Kitabı oku: «Три войны», sayfa 2
Через некоторое время, Иван пришел в себя. В один из вечеров, перед самым отбоем, Василий придирчиво посмотрел на своего друга:
– Смотрю ты уже одыбал и здоровье как у коня. Может, сорвемся до дому?
– Вася, а как мы без припасов в такой дальний путь двинемся?– забеспокоился Иван.
– Была бы вода, а харчи за всегда отыщем, рассудил Василий.– Сейчас урожайная пора, яблоки, груши в садах поспели, не пропадем.
– Ну тогда лады.
Темной ночью они пролезли под колючей проволокой и незаметно от охранников ушли из лагеря. Всю ночь крадучись шли через какой-то лес, но потом остановились в нерешительности, перед ними была широкая река.
– Куды дальше? – тревожно спросил Иван.
– Как гуторит мой тятя, утро вечера мудренее, а покуда давай подремлем.
Беглецы повалились от усталости на землю и вскоре заснули. Проснувшись, увидели на том берегу дома, сплошь покрытые соломой. Вдоль них двигалась повозка. Оглядевшись, заметили на этом берегу выше по течению, на скошенной поляне, среди копен сена одинокий хутор. Решили подойти и разжиться чем-нибудь съестным, но наткнулись на военных и были схвачены.
Разгулялись сапоги по двум скрюченным телам. Били военные спокойно, расчетливо и методично. По животу, по голове, по груди.
Василий упал вниз лицом, закрыл голову ладонями и завыл от взыгравшейся злобы, боли и бессилия. Захрипел, застонал и вскоре затих. Их привели в лагерь. Здесь экзекуция повторилась. Конвоиры сначала натравили на них собак, потом били сапогами, прилюдно, чтобы другим неповадно было.
Очнулся Василий от того, что кто-то облил его холодной водой и взяв за руки, волоком потащил по земле. Тяжело громыхнули железные двери, брякнул засов, стихли шаги. Стало темно и холодно.
Одним не заплывшим глазом Василий взглянул на синюшное лицо Ивана, который часто моргая, смотрел на него, вероятно соображая, где они? Потом тихо прохрипел:
– Мы что, в могиле?
– Да нет, покуда в карцере, – Еле ворочал разбухшим языком Василий. Плечо нестерпимо ныло от тупых ударов кованых сапог, изо рта текла кровь вперемежку со слюной.
– Ай-я-яй, я уже в мечтах дома был, – тяжело вздохнув, осипшим голосом простонал Иван.
– Видно грешны мы с тобой, сколько человеческих душ загубили? Вот нас Бог и наказал.
– Об чем ты говоришь? Ведь это война, мы во врагов стреляли. Если бы мы их не убивали, они бы нас убили.
– А для Бога мы все одинаковы, что кайзеровцы, что русские – все люди, все живые, – Василий от напряжения тяжело задышал. – Нам как-то надо выжить, обязательно выжить. Он протянул земляку руку. Иван крепко сжал ее своей жилистой кистью.
– Теперича надо вставать Ваня, земля холодная, не дай Бог захвораем, совсем пропадем.
Два дня их не беспокоили, а на третий конвойный принес баланды и хлеба. Через десять дней карцерное заключение закончилось.
Опять потекли монотонные лагерные дни. Стихла боль от неудавшегося побега, но в душе гнездились отчаяние и злоба на неоправданные надежды, а тоска по дому была все сильнее и сильнее.
Наступила очередная весна, на одном из построений Василия, Ивана и еще десяток человек фельдфебель выкрикнул из строя. Отвели к коменданту лагеря, который объявил им, что они направляются на работу в частное помещичье хозяйство.
Голое, вытоптанное коровами поле тянулось вдоль дроги. В дали, возле леса виднелась черная полоска вспаханной земли. Не высокий круглолицый немец одетый в военную форму, подвел их к плугу, лежащему возле вспаханного поля. К которому были привязаны сыромятные вожжи.
Иван, дернув Василия за рукав и заглядывая ему в лицо, испуганно спросил:
– Я тута не понял, на нас что, вместо скотины пахать будут?
– Сам не видишь что ли? – раздражаясь, ответил Василий.– А не один ли хрен, что песок на платформу грузить, что плуг таскать, у них все равно для нас другой работы нету.
И уже через несколько минут, оба сослуживца и вместе с ними еще десять человек крепко сжимая в руках сыромятные ремни перекинутые через плечи тащили плуг вместо рабочего скота. Целыми днями они пахали пашню, а шедший за плугом немец подгонял их бичом. Что бы пленные не убежали, на ночлег их приводили в лагерь.
Сидя в темном полумраке лагерного барака, изнемогая от усталости, Иван чуть не плача жалобился другу: – Моченьки нет у меня больше Вася, таскать по полю эту железяку. Как со скотиной с нами обходятся, а жратва скудная – одна баланда. Мы что трехжильные?
– Верно ты гуторишь, мы с тятей на пахоте своего коня и то жалели. Три борозды пройдем и роздых ему давали. А тут без продыху день напролет горбатишься.
– А что им, этим подлюгам, жалко нас что ли? Сдохну я, так им в радость. Все одним русским солдатом меньше будет.
– Но ты паря не раскисай, – одёрнул его Василий. – Выдюжи. Как у нас в деревне гуторят, на терпении и мир божий держится. Знаешь, как мне хочется домой вернуться? По улице своей пройти, отца и мать увидеть. Вот поэтому и не ною, а терплю, сжимаю зубы от злости и унижения, но терплю.
– Я тоже хочу домой. Все сны в последнее время только о доме, – нисколько не стесняясь сослуживца, захлюпал носом Иван.
– Значиться так, когда на войну уходили, мы с тобой с чистыми помыслами, за веру, царя и Отечество воевать хотели, за други своя живот положить. А оно вон как случилось? Повоевать толком не успели и в плен попали. Не этого я хотел.
– Ой, ей, ей Вася, – замахал руками Иван. – А кто ж этого хотел? Даже в самом страшном сне не могло мне присниться, что такая жисть у меня будет. Иногда думаю что лучше бы было? Такая жисть или пуля в лоб в окопе от кайзеровца?
– Не гневи Бога Ваня, он нам жизнь подарил, а многие наши товарищи уже давно землю парят.
Вскоре из газет узнали, что в России царь от престола отрекся, потом революция свершилась.
В связи с новыми событиями, в лагере начались побеги и охрана перестала искать беглецов. Глядя на это, Василий с Иваном решились снова бежать. Раздобыли мешок, в него уложили котелок, чтобы в пути кипятка согреть. Стали экономить хлеб, складывая его туда же.
И однажды ночью, они крадучись стали пробираться из барака к колючей проволоке ограждения. Проползли под ней, по набитой дорожке предыдущими беглецами и медленно стали продвигаться к лесу. Им казалось, что они ушли не замеченные, но не тут -то было. На самом краю леса часовой с вышки открыл по ним стрельбу.
Лавируя между деревьев и заслоняясь руками от хлеставших по лицу веток, бежали они без оглядки. Василий отчетливо слышал, что стрельба позади них была все глуше и глуше и вскоре затихла.
Шли уже несколько часов, в основном лесом, озираясь проходили поляны. Деревни и усадьбы обходили стороной. Выбившись из сил, упали на траву. На опушке леса стоял сарай, в нем редко кудахтали куры. Василий осторожно открыл дверь и зашел внутрь. Своим крестьянским чутьем он пытался понять, где искать гнезда? В деревянной отгородке в утоптанной соломе нащупал три яйца, чуть дальше еще два. Куры стали беспокоиться, и кудахтать, очнувшийся от сна петух вдруг громко закукарекал. Василий не стал больше беспокоить взволновавшийся курятник и быстро вышел на улицу, заперев на засов дверь. Поднявшись по лестнице наверх, и устроившись на соломе, мужики с наслаждением пили сырые яйца.
– Таких вкусных, я сроду не ел, – с явным удовольствием облизывал губы Иван.
– Вкус дома. У меня тятя всегда яйца сырые любил, а я вот нет. Капризничал. Сейчас бы еще десяток выпил, да нету.
Они зарылись в овсяную солому и заснули.
Василий проснулся от какого-то шума. Солнце поднималось над горизонтом, освещая верхушки раскидистых деревьев. Иван лежал на спине и тяжело дышал. Осторожно тронул его за плечо и приставил палец к губам.
– Тссс…
– Что такое? – спросил глазами напарник.
– Там кто-то ходит.
Василий осторожно подполз к краю настила и увидел внизу двух подростков. Один набирал в мешки сено, другой собирал в курятнике яйца. Краем глаза Василий пытался разглядеть через открытую дверь, где там еще находились куриные гнезда. И вдруг Иван сильно закашлялся. Один из подростков в серой рубахе и сапогах бросил взгляд вверх и испуганно крикнул.
Василий понял, что он спрашивал кто здесь?
Подростки, увидев чужих людей, не сговариваясь, выбежали из сарая и побежали в сторону дома.
– Ванька, бежим! – крикнул Василий. – Иначе нам крышка.
Быстро спустившись вниз по лестнице, они пулей выскочили из сарая и бросились к лесу. Уже у первых деревьев, оглянувшись, Василий увидел, как размахивая шашкой, за ними на лошади мчался всадник, а следом бежали мужики. У одного он приметил винтовку, а больше разглядывать, не было времени. Они побежали вглубь леса, пытаясь найти там спасение. Выбившись из сил и тяжело дыша, Василий вновь оглянулся:
– Вроде никого нет.
– Ежели бы не вчерашние яйца, – прохрипел Иван, – никуда бы мы не убежали.
Но вскоре им опять послышался треск кустарников, и донеслись крики преследователей.
– А где же всадник? – растерянно спросил Иван. – Неужели нам удалось запутать свой след в лесу.
– Тогда пошли скорей! – скомандовал Василий, и они быстрым шагом двинулись дальше.
– Глянь болото, – растеряно выдохнул Иван. – Я вижу кочки.
– Давай к болотине,– сказал Василий. – Это же наше спасение.
– Зачем в топь – то лезть, опасно же?!
– Рискнем, авось повезет, иначе нам от них не оторваться. Силы не те.
Василий быстро отыскал глазами подходящую палку и повернувшись к Ивану, сказал:
– Вот и сляга нашлась, – иди за мной след в след.
Под ногами зашевелилась земля. По зыбкому дерну шли на авось.
– Теперича бы не провалиться! – стучала одна мысль в голове Василия и он пытался продвигаться вблизи редких кустов.
Оглянувшись, вновь увидел силуэты людей.
– Ложись! – прохрипел он и упал в сырой мох. – А вот и всадник объявился.
Верховой в черной куртке на сером коне двигался по закрайку леса вдоль болота отдаляясь от беглецов.
– Обманули-таки мы его. Слава Богу, пронесло, – прошептал Иван, стряхивая мох с головы. – Надо бы вставать, а то дюже мох сырой и холодный.
– Покуда лежи! Еще не время. Видишь людей?
– Где?
– Прямо в нашу сторону смотрят
– Неужто выследили? – ужаснулся Иван.
На краю болота внимательно вглядываясь вдаль, стояли два парня.
В одном из них Василий узнал подростка в серой рубахе и сапогах.
– Во курвы, принесла же вас нелегкая, – пробормотал в отчаянии он.
– Ты глянь, как по сторонам-то зыркают, – тревожно прошептал Иван. – Значить потеряли нас.
Немного постояв, подростки пошли в их сторону.
– А что Васюха одолеем мы их если на нас попрут?
– Не знаю, но у нас другого выходу нет. От них не убежишь. Да и они уже совсем рядом. Слухай, что я тебе скажу. Я на себя беру того, что повыше, а ты бросайся на того в серой рубахе.
– А что я с ним делать буду?
– А что хошь, хоть зубами в горло цепляйся, а одолей. Как в Алчедате тогда. Если бы я не вмешался, удавил бы парня.
Вдруг они услышали громкий крик, вдали показался всадник.
– Опять этого черти принесли, ходит зараза кругами, – отчаянно прохрипел Иван. – Хана нам Васюха.
Василий от бессилия и злобы закрыл глаза и опустил лицо в сырой, холодный мох: «Неужели это всё? Опять лагерь, бесконечные побои, травля собаками и ужасный мрак карцера». Он стал про себя читать Отче наш. Читал и читал, тяжело вдыхая сырую прелость мха.
Всадник еще раз, громко окрикнул парней и махнул им рукой, чтобы шли к нему. Те, повернувшись, быстрыми шагами двинулись в его сторону.
– Ой Вася, только до дому доберусь, в церкви свечку поставлю и неделю молится буду Николаю Угоднику. – Радостно с облегчением, выдохнул Иван.
– Василий поднял голову и увидел удаляющихся от них людей:
– Слава тебе господи, ушли.
3
После этого случая, друзья стали осторожными, шли только ночью, а днем забирались в густые заросли кустов, таясь от людей. Две недели шли они по чужой земле. И вот на пути им встретился очередной хутор. Усадьба мирно засыпала, в тусклых окнах отсвечивался свет от керосиновых ламп. Рядом с усадьбой стоял колодец. Во дворе лежали коровы и мирно жевали жвачку. Недалеко от них за плетнем стояли лошади.
– Догоняй, тихо проговорил Василий и поманил напарника к себе.
– Фсё, Вася, фатит, я больше не могу, – взмолился Иван, вытирая пот с лица.
Иван замолчал, опершись рукой на слягу и тяжело дышал.
– Судя по всему, – рассудил Василий, – это усадьба помещика. Вона сколько скотины во дворе.
– Может хлеба попросим? – севшим голосом предложил Иван. За время побега, он сильно исхудал и обессилил. Вот и сейчас ему было безразлично, кто живет в этом доме, только бы не военные. Все его мечты были о еде.
Рядом с большим домом, стоял дом поменьше, с соломенной крышей и двумя окнами. На окнах висели серые занавески.
Василий постучал в окно.
Изнутри донесся женский голос.
– Пани, – негромко, стараясь не спугнуть, произнес Василий, – вы по русски гуторите ?
В доме заскрипели половицы, занавеска раздернулась и в окне появилась женщина с распущенными волосами. В отблеске лунного света стало видно, что это молодая девушка с румяным лицом, но заспанными глазами.
– Ви звитки? – (вы откуда?) – испуганно спросила она.
– Мы из плена убежали, – тихо произнес Василий, не отрывая глаз от незнакомки, – вы русский понимаете?
– Разумем трохэ,
– Ради Христа, дайте нам малость хлеба.
– Я тут не господиня, я роблю у пана. Вин живе в том доме. – Она указала рукой на соседний большой дом.– Зачекайте до рассвета, я вам винесу хлиба. Можете в лесу почекати, а можете он тому сарае прилечь.
– Военные на хуторе есть? – дрожащим голосом спросил Иван.
– Не, немая. Идите, а то ще кто побачит вас.
Беглецы отошли к сараю. Василий глядел на Ивана, на его избитые в кровь ноги. Внутренним чутьем он понимал, что дальше его товарищь идти не сможет. Да и сам он тоже был на пределе человеческих сил. Беглецы забрались в солому, уютной и мягкой показалась им эта постель. Только ныло уставшее от бесконечной ходьбы избитое, истерзанное тело.
Проснулись от громкого и требовательного крика: «вставак, виходжи!»
Василий вскочил по привычке, вспоминая лагерное утро. Но это был не лагерный барак, а сеновал. Солнце поднялось высоко, внизу ходили куры, индюки, мычали коровы. Против них стояли три здоровых мужика, двое с вилами и один с винтовкой. Рядом стояла белокурая девица. В ней он узнал ночную незнакомку в окне.
– Хто таки? – громко спросил невысокий мужик в белой рубахе, темных шароварах и начищенных до блеска сапогах
Наверное, хозяин, – подумал Василий. Его так вымотала дорога, что от усталости, навалившейся на него, он был готов ко всему.
Местный помещик выслушал беглецов и узнав откуда они, с любопытством спросил:
– Так ви з Сибиру?
Василий согласно кивнул головой.
– А мати у тебе е?
– Мать есть и тятя есть, ждут когда с войны вернусь.
– Це там у холодному краю?
– Да в холодном краю.
– Чув я про вашу Сибир, – с пониманием сказал хозяин, – тильки ви зараз туди не пройдете. Там попереди войска стоят, вас сразу схватят, дивись чего и расстреляють. И прощай мати тогда.
– А вас що туди сослали? – спросил мужик с винтовкой.
– Нет мы сами поехали, – глухо проговорил Василий. – Земли вольной захотели, вот по переселению и поехали.
– Ну и як дали вам землю?
–– Сколько могли распахать, столько и брали, – отозвался стоящий рядом Иван.– Земли у нас хорошие, хлеб богато родит. Лесу много, пушнина есть, золото в таежных ручьях найти можно. Надо только работать, не лениться.
– Та ну, – криво усмехнулся мужик, опершись на вилы.
– Вот тебе! – Иван осенил себя знамением.
– Вам до дому без моей допомоги не добраться, – сказал хозяин, – работать вмиете?
– Об чем гуторить, в деревне родились и выросли, – почувствовав доброе расположение к ним, захорохорился Василий.
– Тоди оставайтесь, с хозяйством мени допоможете, а там видно буде, – рассудил хозяин, – тим более твой товариш не ходок вже.
Во дворе поставили стул, Агнешка. так звали девушку принесла ножницы и зеркало.
Василий поглядел на себя и ужаснулся:
– Как же ты нас не испугалась таких заросших и страшных?
Агнешка засмеялась, а хозяин сказал:
– Я скильки бачил беглых людей ни один красиво не виглядев. Ну а вас привидем в нормальний вигляд, – немного помолчав, продолжил. – Звуть меня Кшиштов Полюська.
Пока беглецы стриглись, вокруг них бегал мальчик. Из-под синего картуза, выбивались пряди светлых кудрявых волос.
Неожиданно он подбежал к Василию и глядя прямо в глаза, спросил:
– Ти разбийник?
На что Агнешка с иронией ответила:
– Разбийник.
– Мальчик с испуганными глазами отбежал в сторону.
– Эть что за хлопец? – полюбопытствовал осмелевший Василий.
– Ежи, – панський синок.
– Наследник растет?
– Ну так.
Закончив стрижку, Агнешка уперла руки в бока и приободряюще сказала:
– Ну що красавцы, теперь йдите геть пид тот навис – бриться, мыться. Там вода в корити налита.
– А с этим что делать? – Василий показал на свои лохмотья.
– Я принесу вам новий одяг, а цю спалите.
В конюшне была небольшая кладовка без печки, там их и поселили.
Василий огляделся, в грязной, необжитой каморке, худо освещенной сальным огарком, на столе стояла деревянная чаша, глиняный горшок. На земляном полу в углу возле стены, на кирпиче стояла мышеловка, рядом стеклянная бутылка, закрытая пробкой, сделанной из газеты.
– А це вам лижка, – засмеялся худой, высокий работник в высоких ботинках и бросил на пол охапку ржаной соломы.
– А что? – обрадовался Иван. – Вольготно пристроились. – Даже на душе радостно стало, не то что давеча было.
Гречневая каша с молоком и краюха ржаного хлеба, показались Василию необыкновенно вкусными. После еды почувствовал себя лучше. Повеселел и Иван, он не знал, как благодарить добросердечную Агнешу.
– Послушай красавица! – улыбнувшись спросил Василий, нисколько не пытаясь обидеть девушку. – А ты зачем про нас хозяину сказала? Ведь обещала молчать.
От неожиданности, она оторопела, молча сполоснула в рукомойнике руки, вытерла их о полотенце, поправила рукой косу. И подперев руками свои худые бока, взглянула прямо в глаза Василию:
– Та вас же дурней пожалела. Ну принесла б я вам хлиба, а дальше що? Куди вы пишли? А так пан у нас добрий, хлопцив на хуторе не осталось, кого на вийну забрали, кого вбили, работать не кому стало. У пана ще поля не прибрани стоят.
4
Всю осень работали в полях, убирались в коровнике. Пан не обижал кормил хорошо, но и работой загружал вволю.
Где-то за сотни верст, отгороженных дремучими лесами и топями непроходимых болот, была их страна. Новая страна, уже с другими порядками и законами.
Работа спорилась в руках сибиряков, Василий даже соскучился по ней. После вывозки тачек с песком и жидкой баланды, жизнь на хуторе казалась вполне благополучной. Убрали рожь, овес. Отремонтировали к зиме сарай.
Вечером, развалившись на солому в углу кладовой, Иван Елагин глядя сытыми глазами в потолок, сказал:
– А что Вася, уж шипко хорошо тута, не то что в лагере. Уходить даже не хочется.
Василий, снимая сапоги уничтожающе глянул на него:
– Тьфу на тебя, совсем сдурел! Мне тоже по нраву панские харчи, так что теперича на кусок хлеба Родину променять? Не позорь Эрзянский род.
– Да я так, к слову, пошутил, – пытался оправдаться Иван.
– Домой надо пробираться, к отцу, к матери, братья меня ждут. Чем быстрее, тем лучше. А ты тут шутки шутить вздумал.
– Меня тоже ждут, – пытался оправдаться Иван, – на войну уходил младшему брату Степке год был, теперь уже большой, наверное.
Стало припекать солнце, готовились к посевной. Ремонтировали плуги, телеги. Во двор вышел хозяин, с газетой в руке и громко стал читать: «3 березня 1918 року в мисти Брест-Литовск представниками радянской России и Нимеччини, подписан сепаратний мирний договир. Пидписанний мирний договир забеспечил виход РСФСР из Першой мировой войни».
Хозяин перекрестился и тихо сказал:
– Ну ось и до миру дожили.
– Слава тебе господи! – перекрестился Василий. – Теперича и домой возвернуться надежда появилась.
После заключения мира в хутор стали возвращаться демобилизованные солдаты. В работниках теперь особой нужды не было.
Вечерами Василий садился у плетня рядом с лошадьми и в сумерках холодного вечера над усадьбой разносилось:
Ой, при лужку, при лужке,
При широком поле,
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
И дальше уже двумя голосами вместе с Иваном:
При знакомом табуне
Конь гулял на воле.
Эй, ты, гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не споймаю,
Как споймаю, зануздаю
Шёлковой уздою.
– А я Вася до тебя таких песен сроду не пел, – тоскливо сказал Иван. – У нас в селе другие песни поют.
– Эть какие же?
– Вирев молян, чувто керян, сока теян, – бодро затянул Иван. – Сока теян, пакся сокан, кансть мон видян.
Он замолчал и опустив голову задумчиво смотрел на пожухлую траву.
– Я не могу сообразить, о чем ты поешь? – серьезно без усмешки сказал Василий.
– А что тут понимать, все просто:
Пойду в лес, дерево срублю, соху сделаю,
Соху сделаю, поле вспашу, семена я посею…
– Хорошая песня, – согласился Василий.
– А отчего так Вася получается, – выразил недовольство Иван. – Я понимаю, о чем твоя песня, а ты мою уразуметь не можешь?
– Так я ее в первый раз слышу, я ведь родился и вырос на Черниговщине,
откель я мордовские песни знать могу?
– А мой дед из Пензенской губернии, задолго до вас в Сибирь пришел. Еще
чугунки тогда не было, на лошадях добирался. Вот с тех пор мы и живем в
Николаевке.
Что-то перевернулось в душе хозяина, жалко стало ему сибиряков из далекого снежного края. Однажды вечером он объявил им, что завтра они вместе с ним поедут в городскую комендатуру.
– Я там вже був и с комендантом договорился, сказав, що ви росийские полонени и согласно укладенного мира между Россией и Нимеччиною вас необходимо видправити в Россию или як у вас там тепер – РСФСР.
Василию не верилось, что пришел конец их мытарствам на чужбине и они смогут уехать домой.
Хозяин курил трубку и наслаждаясь табаком продолжал:
– Я сказав, що ви робили у мене все время. Вин допоможе оформити вам необходими документи.
Утром Кшиштов надел праздничный костюм, велел прислуге собрать котомку с продуктами, своим работникам в дорогу. Прощаясь с Агнешкой, Василий не скрывая радости, пожал ей руку. Она в ответ, скромно улыбнулась и опустила свои большие глаза в землю. Они с Иваном сели в тарантас и вместе с хозяином поехали в комендатуру. Всю дорогу до города, перед ним стояли грустные глаза Агнешки. Ему даже показалось, что она была не очень-то рада, что они уехали с хутора.
Его мысли перебил Иван, толкнув локтем в бок:
– Я на такой телеге первый раз в жизни еду. Плавно, как на лодке по воде, а на нашей пока из дома до поля доедешь, все кишки растрясешь.
– А ты что, когда усаживались, не чухнул, что она на рессорах? Такие телеги у нас зовут тарантасами. Я в Мариинске видел такую.
– Об чем ты говоришь, я ничего не соображаю в этом деле.
– Значиться так, если Бог даст, доберусь до Черемушки, такой тарантас себе сделаю и тебя даже прокачу.
– Фсё Вася договорились, – засмеялся Иван, – царапая пальцами лысую голову.
В комендатуре им выписали документы и отправили в пункт сбора пленных.
И через несколько дней, они уже ехали в поезде в новую Россию и не переставали, удивляться поступку Кшиштова – этого благородного человека.
В дороге узнали из газет, что в Германии произошла революция, в стране началась полнейшая анархия, германский император Вильгельм убит.
5
Дорога в Сибирь лежала через Москву. Сибиряки были наслышаны о столице, но наяву в ней ни разу не были. По приезду в Столицу, пленных направили в центральную коллегию по делам пленных и беженцев. Заполнили регистрационные карточки, получили денежное пособие. Комиссар, так называли человека в кожаной куртке и кожаной фуражке, над козырьком которой блестела красная звездочка, предложил Ивану лечь на несколько дней в распределительный госпиталь в Замосквореченском районе.
– Нет. Нет, – запротестовал тот. – Как же я без Васи, он домой поедет, а я тута отлеживаться буду?
– Таааак, и откуда же вы такие будете? – поинтересовался комиссар.– Внимательно оглядывая их.
– Томская губерния, Мариинский уезд, – отрапортовал Василий.
Комиссар задумался:
– Вы домой, наверное, еще не скоро попадете, – и поднявшись со стула вышел.
Василий пожал плечами, не понимая происходящего. Комиссар тут же вернулся и пояснил:
– Новониколаевск освободили от колчаковских войск, наша доблестная 5-я армия подходит к Красноярску. Так что ближайшим эшелоном отправим вас домой, ждите.
Выйдя из учреждения, они пошли по городским улицам, в надежде что-нибудь купить на гостинцы родным. В стране шла гражданская война, в Москве было много военных, с непонятными знаками различия. Улицы были завалены снегом, дворники подметали дворы, и больше ни до чего им не было дела. По Тверской, минуя сугробы грязного снега, степенно цокая копытами проезжали повозки с извозчиками. Им даже повезло увидеть диковину – легковой автомобиль, проезжавший мимо. Стоял февраль, морозы спали, но дули холодные ветра. Все население города страдало от голода и холода.
Продукты в магазинах отпускались по карточкам и то только тем, кто работал на предприятиях и в учреждениях. Один из солдат посоветовал сходить на «черный рынок», который располагался неподалеку и там купить подарки домочадцам.
– Эть там, наверное, все в три дорого? – спросил Василий.
– Конечно, не дешево.
– Тута мы все свои деньги спустим, – заволновался Иван. – Милостыню бы просить не пришлось в дороге?
Раздосадованный Василий, потрепав Ивана по плечу, сказал:
– Нас уже ничем не испугаешь, мы ко всему привычные, но как ты гуторишь, чтобы не просить ради Христа, лучше пошли брат в барак, там хоть обедом накормят и спать есть где.
Долго ли ехали, коротко-ли, но все таки друзья-сослуживцы добрались до Мариинска в марте 1919 года. Над зданием вокзала развивался красный флаг.
Спросили у дежурного милиционера, как добраться до уездного исполнительного комитета.
– Вон идите по улице и там по правой стороне увидите красный флаг, так туда и заходите, – добродушно разъяснил он.
– Слышь Вася, – усмехнулся Иван, когда отошли от милиционера, – везде красные флаги. Уезжали на войну, царская власть была, а приехали, наша власть – крестьянская.
– Не крестьянская, а диктатуры пролетариата, – возразил тот.
– С чего ты взял?
– Так в газете было написано.
По городу сновали извозчики, многие дома были забиты досками. Грязный снег вперемежку с лошадиным пометом лежал на обочинах.
В комитете зарегистрировали теперь уже бывших военнопленных. Комиссар с худым и бледным лицом в выцветшем френче, поздравил их с возвращением на Родину и объявил, что с губернии поступило распоряжение об оказании содействия военнопленным по доставке до дома. Он надрывно откашлялся в кулак и продолжил:
– Согласно этому распоряжению, за счет военного ведомства вас бесплатно доставят до Верх-Чебулы. А там вам дадут подводу и доставят до места, только за отдельную плату.
На подводе ямщик предложил им переобуться в валенки и выдал каждому по шубе и по доброму улыбнувшись, сказал:
– Так новые порядки обязывают перевозить бывших пленных.
– Это с какой стати? – насторожился Иван.
– Что бы от холода вас сберечь.
– Вот видишь брат, – заулыбался Василий, надевая шубу. – Дожили, что и к нам человеческую заботу, проявлять стали.
– Теперь хорошо заживем Вася, не зря столько лет страдали. С добром нас родная земля встречает.
– Хватит лясы точить, – заворчал недовольно ямщик. – Ехать надо, дорога дальняя еще наговоритесь.
Когда добрались до села Верх-Чебулы и распрощались с ямщиком, Иван воспротивился своему товарищу:
– Че-то я Вася не хочу брать подводу, на кой деньги – то зазря спускать, пошли домой пешком.
В ответ Василий засмеялся и, стараясь не обидеть его, согласился:
– Теперича торопиться некуда. Война для нас закончилась. Нам что привыкать, пешем-то? Пошли! Тем более у нас с тобой остался один солдатский переход и мы дома.
– Да Вася, я столько лет на лагерных нарах мечтал пройти по этой дороге к своей Николаевке. И вот моя мечта наконец-то сбылась, да и твоя тоже.
Дойдя до Усманки, остановились на перекрестке дорог, обняли друг друга.
– Вот и фсё Вася, – почти пять лет бок о бок прожили вместе, в печали и заботах.
– Слава Богу, хоть живыми вернулись, – радостно ответил ему Василий, похлопывая сослуживца нежно по плечу. – Увидимся еще.
И повернувшись, быстрым шагом пошел в гору в сторону Черемушки.
Вскоре показалась деревня. Вдоль речки, словно приземистые грибные шляпки, тянулись крытые тесом дома. Трудно досталась эта деревня тем, кто сейчас жил в ней. Кто строил ее почти два десятка лет. Еще мальчишкой, пришел он сюда с отцом и матерью в бескрайние просторы тайги Кузнецкого Алатау. Он шел по улице и все примечал, все вглядывался в каждый дом и все еще не верил, что идет по своей деревне. Ему казалось, что он вечность не был здесь. Прошел мимо двух смолистых бревенчатых домов, с широкими окнами, стоящих в окружении молодых елей. Они стояли особенно и солидно. Улица немного повернула влево и он увидел свой дом. Сердце трепетно забилось в груди. Боже мой, сколько минуло лет. Он стоял перед окнами, перед калиткой. Он представил, как сейчас выбежит мать и с криками «Сынок!», заплачет и сквозь слезы запричитает: – Где ж ты так долго был, я тебя заждалась.
Дома его встретили отец и братья. Много слез радости было, редкий солдат возвращался в деревню живым. И только мать не дождалась сына, умерла прошлой весной от сердечного приступа.
