Kitabı oku: «Опьяненные свободой», sayfa 3
Шаг третий
Он сух и жарок, мой новый мир. Жгучие камни, ветер-суховей, бешеное солнце. И как здесь люди живут? Как растения. Ночью, у воды. Конечно, это не Астора. Это даже и не Граница, хотя попал я сюда одинаково: дым, огонь, удар, боль – провал. Вот больницы не было, зажило и так. Зато не было и проблем с памятью, что хорошо, так же как и проблем с документами. В этом мире жизнь устроена просто: если не знаешь языка, не имеешь документов и денег, то ты однозначно раб. Вот тебе миска простой еды и много работы. Сбежишь – хозяева обидятся и убьют. Я не сбегал. Зачем?! Нужно было оглядеться, подучить язык. В корпусе наблюдателей не предполагалось хорошего знания языка страны наблюдения. Да там вообще ничего не предполагалось. Не то чтобы не хватало средств на обучение курсантов – просто считалось, что любое обучение накладывает отпечаток. Ну и зачем нужен разведчик с отпечатком чужой цивилизации? Потому действовали просто, то есть количеством. Забрасывали в ареал наблюдения огромное количество ненужных Границе людей – и пусть приспосабливаются, как могут. Отсев огромный – зато естественный процесс не привлекает внимания спецслужб. Ну кому интересны бродяги – или рабы, как в данном случае? А такой раб обвыкнется, оглядится – авось и сообщит кучу нужной информации. Если доберется до информации – сообщит обязательно! За это светило гражданство Границы и идентификационная карточка личности, то есть безбедная жизнь. Передатчик – единственное, что не забывали вручить Наблюдателю.
Вот я и оглядывался. Ну, а пока я оглядывался, меня сдали в армию вместо хозяйского сына и под его именем и данными. Так что теперь я какой-то там Саат Боат, двадцати лет от роду, житель Второй Желтой, абориген долин. И ерунда, что белый и вдвое старше записанного. Никого вокруг это не смущало, с чего бы беспокоиться мне? Тем более что теперь я с местными документами, не раб, а вовсе полноправный гражданин, даже достоин отдать жизнь за новую родину.
И вот ведь странность какая: здесь даже в рабстве жить оказалось в каком-то смысле проще и… получается, что свободней. Свободней, чем в Границе. И уж тем более свободней, чем на моей несчастной далекой родине. Может, это потому, что здесь распоследний раб может ходить везде, не опасаясь, что его унизят или оскорбят. За своего раба хозяева готовы драться – и дерутся – насмерть со всем миром. И хозяйки тоже. И все их дети, способные держать оружие. Хотя в общем это мирный, незлобливый народ. Ну, если их не трогать.
Я помню, что я – наблюдатель Границы. Я обязан собрать сведения о наблюдаемой зоне, составить рапорт по заданному вопроснику и отправить по инстанции. Сбор сведений – в любом мире очень опасное занятие. Но гражданство Границы – лакомый кусок, любой бродяга рискнет за него жизнью. Любых, правда, не осталось. Транспорт развалился высоко над горами, и сообразить, что единственное средство спасения – модуль пилотов, да еще и добраться до него, удалось только мне. И выжить при крушении модуля тоже повезло только мне. Наверно.
Ну, рапорт составить несложно. Войска Второй Желтой усиленно готовятся к войне. Хватают всех годных к службе и небогатых, наряжают в боевые халаты, утертые до дыр и масляного блеска – и в лагеря подготовки. Подготовка в основном состоит из бессмысленных горных маршей – хотя воевать будем в городах и нигде больше. Это до боли напоминает мне родной мир. Разве что теперь на плече вместо учебного автомата болтается увесистое полено, имитирующее местное громобойное оружие. Скоро наша толпа пойдет в бой. Скоро – это через месяц. Военных секретов здесь не одобряют, решения штабов обсуждаются на каждом углу. Мы воюем против Первой Желтой, которая в данный момент является агрессором, захватив приморские столицы планеты. Но это неважно: недавно Первая Желтая с треском вышибала из своих жилых массивов агрессоров Второй Желтой. Причина войны по меркам моей родины смехотворна. Планеты не поделили недавно открытый астероид с какими-то, может быть, даже ценными свойствами. Но никто не собирался воевать из-за астероида. Вот еще! Бизнес есть бизнес, всегда можно как-то договориться. Однако на переговорах офицер охраны одной стороны намеренно слегка наступил на ногу солдату охраны другой стороны, который стоял непочтительно близко. Солдат, истинный сын своей родины, засветил офицеру в глаз – и поехало! Давно уже нет в живых ни того солдата, ни офицера – погибли в драке делегаций. А война длится и длится. Вот и сейчас: столицы захвачены! Ну как их не освободить?! И вломить агрессору в его собственном поганом логове, чтоб неповадно было!
Так что составить доклад не проблема. А вот отправить его нечем. Разведчики сыплются на связи? Ну так меня никогда не разоблачат, потому что у меня связи с Границей нет! Обломки транспорта корпуса Наблюдателей разбросаны по горам Второй Желтой. Когда я очнулся, передатчика при мне не было. Не потерял – просто не успел получить перед десантом. Выходит, я застрял здесь навсегда. И что? В Границе я был в таком же положении, и ничего. Люди живут везде.
Ребята моей группы – действительно ребята. Кое-кто – не более пятнадцати лет, совсем дети, хотя по документам такие мужики, что ого-го! Как все местные, они знают и умеют немногое – зато хорошо. Они здорово скачут на уродинах, функционально аналогам наших ишаков. Они могут десятки часов азартно, с глупыми шутками рыхлить землю, таскать воду, месить глину. Что-то еще подобное они знают и умеют. И все. Лишним себя они не загружают. Зато из-за примитивности и понятности жизненных задач они невероятно целеустремленны, настойчивы и всегда абсолютно уверены в правильности своих поступков. Я отлупил их всех, чтоб в их правоте нашлось место и для меня. Теперь, сталкиваясь со мной, они шипят нечто вроде «год ир зёгэн!» – и уступают. А что еще делать с сопляками, которые хватаются за ножи, если им показалось, что их место в солдатской столовой не соответствует их месту в жизни – это в столовой-то, где все места равны, в смысле равно противны!
Поначалу меня удивляло, как в цивилизации, давно вышедшей в космос, могли сохраниться реликты вроде мотыжного земледелия. Пониманию сильно мешали прочитанные в юности фантастические романы. Ну как же! Космические технологии невозможны без всеобщего очень высокого образования! Космическая цивилизация невозможна без проникновения высоких технологий в жизнь каждого! Потом дошло. Еще как возможно. Космической цивилизации всё население планеты не требуется. Не надо ей столько для существования. Есть мегаполисы, производственные конгломераты, космические верфи, оружейные центры, там занято невообразимое количество народа. А остальное, тоже невообразимое количество народу, по-прежнему живет на землях, этой космической цивилизации даром не нужных. И там, как и в древности, мотыжат землю, месят глину, воду таскают – короче, просто живут. И прекрасно сосуществуют с техническим миром. Дети местных важных лиц учатся, уезжают в мегаполисы, остаются там… или возвращаются. Ну а рабы – так им, кроме еды, особо ничего и не нужно, разве не так? Забавно: ситуация на моей несчастной далекой родине такая же, и в глухих деревнях дыхание цивилизации почти не коснулось жизни – но как-то это не замечалось, не понималось. И казалось, что космическое будущее – оно для всех и сразу. И надо было оказаться в чужом мире, чтоб понять, что это вовсе не так.
Как самого старшего и потому, возможно, самого умного меня назначили командиром компании. Это пока ничего не значит. Просто, если компанию ставят чистить навоз в личном хозяйстве офицера, работаем мы все наравне, но за плохую работу накажут прежде всего меня, а уж я – виновных. Если, конечно, сил хватит. Верно и другое: если заранее, до работы, надавать кому следует пинков, то за блестящие сараи получу поощрение я и только я. Опять же, если хватит сил защитить полученное. Мне приходится делать и то, и другое. В своей компании я не самый рослый, зато самый старший, и специфического опыта по раздаче пинков хватает. Кто служил в армии – поймет.
Сараи офицерам мы чистим регулярно, регулярно же получаем поощрения. В отличие от других командиров я делю премию на всех. Ребята меня не понимают, а потому сторонятся и норовят уйти в другую компанию. Я не против. От меня ушли все местные жилистые ребята, а прибились всякие слабаки, выходцы городских окраин, слабо приспособленные к солдатской жизни. С такими поощрения не дождаться. Командир соседней компании не понимает:
– Зачем они тебе?!
И действительно – зачем? Может, затем, что я им нужен. А следовательно, они нужны мне. Но простому уму как объяснить, что такое одиночество? Он и слов таких не понимает.
Вечером, когда уходит жара, когда под черным небом и яркими звездами приходит способность думать и вспоминать, один из моих слабаков рыдает. То ли маму вспомнил, то ли девчонку. То ли умирать не хочется, потому что вспомнил девчонку или маму. Ну и что мне до него?
– Ха, не мы первые! – говорю я ему. – Миров множество, а жизнь везде примерно одинакова. Вот в одном из миров городской, между прочим, парень попал в жуткую ситуацию. Вот как было: он рос, как положено, полным балбесом – точно, как вы! – и что умел? Гонять по небу на ракетном ишаке, играть на бренчалке, не знаю, как она там у вас называется…
– Кымм – мэзз… – нестройно подсказывают слабаки и подтягиваются поближе.
– … на кымм-мэззе, – продолжаю я. – И работу себе нашел такую же…
Слабаки мои постепенно подбирают сопли, слушают, штопают боевые халаты… А я рассказываю. Это не так просто при моем слабом знании местного языка – но помогает опыт общения с Анико, и я справляюсь. Я так жутко перевираю, извращаю и упрощаю некогда читанную вполне романтическую сентиментальную вещь, что авторы наверняка переворачиваются в гробах.
– А драться почти как он я вас научу! – обещаю я. – И бегать. И стрелять. Но в первую очередь бегать! Потому что вы молодые, у вас всё только начинается, и мне хочется посмотреть на вас живых.
Мои слабаки не верят. От других компаний им достается достаточно часто, чтоб осознать свою никчемность.
– Вы сможете! – уверенно говорю я. – Сила – не главное. Сила вообще почти ничего не решает!
Конечно, за месяц мало чему научишься. Трудно так быстро что-нибудь поменять в мышцах. Разве что в головах. Разве что в сердцах. Разве что в душах. И то совсем немножко. Но это немножко как раз и есть то самое, что делает из слабака воина. Сила, умение метко стрелять – вовсе не основное для бойца. А вот хладнокровие, сообразительность, решимость и сплоченность…
Через месяц нас бросили в бой.
У меня не было сомнений, воевать или нет. И не потому, что Наблюдатель не должен выделяться. Вторая Желтая… приняла меня, как сына. Дикое утверждение для бывшего раба. А мне плевать, что дикое! Я помню, как хозяин, ощерившись, кидался с кинжалом на толпу, посмевшую затронуть его подданного – и его малолетний сын тоже. Как он говорил потом мне, перевязывая руку своему младшему сыну:
– Ничего не бойся! Ты – наш! Мы за тебя любому сердце вырвем!
А потом уже я говорил своим слабакам то же самое. И подтверждал делом сказанное. Так что – нет, не было у меня сомнений. Я за своих слабаков любому сердце вырву – вот то правило, которое я осознал и принял на Второй Желтой. Мне так его не хватало на Земле.
Война в городе – жуткое, кровавое, грязное – но пугающее и величественное представление. Мгновенные стычки в коридорах – вот я вас, вот вы меня! Взрывы гранат, пыль и боевые газы в глаза, и грозные фигуры вражеских десантников-смертников, и дикие рукопашные в комнатах, уставленных мебелью. Режущая боль в животе от грязной воды. Снайпера на крышах и в окнах. Кумулятивные снаряды – сквозь бетонные стены! Летающие роботы-убийцы, зрячие ракеты и планирующие бомбы. Путаница улиц, бои без тыла и флангов…
Мальчики мои, слабаки, маменькины сынки, слушавшие сказки о космических разведчиках – нет их уже. Что мне поощрение, с кем его делить? Да, лучше всех, отбили, удержали, не побежали. Главное – не побежали, хотя уже умели. Не побежали, как все остальные. Может, потому, что слушали сказки о рыцарях неба. Потому, что что-то немного изменилось в сердцах и умах. Вражеский десант смертников – волки против моих котят. Что с того, что лежат и они, как и должно смертникам, глазами в небо? Ведь лежу и я. Прекрасная Астора, душа моя летит к твоим рассветам, туда, где плачет, где смеется черноглазая девчонка, нежный цветок горных степей…
Смотрит на меня военный врач, бормочет:
– Командир компании, спецучет. Герой войны. Годен. В лабораторию!
Понимаю, что дошел-таки я до военных секретов, есть они здесь, как не быть! Вот она, лаборатория войны, одна из целей, ради которых был брошен десант Наблюдателей на смерть под огонь космической обороны планеты. Пора бы действовать, наблюдать. Но летит уже душа моя, и звучит в ушах чарующий голос Роны-сан:
– Прекрасная Астора приветствует тебя!..
* * *
Следующее мое четкое воспоминание – я выбил дверь. Нечаянно. Военврач озабоченно смотрит на меня.
– Ты знаешь, что такое «год ир зёгэн»? – спрашивает он не то, чего ожидал я.
Я уже знаю, что это самое грязное местное ругательство и, конечно же, самое ходовое. У него масса смыслов, все неприличные.
– «Зёгэн» в научном языке обозначает помесь животного и человека, – усмехается военврач. – Это высмеивается в народных шутках, но возможно. У нас – возможно. Так вот ты – зёгэн. Только немного сложнее. Помесь человека, животного и машины. Сила и чутье животного. Точность машины. Универсальность человека. Ты – грозное оружие. Но спящее. Собой надо уметь пользоваться. Видел пушастиков домашних? Ты – на треть пушастик. Пока спишь – мягкий, вялый, слабый. Проснулся – сталь! Но не просыпайся зря! Зачем тебе дверь?
– Я нечаянно.
Военврач тычет в пояс, что на мне:
– Энергия. Берешь много энергии. Без пояса сожжешь себя. Хватит на два раза. С поясом больше, но нужна постоянная подзарядка. Ты грозный воин, но очень дорогой, понимаешь? Ничего ты не понимаешь, сельский болван, год ир… в того самого! Чтоб не трогал дверь!
Но я понимаю, я понятливый. Военврач хмурится, затем заявляет проницательно:
– Слишком умен! Ты не сельский. Ты, наверно, шпион? А, неважно. Теперь ты стал очень преданным нашим. Машина-матка, понятно? Без энергии помрешь. Отключим твою ячейку, и – пух! Сгоришь. Не отключим – будешь отличным воином. Десантный легион «Непобедимых». Операции в космосе и на планетах врага. Воюй, как воевал до этого, только лучше! Воюй, зёгэн!
В палате я долго осматриваю себя. Обычное тело. Почти без шрамов. И все же я зёгэн. Киборг, что ли? Да еще и с толикой животного. Пушастик домашний. Вот он, на картинке в моей палате, теперь понятно, почему ее здесь повесили. Ближайший мне родственник, если вдуматься. По виду – самый настоящий тигр, иссиня-черный, только туловище несколько короче привычных земных пропорций. Что означает, что он больше бегает, чем лазит. И что теперь? И ничего.
Но это оказалось не так. Что-то не заладилось у военных ученых. «Зёгэны» получились очень неустойчивыми. Я перепугался до слепой паники. Никто не в силах отнять у меня способность мыслить, так я считал. Зря считал. Приступы слепого бешенства, бешенства дикого зверя в путах, сменялись потерей мышления. Я узнал, что творится в головах животных. Ничего там не творится, вот что самое страшное. Так, картинки, мгновенные желания, расслабленная нега – и ни одной мысли. «Зёгэны» выходили из строя один за другим. При мне застрелили соседа – он перестал различать речь. Не потому что утратил такую способность – просто лень. Я его очень хорошо понимал – сладостная безмятежность животного затягивала и манила. У животного, в отличие от человека, просто все: если идет, то именно идет, и ничего более, а если дерется, то изо всех сил, пока не дорвется до горла врага – чтоб лежать потом в неге и спокойствии. Но в отличие от своих соседей по лаборатории я понимал опасность животного состояния и сопротивлялся. В конце концов мы с пушастиком поладили, и иссиня-черный тигр заснул. Разбудить его могла только опасность для жизни – или моя ярость. Пришлось учиться быть спокойным. Что ж, я еще раз убедился, что лишних знаний – не бывает. Когда-то в юности увлекался йогой – вот и пригодилось. Только врачей стало сбивать с толку мое расслабленное безразличие. Как они заволновались! Как взялись мучить всякими проверками и испытаниями! Но я оставался спокоен: любым испытаниям приходит конец, как приходит конец вообще всему. Спокойствие оказалось условием выживания моего – и врачей. Хорошо, что они об этом не догадывались.
Ужиться с машиной оказалось намного труднее. Реальная многозадачность мозга поначалу пугала и сбивала с толку. Идешь себе спокойно на тренировку – а машина обсчитывает одновременно десяток целей. Чертит оптимальную траекторию движения. Просчитывает возможность перехватить горло сопровождающему врачу. Воссоздает по обрывкам звуков и запахов картину происходящего снаружи. Прогнозирует цель полета десантного крыла, которое прочертило инверсионным следом полнеба… Если б задачи считались действительно одновременно, я бы не выдержал – да никто бы, наверно, не выдержал. Но оказалось, что машина считает фрагментарно: мгновенный расчет кусочка задачи – перепрыгивание на следующую – потом другой кусочек – а потом воссоздание общей картины из кусочков расчетов, словно мозаика в голове складывается. И в определенный момент щелк – решение готово. И я знаю, как перехватить горло рядом идущему и куда летит десантное крыло.
А еще меня страшно раздражал эфир. Я стал улавливать радиоволны, причем во всех диапазонах сразу. А машина – расшифровывать. В голове тут же воцарился постоянный шум и гул. Днем и ночью, во сне и на тренировках. Пока не научился выделять усилием воли какой-то один канал, путался в движениях и сбивался в ответах. Врачи, естественно, переполошились. Я к тому времени остался единственным вменяемым зёгэном, и меня начали очень ценить и беречь. Но постепенно и с этой проблемой справился, и шумы отошли на задний план, вечное бормотание эфира стало даже приятным и успокаивающим. Всегда быть в курсе радионовостей – плохо ли? Другое дело, что интересное передавали редко, обычно всякую чушь. А я от чудовищного наплыва информации стал быстро уставать, и ложился отдыхать совсем как пушастик – в любое свободное мгновение. Похоже, привычка спать в любое время со мной теперь навсегда. И что? Ну, переполошились врачи в очередной раз, так им не привыкать. Служение науке вообще беспокойное занятие.
Зёгэны погибли, а я выжил. И всерьез задумался, почему. Скорее всего, помогло образование. Все же по сравнению с ребятами из городских окраин я оказался гораздо более подготовленным к восприятию принципиально нового. И еще меня поддержала Анико. Черноглазая девочка-танцовщица навечно воцарилась в моей душе, никаким пушастиком не убрать, никакой машиной не заглушить. И я сопротивлялся, в память об Анико оставался человеком. Это оказалось неожиданно трудно. Знаете, когда убийство ощущается как простое и надежное решение проблем, трудно воспринимать окружающих людьми. Не себя – их, вот в чем, оказывается, заключалась человечность. Для пушастика люди казались легкой добычей, которую следовало давить и пугать. А машина, прописанная во мне где-то на субклеточном уровне, мгновенно просчитывала, как это сделать быстро и легко, чтоб потом дремать в неге.
И только Анико пела в душе и не давала мне забыться. И я остался человеком. По крайней мере, военные врачи пришли к такому заключению. Они и сами не поверили, что получилось. А я в результате задался неожиданным вопросом: а люди ли профессиональные убийцы? Мой личный опыт, к примеру, утверждал обратное.
Меня отправили на прохождение практики. Страшно не хотели – но как иначе проверить боевые качества зёгэна, как не в бою? А если что – и других можно наделать. Итак, практика войны. Учебная часть спецназа, легион «Непобедимых», операции в космосе.
Где-то там же, в космосе, наверняка незримо присутствует Санго Риот во главе корпуса перехвата вторжений. Есть здесь какие-то интересы Асторы, иначе к чему Наблюдатели? Если здесь пограничник Санго Риот, значит, здесь в каком-то смысле граница самой Асторы.
Вот теперь у меня очень непростое положение. Операции в космосе? А что, если придется сойтись в бою со знаменитыми пограничниками Санго Риота? Говорят, эти ренегаты и отщепенцы сражаются отчаянно, выслуживая милость своей покровительницы Асторы. А ведь я не забыл, что еще и наблюдатель Границы, то есть, в каком-то смысле, и Асторы. Правда, я не понимаю, какое дело сверхцивилизации до простых житейских разборок между двумя родственными планетами. Зато знаю, что Второй Желтой до Асторы точно дела нет. Ей бы с Первой Желтой разобраться за давнюю обиду.
У меня много времени для размышлений. Практика войны – сложное и длительное мероприятие, есть возможность подумать без спешки. Подумать и решить для себя один давний, еще из детства, вопрос. Всегда, когда приходилось смотреть фильмы про наших разведчиков, у меня возникала одна и та же мысль. Разведчик, чтоб заслужить доверие врага, исполняет свои обязанности с рвением. И движется вверх по служебной лестнице. То есть, получается, служит врагу лучше, чем сам враг? И вот вопрос: а стоят ли того добытые сведения? А ведь разведчику, по логике, и зверствами надо заниматься, если этим занимаются остальные – чтоб не выделяться из окружения, чтоб подозрений не вызвать…
И я нахожу ответ – для себя. Жить по совести. Это – важней любых сведений. Я – землянин! Некому, кроме меня, представлять в иных мирах человечество.
– Санго, слышишь ли меня? – бормочу я без надежды. – Добрался я до секретов. Ты неглупый воин, Санго, значит, для чего-то они тебе нужны? Для чего-то же тебе вообще нужны Желтые планеты? Ну так слушай, мне не жалко. Здесь производят для войны киборгов, неотличимых от людей…
* * *
– Во все времена своей истории Астора придерживалась традиционного нейтралитета, – медленно говорит Санго Риот. – Тогда зачем нам Желтые планеты? Где они, за какими безднами пространства? Они ничтожны со своими конфликтами. Ядерные дикари. Космическая шпана. Зачем они нам?
Рона-сан улыбается одними глазами его наивному «нам». Стены ее Дома растворяются, и огромное небо с мириадами звезд накрывает их.
– Прекрасна Астора, – звучит голос женщины. – Высоко в горах мчит свои воды река, стоит на ее пути силовая плотина; дети приходят любоваться подводным царством горных вод, и дрожит, прогибается незримая ткань сил; живут на планете колонии мудрых Домов, берегут, защищают хозяев; мерцают защитные экраны заградотрядов, хранят от хищных взглядов соседей хрупкую красоту Асторы; летят звездолеты и трудятся машины, собирают информацию разумные травы Информатория; наводят через бесконечность свои мосты-переходы отважные разведчики… А глубоко в космосе, в черной бездне плывут две искусственные планеты, как два полюса того, что является обитаемой вселенной. Это – тайна тайн Асторы, богатство богатств: ее мозг, ее память, ее единый вычислитель, ее хранитель всей информации. Одно из имен этой тайны – Хранилище. Весь мир пронизывают нити Хранилища, и на этих нитях записаны все знания мира. И еще: абсолютно всем на Асторе управляет Хранилище. Оно – единый и единственный мозг всех технических систем Асторы, от робота-газонокосилки до защитных экранов заградотрядов. Без Хранилища рухнет все!
– Желтые планеты – на окраине мира! – бормочет Санго Риот. – Понимаю…
– Да, – кивает Рона-сан. – В своей дерзости и агрессивности они достигли Хранилища – но посчитали его астероидом! Пока что они не смогли проникнуть внутрь. Но это пока. Хранилище необходимо защитить. Защитить, а затем увести в глубь космоса. Дальше от людей.
– Хранилище, – бормочет Санго Риот. – Надо же! Какое заурядное имя у вашей великой тайны.
– И опять ты прав в своем сомнении! – улыбается женщина. – Мы зовем его иначе. Это не просто мозг всех интеллект-машин. Это еще и наша родовая память, мудрость наших предков. Матрицы всех живших когда-то людей записаны там. И не просто записаны. Они… действуют. В каком-то смысле это бессмертие. Вы, пограничники, в невежестве зовете это информационным полем, либо астралом, даже Брахмой…
– А! Вот что это такое! – вскидывается Санго Риот. – Сказки южных морей! Это – сказки! Я слышал их в детстве, и уже тогда не верил! Да уж, Великая Тайна!
– А настоящая великая тайна всегда на виду, – серьезно замечает женщина. – Великое спрятать невозможно. По определению.
– Санго Риот встал и выпрямился во весь свой гигантский рост.
– Ну а я понимаю так, – угрюмо буркнул он. – Просто Желтые планеты уничтожили нашего общего знакомого, любимую игрушку вашей несравненной дочурки. И сейчас вы бросаете в бой весь корпус перехвата вторжений, чтоб посчитаться за женские обиды. Все очень просто.
Женщина покачала головой:
– Я ничего не могу бросить в бой. Я ничем не распоряжаюсь в вашей Границе. Что я могу? Только попросить своего мужчину… и защитника. Я могу отправить в бой только вас.
Гигант встретился со взглядом своей женщины – печально усмехнулся и качнул головой.
– Я готов! – сказал он просто.
– Пусть будет так! – прозвенел голос женщины. – Сберегите Хранилище! Идите смело, но опасайтесь за своих бойцов! Там может действовать сила, еще не познанная вами!
– Какая Сила?! – махнул рукой Санго Риот, и глаза его на мгновение из пронзительно-красных превратились в пронзительно-желтые. – Я там все в прах развею!
И церемонно опустился на одно колено.
* * *
– Ты вправду зёгэн? – в который уже раз интересуется Непобедимый.
Ему кое-что во мне непонятно. Он в спаррингах побивает меня во всем: и на шок-ножах, и в рукопашной, и в огневом контакте. Естественно, его поставили командиром компании. Непобедимый быстро прибрал власть себе. Он помыкает молодыми бойцами и покрикивает с презрением на меня. Покрикивает, но опасается, потому что я – зёгэн. Я не возмущаюсь. Вот это ему и непонятно. Он бы на моем месте возмущался.
А я считаю – зачем? Скоро в бой. А бой все расставит по местам.
У меня хороший напарник. Я подозреваю, что он и есть настоящий зёгэн, по праву рождения – настолько сильна в нем животная составляющая. Он невероятно силен и проворен, и его ясный взгляд не затуманивают никакие мысли. В самой жестокой заварушке он лишь с легким любопытством рассматривает противников, в то время как его руки умело и добросовестно выбивают из них дух. В спецназе, к сожалению, между собой дерутся гораздо чаще, чем с врагом. Я вижу в этом прямое влияние спаррингов и прочих кровавых методов обучения искусству убивать. Потому и числюсь на занятиях самым упрямым лодырем – и проигрываю Непобедимому. Непобедимый злится на мое спокойствие, не понимает, что оно – единственная гарантия его жизни. Машина вообще-то уже сотни раз просчитала, как ему перехватить горло.
Мы лежим на глинобитной крыше сарая-казармы нашего горного учебного центра. Над нами – черное небо и мириады звезд. Здесь они бешено яркие. Я молчу и гляжу вверх. С недавних пор меня тянет в небо. С того самого момента, когда я падал из космоса на землю в аварийном модуле-крыльчатке и чувствовал себя в воздухе… безопасно, что ли? Да, это одна из граней того странного чувства родственности с воздушной стихией. Чем выше, тем безопасней, даже если ты без парашюта. Все неприятности поджидают внизу, на земле, не так ли? А пока не упал, ты в воздухе – бог.
– Правда, что ты можешь слышать радиопередачи? – интересуется мой напарник. – Ловко устроился, тебе и приемника не надо, слушай музыкальную волну и балдей. И никакой инструктор не засечет!
Я действительно могу слушать радиодиапазон, и, чем больше тренируюсь, тем лучше получается. Я могу слышать практически все волны. Но отчетливо – только ту, которую слушаю. Иногда, невесть за счет каких чудес пространства, до меня доносятся голоса моей несчастной родины. Там всё, как и прежде: в почете воры, бандиты и торговцы, что суть одно и то же, но не я.
Внизу, под нами, очередное отвратительное действо. Моя лихая компания поймала молодого бойца. Это называется «воспитывать бдительность». Сейчас его собьют шок-ножом, а потом, оглушенного, станут с наслаждением мордовать. Интерес здесь в том, чтобы дождаться вспышки отчаяния, когда молодой озвереет и схватится за оружие. Самый смак для лихого спецназа – бить вооруженного, но заторможенного. Страшновато и не опасно.
Я оказываюсь внизу, даже не думая, зачем. Гулкие барабаны гремят в голове и оглушают. Ревет иссиня-черный тигр – ВРАГ! Шок-нож? Ногой его, и вдогонку свой! И веером запасные лезвия, и винтом по кругу! Тигр в глубине моей души хрипит и рвется наружу – ВРАГ!..
Компания лежит. Лежит циничный Непобедимый со своими дружками, лежат бывалые тренированные спецназовцы.
– Ну и что из того, что слышу радиоволны? – говорю я напарнику. – Какой от этого прок, если передают всякую дрянь? Я не могу найти передачу по своему вкусу, потому что ее просто нет! Всякую дрянь передают! Только голова болит…
Напарник ничего не говорит. Он озадаченно прикидывает высоту сарая, на который я машинально запрыгнул, возвращаясь на свое место. Мда, отвлекся и выдал себя. Мне еще очень сильно недостает самоконтроля. А уже скоро в бой. Слышал я пару приказов штаба. Они, конечно, шифрованные, но я как-то понимаю. Зёгэн.
* * *
– Я выдвинул корпус перехвата вторжений на боевые исходные, – угрюмо доложил Санго Риот. – Я развернул его и против Первой Желтой, и против Второй – сил хватает. Транспорт для астероида-Хранилища находится в постоянной готовности. Ученые моего Центра разработали для захвата астероида силовой невод, он испытан и годится для транспортировки. Инструктора разведцентра отмобилизованы в две штурмовые группы для захвата центров управления ядерным оружием аборигенов. Служба разведки отслеживает все действия противника.
– И что? – с легким недоумением спросил доктор Бэра.
– Я могу начинать боевые действия?
– А вы можете их начать? – внезапно заинтересовался доктор Бэра и даже слез с подоконника.
На этот раз его Дом находился на сороковом этаже жилых сотов, упасть вниз от удивления было нежелательно.
– Могу!
– Ну вот! – облегченно вздохнул доктор Бэра. – Сами спросили, сами ответили! Всегда бы вопросы решались так просто, так нет же…
И он отправился на подоконник. Командир пограничников упрямо не выключал экран. Доктор Бэра с жалостью глянул на него.
– Ну почему, чтоб убрать жалкий астероид, необходимо устроить драку? – подумал доктор Бэра. – Вот стоящий вопрос! Задать бы его, да нельзя. Какой смысл спрашивать у газонокосилки, зачем она уничтожает траву? Санго Риот – воин, он по-другому не умеет. Все они на Границе – воины. Драчуны. Хулиганы. Бандиты. Командир пограничников, по крайней мере, хороший воин, следовательно, обойдется наименьшими жертвами.
