Kitabı oku: «Избранное», sayfa 15
На закате указ зачитали рабам. Они пришли в изумление, и многие не спали всю ночь, обдумывая новую жизнь.
Утром следующего дня жрецы и фараон вновь поднялись на пирамиду и были поражены увиденным: тысячи бывших рабов наперегонки тащили те же камни, что и раньше. Многие несли по два камня. Стражники тоже присоединились к гонке. Люди, с которых сняли кандалы и которые теперь считали себя свободными, стремились получить как можно больше монет, чтобы построить свою счастливую жизнь.
Кратий еще несколько месяцев провел на вершине пирамиды, с удовлетворением наблюдая за происходящим внизу.
Изменения были колоссальные! Рабы объединились в небольшие группы, придумали тележки и, доверху нагрузив их камнями и обливаясь потом, толкали перед собой. "Они еще много чего изобретут, – думал про себя Кратий. – Уже и дополнительные услуги появились: разносчики воды и пищи. Следить ни за кем не надо, заставлять работать – тоже. Теперь они сами жаждут таскать камни".
Некоторые рабы ели прямо на ходу, не желая тратить время на дорогу в барак для приема пищи, и расплачивались с носильщиками еды монетами. И полевые лекари появились, и регулировщики движения. Было все, и все оплачивалось.
"Скоро выберут себе начальников, судей, – продолжал размышлять Кратий. – Пусть выбирают! Рабы ведь считают себя свободными, хотя, по сути, ничего не изменилось – они по-прежнему таскают камни".
Когда жрецы осознали, какие невероятные перемены произошли в обществе благодаря идеям Кратия, один из них, самый старший по возрасту, сказал:
– Ты демон, Кратий! Твой демонизм поработит множество земных народов.
– Да, я демон, – гордо ответил Кратий. – Пусть отныне придуманное мною называется ДЕМОнКРАТИЕЙ».
В дальнейшем буква «н» исчезла, и теперь это слово известно как «демократия».
Притча навела Михаила на размышления.
В принципе система, созданная Кратием, как бы она ни называлась, была эффективной. Но потом начались 6удни, возник чиновничий слой. И его представители захотели получать монеты не только за свой труд, но и за возможности, которые им делегировал народ. Так появились взяточничество, коррупция и казнокрадство. Для борьбы с ними вновь понадобились стражники.
«Чтобы преодолеть это трехглавое зло, нужен современный Кратий, – размышлял Михаил, – который хотя бы на короткое время надел на себя кандалы собственного народа. Возможно, намаявшись и решая повседневные проблемы, он придумает, как выйти из сложившейся ситуации».
У современного российского общества есть две проблемы. Одна существует на уровне компаний, это – воровство и мошенничество работников. Другая – на уровне государства в виде коррупции, взяточничества и казнокрадства.
Проблема в компаниях решается с помощью создания такой системы мотивации, которая сделает воровство невыгодным, а сохранение активов и достижение позитивных результатов – выгодным. Многие частные фирмы пошли по этому пути и свели воровство практически к нулю.
То же – с коррупцией и взяточничеством. Ведь их корни уходят в разрешительную систему, которая работает по принципу: я тебе разрешу (согласую), а ты мне заплати. Поэтому надо сделать так, чтобы чиновникам было выгодно согласовывать и разрешать и чтобы существовала прямая зависимость между принятием положительного решения и их личным материальным благополучием. И, конечно, нужно свести к минимуму число инстанций, которые в последнее время плодились, как кролики в штате Кентукки. Многие вопросы наверняка можно решить в уведомительном порядке.
Увы, мы до сих пор по старинке боремся с коррупцией при помощи стражников, придумываем новую стражу для самой стражи. А коррупция и взяточничество по-прежнему цветут пышным цветом.
Вспомним, к какому выводу пришел Кратий: «Основная угроза для рабовладельческого государства существует внутри самого государства».
Он имел в виду систему рабства и, исключив ее, запустил саморазвивающуюся программу, которая привела к возникновению качественно нового общественного строя.
Применяя слова верховного жреца к нашей действительности, можно сказать так: «Основная угроза для государства с коррупционной системой существует в самой коррупционной системе». Нужно запустить механизм саморазрушения коррупции изнутри!
Кратий был прав и в том, что Бог дал человеку силу, равной которой нет во Вселенной, – силу мысли, рождающую слова и меняющую ход истории. Хорошо бы, чтобы нового Кратия, нашего современника, посетила МУДРАЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ МЫСЛЬ и у него появилась сила, способная на корню уничтожить коррупцию, взяточничество и казнокрадство.
«И тогда мы достроим наш офис в Москве!» – улыбнулся Михаил, глядя на беззаботно играющих детей за окном.
Прыжок с парашютом
Сложилось так, что компания Виктора Антоновича строила жилые дома и коммерческую недвижимость практически во всех районах города. Кроме одного. Не потому, что этот район не нравился. Просто он располагался далеко от головного офиса, и до него просто руки не доходили. Глава администрации района Нина Сергеевна была недовольна отсутствием внимания и однажды пригласила Виктора Антоновича к себе обсудить возможность крупного строительства на вверенной ее заботам территории.
Несмотря на то, что встреча проходила в здании администрации, беседа носила неформальный характер. Нина Сергеевна, знаток французских вин, после совместной дегустации нескольких Grand Cru спросила напрямик:
– Виктор Антонович! Почему ты не работаешь в моем районе? Я готова предложить несколько интересных участков для застройки.
– Да я с огромным удовольствием буду работать в вашем районе, – оправдывался Виктор Антонович. – Хоть сегодня готов посмотреть все площадки. Машина ждет, поехали.
– Нет, дорогой Виктор Антонович! Мы сделаем по-другому, – заявила Нина Сергеевна. – На следующий четверг я закажу вертолет. Облетим весь район: сверху все выглядит гораздо интереснее и понятнее. Сам выберешь лучшее место для строительства, и мы спустимся туда на парашютах. А на земле обсудим условия контракта.
Сначала Виктор Антонович подумал, что Нина Сергеевна шутит. Однако она быстро рассеяла его сомнения:
– Я раньше служила в спецвойсках и с парашютом прыгала сотни раз.
– Зато я не прыгал, – признался Виктор Антонович.
– Ерунда! Впереди целая неделя, потренируешься и прыгнешь. – И потом с пафосом добавила: – Ты же мужчина!
Вернувшись в офис, Виктор Антонович задумался: ударить лицом в грязь перед женщиной не хотелось, но и прыжки оптимизма не вызывали. А куда деваться?
Он вызвал заместителя, обрисовал ситуацию и предупредил о своих тренировках:
– Вы уж постарайтесь, чтобы без меня все было в порядке!
Опасаясь за руководителя, заместитель в тот же день собрал тайное совещание, чтобы обсудить возникшую проблему.
– А можно я проверю, опасно это или нет, – вдруг предложила Любовь Михайловна, начальник департамента развития, энергичная тридцатишестилетняя женщина.
Она обожала шефа и не могла допустить, чтобы какая-то глава администрации района подвергала его жизнь опасности.
– Я ничем не хуже ее и тоже смогу прыгнуть. Ерунда какая! Подумаешь, прыжок с парашютом!
– И как ты это сделаешь? – перебил ее заместитель.
– Да очень просто! Пойду завтра и прыгну!
– Ты это брось! Забыла про свой вес? Да и зрение у тебя не ахти. В очках, что ли, прыгать собираешься?
– Почему бы и нет?
Совещались допоздна и вынесли единогласное решение: любыми средствами не допустить тренировок и, соответственно, прыжков: «Мало ли что, не хватало нам еще проблем…»
А для начала – просто отвлечь шефа от самой мысли о прыжке с парашютом.
Отвлекающий маневр поручили заместителю.
Утром на следующий день Виктор Антонович, как обычно, пришел в офис. Видимо, заместитель постарался и каким-то путем отвлек его от начала тренировок. Все работали в штатном режиме, но никто не мог разыскать Любовь Михайловну. На рабочем месте ее не было, мобильный телефон не отвечал. К обеду позвонили из местного аэроклуба и сообщили, что после неудачного приземления с парашютом скорая увезла Любовь Михайловну в больницу в тяжелом состоянии. После сложной хирургической операции врачи порадовали: жизнь пациентки вне опасности. Восстановить картину произошедшего удалось только через сутки.
Оказалось, что после совещания, несмотря на позднее время, Любовь Михайловна позвонила в местный аэроклуб и задала дежурному один-единственный вопрос: «Могу ли я завтра прыгнуть с парашютом?» Дежурный, он же пилот, терпеливо объяснил, как все происходит: медкомиссия, двухнедельное обучение, тренировки на тренажере и лишь после этого – прыжки. И то, если допустят.
– Нет! – упрямо заявила Любовь Михайловна. Я хочу прыгнуть прямо завтра и готова заплатить! – и добавила: – Сколько скажете…
– Ну что же, приходите, – сдался дежурный.
Клуб переживал не лучшие времена, почти обанкротился. Если клиент не хочет слушать инструкции и готов рисковать и при этом еще и платить, почему бы и нет?
В 09.00 Любовь Михайловна появилась в офисе аэроклуба. Правда, офисом этот сарайчик у взлетно-посадочной полосы с тремя комнатами и пристройкой для пилотов и обслуживающего персонала назвать было трудно.
– Я хочу сегодня прыгнуть с парашютом, – с порога заявила Любовь Михайловна.
– Вы когда-нибудь раньше это делали? – поинтересовался невысокий, хорошо сложенный молодой человек, которого звали Андрей.
– Нет. Но я хочу это сделать!
– А как у вас со здоровьем, со зрением? Вы, я смотрю, очки носите.
– Здоровье у меня отличное, а зрение роли не играет. Я ведь читать в воздухе не собираюсь, – парировала Любовь Михайловна и добавила: – Давайте побыстрее! Я готова заплатить, а времени у меня мало.
После двухчасового инструктажа, измерения температуры и давления поднялись в небо.
То, что случилось дальше, Любовь Михайловна описывала так:
– Мне было совсем не страшно. Высота такая, что с моей близорукостью, а прыгала я, конечно же, без очков, землю просто не видать. Прыгнула сразу, толкать не пришлось. Лечу, как на крыльях, – ощущение обалденное! Где-то, как мне казалось, далеко внизу, показались деревья, и вдруг – бац! Затем я почувствовала дикую боль. Попыталась встать, но не смогла. Ну а потом сирены, скорая, больница… И множественные переломы обеих ног.
– Почему ты это сделала? Зачем тебе понадобилось прыгать? – спросил в больнице Виктор Антонович.
– А вы сами догадайтесь, – таинственно произнесла Любовь Михайловна.
Жестокая расплата
Джонни Николадзе был человеком прямодушным, справедливым и добрым. Окончив школу, он покинул родное грузинское селение и, полный надежд, уехал в Ленинград поступать в Политехнический институт. Семнадцать лет – вся жизнь впереди!
Студенческие годы оставили самые яркие и приятные впечатления. Учеба давалась легко, все экзамены на отлично. Но больше всего запомнились стройотряды – ночевки у костра, песни под гитару, вылазки в деревенские сады за яблоками, безобидные стычки с местными ребятами и, конечно, влюбленности. Молодой красивый грузин влюблялся отчаянно: для него не существовало других девушек, кроме той, которую он любил здесь и сейчас. Но через неделю-другую появлялась еще более красивая студентка, и опять – любовь до гроба. И ведь не врал! Она действительно была лучшей и единственной. На тот момент.
Эх, молодость, молодость…
И вот институт окончен, красный диплом в руках и распределение… в сибирский городок Норильск. Юношу, рожденного на солнечном Кавказе, отправили на Север с его полярными ночами и морозами за минус сорок строить цеха Норильского комбината. Конечно, несправедливо, но Джон – гордый парень:
– Север так Север! Замены просить не буду. Еду!
Было немножко грустно расставаться с ребятами и девчатами. Ведь столько времени провели вместе. Но делать нечего: короткие сборы, и вот он – Север.
Опыт, полученный в стройотрядах, помог молодому мастеру освоиться на новом месте. Джон руководил строительством нового цеха по выпуску электроаппаратуры. Работа оказалась интересной, к тому же через полгода – повышение, через год – еще одно. И вот уже молодого энергичного специалиста замечает руководство, и ему предлагают должность заместителя начальника стройтреста. Стремительная карьера!
К этому времени Джон, ставший уважаемым Джоном Арсеньевичем, успел влюбиться, жениться и завести чернявого сынишку-шалунишку, маленького Сережу. Жизнь била ключом. Любимый сын быстро рос, но северный климат плохо сказывался на его здоровье, врачи советовали сменить место проживания, и Джон решил вернуться в Ленинград.
Проблем с трудоустройством не возникло: Джона сразу взяли заместителем управляющего треста по материально-техническому обеспечению. Работа интересная, регулярные командировки по всей России, знакомство с новыми людьми, многочисленные деловые связи. На деньги, заработанные на Севере, семья купила кооперативную квартиру. Быт налажен, дома всегда ждали любимые жена Татьяна и сын Сережа. Джон был счастлив.
Одно неприятно – советская система лимитов, фондов и иных ограничений вынуждала изобретать необычные, порой граничащие с нарушением закона способы приобретения стройматериалов. Современные люди понятия не имеют, что такое лимиты на рабочих, на материалы, на заработную плату, а тогда это было нормой. И чтобы получить лимиты и вести дела, нужно ехать в Москву и уговаривать московских чиновников.
Основной мотивацией для чиновников в то время тотального дефицита служили подношения разных деликатесов: икра, копченая колбаса, рыбный балык, предметы быта и элитные спиртные напитки. Часть алкогольных подарков распивалась здесь же, в отдельных кабинетах при закрытых дверях. Продолжались переговоры часто в ресторанах. Там обо всем и договаривались. Чем больше подношение и количество совместно выпитого спиртного, тем выше полученные лимиты. Такая нехитрая арифметика!
Учитывая число строящихся объектов треста, легко представить, сколько презентов приходилось делать и рюмок выпивать. И за все Джон расплачивался своим здоровьем и собственными деньгами.
Поначалу зарплаты хватало на все. Но аппетиты чиновников росли с такой скоростью, что даже премиальные не спасали. Жена Татьяна все чаще упрекала:
– Дорогой! Ты занимаешь хорошую должность, а приносишь копейки. Сережке надо новый костюм купить, мебель совсем старая, и одеваемся мы как нищие, на люди не в чем выйти. Где твоя зарплата? И пьешь почти каждый день. Что случилось? Так же нельзя!
– Милая, пойми, я должен решать текущие вопросы. Трачу на это часть зарплаты, а без выпивки лимиты не получить. Потерпи! – оправдывался Джон.
И она терпела.
«Татьяна-то потерпит, – думал Джон про себя. – Но действительно надоело нищенствовать. Две трети зарплаты уходит на скрытые взятки! Как семью кормить? Самому брать взятки с подчиненных, спуская им лимиты? Я так не могу, совесть не позволяет. Да и где мастера с прорабами возьмут деньги? Разве что своруют. Нет, это не выход! Надо что-то придумывать или искать другую работу… Ладно, вот съездим в отпуск, а потом я что-нибудь придумаю».
На три недели вся семья уехала в родное селение Джона недалеко от Тбилиси. Родня обрадовалась их приезду: застолье, беседы, встречи с друзьями, походы в гости к гостеприимным соседям. Между делом начались разговоры:
– Дорогой Джон! Ты ведь у нас большой начальник. Не поможешь ли нам купить…
И далее кому что: одному – шифер на крышу, другому – цемент, третьему – кирпичи и т. д.
– Мы же не даром просим, дорогой! Мы хорошо заплатим, только помоги.
Вернувшись в Ленинград, Джон стал все чаще задумываться: «Может, и правда как-то использовать свое положение, помочь землякам, да и денег подзаработать. Татьяна будет рада. Но только не воровать! Необходимо что-то другое придумать».
И тут Джон вспомнил о знакомом изобретателе, главном инженере управления. Он буквально каждую мелочь превращал в рацпредложение и такие деньги получал! И все официально, никаких нарушений.
«Думай, Джон, думай!» – наливая привычный бокал вина, убеждал себя Джон.
Через день на одной из строек он обратил внимание, как рабочие монтировали подвесные потолки из алюминиевого листа в одном из цехов. Листы были сплошные и хоть из алюминия, но довольно тяжелые.
«А почему бы не сделать их перфорированными, с дырочками? Так и легче будут, и расход металла уменьшится», – мелькнула мысль в голове Джона.
Вечером он позвонил на завод:
– Михаил Кириллович! Ты можешь вместо сплошных алюминиевых листов делать перфорированные, с маленькими дырочками?
– А какая мне разница – с дырочками или без. С дырочками даже лучше, алюминия меньше надо. Ты ведь знаешь, как с лимитами туго.
– Вот и хорошо! Кстати, я ведь лимит на алюминий передал тебе полностью, на весь заказ. С перфорацией экономия выходит почти тридцать процентов. Завтра подъеду, переговорим, решим, что с ней делать.
Рано утром на следующий день Джон вошел в кабинет директора завода. Обсудили экономию – цифра получилась внушительная.
– Что будем делать с алюминием? – спросил Кириллыч.
– Сделаем дополнительные листы, – невозмутимо ответил Джон, имея в голове четкий план сбыта продукции.
– И куда их? – недоумевал директор.
– Продадим, – заявил Джон. – А деньги поделим: треть – тебе, треть – мне, остальное – на расходы.
– Ты что, с ума сошел? – возмутился Михаил Кириллович. – Как я спишу эту продукцию?
– У тебя есть утвержденная норма списания алюминия на один квадратный метр сплошного листа. Вот и списывай по этой норме, а экономию от перфорации нигде не показывай. Дополнительную продукцию я сам заберу.
Соблазн получить дополнительный доход победил. Немного помявшись, директор согласился. К тому же делать ничего особенного не надо – выпустить дополнительную партию листов и передать Джону. Остальное – не его забота.
Алюминиевые листы мгновенно разошлись в Грузии, деньги получили и поделили. Татьяна, конечно, ничего об этом не знала – Джон не посвящал ее в свои дела. Но она обрадовалась, когда муж стал приносить нормальную зарплату. Наконец-то можно купить обновки, поменять мебель и заняться приятными мелочами.
Вскоре Джон купил новенькую «Волгу» – лучшую машину в СССР по тем временам.
Заказы не прекращались, деньги поступали регулярно, и за авто последовали мысли о новой квартире, даче… Сомнения в законности сделок порой терзали Джона, но легкость, с которой все происходило, убаюкивала.
– Если бы я не придумал перфорацию, тратился бы весь алюминий и никакой экономии не было бы, – пытался Джон себя оправдать. – Мы ведь делаем дополнительные листы из сэкономленного металла и никакого ущерба государству не наносим!
Все так и продолжалось бы, если бы не случай.
Один высокопоставленный работник ОБХСС (знаменитый в советское время Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности) поехал отдыхать в Грузию. Прогуливаясь по окрестностям Тбилиси, он обратил внимание на новые крыши из алюминиевых листов на домах окрестных селений.
– Откуда здесь алюминий? – удивился сотрудник ОБХСС. – Это же стратегическое сырье! Его не должно быть в продаже. Надо проверить!
И пошло-поехало.
Расследование привело на Ленинградский завод, оттуда – в стройтрест. Налицо крупное хищение соцсобственности.
В Ленинград отправили специальную следственную бригаду из шести человек. Ее возглавил старший следователь Генеральной прокуратуры СССР, сорокалетний майор Георгий Каримович Каримов. Следственная машина Советского Союза заработала на полную мощь.
Для проживания следователей выделили три квартиры в новом, еще не полностью заселенном доме. По поручению управляющего треста расселением занимался главный инженер Михаил Петрович Лебедев.
В первый же день следователи организовали грандиозную пьянку, на которую пригласили и Михаила Петровича. Пили пять дней, но уже без главного инженера, который вежливо отказался, сославшись на занятость, чем вызвал недовольство майора Каримова:
– Ты нас не уважаешь! Это не по-дружески. Смотри, пожалеешь…
Когда на пятый день Михаил Петрович посетил компанию, его взору предстала ужасная картина – горы пустых бутылок, арбузные и апельсиновые корки, повсюду окурки, мусор и стойкий дух перегара вперемешку с запахом копченой рыбы. Все члены бригады с опухшими лицами ждали похмелки: запасы спиртного кончились, как и командировочные.
– Ребята, может, хватит здоровье гробить? – воскликнул Михаил Петрович.
– Верно, бойцы! – неожиданно согласился майор. – Сегодня приводим себя в порядок, а завтра – за работу. Михаил, поможешь разобраться, в чем тут дело?
– Нет, ребята! Вы специалисты, вот и разбирайтесь.
– Ладно, разберемся… Значит, так. Володя с Геннадием в течение недели любыми способами добиваются от Николадзе явки с повинной. Остальные работают с бумагами. Все, расходимся. Михаил! Помоги убраться и дай взаймы нам деньжат до получки. Думаю, по тридцатке каждому хватит.
Отправив уборщицу привести в порядок квартиры да постирать белье и взяв под отчет деньги, Михаил Петрович передал майору конверт со ста восьмьюдесятью рублями.
В следующие недели бригада проявила поразительную активность: допросы велись до полуночи. К концу недели схема хищений и фигуранты дела стали ясны.
С Джоном поступили жестоко: Володя и Геннадий спаивали его всю неделю, с утра и до позднего вечера. Происходило все в одной из квартир и сопровождалось типичными для таких случаев клятвами в вечной дружбе, взаимопомощи и т. д.
– Да не бойся ты, Джон! Мы не дадим тебя в обиду. Ты свой в доску. Все будет тип-топ!
Так продолжалось до пятницы. А в субботу утром Джон проснулся один, запертый в квартире. Голова трещала, руки дрожали. Собутыльников и след простыл. Желание одно – опохмелиться. Заглянул в холодильник – пусто, и на кухне шаром покати. Через полтора часа мучений и неизвестности щелкнул замок в двери, и вошел майор Каримов с тремя сотрудниками. У каждого в руках были пакеты с выпивкой, закуской и иными мелочами.
– Привет, Джонни! – поздоровался майор. – Как самочувствие?
– Паршивое, – зло процедил Джон сквозь зубы.
– Ладно! Паршивое не паршивое, а нам от тебя нужно только полное признание. Оформим явку с повинной. На суде это учтут, пару-тройку лет скостят, – строго произнес майор. – Вот ручка, бумага – пиши, а мы пока выпьем, закусим. Суббота все-таки, и неделя была не из легких. Геннадий, организуй нам стол, да получше!
Через 10 минут следователи уже сидели за столом, разливали водку, раскладывали закуски на тарелки, а Джон с больной головой в задумчивости сидел в углу, за соседним столом. Перед ним лежали бумага и шариковая ручка. Ни к той ни к другой он не притронулся. «Не буду ничего писать, – продолжал упрямствовать Джон, уткнувшись глазами в стол с выпивкой. – Не дождетесь!»
– Ну что, бойцы, за успешную работу! – произнес майор, поднимая рюмку. – Давай, Джон, твое здоровье! – И залпом выпил содержимое.
Губы Джона пересохли, язык прилип к небу – желание похмелиться было невыносимым.
Вторую и третью подняли за удачное завершение дела. Джон находился в предобморочном состоянии, и когда Володя в очередной раз стал наполнять пустые рюмки, не выдержал:
– Ладно, садисты, наливайте и для меня! Все напишу…
Володя наполнил заранее подготовленный стакан почти до краев. Взяв его трясущимися руками, Джон все выпил залпом. Потом, закусив малосольным огурцом, сел на стул. Организм начал приходить в норму: руки обрели твердость, боль в голове постепенно ушла. Вынув из кармана собственную перьевую ручку, начал писать. Писал долго, подробно, ничего не скрывая. Закончил через пару часов:
– Все, забирайте!
Майор взял листки, внимательно прочитал:
– Хороший ты парень, Джон, но вляпался по уши. И помочь тебе мы уже не сможем. Я отпускаю тебя на три дня. Приведи себя в порядок, положи в Сбербанк деньги, которые получил от сделок, вот на этот счет, копию квитанции принесешь мне на Литейный. Жду тебя в среду. И не вздумай дурить, а то хуже будет! Двигай. На посошок выпей и завязывай. Пока.
Джон выпил еще стопку и ушел.
Несмотря на количество выпитого за последние дни, его мысли были четкими. Вместе с признанием пришло облегчение, будто тяжелый груз упал с плеч.
Признание Джона помогло раскрутить всю схему хищений. Только мотив не вырисовывался. Хотя куда проще – алчность. И при этом ни слова о поборах высокопоставленных чиновников, вынуждающих подчиненных искать дополнительные заработки!
Обрадованные успехом следователи снова запили и не заметили, как истек плановый срок расследования. Дело еще не было полностью завершено, оставалось много формальностей. Майор сел писать рапорт начальству с просьбой продлить расследование еще на месяц и выдать деньги на дополнительные расходы «в связи с внедрением в преступную группу, подорвавшим здоровье». Разрешение и деньги были получены, за этим последовал очередной запой.
И вот, наконец, суд.
Никто, кроме Джона Николадзе, свою вину не признал. Вердикт: учитывая чистосердечное признание, Джону Николадзе – восемь лет, остальным фигурантам – от трех до десяти лет, директору завода – десять.
Казалось, жизнь кончена. Но есть любимая жена и сын, надо держаться…
Тюрьма встретила жестоко.
В первые же дни отсидки стало пошаливать сердце, поэтому перевели в местную санчасть. Заведуя в тресте материальным снабжением, Джон имел большие связи, в том числе среди тюремного начальства: в свое время начальник тюрьмы выделял тресту заключенных для работы на стройках, за что Джон расплачивался с ним пиломатериалами для дачи. Теперь он посетил Джона в больничной палате и предложил сносные условия пребывания на зоне. Заключенные работали на заводе недалеко от тюрьмы, и Джона назначили бригадиром. В качестве исключения под личную ответственность начальника тюрьмы он жил в вагончике на заводской территории. Каждые выходные разрешали встречаться с женой и сыном. Иногда даже домой отпускали.
Жизнь постепенно налаживалась. Все заработанные деньги Джон отдавал жене, на себя ничего не тратил. Хоть какая-то помощь семье! Ведь перед судом, чтобы вернуть деньги государству, пришлось многое продать, включая автомашину. Семья практически осталась ни с чем. Немного позже начальник тюрьмы решил строить дачу и назначил Джона мастером на этой «великой» стройке. Забегая вперед, следует сказать, что в скором времени эту дачу сожгли вышедшие на волю заключенные. Тем более что находилась она недалеко от тюрьмы.
Прошло три года. Началась перестройка. Статью, по которой сидел Джон, отменили. Ликвидировали и ОБХСС. Теперь сделка, за которую Джон попал в тюрьму, называлась успешным предпринимательством.
Однако бюрократическую машину не развернуть, поэтому Джон продолжал отбывать наказание. После пяти лет он попал под условно-досрочное освобождение. Дома его встретили жена и повзрослевший семнадцатилетний сын.
Трест, в котором работал Джон, разделили на несколько компаний и «прихватизировали» – разворовали все. По сравнению с глобальным разворовыванием госимущества, творившимся в стране последние два года, преступление Джона выглядело детской шалостью.
И ведь никого не посадили!
Отдохнув пару недель, Джон решил открыть свою фирму. Дела шли с трудом: страх нарушить запутанные и неоднозначно трактуемые законы мешал развернуться. Десятки контролеров открыто требовали мзду, грозя разорением.
– Полный беспредел! – возмущался Джон и через некоторое время, не в силах с этим бороться, закрыл фирму.
Семья еле сводила концы с концами. Друзья, конечно, помогали, но гордость не позволяла Джону злоупотреблять помощью.
И вдруг из Москвы сообщили, что требуются специалисты для восстановления Чечни. Предлагали интересную работу и хорошую зарплату. Немного подумав, Джон согласился и уехал с двумя близкими друзьями.
На вторую неделю в одном из горных ущелий, по дороге к блокпосту, их схватили боевики. Всех троих избили и посадили в клетку размером два на полтора метра. Находиться в ней было физически невыносимо; кормили чем попало: то черствый хлеб бросят, то пяток луковиц, то протухшую рыбину. И постоянная жажда. Воду давали один раз в день, а иногда и просто забывали.
– Напишите родным, пусть собирают выкуп, – заявили боевики на третий день. – По три «лимона» баксов за каждого. Тогда отпустим.
«Где взять такие деньги?» – думал Джон, но весточку написал, надеясь, что государство поможет, выручит…
Голодные и обессиленные, они молча ждали своей участи тринадцать долгих дней и ночей, скорчившись в клетке. На четырнадцатый день один из боевиков сказал:
– Ваши не хотят платить выкуп. Завтра начнем расстреливать по одному в день. Можем исполнить последнее желание, – зло пошутил он и громко заржал.
– Покурить бы перед смертью, – неожиданно для себя произнес Джон.
– Это можно! – смилостивился боевик и бросил ему пачку табака, какую-то старую книжку вместо бумаги для самокруток да коробок спичек. – Курите на здоровье! – опять заржал он. – Комары до утра не сожрут, умирать будет легче!
После ухода боевиков Джон сказал:
– Надо этой ночью выбираться, или нам всем конец.
– А как мы это сделаем? Вон какие прутья! Их даже газовой сваркой не взять.
– Попробуем так, – предложил Джон. – Делаем самокрутки, разжигаем и по очереди прикладываем к металлу. Попытаемся нагреть и разогнуть прутья.
Начали сразу, но дело шло медленно. И все-таки надежда остаться в живых не угасала. Общими усилиями один прут разогнули. Радости не было предела! Осталось еще три. Окрыленные, продолжили. И вот уже гнутся второй, третий и последний, четвертый. Победа! Спасены!
Отбросив крышку, попытались встать, но отекшие ноги не слушались. Поэтому вылезали на руках. Идти не могли, буквально ползли на коленях, подбадривая и помогая друг другу. Желание вновь увидеть жену и сына придавало Джону сил.
Начало светать, и появилась угроза погони. Все трое ползли из последних сил. И вдруг впереди показался российский БТР. Солдатики, родные! Слезы лились рекой…
Обессиленных, доставили на блокпост. Оттуда позвонили в Санкт-Петербург и сообщили новость родным. Через два дня их переправили в Москву, в госпиталь. Туда приехала Татьяна с сыном. Радость встречи была неописуемой! Через две недели вернулись домой. Всех троих наградили орденами и выдали денежное пособие – пять тысяч рублей каждому.
Здоровье подорвали, а денег не заработали…
– Главное – живы остались, – радовался Джон.
Друзья купили путевку в санаторий, помогли с деньгами. После санатория Михаил Петрович по старой дружбе предложил работу в своей фирме и приличную зарплату. Здоровье тоже пошло на поправку. Жизнь стала налаживаться.
Но через три месяца – новый удар судьбы. Слабое сердце юного Сережи не выдержало переживаний за отца: тюрьма, Чечня, плен, ожидание смерти, трудный побег… тяжело все это пережить молодому организму.
