Kitabı oku: «Социальная философия: хронотопический поворот», sayfa 3

Глава 6. Экстенсивная деятельность и интенсивное время

В каких качествах люди участвуют в этом процессе?.. Это сложный вопрос… Ясно одно: они, как и вещи, раскрывают и воплощают в продукции производства не только чувственные, но и сверхчувственные качества.

Конец девятнадцатого столетия ознаменовался невиданными объемами производства вещей.

Вещи определяли продуктивность производства, они же символизировали благополучие людей.

Люди, встроенные в это производство, также существовали по законам вещей. Абстрактное время определяло их продуктивность, личную выгоду и удовлетворенность жизнью. Они, как и детали машин, заменялись для обеспечения воспроизводящегося богатства. Говоря словами классиков позитивизма, логика поведения людей сводилась к логике взаимодействия машин. Воплощалась идея В. И. Ленина: научиться сводить логику отношений между людьми к логике отношений между вещами и на этой основе создавать социальную науку. Логика вещей побеждала.

* * *

Общественные науки своеобразно среагировали на экономический рост. В них произошел раскол. Разделились науки о природе и науки «о духе» (В. Дильтей). Затем произошло разделение на науки «о природе» и «науки о культуре» (Г. Риккерт).

Суть его в том, что для многих философов неприемлемым оказалось описывать исторические события и ситуации, художественные явления и деяния выдающихся личностей в канонах наук о «природе», то есть отображать и трактовать их по правилам абстрактного обобщения и естественнонаучной законосообразности.

Этот философско-методологический раскол распространился на всё обществознание. Дело было уже не только в философии. Появилось, как минимум, две социологии, две психологии, две антропологии. И все они расходились в главном пункте: как трактовать людей: как вещи или как субъектов, формирующих социальное бытие.

Вопрос этот становился уже не только философским, но и практическим.

В первой четверти двадцатого века развитые экономически страны вступают в период депрессии. Это значит – перепроизводство вещей, снижение уровня потребления, растущая безработица. Раскрутившийся маховик расширенного воспроизводства дает сбой за сбоем.

Философия, как будто бы, далека от экономических катаклизмов, а социально-гуманитарные дисциплины не обладают методами анализа ситуации, тем более – средствами для определения выхода из неё.

На стыке науки и производства образуется дисциплина, которую называли «научная организация труда». Она занималась поисками интенсификации производства в деятельности самих работников. Поле поиска определено – люди в процессе труда. Но само понимание людей оказывается неопределенным. К ним прикладываются разные модели человека, совершающего деятельность. Научную организацию труда не миновал методологический дуализм, охвативши всё обществознание. С одной стороны, формировалась модель, в которой человек – это сгусток мышц и нервов, это – особого рода машина, отличающаяся от металлической тем, что для её подпитки нужны не электричество и смазка, а заработная плата. Эта модель закрепилась в языке тех многих, утверждавших: человек – это винтик или зубчик огромной машины; это важная деталь, без которой машина остановится. И это было действительно так, когда в конце 20-х в США конвейеры останавливались. Но они останавливались не из-за тех, кто обслуживал их, а из-за тех, кто не мог или не хотел потреблять конвейерную продукции.

Вторая модель организации труда переносила акцент с формулы «человек – вещь» на отношение «человек – человек».

Ресурс экономики обнаруживался в отношениях людей, причем таких, где люди проявляли себя максимально продуктивно. Но это означало: люди не только выполняют заданные функции, но и способны находить и решать проблемы, предлагать средства для их преодоления.

Но это не те люди, которых именовали «винтиками» и «зубчиками». Меняется тип работника на производстве. Меняется тип личности. На первый план выходят не мышцы и нервы, а способности, квалификация, знания, умения работать с разными формами взаимодействия, с разными масштабами времени.

Такой поворот должен был повлиять на всё обществознание. Начинаются преобразования в социологии, психологии, антропологии.

Преобразования эти носили разный характер, но все он были сопряжены с новым пониманием личности. А новое понимание личности требовало пересмотра всей системы обществознания. С учетом того, что психология игнорировала социологию, а социология-философию, а экономические дисциплины отрицали значение культурологических подходов выход из этой ситуации оказывался вряд ли достижимым.

Глава 7. Переоценка времени

В изучении общества накопилось множество проблем и противоречий. Поскольку они в основном носили методологический характер, они должны были стать предметом философского анализа. Но философов первой половины XX в. не интересовали междоусобицы дисциплин социально-гуманитарного круга. Их занимало переосмысление фундаментальных представлений о процессе бытия. В частности, они переосмысливали понятия абсолютного времени и пространства, становление и исчезновения природных систем, чувственно-сверхчувственного бытования людей и вещей.

Философы начала XX в., назовем их «неклассическими» (А. Бергсон, Н. Гартманн, М. Хайдеггер), снижают значение пространственной составляющей бытия. Ибо время оказывается формирующей силой и действием, создающими те формы, которые мы называем пространством.

А. Бергсон говорит о времени как о длительности, как о потоке, в котором участвуют люди, созидающие и потребляющие, где изготовляются ими инструменты, с помощью которых они определяют время.

В потоке времени участвует всё: от простых вещей до сложных категорий философии. Причем все эти компоненты имеют человекоразмерный характер: они создаются, осваиваются, изменяются при участии людей. Даже те категории философии, которые рассматривались как абсолютный масштаб трактовки длительности, становления, изменения форм бытия оказываются в зависимости от потока времени.

Важно отметить, что экономическая наука с начала девятнадцатого века развивалась в своей области по этому же вектору.

Выводится на первую позицию понятие труда, определяющее обмен веществ между человеком и природой, потом становится всё более значимым понятие общественной практики, связывающее предметную деятельность людей и развитие их отношений. В конце 19-го столетия к этой тенденции подключаются социально-гуманитарные дисциплины: появляется и трансформируется понятие поведения. В середине XX столетия появляется целый эшелон теорий социального действия. Все они по-разному трактуют воздействие людей на изменение форм социального бытия.

Существенным оказывается то, что люди в этих концепциях, изменяют свои условия, но и изменяются сами. Иными словами, люди работают со временем на всех уровнях: от предметности действия до форм общения, от форм общения до самоизменения.

Пространственно-временной формализм, которым оперировали наука и техника меняет свой смысл и своё значение. Он становится временно-пространственным. Это значит, что любые пространственные формы – от плашек, отмечавших движение тени на круге древних часов – до природных стихий и грандиозных пирамид, возникают и меняются во времени. Говорили: четырехмерное пространство, где четвертым измерением является время. Но теперь наступает эпоха четырехмерного времени, где на месте настоящего времени находится пространство. Таким образом, оказывается, что пространство – четвертое измерение времени.

Литература

«Итак, с этой точки зрения время – не что иное, как идеальное пространство, где выстраиваются в ряд все прошлые, настоящие и будущие события, которым что-то мешает сразу предстать перед нами всем вместе… Таково, осознанное или неосознанное, убеждение большинства философов, согласующееся, впрочем, с требованиями рассудка, с нуждами языка, с символизмом науки. Ни один из них не искал во времени позитивных свойств. Они толкуют последовательность как отсутствие сосуществования, а длительность как лишенность вечности». Бергсон Анри. Введение к сборнику «Мысль и движущееся» // Вопросы философии, 2007, № 8, с. 129.

«Пространство-время означает сейчас открытость, просвечивающую во взаимном протяжении наступающего, осуществившегося и настоящего. Одна эта открытость и только она впервые вмещает привычно известное нам пространство во всей возможной для него широте… Подлежащее такому осмыслению присутствие мы не можем отнести к одному из трех измерений времени, а именно, как это напрашивается, к настоящему. Скорее единство трех измерений времени покоится на игре каждого в пользу другого. Эта взаимная игра оказывается особенным, в собственном времени разыгрывающимся протяжением, т. е. «как бы» четвертым измерением – не только «как бы», но и по сути дела». Хайдеггер М Время и бытие // Хайдеггер Мартин. Время и бытие. Статьи и выступления. М., 1993, с. 399–400.