«Теллурия» kitabının incelemeleri, sayfa 2

Хорошее завершение описания утопичного мира, придуманного автором, начало которого берется в произведения «Метель», «День опричника», «Сахарный Кремль». Не лучшая книга Сорокина, но к прочтению обязательна.

Действующие лица: Сорокин – прозаик; Мамлеев – философ; Елизаров – народоволец; Пелевин – студент; Акунин – дворецкий; Липскеров – купец; Проханов – офицер царской охранки; жандармы.

Действие происходит в Москве в особняке Мамлеева. Сцена 1: вечер, гостиная, за столом Мамлеев, Сорокин и Елизаров, играют в преферанс.

Мамлеев: А что, Владимир Георгиевич, не боитесь ли цензуры царской? Нынче, слыхивал я, за пасквили да за сатиру к ссылке приговаривают, да к запрету публикаций.

Сорокин: Помилуйте, Юрий Витальевич, я человек пожилой и мне бояться вредно – совсем нервы расстроятся. А ежели в ссылку меня – так и хорошо, надоела мне Москва, сил нет: грязь, навоз, помои везде. А в ссылке хоть воздухом подышу, по лесам нахожусь.

Елизаров, сдавая карты: Ах, Сорокин, будь я императором, я бы из вас сотворил всенародного мученика. Держал бы вас в застенках, распустил бы слухи, что самолично вас калёным железом пытаю. И вы бы несметное полчище сюзников обрели.

Сорокин: Но вы, Мишенька, не император, а банальнейший анархист, за что купили, за то и продадите. Лучше и дальше мной восхищайтесь или на гитаре нам спойте.

Мамлеев: Увольте, господа, довольно нам анархических песен. Отведайте лучше моей морошковой, Борис сам настаивал. Боренька! (Акунину) Принеси-ка нам морошковой своей, да икорки белужьей не пожалей, голубчик!

Входит Акунин с подносом, ворчит: Пора, пора трясти стены кремлёвские!

Слышится шум за дверью, вваливается Пелевин в фуражке набекрень.

Пелевин: Господа, облава в городе! Говорят, царская охранка за вольнодумцами нынче в рейд собралась.

Сорокин: А вы, Виктор, присядьте и не паникуйте. Кто это у нас тут вольнодумцы?

Пелевин: Так вы же и есть, Владимир Георгич, наипервейший вольнодумец во всея Москве! Елизаров: А ты, Витенька, стало быть, Вадим Георгича так везде и славишь яко вольнодумца уже который год подряд. Мнится мне, от зависти. А как Вадим Георгича в ссылку – так на его место вскочить хочешь? Во!!! (показывает Пелевину кукиш) Не дорос ещё, Витенька, не просветлился до конца, сокол ты наш.

Пелевин обиженно умолкает, сдаёт карты.

Шум за дверью, входит Липскеров.

Шум за дверью, входит Липскеров.

Липскеров: Ох, господа, презабавнейшее явление: сижу я на Тверской и кофеи распиваю, а из ресторации, что напротив, жандармы Ширянова с Прилепиным под белы рученьки выводят. И всё так чинно-благородно, сажают в экипаж с решётками и в сторону Кремля неспешно трогаются. Но не это удивительно, а удивительно то, что в небе над Кремлём я тотчас увидал огромадного стоаршинного карася.

Мамлеев, сдавая карты: Видать, Сорокин, вам и в самом деле стоит остеречься, езжайте-ка вы немедля к Иванову в Пермь, отсидитесь, по тайге побродите.

Сорокин: Чушь, господа! И кажется я выиграл.

Сорокин бросает карты и отходит к окну. Шум за дверью, врываются Проханов и жандармы. Немая пауза, все переводят глаза с Проханова на Сорокина и обратно.

Проханов: Господа, думаю нет надобности объяснять, по какой причине мы вас беспокоим.

Сорокин делает шаг вперёд. Проханов даёт знак, жандармы арестовывают сидящих с картами в руках Мамлеева, Елизарова, Пелевина и Липскерова.

Сорокин, в недоумении: Но, позвольте…

Проханов: Императорским указом сборища лиц с целью азартных игр запрещены. А доносы на вашу компанию картёжников уже давно поступают. Липскеров, вырываясь, указывая на Пелевина: Это он, он, господа, доносы мастер писать!

Пелевин, вырываясь: О, великий Сорокин, вбейте мне в голову теллуровый гвоздь, я так хочу понять ваши книги!

Арестованных уводят, Проханов и Сорокин остаются вдвоём.

Проханов: А вас, Владимир Георгиевич, его императорское высочество ждёт на аудиенцию завтра к восьми и просит передать, что с вниманием прочёл ваш последний труд и желал бы обсудить некоторые указанные в нём аспекты внутренней политики.

Проханов коротко кланяется и выходит.

Сорокин один: Растерян мыслями. Чего я ожидаю? Меня пред всеми предпочли. Философа, купца, студента, анархиста – повязали. А я, словоплёт неукротимый, аж отрезвился. Они меня прославили безумным хором, и из огня я вышел невредим. Противно здесь мне, нету воли. Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. Карету мне, карету!

Уходит.

Сцена 2. По опустевшей гостиной ходит Акунин, собирает со стола.

Акунин: Картоха кончилася.

Я знакома с Сорокиным по минимуму, но уже привыкла читать его со сладким предвкушением треша. Читаю, наслаждаюсь прекрасным классическим слогом и жду, когда все начнет переворачиваться.

Сорокин рассказывает 50 историй, которые почти не пересекаются друг с другом, но происходят в одно и тоже время. В ближайшем будущем мир терпит ряд серьезных военных, экономических и политических потрясений, карта мира меняется. Государство Теллурия

- не единственное выдуманное государство, наряду с этим в его мире присутствует ряд многих других, в том числе и за пределами пост-СССР.

Россия была страшным античеловеческим государством во все времена.

В нем не только боль и разочарование отечеством, но и нечто светлое. Тем, что его Россия распалась на десяток отдельных государств, он передал все ее многообразие и богатство культур, в ней сосредоточенных. Все эти выдуманные государства откатились в "благословенное просвещенное средневековье", и обилие всевозможных гротескных форм действительно радует глаз. В этом нереальном будущем, тем не менее, сохранятся многие узнаваемые черты и горькое ощущение, что что бы ни происходило, в итоге "ничего не поменялось".

Это талантливая фантасмагория, максимально простая и потому работающая (ее неоднократно попытаются повторить десяток других писателей, но все это по сути в большинстве своем так и останется всего лишь повтором). Некоторые истории заходят туго, но другие очень яркие и приметные. Мне понравились особенно: история Татьяны, о двух путешественниках в СССР и странствиях двух псоглавцев.

Теллур! Воплощенные мечты! Мысли, ставшие реальностью! Детские фантазии! Рождественский шепот в оттаявшее морозное стекло! Слезы и слюни на подушке! Добрые волшебники! Оживающая царевна! Прекрасный принц! Сказки! Мольбы! Невозможное! Теллур! Воспоминания о давно ушедших! Умершие любимые, входящие в ваши спальни! Призраки прошлого, обнимающие нас! Запахи пропавших без вести! Теллур! Мощь воплощения! Мучительные мечтания некрасивых женщин! Мечты калек! Сокровенное нищих и идиотов! Еженощные молитвы одиночек! Упования и просьбы! Параллельные миры, потеснившие реальность! Теллур! Новые горизонты надежд! Теллур, сияющий, как облачение ангелов! Теллур, блистающий, как молнии пророка! Теллур, божественным скальпелем погружающийся в мозги миллионов! Теллур, раздвигающий пределы человеческого! Теллур, наполнивший людей уверенностью в прошлом, настоящем и будущем! Уверенность! Счастье! Радость! До краев! До исступления! До закипания крови! До Великого Успокоения Души! Теллур, чье имя – Преодоление Времени и Пространства! Теллур, сделавший нас совершенными! Теллур! Ты сверкаешь в ночи прошлых веков человечества! Ты разгоняешь мрак Истории! Ты – путеводная звезда Polaris! Ты раскрываешь могилы! Ты оживляешь солдат, самоубийц и наркоманов, умерших от ран, от бомб, от отравляющих веществ, от передоза, от разочарованности в недостижимом! Ты собираешь их гниющие останки, лепишь их! Ты ведешь их к родным и любимым. Погибших! Захлебнувшихся своей кровью и блевотиной! Потерявших глаза, яйца и головы! Раздавленных танками! Растворившихся в компьютерном тесте электронных иллюзий! Сгоревших на быстром огне войны и на медленном огне безумия! Выпустивших кровь свою в тысячи переполненных ванн! Расплющенных о предрассветный асфальт своего неверия в чудо! Теллур! Ты соскребаешь их останки блестящими руками! С асфальта! С заблеванных мостовых! Со стенок ванн! Ты лепишь их новые тела, здоровее прежних! Метемпсихоз гниющих в могилах наркоманов! Реинкарнация испепеленных солдат! Воскресение съеденных собаками нищих! Мощь возвращенной телесности! Теллуровый колокол собирает вас! Возвращение отлетевших душ! Новые губы! Новые глаза! Они смеются радостно и победно! Теллур возвратил их к жизни! Они обнимают нас! Мы вместе! Смерти нет! Мы веселы, сильны и счастливы! Мы обнимаемся с нашими мечтами! Мы дождались! Мы отталкиваемся от плоской земли! Мы прыгаем, прыгаем, прыгаем вверх! вверх! вверх! с грязного асфальта! с мостовых! из червивых склепов! из горящих домов! из моргов! из тюрем и лагерей! из братских могил! из взорванных казарм! из неудавшихся биографий! из тошнотворных офисов! из искореженных танков! из отеля “Империал”! из руин городов! из осточертевших вилл! из фитнесов и бассейнов! из кризиса самоидентичности! из-под обломков бетона и любви! из ресторанов и китотеатров! из теплых семейных постелей! вверх, вверх, собранные теллуром! вверх! вверх! к реальной надежде! к воссоединению с несбыточным! к родным и близким! к любимым! к запретно желанным! к невозможно обожаемым! к преступно лелеемым! к великим! к Моцарту и Платону! к Ницше и Достоевскому! к Будде и Христу! Мао и Гитлеру! к новым симбиозам! к победе над Временем! к живым богам! к победе над смертью! вверх! на крыши! над улицами! над рекой! над радугой! вверх, на облака, о теллуровая катапульта! вверх, к пламенным серафимам, к мудрым херувимам, к строгим ангелам, на Престолы и Господства, на Силы и Власти, вверх, вверх, вверх!

Читалось вот как-то с переменным успехом: с одной стороны, очень круто (и типа же модно, вся продвинутая молодёжь обчитывается!), с другой, Сорокин - не торт и местами я проваливалась в небытие и продиралась через текст. А когда я роман вдруг называю текстом - это уже показатель.

И потом опять же, вопрос вопросов, когда все порядочные люди на философии зачитывались "Закатом Европы", я занималась своими делами и теперь закат Европы прошёл мимо, прошагал семимильными шагами.

Зато отдельные главы - это шедевр. А вот ода чудо-металлу теллуру, вынесенная в этой рецензии в цитаты, просто диво дивное. Да и ещё много таких же бриллиантов.

Отдельный респект за главу о Пелевине. С другой стороны, Виктор Олегович как человек непубличный и таинственный выглядит к месту, а вот одиознейшему Владимиру Георгиевичу такие шпильки всё же ну вот как-то не по масти. Хотя круто, повторюсь.

Читать стоит, да тут хотя бы ради факта, что все читают, будет повод о чём поспорить с приличным человеком невзначай. Ну и антиутопия клёвая, чоуж греха таить.

Была даже мысль, бросить всё и махнуть в Теллурию. Рисковать так рисковать.

Лестница счастья, или Эвтопия во множественном числе

Они творят свой мир. Чудесный, совершенный, бесконечный, В бесчисленных возможностях своих. «Теллурия», XIV глава

Двадцатый век был веком плохих утопий: дистопий. Созданные наяву и силой художественной фантазии, они, как кажется, надолго отвратили нас от попыток сочинения положительных утопий: эвтопий. Может быть, в качестве сказки или в далеком космосе, но уж точно не на земле и не завтра — с этим давайте поосторожнее. Скудость утопической мысли даже позволила Лему говорить об «интеллектуальном парезе» авторов научной фантастики, — что, конечно же, было не столько справедливым диагнозом, сколько стимуляцией дальнейших изысканий.

Владимира Сорокина можно с полным правом назвать утопическим писателем. К этой теме он обращался не раз. В «Дне опричника» и «Сахарном Кремле» он выстроил сатирическую антиутопию, в трилогии «Лед» замаскировал дистопию под эвтопию, описав гностическое будущее «братьев Света», для которых все прочие люди — «мясные машины», не стоящие и капли соучастия. Наконец, в «Теллурии» Сорокин отказывается от мономифа, и это сразу выводит его на принципиально иной уровень — пусть не классической идеальной утопии, но человекоразмерного к ней приближения.

Именно такое приближение я бы и назвал эвтопией — изображением общества не идеального, и даже не особо справедливого, но счастливого — во всей затейливой неопределенности этого слова. Причем речь идет не об «общем счастье» (которое всегда есть счастье избранных), а именно о счастье всякого — в первую очередь индивидуума, но и семьи или любой малой группы. В чем заключается его счастье — решает каждый, общее только одно — не решать за другого. Конечно, это не идеальное общество, потому что оно человеческое, а идеалы — для богов и уберменшей. Это не лучшее общество, это просто хорошее общество. Которое позволяет быть счастливым.

В мире «Теллурии» есть место всем: князьям и холопам, революционерам и сталинистам, карликам и великанам, кентаврам и псоглавцам, тамплиерам и ваххабитам, авангардным художникам и мешочникам, детям и охотникам за монстрами, гомосексуалистам и прочей «нетрадиционно ориентированной братии» — зато нет полиции нравов, политики партии, многотысячных митингов, имперских амбиций, жадной цензуры, государственного и церковного террора. Как же все уживаются, как сосуществуют, как не разгрызают друг другу глотки? Один ответ прост: каждый пребывает в той среде, в тех пределах, которые выбирает сам. Нужно ли для этого совершить долгий путь, или же достаточно окружить себя сотоварищи границей карликовой страны, «персонального рая» — зависит от личных обстоятельств. Главное, что это возможно.

Второй ответ сложнее; тут Сорокину требуется метафизическое допущение. Предположим, у человечества появился наркотик, настолько мощный, что радикально меняет систему ценностей, делая внутренние переживания неизмеримо значительней внешних событий, усиливая до экстаза чувство свободы, веру в собственные возможности, жажду счастья, совершенства, вечного бытия. Теллур Сорокина избавляет человека от паутины быта и самодовольной пошлости, от ничтожности «футляра» и слепоты мушки-однодневки, позволяет стряхнуть страх времени и смерти, наполняет душу, словно огнем, чистым, бесконечным воображением. Да ведь именно это делает с нами высокая культура, воскликните вы! Поэтому я и назвал второй ответ метафизическим. Теллур лишь символ, метафора; отчаявшись ждать, когда просвещение и культура сделают с людьми то, о чем мечтали великие гуманисты, Сорокин предлагает несомненно более простой и фантастический способ преображения обывателя в «нового человека» — зато ему не приходится размениваться на игру в бисер. Духовное преображение дано у него не как надежда религиозно настроенного юнца, но как физический факт, нечто реальное, от чего не отвертеться, с чем теперь придется иметь дело человечеству, хочет того оно или нет.

Какое оно, это преображение, теллуровый, если угодно, «трип»? У всех свое. Авторы утопий до двадцатого века ничтоже сумняшеся полагали, что счастье человечества в единообразности — как можно желать разного, если вот он, один-единственный идеал? Утопия века двадцать первого отвергает тоталитаризм идеи. Уважаемые интеллектуалы, словно говорит Сорокин, вы умнейшие люди, но живете мозгами, не сердцем, оттого ваши идеи бессердечны, безжизненны. Два сорокинских интеллектуала, философ Фома и поэт Роман, люди буквально с песьими головами, на привале набивают животы человеческими мозгами и потрохами. Образ предельно прозрачен: от потребления идей недалеко и до потребления людей, тем более что прошлый век протоптал эту тропинку до широкого тракта. Древу жизни не нужны садовники и «специалисты по ландшафтному дизайну» — каждая ветка, каждый лист уже совершенны. В «Теллурии» пятьдесят равноценных листьев-глав — пятьдесят историй, сотни героев, и почти каждый обладает не горизонтальным, броуновским движением, но вертикальным, целеустремленным. К теллуру (впрочем, иногда и от него). Но всегда к собственной утопии, к собственному миру, к собственному счастью.

В это трудно поверить, но, кажется, Сорокин нашел формулу настоящей утопии. Она звучит так: «Только множественное число». Утопия в единственном числе всегда антиутопия, дистопия, мир под одну гребенку, где человек принесен в жертву идее, массе или воле другого человека. Хорошая утопия возможна только как несходящееся, нередуцируемое множество обособленных утопий, индивидуальных грез, духовных просветлений, глубоко личных представлений о счастье, миров, созданных воображением каждого. Несомненно, эти миры будут отличаться не только количественно, но и качественно. Утопия неграмотного кентавра, которого «одна женшчин» научила «большому щастью», утопия ослиноголовой скотницы, умеющей и любящей в этом мире лишь доить коров, утопия «большого» по кличке Вяхирь, жаждущего бочку самогонки, «обоети ее», — все они несопоставимы с утопиями «товарища Тимура», прозревающего «великих людей Futurum», или Сергея Венедиктовича Лукомского, ставшего «одним из учеников Господа нашего Иисуса Христа». Впрочем, несоизмеримы они только культурным масштабом, но отнюдь не персональным. Персонально они равнозначны, ибо каждая выводит человека на его личный путь: в чем-то крестный, в чем-то добрый, но всегда свой, незаемный. Множество человеческих судеб-траекторий, где ни одна не поглощает другую, где нет главного пути, которым хорошо или даже надо пройтись, предав забвению свой, — вот что делает утопию «Теллурии» по-настоящему живой, жизненной, дионисийской. Это, по словам Ницше, «неимоверно длинная лестница счастья»: от высших форм обожествленности «до радости здоровых крестьян и здоровых полулюдей-полуживотных». Это утопия счастья, которое каждый понимает по-своему. А ведь только такое счастье можно (и стоит!) называть настоящим.

Теллура в Древнем Риме была богиней земли, из которой все выходит и куда возвращается. Вергилий называл ее «первой из богов», Август изобразил на алтаре Мира символом изобилия. Утопия на земле, завтра, для каждого из нас — разве не заслужило ее человечество, измученное утопиями небесными, вечными, тотальными? Только не забудем о множественном числе…

Еще одна книга из сорокинской «Истории будущего», на мой взгляд, самая удачная из всего его «футурологического» творчества. Когда-то совсем давно попадалась мне горе-рецензия малоуважаемой г-жи Юзефович, в которой она сетует, что сей «единственный на всю страну полноценный языковой бог в очередной раз глаголет пустоту». И тут, вроде бы, можно согласиться, но есть несколько моментов.

Во-первых, большинство товарищей и собратьев, коих г-жа Г.Л.Ю. постоянно хвалит, только тем и заняты, что пустоту глаголят, не являясь даже языковыми червями.

Во-вторых, именно разноголосость, калейдоскопичность, «фасеточность» мира, изображенного в книге, является главной «фишкой» книги и отлично отражает уже современную нам реальность, в которой каждый существует лишь в собственном пространстве, ограниченном набором поглощаемой информации. У нас будто пропала какая-то единая «картина мира», отчего люди на одной лестничной клетке или даже в пределах одной квартиры умудряются жить в двух разных Россиях, что уж там говорить о более крупных образованиях?

И, конечно же, именно слог, коим Сорокин владеет мастерски, и является главной причиной прочесть сей шедевр. При том условии, если Ваши представления хотя бы на чуть-чуть выходят за границы школьного курса литературы с его желтыми шторками Достоевского и набившим оскомину даже нормальным учителям литературы «что хотел сказать автор?», ибо вот она – истинная полифония.

В общем, на мой взгляд книга однозначно рекомендована к прочтению.

В Московском княжестве снежок, И столько всяческих людей, Пишу тебе я, мой дружок, Без задних мыслей и гвоздей!

Приветствую Вас, о великий, прекрасный и справедливый Верховный Соглядатай Государства Российскаго, ото всей своей радеющей за Родину-мать души, из низоты сваво положения, пытающийся делать свою работу по улучшению мира и способствованию стабильности и более лучшести жизни в нашей общей стране. Пишет вам литературоследопыт Иван Титькин ака ivann_durackk. Прежде всего, прошу простить меня за дерзотность, что пишу Вам, но информирую, что копию сего письма отправил также Верховному Цензору, чтоб вы знали и имели в своём высочайшем ввиду. Зачем же я отвлекаю Ваше внимание? Токмо из-за новой "книги" "писателя" Сорокина! Оная книга нарушает все мыслимыя и немыслимыя законы нашего, с позволения сказать, государства; в частности: в положительном смысле демонстрирует нарушение целостности страны, пропагандирует наркоманию (вбивание в головы теллуровых гвоздей) и описывает преступный и аморальный (как это признано в нашем государстве) гомосексуализм, как нормальное, в будущем, явление. Вместе с тем, вынужден заметить, что аналогия, применённая автором к наркотикам, заслуживает снисхождения, поскольку пробивание черепа гвоздём, в некоторой мере отражает вред, наносимый этими веществами и сейчас. Конечно, сие не является для него оправданием, но осмелюсь посоветовать иметь ввиду. В остальном тоже вельми много крамолы, акже и намёков в сторону властьдержащих - как настоящих, так и будущих. Предлагаю вышеозначенную книгу запретить, как и "Майн капф" и прочие, экстремистские, народу нужно давать только то, что нас устраивает, иначе и до бунта недалеко! С превеликим уважением.

И почему я раньше не читала Сорокина? Боялась грязи и чернухи. Совсем уж мерзкого психоделистического мрака. И жестокости ради жестокости. Ан нет, оказалось, что это очень хороший русский язык, потрясающая фантазия и пугающая злободневность. Но кстати читается книга достаточно легко. И не только в плане языка, но и по общему настроению. Не так уж мрачно всё в этом мире теллура.

Меня больше всего поразила многозвучность Сорокина. Какие-то главы читались, как Лесков, какие-то как что-то совсем современное, что-то было на уровне даже Паланика. Поразительные ощущения. Я не могла даже часто осознавать все смысловые отсылки и намеки в главах, так меня увлекал собственно язык повествования.

Конечно, есть главы, которые пробирают до мурашек. Особенно читать их в 2022 году. Мне кажется, если бы я прочла эту книгу лет 5 назад, то многое из этого показалось бы мне смешным. Да, сатира. Но подобное можно было мало того, что спокойно написать, так еще и издать большим тиражом, да и несколькими изданиями. И где мы сейчас?... Страшно.

На самом деле этим летом я стараюсь читать так, чтобы уходить от реальности. И как ни странно, "Теллурия" этому помогает. Только нужно не напрягать себя и сопоставлять нашу реальность и то, что там происходит. А наслаждаться мелодией слова и фантазией автора. Рисовать этот мир не как нашу землю, а как что-то с других планет. Вот как тот же Далин, который у меня был до Сорокина и скоро будет после. Читать литературу, а не смотреть в зеркало реальности. Иначе – бездна. Та самая, которая тянет, манит к себе.

С.R. Обложка так прекрасна, что я решила собрать несколько книг Сорокина той же серии. Оформление и исполнение потрясающие.

Книга много издавалась на разных языках. Мне нравится лаконичная светлая. И я очень удивлена изданию на китайском. Что оно в принципе существует.

*нецензурные выражения и неприкрытый восторг, авторская орфография и пунктуация сохранены*

Здравствуйте дорогой Мартин Алексеич! Пишу вам сразу по прочтении, прямо вот только что дочитал и сел писать. Тут всё у нас хорошо, осень вовсю, снег ещё не пошёл, но вроде бы пойдет, на дороге намёрзло много, а домофон уже не работает. Пишу я потому, что время пришло нового Сорокина пробировать, а то гляди-ка, уже и года три прошло с нашей последней с ним встречи. А уж с Вами то и подавно, лет тридцать не виделись. Как вы там, живы еще? Надеюсь живы. Настроение плюс директ, все как обычно, а ждали ждали, наконец...

Прежде, дивлюсь, как это на нашем рынке книжном даже в Санхт-Петербурхе Вовку Сорокина не рекламят направо налево. Диво, ей Богу. Заходишь, смотришь, ищешь. Ни тебе плаката, ни тебе афишки, в уголке стоит стопочка книжечек, недешевых, так скажу, но и самих то мало, поди ухвати. Беру, значит, умницу, набираю подругу, говорю "слушай-ка, а Вовка нынче не в чести, али я отстал?". Витьку, грит, читают... Не Вовку...

Дальше много матерных слов, одно за другим, как у Ерофеева

Ну да Бох с ним. Сама книжечка, конечно, ахуительная. Причем, я бы даже сказал, что по шкале ахуительности можно дать ВЫСШИЙ БАЛЛ, Мартин Алексеич! Вы такого может в своих университетах и читали, но мы то в деревнях поселках точно нет. Главы повествования, не поверите, не связаны между собой сюжетно, но связаны, так сказать, духовно. Смотришь, и понимаешь, и осознаешь. И думаешь, теллурский гвоздь бы мне, ведь низок я, глуп да слаб. Текста много, читать не перечитать, постарался, дозы хватит, так сказать, надолго. Кстати, вы там когда навестить приедете? Уже скоро холода, и собирать то нечего, но хоть первичной стопочки две-три хлопнули бы, да помолились за здравие матушки нашей, Руси.

А книга то страшная! Нет больше нашей страны, нет ФЕДЕРАЦИИ. Есть княжества, есть Европа окаянная, с бусурманами проклятыми отвоевавшая, есть будущее. А кому нужно такое будущее? Нужно ли нам? Или не нужно? Или хватит того, что есть? Я то, живу нормально, здоровье хорошее. Как Саша? Как Люда? Приехать обещали, да не едут. А я тут страшусь. И правда, поди пойми этих писателей современных. Устраивает их что, или не устраивает. Читателей то понятно, что не устраивает. Куда там, люди говно жрут, на говно исходятся, гноем истекают. Я бы таких читателей и читательниц клуба "Эрих Мария и Эрнест" накормил бы настенькой, да жидкой матерью бы напоил. Как думаете? Может подействует? А вообще, расстраиваете Вы меня Мартин Алексеич, не буду больше Вам лично писать, все равно молчите, похуй вам, как и всем вокруг в деревне моей, похуй.

Но напоследок, знайте, что такого в литературе встретишь не каждый день. Учите, как говорится, матчасть. Привет всем передавайте от меня, скажите, что жив еще, не сошел с ума. А? А бля? Че? Ебал_я_срать_на_вас_говна!

Вижу результаты набега воздушных зефирок с их «фу-фу-фу! какашки!»; также замечены следы копрофагов, которые радостно размазали своё восторженное «о, какашки!» по всем доступным вируальным плоскостям. Свой же скромный хомяко-паразитический восторг буду выражать очередной порцией мета.

***

Мне понравился этот способ написания рецензии. Вторая причина: так проще выражать свои мысли и не надо впихивать их ни в какие рамки. Первая причина: как можно оценивать текст, который находится за рамками привычных критериев оценки? Почему сначала идёт вторая причина, а уже потом первая? Да потому что именно в таком порядке они пришли мне в голову, но вторая оказалась для меня более важной, а менять их местами мне уже было лень.

***

Если слушать дэт-метал под Мураками было истиной девиацией, то Behemoth под Сорокина звучит почти как авторский саунд-трэк. Под тяжёлую музыку работать с текстом проще. Появляется какой-то особый азарт, одержимость, ярость и желание этот текст побыстрее осилить, победить, разорвать на кусочки, прикончить и потом наслаждаться полученной картиной брызг крови на стенах, созерцать куски вокруг себя и медитировать под гипнотизирующую кровавую капель с потолка. Я испытываю особое наслаждение от этого акта разрушения. Ведь чтение это разрушение, правда? Разрушение в созидательных целях, чтобы пересобрать заново, чтобы открыть новое.

***

Акт создания – творчество, а сам акт потребления этого творчеств сроден охоте, хищничеству, нападению, убийству, с последующим растерзанием жертвы, разложением на кусочки и смакованием отдельных слов, фраз, абзацев, идей. Автор создаёт, читатель разрушает. А потом – эйфория! – свободный поток мыслей, эмоции, ощущений и суждения на темы, спровоцированные произведением, но напрямую к нему не относящиеся. Вот он мой теллуриевый гвоздь!

***

Вспомнилось слово «деструкция». Сорокинский текст – деструкция. Всеобъемлющее разложение: во-первых, привычных литературных норм, во-вторых, деструкция окружающего нас всего (нет, я не ошибся в порядке слов), в-третьих, восприятия читателем текста. Ещё раз: можно ли нормально воспринимать такой текст? И как можно это оценивать в принятых терминах? То, что не находится в рамках, нельзя оценивать рамочными критериями, а впихивание этого нечто в рамки обрежет слишком много краёв и даст на выходе нежизнеспособного вырожденца.

***

Любое размышление над прочитанным, которое уводит дальше и дальше от исходного текст – деструкция, потому что это ломает нормальное понимание текста, когда мы вновь возвращаемся к тексту, и искажает восприятие окружающего, когда мы выходим из мира книги в мир обычный, как принято его называть – реальный. Размышления под чем-то – искажение. Мы придаём больше и больше смыслов тексту, которые он в нас провоцирует. Тексты Сорокина это рассмотрение кирпичиков мира под другим углом. Если дэт-метал это деструкция от музыки, то тексты Сорокина это деструкция от литературы. Ничего наиболее деструктивного я не читал. Сорокин не бездарный разрушитель, а именно очень аккуратный деструктор, который, словно хирург, аккуратно отрезает кусочки тканей тела, исследует их со всех сторон, проникает внутрь, и потом воссоздаёт в виде радикально новых форм. Если Ницше философствовал молотом, то Сорокин философствует скальпелем.

***

Невозможно понять сложный текст, если нет достаточного бэкграунда. Часто тексты Сорокина называют говном из-за наличия оного в текстах как основного материала повествования. Если статуя из мрамора, то мы не скажем, что это статую о мраморе, потому что она сделана из мрамора. Нельзя говорить, что тексты Сорокина о говне и наркомании, потому что эти штуки там присутствуют. Сорокинский язык использует образы, символы, наркоманию и всякое говно.

***

Каждый день я меняюсь. Появляются новые клетки, разрушаются старые. Новый опыт рождает новые интересы. - Ну и дерьмо ты читаешь, - сказал мне как-то Л., увидев в моих руках Сорокина. Все мы меняемся. Пять лет назад, увидев Сорокина, я прочитал бы пару абзацев и, скорее всего, выдал бы: - Ну и дерьмо! Возможно ещё пять лет и я скажу: - О, дерьмо! Никто не знает, кем мы станем.

***

«Человек – это то, что должно не преодолеть, но преодолевать. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно, ежесекундно…» - вот оно главное, о чём он говорит с каждой страницы. Его деструкция (или нигилизм, если хотите) это способ сказать нам, что надо меняться. Я вижу в творчестве Сорокина призыв менятся, улучшаться. Как я вывел это из говна и веществ? Не знаю. Как-то мысль к этому пришла, а значит – это так и есть. По крайней мере для меня, а чужое мнение, как известно, никого не.

Ваш метарецензент, С. П.