму, Калашникову:
– Ну-ка подвинься. Подь ко мне, – он кивнул Медведскому. Тот не медля сел рядом с начальником.
– Головой нужно думать, а не жопой, – крикнул он подчиненным. – Вот, пример берите, недавно институт закончил, а как мыслит!
Он обнял Медведского.
– Идея хорошая. Десять рублей за поездку – не предел, я думаю и пятнадцать пробьем, когда будем одни на маршрутах. Денег много надо, чтобы через Законодательное собрание провести. Там волки еще те, за копейки не продаются, – он задумчиво почесал затылок. – Придется раскошелиться, короче, по штуке баксов с каждой маршрутки. Это будет наш фонд.
– Николаич, если у меня сто маршруток, где я сто тысяч баксов возьму? – взмолился Калашников. – На последние деньги машины брал.
– А я пятьсот тысяч буду платить! – опять взревел Кириленко. – Не хочешь – продавай маршрутки, я тебя вычеркну из списка.
– Ладно, ладно, не горячись, батя. Конечно, идея хорошая. Только денег много надо, – закивал головой Калашников.
– Ну, орел, поднял настроение, пошли париться, – Кириленко широким жестом пригласил всех в парную.
Как все одинаково у всех начинается, вначале все такие степенные, важные. Затем, по мере выпитого, начинали громко разговаривать, и, когда напьются, каждый показывал свое нутро. Кто-то лез к начальнику с разборками, кто-то шептал на ухо очередной донос на сослуживцев, кто-то признавался в вечной любви и преданности. Лешка старался уходить, когда он был лишним, и появлялся сразу, как только он кому-то был нужен. Так случилось и в этот раз. Вволю напарившись в парной, шумная компания принялась за спиртное. Кириленко, большой любитель выпить, пил водку из большого стакана, шумно занюхивая рукавом. Обладая большим весом, он пьянел не сразу, несмотря на его подчиненных, которые буквально валились с ног от лошадиной дозы. И это доставляло начальнику громадное удовольствие.
– Что, слабаки? – кричал он басом. – Кишка тонка? Как пьете, так и работаете, – и очередной раз заливался смехом, когда кого-нибудь уносили в комнату отдыха.
– Я не понял, а где шлюхи? – неожиданно ударил кулаком Кириленко.
Лешка знал весь «сценарий» застолья и уже вызвал сутенера Шрама (прозванного так за шрам, который тянулся через правую щеку). Тот ждал в микроавтобусе с дюжиной проституток. Лешка выглянул на улицу и кивнул Шраму. Девчонки вереницей потянулись в баню.
– Доброго здоровьишка, Степан Николаевич, – поклонился Шрам, – выбирайте, какая красавица глянется, – кивнул он на выстроившихся вдоль стены молоденьких девчонок.
– Ну-ка, вон та, сисястая, иди к папе, – он кивнул на крайнюю. Девушка, качая бедрами, подошла к начальнику и села к нему на колени.
– Настя меня звать, – нараспев сказала она, обняв начальника за толстую шею.
– Ах ты, моя доченька, – он пощупал ее грудь и добавил, – пойдем, сделаешь папе приятно.
Они встали из-за стола и, обнявшись, пошли в комнату отдыха. Как только начальник вышел, сидевшие на стульях чиновники кинулись выбирать себе понравившуюся девицу. Скоро по бане носились голые девки, тот тут, то там слышались визг и гам. Веселье шло полным ходом до раннего утра.
Под утро, когда все уехали, Лешка взялся за свою привычную работу. Выключив записывающую аппаратуру, он принялся убирать свое «VIP-заведение». Закончив уборку, он зашел к себе в комнату и, посмотрев на висевшую в углу икону, сказал: «Прости их господи, ибо они не ведают, что творят».
* * *
После бессонной ночи, Лешка проснулся поздно. Приняв душ, он первым делом позвонил Игорю.
– Игорь, здравствуй, я хочу узнать о планах на вечер. Кого сегодня ждать?
– Привет, Леш, проснулся? Мне уже доложили, что ночь была бурная. Я тебе не звонил, ждал, когда ты выспишься. А у меня сюрприз для тебя. Через час я буду у тебя в бане, приготовься встречать. Сегодня гуляем мы.
Повесив трубку, удивленный Лешка пошел готовить завтрак. За все время работы они с Игорем никогда не отдыхали в бане вдвоем. Хотя, по правде сказать, это обстоятельство не особенно потревожило Лешку. В его жизни все было ровно и гладко, без радостей и разочарований. Он реагировал одинаково равнодушно и на похвалы, и на ругань. Он был человек-робот, настроенный только на конкретную работу. За это время даже мимика его лица перестала меняться. Поэтому звонок Игоря означал для него только то, что надо идти на работу.
Через час он сидел в своей комнате и пил чай. На экране монитора наружного наблюдения он увидел машину Игоря. Открыв ворота, он, как обычно, пошел встречать гостей. Подойдя к подъехавшей машине, он открыл заднюю дверь и сказал свою дежурную фразу:
– Добро пожаловать, гости дорогие.
Неожиданно из машины вышел Потапов и сразу кинулся на Лешку с объятьями.
– Леша, привет, дорогой. Я, наконец, тебя нашел. Привет, пропащий. Где пропадал, почему не писал? Лешка, я ужасно рад тебя видеть, – растроганный Потап продолжал тискать Лешку в объятьях, на глазах у него выступили слезы.
– Здравствуйте, Виктор Петрович, – сухо поздоровался Лешка. – Я тоже рад вас видеть, – он освободился из крепких объятий бывшего командира.
– Прошу в дом, – он повернулся и, немного ссутулившись, пошел к крыльцу.
Потапов недоуменно посмотрел вслед уходящему Лешке, а затем взглянул на Игоря. Тот приложил палец к губам, давая понять, что объяснит все потом. Они поднялись в баню и расположились в банкетном зале.
– Париться будем или так посидим? – спросил Лешка.
– Леш, я тебя столько лет не видел, давай просто посидим, поговорим. Я, надеюсь, по сто грамм выпьем?
– Выпьем, выпьем, – откликнулся Игорь, – Леш, ну-ка давай, все по высшему разряду накрывай.
Лешка ушел на кухню, а удивленный Потапов сразу вопросительно глянул на Игоря.
– Я тебе говорил, что он получил большую душевную травму. Замкнулся в себе, ни с кем не дружит, женщины нет. Не пьет, не курит. Регулярно ходит в церковь. В общем, это другой человек. Не тот Лешка, которого ты знал, – Игорь глубоко затянулся и выпустил густые клубы дыма.
– Действительно, я его не узнаю. Он и внешне изменился сильно, какое-то равнодушное выражение лица. Неужели его так жизнь сломала? – Потапов тоже закурил.
– Мы случайно встретились. Он был на краю гибели. То, что он пережил, не смог бы вынести никто. Год в психушке лечили. Врачи обещали, что он станет нормальным человеком, но для этого потребуется много времени. Сейчас он на хорошей работе, квартира своя. Зарплата больше, чем у летчика, хотя я знаю, что он ее практически не тратит. Ты его сильно не напрягай. Вопросы лишние не задавай, я боюсь, как бы он не сорвался.
В комнату вошел Лешка с полным подносом еды и спиртного.
– Вот это по-нашему, сейчас по рюмочке. Может, и ты с нами? – Игорь посмотрел на Лешку.
– Я не пью, глупость это, – отказался Лешка и принялся раскладывать на столе еду и приборы.
Игорь налил себе и Потапову. Чокнувшись, они выпили. Лешка сидел рядом и пил чай, опустив глаза.
– Расскажи, как сейчас в полку? – неожиданно спросил Лешка, посмотрев на Потапова каким-то пустым взглядом.
– Да веселого мало. Летать не на чем, самолетов нет, кончился ресурс. Летчики приходят из училища и по пять лет ждут своей очереди, чтобы приступить к полетам. И какой из него летчик после этого? Стыдно признаться, я, летчик с двадцатилетним стажем, боюсь садиться в кабину самолета. Натренированности никакой. Лучшие летчики ушли на гражданку, кто в охрану, кто таксует. А помнишь, когда Миги пригоняли с завода после ремонта в полк, и через месяц резали на металлолом? А металлолом этот продавали по цене канализационных труб. Сейчас бы не одно поколение летчиков на этих самолетах на крыло поставили. А эти Миги под гильотину. Разве это не преступление? Кто ответит? Это измена Родине. Это прощать нельзя. Даже если та сука, что отдала приказ резать боевые самолеты, подохла, танками сровнять могилу, сортир на ней поставить, – Потапов внезапно покраснел, тяжело задышал.
– Неужели нет сейчас людей в армии, кто реально оценивает обстановку? Неужели положение столь безвыходное? – спросил Игорь, наливая в стаканы водку.
Потапов поднял бокал и, чокнувшись с Игорем, залпом выпил.
– Ты знаешь, я глубоко убежден, что в период перестройки всех патриотов истребили. К власти пришли люди-деньги. Это я их так называю, – Игорь опять закурил.
– Эти люди продают все, что продается. В том числе и Родину. Так вот, когда во время перестройки начали делить власть, то патриоты действовали лозунгами. Знаешь, как в былые времена, знамя вперед и личным примером на баррикады. Была даже группа генералов, которые написали письмо генсеку. Но люди-деньги купили все: и власть, и прессу. Время лозунгов ушло в историю, пришло время денег. Генералов-патриотов отправили в отставку, и в армии установилась власть денег. Все имеет цену, везде бонусы, отступные. Продают военную технику, аэродромы, военные городки и еще многое другое. Каждая должность стала что-то стоить. В результате по службе продвигаются не патриоты, а люди-деньги, которые имеют одну цель – деньги, деньги, деньги. Понятие патриотизма сохранилось только на уровне полка, еще в полках как-то не успели людей приобщить к продажности. А все, что выше полка – сплошной базар. А это страшно. Сколько я выступал на совещаниях в столице! Докладывал, что авиация находится в состоянии агонии. Не хотят слушать. Ты, говорят, Потапов, если хочешь служить, воду не баламуть. Временные это трудности. Страна из руин поднимется, тогда наберем летчиков и обучим как следует. А я спрашиваю: кто будет учить? Сейчас в полках остались единицы летного состава, кто когда-то летал. А кроме летчиков есть еще и группа руководства, это офицеры боевого управления, зоны посадки и прочие. Они ведь тоже уходят. И кто научит управлять экипажами, когда в воздухе одновременно сто самолетов? Кто покажет, если опытные офицеры уйдут?
Игорь закурил, Лешка молча слушал.
– Мне кажется, все станет на круги своя. Когда появится возможность, наберут в летные училища курсантов и обучат. Будет еще у нас своя авиация, – Игорь попытался разрядить обстановку.
– Нет, Игорь, авиация уничтожена на генном уровне.
– Это как? – не понял Игорь.
– Ну, ты помнишь, как во времена нашей молодости все хотели быть летчиками, моряками. А сейчас? Ментами да бандитами. Не модно сейчас быть летчиками. Не идут в училища молодые парни. Я встречался с товарищем по училищу, он командир учебного полка. Так он говорит, сейчас нет конкурса в летное училище, не из кого выбирать. Знаешь, почему в Бразилии футбол сильный? Там каждый мальчишка с детства мечтает быть футболистом. Так и у нас было, мечтали быть летчиками, моряками, танкистами. Когда я поступал, конкурс был – двадцать человек на место, выбирали лучших. Говорили, авиация – это цвет нации. А сейчас? Нет, авиация уничтожена. Когда-то уже было такое, сокращали авиацию. Но тогда страна была мощная. Быстро оправились и восстановили летный состав. А сейчас теряется главное – методика. Я предлагал на совещании – нет денег, давайте сократим летный состав. Зачем нам двадцать полков с налетом летчиков по двадцать часов? Давайте оставим два полка, но дадим летчикам налет по двести часов. Самое главное – сохранить методику и инструкторов. В этом случае есть возможность восстановить потерянную боеготовность. Не хотят слушать. Да я и сам понимаю. Сократят полки, надо сокращать генералов да прихлебателей всяких. Опять же, больше людей, больше возможности воровать. Вот и вся арифметика, – Потапов опять налил водки и залпом выпил.
– Я тебя понимаю, – Игорь закурил, – на таких, как ты, пока еще держится авиация.
– Обидно, что в этой борьбе чувствуешь себя изгоем. Я порой думаю, может, я преувеличиваю, может, излишне драматизирую? – Потапов тоже закурил.
– А может, ты и вправду излишне преувеличиваешь, – с иронией сказал Игорь.
– Игорек, дорогой, – Потапов обнял его за шею, – я, когда на пьянку с большими начальниками попадаю, мне хочется застрелиться. Они же только шкурные вопросы обсуждают, кому должность, кому какие бонусы и отступные. А раньше, до перестройки, напьются, друг друга за грудки рвут – топлива на полеты, запасные части на самолеты требовали. Потому что показатель твоей работы был один – боевая готовность. Нет, другое время сейчас. Сейчас время людей-денег. Продадут они нашу страну. За копейку, – Потапов неожиданно встал и прошелся по комнате. Затем он остановился у окна и тихо сказал: – Обидно, что жизнь так проходит. Я ведь максималист по натуре. Всегда первый. Я хороший летчик, хороший командир. А вот из-за этого бардака в армии засиделся в командирах полка. Сейчас уже неперспективный. Жить тошно становится. Чувствую себя неудачником.
– У каждого в этой жизни свое место, – неожиданно тихо сказал Лешка.
– Как это? Получается, буду я стремиться к какой-то цели или не буду – результат заранее известен? – Потапов сел на место.
– Господь каждому из нас определил свое место в этой жизни. У каждого свой путь, – опять сказал Лешка также тихо.
– Да что ты заладил, свой путь, свой путь. Получается, можно ничего не делать – станешь тем, кем тебе твой господь определил? – спросил раздраженно Потапов.
– Человек должен родиться, получить образование, профессию, родить детей, вырастить их, поставить на ноги и затем умереть. Это роль человека на земле. А каким путем ты пойдешь по жизни – тебе укажет господь. У одного этот путь в роскоши, у другого в нищете. Но принимать все надо одинаково – это твой путь. Главное, в стремлениях своих не пропустить радости жизни. Ведь самое великое благо на земле – это жизнь. И наделены мы ею одинаково – и принц, и нищий. Прими свой путь таким, какой он есть, – и ты увидишь, что тебя окружает столько земной радости, незаметной в стремлении к неосуществимому. Человек должен работать, быть честным в своих делах. А предел достижимого тебе определил господь еще при рождении. Не надо жить с задранной ввысь головой. Конечно, стремление к высокому достижению похвально. Но необходимо видеть, что у тебя под носом. А под носом зачастую и семейное счастье, и уважение людей, и любимая работа. И еще. Важно, как ты сам относишься к себе. Если ты хорошо делаешь свое дело, крепко «держишь» штурвал в руках, умело ведешь за собой людей – ты мужик, ты состоялся в этой жизни. И неважно, что ты не стал генералом. Важно, что на своем месте ты первый, ты лидер. За это надо уважать себя, – Лешка говорил тихо и спокойно.
– Да… Есть в твоих словах великий смысл, – Игорь опять налил водки и подняв стакан сказал, – давай, Виктор Петрович, помянем тех, кто не вернулся из полета.
– Пусть земля им будет пухом, – Потапов тоже встал и залпом выпил.
Потапов уезжал далеко за полночь. Его терзало двоякое чувство. С одной стороны, он был рад встрече с Лешкой, но то, каким тот стал, очень расстроило его. Его тронули Лешкины слова о смысле жизни. А ведь и вправду, за стремлением сделать карьеру он забывал, что у него есть любимая Тоня, сын Максимка, дочь Даша. И что все они его очень любят. Ведь какое счастье – быть с ними рядом. А как его любят подчиненные! Он вспомнил, как по гарнизону прошел слух, что его снимут с должности, когда он выступил с докладом на совещании в столице. Тогда даже прапорщик Семенец подошел к нему и не по уставу сказал, что если Потапа уволят, то они устроят забастовку. Он был хорошим командиром полка, его работа приносила ему удовольствие. Может, это тоже счастье? И ему вспомнились слова Кольки Степанова: «Лучше быть головой у собаки, чем хвостом у льва». Ему стало как-то легко на душе. Нет, он обязательно будет по-другому смотреть на жизнь. Скорее бы в часть, в свой кабинет! Как много надо сделать. И обязательно надо изменить отношение к семье. Тоня забыла, когда он ей дарил цветы. А дети? Нет, приеду, все будет по-другому. Уже стоя в тамбуре вагона, он курил папиросу за папиросой, с улыбкой глядя в ночную темноту.
* * *
Первый снег пушистым ковром накрыл землю. Легкий морозец пощипывал Лешкины щеки. Он бежал легким бегом, прислушиваясь к своему дыханию. Утренняя зарядка стала для него привычным делом. Пробежав пять километров по школьному стадиону, расположенному недалеко от его дома, он стал заниматься на спортивных снарядах. Несмотря на приближающийся сороковой рубеж, Лешка хорошо выглядел. Он был в прекрасной спортивной форме, всегда выбрит и пострижен, он привлекал внимание многих женщин. Даже его скромная одежда шла ему. Но те знаки внимания, которые ему оказывали женщины, не трогали его. Он по-прежнему был замкнут в себе.
Дома, как всегда, он принял душ и, позавтракав, пошел на работу. Сегодня, по графику, баню посещает «папа». Так его когда-то назвал Игорь, и это прозвище как-то прочно прилипло к нему. Папа – это мэр города Кольцов Григорий Семенович. Небольшого роста, подтянут, волосы пострижены «ежиком». Маленькие глаза, близко посаженные к носу, делали его взгляд похожим на взгляд волка. Игорь рассказывал, что в тревожные девяностые годы Кольцов был криминальным авторитетом по кличке Хук. Несмотря на свой маленький рост, он обладал большой силой и мог одним ударом свалить любого. Затем каким-то образом он стал владельцем местного мясокомбината и железобетонного завода. После этого пошел в политику. Несмотря на то, что в городе его все знали и помнили, как он начинал свой бизнес, на первых же выборах мэра он с «убедительным» отрывом от соперников победил. Телевизор и газеты сделали свое дело – из уголовника он превратился в государственного деятеля, активно борясь с нищетой и преступностью. Все как-то сразу поверили, что он сможет победить взяточничество местных чиновников, займется ремонтом дорог и пересажает обнаглевших рэкетиров. И вправду, как только он принял должность, сразу стали видны плоды его труда. Первым делом он разогнал рэкетиров. Если на городском авторынке коротко стриженные пацаны собирали дань с продавцов, то Кольцов огородил территорию забором и теперь каждый въезжающий законно платил за въезд. Так случилось и на всех городских рынках. Теперь все платили за аренду места какому-то ООО «ХУК», и коротко стриженные пацаны переоделись в форму охранников. Все стало по закону. И, что примечательно, все сразу заговорили, как Кольцов разом покончил с вымогателями, и что он, наконец, наведет порядок в городе.
В бане Лешка убрал все комнаты, проверил продукты в холодильнике, в помывочной положил новое мыло, шампунь. Свою работу он делал старательно, и скоро все помещение засверкало чистотой. Еще раз оглядев все потайные уголки, Лешка заварил себе чай и уселся поудобней у окна, с удовольствием уплетая любимый бутерброд с сыром и маслом. Темнело рано, и, включив наружное освещение, он продолжал смотреть в окно, сидя неподвижно в кресле. Скоро приехали работники ресторана и наполнили холодильник свежими продуктами и спиртными напитками. Все шло, как обычно.
Яркий свет фар на мониторе наружного наблюдения привлек Лешкино внимание. К воротам подъехало несколько машин. Впереди стоял «мерседес» мэра. Лешка привычным движением открыл ворота и пошел встречать гостей.
– Добро пожаловать, гости дорогие, – открыв заднюю дверь машины, поприветствовал он гостей.
Мэр молча вышел из машины и едва заметно кивнул Лешке. Быстрым шагом он проследовал в помещение, свита поспешила за ним. Как обычно, Лешка помог гостям раздеться, проводил их в парную и начал свою привычную работу. Он был весь занят Кольцовым. Несколько раз как следует попарив его, он сделал ему массаж и уложил на кушетку отдыхать, не забыв предложить ему рюмку водки.
Затем он проделал такую же процедуру с его замом и управляющим делами.
Скоро чиновники собрались в банкетном зале, где Лешка накрыл стол с закусками и спиртным. Все были в хорошем настроении. Лешка знал, что Кольцов пьет много, поэтому сразу налил по полному стакану водки. Начальники пили, закусывали, не замечая Лешки. Он был, как тень, и появлялся только тогда, когда был нужен.
– Ладно, бояре, выпили маленько, теперь о делах. Магомед, я смотрел баланс нашей фирмы «Межа» по продаже земли. Меня не радуют дела. Почему прибыль уменьшилась? Что, земля в городе уже никому не нужна? – обратился Кольцов к управляющему делами Керимову.
– Почему не нужна? Архитектура завалена заявками на землю. Не хотят покупать через нашу фирму, норовят сами оформить, – Керимов виновато опустил глаза.
– Надо дать всем понять, что взять землю в аренду в городе можно только через фирму «Межа». Если хоть одна заявка на землю будет оформлена напрямую, в обход «Межи», я отправлю тебя в твой Чуркестан. Ты меня понял? – Кольцов повысил голос и угрожающе сдвинул брови.
– Понял, папа, только все трудней работать. Архитектор норовит своих протолкнуть, прокурор – своих. Я не могу прокурору отказать, ты же знаешь, он давно копает под нас. Зачем портить отношения? – Керимов вопросительно посмотрел на мэра.
– У прокурора свой бизнес. Ему хватит денег с городского рынка, который я ему отдал. Пусть стрижет «зелень» там. Будет залупаться, я найду способ заткнуть ему рот. Завтра вызовешь главного архитектора и поставишь ему задачу – ни одной заявки на землю не оформлять, только через «Межу. Ни один землеотвод не должен «пройти» мимо «Межи». В городе все должны знать, земля стоит больших денег, и на халяву ее не получит никто. Это мой кусок хлеба, – Кольцов потянулся за сигаретой. Лешка сразу поднес зажигалку.
– Так, теперь по «Фактории». Как там дела? – он вопросительно посмотрел на Керимова.
– Все бюджетные закупки проводим только через нее. Только мне тяжело: и продукты, и стройка, и земля – все на мне. Есть человек, умный и преданный. Я его из зоны вытащил. Он за меня будет землю есть, – Керимов закурил, пуская кольца дыма.
– Мне он должен дела вести, а не землю есть. Где он? Покажи мне его.
– Здесь он, в машине. Позови, – коротко обратился он к Лешке.
Выбежав во двор, Лешка крикнул водителю Керимова:
– Где человек на прием?
Из машины быстро выбрался длинный мужчина в черном пальто и кроличьей шапке. Лешка сразу повел его к мэру. Кольцов брезгливо посмотрел на длинного и затем перевел вопросительный взгляд на Керимова.
– Папа, он по экономической статье проходил, мошенник с опытом. Такие ходы проводит, эффективность триста процентов, – сказал Керимов.
– Как звать? – коротко спросил Кольцов.
– Бухгалтер, – ответил длинный, теребя шапку в руках.
– Ты отвыкай, отвыкай от своих привычек, не на зоне, – накинулся на длинного Керимов. – Погоняло это, а звать его Евдокимов Аркадий Иванович, – сказал Керимов, услужливо глядя на шефа.
– Ну, рассказывай, друг Аркадий, за что «закрыли» тебя, чем занимался на воле? – Кольцов пристально посмотрел на длинного.
– Дак торгами и занимались, закупки бюджетные и прочее, – прошепелявил длинный, – а «закрыли» за то, что по бумагам закупали гречку, а поставляли овсянку. Конкуренты сдали. Говорил я прежнему шефу, мочить их надо было, так он бздливый оказался. В итоге до сих пор на нарах отдыхает.
– Грубо, грубо работали, – Кольцов показал пальцем на стул. Длинный сел.
– Мне такая работа не нужна, сейчас времена тяжелые, и прокурор косится на меня, да и из центра тоже наезжают.
