Kitabı oku: «Журавли над полем», sayfa 2
Глава 3
Никогда не устающая нести свои воды в одном, Богом данном, направлении, река не потеряла своих неповторимых красок, поблескивая в лучах солнца всеми цветами и оттенками, какие только можно себе вообразить. То убыстряя бег на шиверах и перекатах, то замедляя в спокойном разливе, Ия оставалась прежней – верной своим берегам, на которых триста пятьдесят лет назад пришедшие из-за Урала русские люди решили обосновать поселение под названием Тулун. А еще через некоторое время, в 1907 году, чуть поодаль от Тулуна, но также на ее берегу возникла и опытная ферма, первым директором которой стал разорившийся орловский помещик Иван Сергеевич Турбин, преобразованная в 1913 году в опытное поле, а в последствии и в селекционную станцию.
Любознательные, неугомонные в своих поисках, особые по складу ума и характеров, люди стали здесь работать над выведением таких сортов зерновых, кормовых и прочих сельскохозяйственных культур, которые бы могли накормить народонаселение всей Иркутской губернии, всего Сибирского края, включая Дальний Восток, и шагнуть далее – за Уральские горы, в центральные области России.
***
Среди этих людей и оказался Василий Степанович Маркин, который теперь шел по пробитой рыбаками и путешественниками тропе по берегу благословенной реки и вспоминал, как впервые появился на селекционной станции. А память его, за минувшие почти двадцать лет, не утратила ни единого эпизода из той части его биографии, которая навсегда привязала его к этой земле.
Он помнил, как так же пешим ходом пришел на станцию, где кто-то указал ему на небольшое бревенчатое здание, в котором была контора и сидел ее директор Виктор Петрович Сидоревич.
Из-за стола поднялся и вразвалку пошел к нему навстречу крепкий, с большими залысинами на голове, человек. Приветливо улыбнулся, подавая руку:
Маркин Василий, прибыл с Шатиловской опытной станции,– представился молодой селекционер.
Знаю, знаю такую, – в Орловской области. Чем вы там занимались?
Селекцией пшеницы, а этим летом был в научной экспедиции на Алтае. Собирали семена дикорастущих трав.
Каких же? – с интересом спросил старый агроном.
Клевера, тимофеевки, костра безостого.
Сидоревич вновь прибывшему указал на стул, сам расположился напротив, попросил рассказать подробнее. Маркин почувствовал себя легко и свободно.
Травы сочные, питательные, неприхотливые к почвам. Скот их поедает с удовольствием, и продуктивность его просто замечательная. Думаю, что за этими травами будущее, правда, требуют они улучшения по отдельным показателям, но это уже вопрос ближайших лет, и селекционерам здесь работы хватит.
И нам нужно работать с этими травами, – задумчиво произнес Сидо-ревич. – Вот только задача сегодня иная – вывести добрый сорт пшеницы. И не один. А к травам мы вернемся позже, как к особому направлению в селекции. Стране нужны урожайные, морозоустойчивые сорта пшеницы, так что засучивай рукава, Василий Степанович, будешь заведовать отделом селекции именно этой культуры.
Сидоревич говорил, а его похожий на клюв утки нос раздувался, и Маркин то и дело переводил взгляд на эту часть лица директора, наивно удивляясь про себя, какими же разными по внешности бывают люди. Гораздо позже, вспоминая этот свой первый день на селекционной станции, он почему-то вспоминал именно нос своего первого наставника и руководителя на сибирской земле.
Если же говорить о его впечатлении в целом, то станция, поселок, люди оставили в памяти добрый неповторимый след. Может, оттого и стремилась сюда душа все годы пребывания на Колыме и после нее. Да, должно, наверное, быть у каждого человека такое место на земле, куда бы он стремился всегда, даже тогда, когда отсюда начинался отсчет его страданий, как это случилось с ним, Василием Степановичем Маркиным.
Опытная станция в те годы представляла собой своеобразный колхоз, до которого, кроме основной работы по выведению новых сортов, доводился план сдачи государству зерна, мяса, овощей и другой продукции. Поэтому здесь имелось все, что присуще любому коллективному хозяйству: зерновые площади, крупнорогатый скот, свиньи, овцы, зерносушильное, складское хозяйство, конеферма, технический парк и небольшие мастерские.
В эти же годы на станции велось большое строительство: построено было более десяти домов, селекционный молотильный сарай, семенное хранилище, кирпичный корпус здания лаборатории, баня, пять подвалов, расширена конюшня. К 1935 году построены в одном здании школа, клуб, столовая, кроме прочего детские ясли и детский сад.
В этот же период селекционеры занимались восстановлением сортовой чистоты по всем ранее выведенным сортам. Станция помогала колхозам и совхозам Тулунского района в составлении планов семеноводства, хозяйства получали от селекционеров новые урожайные сорта различных культур и рекомендации по их возделыванию. Специалисты станции проводили работу по проверке качества семенного материала по таким культурам, как пшеница, ячмень, овес, горох, гречиха, просо, рожь, картофель.
В двадцатых годах здесь еще не велась работа с травами и овощными культурами, но уже в тридцатых годах таковая была развернута в полную силу, особенно с овощами.
В те же двадцатые годы на селекционной станции имелись такие отделы, как селекционный, садоводства и огородничества, прикладной ботаники, химический и агротехнический. Отдел полеводства был перенесен на Баяндаевское опытное поле.
Кстати сказать, в двадцатые годы селекционной работой в области занимались Иркутская опытная станция, Тулунская опытная станция и Баяндаев-ское опытное поле.
На Тулунской селекционной станции работали В. П. Кузьмин, К. М. Крамм, А. Г. Лорх, Н. Л. Удольская, К. Н. Миротворцев, И. Е. Быков, К. А. Антропов, А. Д. Мансуров – в последствии академики и профессоры.
Примерно в одно и то же время с Маркиным на станцию пришли А. А. Гусельников, В. П. Сидоревич, А. С. Ловенецкий, Ф. П. Руссков, Е. А. Глухих, В. А. Михайловский, К. А. Старицин, А. И. Казанцев.
Все хозяйство станции Маркин обошел в один день. На следующий он уже знакомился с сотрудниками своего отдела. А работали здесь агроном
Мусатов Виктор Степанович, старшим техником – Колчин Александр Николаевич, техниками – Филипп Омелич, Степан Ефименко и Надежда Сенкевич.
Маркин, испытывая некоторое смущение, поглядывал на сотрудников отдела, те – на него.
«Верно, думают, молод годами новый заведующий, да и фактически без опыта. Но ничего, попривыкнут, а там посмотрим, было бы желание…»
Кто-то предложил поставить чай, и Маркин согласился – надо же с чего-то начинать знакомство.
Вскипятили чайник, Надежда Сенкевич достала коробочку с пахучей травой, всыпала в заварник. Нарезала ржаного хлеба.
Что за травка? – поинтересовался Василий.
Зубровка. В наших лесах растет. Он кивнул головой, спросил:
– Мы с вами на селекционной станции, а хлеб на стол режем ржаной: разве нет пшеничного?
В том-то и дело, что пока нет. В настоящее время районирован только один сорт яровой пшеницы – Балаганка, – ответил за всех Мусатов.
За двадцать пять лет один сорт? – удивился Василий.
Вот ты, уважаемый новый заведующий, и покажешь нам всем, как надо работать, чтобы новые сорта появлялись каждый год, – съязвил Мусатов. – Если же по существу, то дело с сортами обстоит так: Писарев над Балаганкой начал работать в 1913 году, в 1921-м передал сорт на испытания. А районирован он был только в 1928-м. Вот тебе и вся картина с новыми сортами. Ты же понимаешь, что новые сорта ниоткуда не возьмутся, а могут быть созданы только на основе исходного материала. Те популяции, что имелись в распоряжении Писарева, – позднеспелые, и он пытался работать с местными, которые хотя и были скороспелыми, но имели мелкое зерно, высокую полегаемость и поражались пыльной головней. Поэтому Писарев обратил внимание на образец из Балаганского уезда и методом индивидуального отбора вывел новый сорт, который и назвал Балаганкой. Сегодня Балаганка высевается почти во всей Иркутской области. К нам за семенами приезжают из Черемхово, Бохана, Баяндая, Заларей. Сорт устойчив к весенней засухе, неприхотлив к почве, но унаследовал часть недостатков от местных сортов. В общем, для тех лет новый морозоустойчивый сорт с коротким периодом созревания – прорыв в сибирской селекционной науке. Писаревым же были выведены сорта ржи Тулунская зелёноозёрная, овса Тулунский 86\5, ячменя Червонец и Заларинец, гороха Тулунский гибрид, картофеля Снежинка.
Что же дальше? – продолжал делано наивно спрашивать Маркин.
Помолчал, потом спросил, видимо, об интересовавшем всех:
Сколько же тебе, Василий Степанович, лет?
Двадцать три.
Негусто, хотя… Революцию делали далеко не старики. Нашему земляку Федору Лыткину, когда его назначили комиссаром правительства Центро-сибирь, было и всего-то девятнадцать годков.
Не беспокойтесь, коллеги, о моем возрасте. Я парень дотошный, вредный и работать умею. О способностях и личных качествах каждого будем судить по делам.
Все заулыбались, заговорили разом, на столе появились кружки и откуда-то взявшаяся бутылка водки. Мусатов разлил, обратился к Маркину:
– Тебе, Степаныч, и первое слово. Заодно расскажи и о себе.
Маркин волновался, оглядывая тех, с кем придется работать ближайшие годы, решая такую непростую задачу – обеспечить людей новыми сортами пшеницы, которая бы по своим качествам устроила всех без исключения.
Он слово в слово помнил, что тогда сказал сотрудникам своего отдела, и это была первая в его жизни речь – горячая, искренняя, честная.
– Дорогие мои коллеги и новые товарищи, я родом из крестьянской семьи. Не скрою, семьи зажиточной, трудовой, не использующей наемный труд батраков. Да вот только земли на Ставропольщине маловато, а здесь, в глухой и вольной Сибири, – ее непочатый край. Еще работая на Шатилов-ской опытной станции, я слышал о Писареве, держал в руках его выведенные здесь сорта, мечтал поехать сюда, и такая возможность представилась. И вот я здесь, с вами и обещаю вам, что все силы положу на то, чтобы появились на свет хорошие сорта пшеницы, и не только пшеницы. Давайте за это и выпьем и будем друг другу помощниками, будем единомышленниками и соратниками.
Высокий, красивый, с открытым лицом парень нравился, и скоро все сидящие за столом почувствовали себя свободно, разговорились – каждый хотел поделиться чем-то своим, сокровенным. Поднявшись из-за стола, все пошли на высокий скалистый берег Ии, что негромко шумела своим перекатом, который как бы ограничивал поселок.
– А пойдемте на наше место, – предложил все тот же Мусатов, и ватага стала спускаться по крутой тропинке к воде.
Снег уже давно стаял, тропинка была сухая, и разнотравье перло из всех щелей согревающейся под майским солнцем земли.
Скалы будто нависали на гладью воды, огромные валуны приходилось огибать, а где-то и перепрыгивать с камня на камень. Наконец, открылась небольшая площадка с песчаным берегом – это было излюбленное место для купания, где бывала не только молодежь, но и более зрелый люд. Сюда приходили целыми семьями – с детворой, незатейливой едой в сумках, здесь разводили небольшой костерок, пекли картошку, кипятили воду, пили заваренный на травах чай, пели песни. Здесь они и остановились, вдыхая свежий прохладный воздух реки, которая чуть дальше от них поворачивала вправо.
Василию Маркину начальство выделило квартиру в доме на берегу реки. Добрые люди принесли старую деревянную кровать, набитый соломой матрац, старое же стеганое одеяло и перьевую подушку. А проживающий по соседству Виктор Мусатов принес медный, видавший виды чайник и алюминиевую кастрюлю с такой же алюминиевой кружкой.
– Вот тебе и справа, – сказал, рассмеявшись. – А там и сам обживешься, может, и женишься – девок у нас негусто, но для тебя молодого да красивого, авось, подруга найдется. В наши с тобой годы только и заводить семью, да и работать будет легче: у семейного человека иной стимул – есть для кого трудиться и жить.
Маркин покраснел, вспомнив, что еще утром заприметил внимательный взгляд на себе молодой девушки в светлом ситцевом платье, которая куда-то быстро шла с книжками и тетрадками под мышкой. Как он узнал чуть позже, это была учительница из местной школы Прасковья Евдокимовна Епихина.
До начала полевых работ Василий прочитал часть научных отчетов своих предшественников, ознакомился с наработанным селекционным материалом, результатами пересевов подающих надежды линий и гибридов.
Всем отделом наметили и основные направления своей деятельности, отобрав и отсортировав семена по опытным партиям и гибридным линиям. Набросали рабочий план.
С гибридными линиями было не так просто. Некоторые опытные образцы подвергались опылению уже в шестом поколении, и с ними предстояло повозиться. Зато местных сортов было в избытке, потому представлялась возможность методом отбора в короткие сроки получить новый сорт.
Рабочий день Маркина длился все светлое время суток, лишь на обед прерывался, да и то только тогда, когда о необходимости поесть напоминал ему кто-нибудь из подчиненных.
Станция имела свою столовую, где две женщины по очереди готовили еду. Первая, Валентина Павлова, была уже в возрасте. Вторая, Ирина Оглоблина – помоложе, вдова. Муж ее погиб в гражданскую.
Женщины кормили людей обедами, а завтрак и ужин устраивали себе уже сами работники селекционной. Поэтому Маркин привык питаться один раз в день, позволяя себе иногда утром выпить кружку чаю с хлебом. Этого ему хватало, так как с утра до вечера был занят работой.
Отсеялись, ожидали всходов и занимались прополкой межполосных дорожек, сбивая тяпками нарастающую траву, а затем прикатывая тяжелыми катками. Работа тяжелая, под силу только что разве молодым крепким ребятам.
Среди прочих здесь выделялся Петр Болоткин. Василию нравилось, как работал этот одетый в холщовую рубаху, высокий и широкоплечий парень. Его черные, заправленные в сапоги шаровары развевались на ветру, и казалось, что вот-вот новый порыв июньского ветра поднимет его вместе с катком и унесет куда-нибудь за горизонт. Петра никто не торопил, не подгонял, но он трудился без остановки, а дорожки выравнивались, и посевы на делянках от того веселели, дружно поднимаясь все выше и выше.
В обеденный перерыв Болоткин бегал к реке искупаться, а после в просторной землянке съедал свой обед, состоящий из дымящейся картошки, квашеной прошлогодней капусты, успевшей к тому времени нарасти зелени.
В эти летние погожие деньки Маркин с Мусатовым изучали посевы на опытных делянках, проводили опыление. И мало-помалу Василий стал понимать, что низкая продуктивность пшеницы объясняется слабой устойчивостью к весенней засухе и повреждением внутристеблевыми вредителями. Необходимо было найти способы и пути, исключающие подобные явления, и с присущим молодости жаром они продолжали свое дело.
Между опытным полем и рекой – посадки смородины, крыжовника, ульи пасеки и две землянки: первая заменяла омшаник, во второй жил сам пасечник Зиновьев Тимофей Захарович, бородатый пожилой человек, которого в любой день можно было видеть топтавшимся среди ульев. Одет он обычно был в серый армяк, из-под которого виднелась синяя рубаха.
Василий Степанович сдружился с ним, часто спрашивая у Зиновьева совета.
Маркин понимал, что в сельскохозяйственном отношении Иркутская область значительно отстала от европейской части страны. На крестьянских полях, где он также бывал, хлеба росли недружно, поэтому посевы издалека похожи были на большое, сшитое из лоскутков, ситцевое одеяло. Не раз и не два Маркин останавливался у таких полей, поднимал поникшие стебли пшеницы, считал зерна в колосе. Зерна были тощие и мелкие.
Обо всем этом его и тянуло поговорить со старым пасечником.
И на этот раз Маркин подошел к Зиновьеву, присел рядом на валежину, заговорил о своем.
Пшаничка здесь, парень, испокон веку така. Вот рожь – получше, потому-то ее и сеет хрестьянин. Она не така затратна, а хлеб с нее – сытный и вкусный, да и привыкши хрестьяне к ржаному-то хлебу, не избалованы. Може, и надо сеять рожь? А, Степаныч?.. И я знаю, чё говорю, потому что родом из здешних краев и сам много лет гнул спину на полосе. Вот ежели другую завезти пшаничку откуда-нибудь из других краев – то было бы дело. Но откуда завезти?
Другие края, Тимофей Захарович, должны быть сходными с нашими по климату, по продолжительности теплого времени года, когда семя вызревает. По почве. Где найти такие условия, когда зима – длинная и морозная, а придет лето, и в июне вдруг ударит мороз? Может ударить и где-нибудь в августе, когда хлебу надобно наливаться. А в конце сентября, начале октября выпадет снег и положит хлеба, убрать которые уже не представится возможность.
– Вот и я говорю: таких краев, схожих с нашими, сибирскими, нечай, нету. Иль есть? Как ты думашь, есть ли в иных местах пшаничка лучше нашей – вот чтобы была сходной по срокам, устойчивости к заморозкам и урожайная? – отозвался пасечник на слова молодого агронома.
Маркин, задумавшись, произнес неуверенно:
В Канаде, может быть… В командировку туда надо посылать селекционеров. В другие страны.
И в другие, окромя Канады посылать, но мы вить сразу зачнем подозревать человека.
В чем?
А ты не видишь, что происходит вокруг? И это тока первые росточки.
Вы имеете в виду Гусельникова?
И его – тако же. Ты, Василий Степанович, человек ученый и неглупый, потому о других странах думать забудь, – продолжал между тем старик. – Твое дело здесь, на месте пшаничку сильной да урожайной сделать. Ты нам дай хорошее зерно, чтобы оно полное было, тяжелое да породистое, чтобы хлеба от него много родилось, а уж мужик всю жизнь будет тебе благодарен за то. И своих сыновей, внуков заставит уважать тебя.
Осенью с опытных делян собрали урожай вместе со стеблями и корнями – надо было изучить все растение целиком. Оставляли только те из них, которые отличались устойчивостью к возбудителям болезней и полеганию, имели крупный колос с большим числом зерен. Мелкие семена и колосья, что были подвержены болезням, таким как внутристеблевые вредители и головня, списывали на корм скоту.
Маркин регулярно выезжал в областной центр, в Иркутское областное зерновое управление для сдачи отчета. Там познакомился с Ермаковым Сергеем Алексеевичем, который работал агрономом по сортоиспытанию.
На вид Ермакову было лет сорок, но держал себя Сергей Алексеевич с Василием Маркиным как с ровней, стараясь по возможности полнее отвечать на его вопросы, подсоблял выбить новое оборудование для лаборатории, инвентарь. Говорили они и о выходящих в свет постановлениях партии и правительства, которые касались сельского хозяйства.
Вместе обсуждали статьи Лысенко, который в конце 1932 заявил в институте генетики и селекции в Одессе, что берется выводить сорта за вдвое меньший срок, то есть за два с половиной года. Это же обязательство он повторил в январе 1933 года на собрании в институте, пообещав «в кратчайший срок, в два с половиной года, создать путём гибридизации сорт яровой пшеницы для Одесского района, который превзошел бы по качеству и количеству урожая лучший стандартный сорт этого района – саратовский «Лютесценс 062».
Многие видные селекционеры выступали против такого сокращения сроков, говорили о «недопустимости игры в науку». Ермаков полностью поддерживал их точку зрения и просил Маркина очень серьезно подходить к селекции пшеницы.
Василий знакомился со всеми, кто мог быть полезным в его работе, но прежде всего с учеными Сибирского НИИ растениеводства и селекции, где однажды выступил с докладом на ученом совете. С этого момента и следует вести отсчет совместных исследований ученых института и Тулунской селекционной станции в области влиянии почвенной и атмосферной засух на развитие перспективных сортов яровой пшеницы и агрометеорологических условий – на урожайность.
Ознакомившись внимательно с материалами, оставшимся от его предшественника Гусельникова Аркадия Аркадьевича, Василий понял его главную мысль, которая, по мнению Маркина, заключалась в том, что селекционная работа в Сибири, с ее своеобразным, суровым и крайне непостоянным климатом, всегда будет очень сложной. Поэтому нельзя надеяться на то, что здесь относительно быстро будут созданы такие сорта, которые устроят земледельца во всех отношениях. Предстояла работа скрупулезная, длительная по срокам, напряженная и вместе с тем опасная. Опасная невозможностью доказать очевидное всем тем шарлатанам от науки, которые внушают правительству мысль о нежелании селекционеров работать так, как то требует партия. Мысль Аркадия Аркадьевича Гусельникова заключалась еще и в том, что для районирования, для приспособления к неустойчивому климату и удовлетворения нужд колхозного производства необходимо иметь не менее трех типов сортов – раннего, среднего и относительно позднего сроков созревания. При этом каждый сорт должен совмещать в себе сразу несколько важнейших качеств, без которых немыслим большой хлеб в Сибири. Это вот, вероятно, и было вменено в вину думающему селекционеру Гусельникову, научная деятельность которого, в связи с его выводами была крайне уязвима для шарлатанов.
