Kitabı oku: «К 212-й годовщине «Грозы 1812 года». Россия в Опасности! Время героев!! Действовать надо сейчас!!! Том III. Легенды на любой вкус!», sayfa 4
На родине он уже никому не нужен. Эту горестную мысль он понимает, когда возвращается в 1820 году в Россию. Генеральского жалованья – 1800 рублей в год – не хватало ему на жизнь, достойную героя Отечественной войны 1812 года и 20-летней службы. Александр I с учетом заслуг генерала перед царем и Отечеством дал ему в аренду на 12 лет казенное имение, 8 тысяч единовременно на лечение, часть долгов принял на себя.
Но этим и ограничился…
Дальше – больше: Александр Никитович Сеславин, отличавшийся свободою суждений, попал под надзор тайной полиции. Отношения с новым императором Николаем I у него не сложились: Сеславин при всех его несомненных достоинствах был человеком болезненно-самолюбивым и обидчивым! Он неудачно попытался перестроить на современный лад свое небольшое помещичье хозяйство, переименовал родовое имение в Сеславино.
Последние 35 лет своей долгой жизни, герой Отечественной войны 1812 года, генерал-майор в отставке Александр Николаевич Сеславин прожил замкнутой жизнью небогатого русского помещика, терзаемый многочисленными ранениями (порой отказывали руки!), обидой на возвышение тех, кто не имел его заслуг перед Отечеством в суровую годину «Грозы 1812 года», одиночеством (все его настоящие «братья по оружию» либо уже давно полегли на полях сражений или сошли в могилу) и трагическим известием о позоре столь близкого его сердцу русского оружия в Крымской войне 1854—1855 г. Порой он брался за перо, писал о былом, но прогрессирующая слепота давала о себе знать.
Бессмертная слава к Сеславину, не позволявшему себе жестокости по отношению к пленному врагу (но поровшему своих крепостных!), придет к нему, как это часто водится в таких случаях, только после его тихой смерти от инсульта в апреле 1858 года в возрасте 78 лет!
Александр Никитович Сеславин был героем своего времени – «Времени незабвенного! Времени славы и восторга!»…
Его образ использовал Пушкин в «Дубровском»,
или Яков Петрович Кульнев
…Он не дожил до своего 49-летия всего несколько дней, но навсегда вошел в историю мировой литературы! Его популярность в русском обществе была такова, что даже спустя годы, Александр Сергеевич Пушкин в «Дубровском» устами помещицы Анны Савишны повествует: «…Вдруг въезжает ко мне человек лет 35-ти, смуглый, черноволосы, в усах, в бороде, сущий портрет Кульнева…»
…Удалой гусарский генерал-майор (12.12.1808) Яков Петрович Кульнев (24/25.07.1763/64, Люцин, Речь Посполита – 20.07.1812, д. Сивошино Полоцкого у. Витебской губ.) – фигура в русской армии начала XIX в. если не культовая, как это было с Алексеем Петровичем Ермоловым, то по крайне мере, знаковая!
Он родился в семье русского офицера Петра Васильевича Кульнева и Луизы Ивановны Кульневой (урожденной Гребинниц – немке из Прусской Померании) в небольшой белорусской деревеньке Сивошино. Его мать вышла замуж Кульнева-старшего в 1761 г. и вошла в историю, что состояла в переписке с самим Александром Васильевичем Суворовым, под чьим началом служил в свое время ее супруг. Его отец – скромный и бережливый участник Семилетней войны – с трудом содержал свою многодетную семью: шесть сыновей и одна дочь!
Будущий лихой гусар Яков Петрович вместе со своими братьями был определен учиться в Сухопутном Шляхетском корпусе.
…Между прочим, один из них – младший Иван – тоже стал генерал-майором, даже раньше своего более «звездного» брата Якова и в суровую годину Отечественной войны 1812 г. воевал там же, где его брат!..
В этом учебном заведении давали большой и глубокий по тем временам объем знаний, по крайней мере, во времена Ивана Ивановича Бецкого или как его звали кадеты и выпускники – «старика». Наш герой закончил корпус с большой серебряной медалью «за усердие и успехи в учебе». Особо «удались» ему французский с немецким языки и фортификация с артиллерией.
Выпустившись пехотным поручиком Черниговского полка, он попросился в кавалерию и был переведен в Петербургский драгунский полк. Блестящий вольтижер и неисправимый повеса, Яков Кульнев мгновенно стал своим в офицерской среде и среди солдат тоже, поскольку всегда относился к последним не как к быдлу, а как к «собратьям по оружию», с которыми он наравне рисковал жизнью.
Свое боевое крещение Кульнев получил на русско-турецкой войне в 1789 г. при осаде Бендер и был отмечен всесильным фаворитом Григорием Потемкиным.
Затем ему посчастливилось в составе Переяславского конно-егерского полка поучаствовать в усмирении поляков в 1794 г. под началом Александра Васильевича Суворова. «Русского Марса» он просто боготворил и, по словам хорошо знавшего его Дениса Давыдова, «всегда говаривал о нем со слезами восторга». За отличие при штурме предместья Варшавы – Праги по представлению Суворова он получает чин ротмистра.
В эпоху правления императора Павла I гусара Кульнева часто переводят из полка в полк. Ему все это настолько надоело, что в 42 года он даже подумывал об отставке, но тут начинается очередная война с Бонапартом и наш майор в составе Гродненского гусарского полка оказывается в Пруссии, причем в самом жарком месте – в авангарде, где во всем блеске показывает себя большим мастером аванградно-арьергардных кавалерийских стычек-«каруселей». Оказалось, что вынужденный 11-летний простой ни как не сказался на ратном мастерстве уже 44-летнего сухощавого, ширококостного и сутуловатого Якова Петровича! Будучи 190 сантиметров роста, он блестящего владел сабельной рубкой и с честью выходил из многих опаснейших передряг!
В апреле 1807 г., ставший подполковником Кульнев, награждается ор. Св. Владимира 4-й ст. за отличие под Гутштадтом. Затем следует лихое дело под Гейльсбергом и, наконец, ужасная рубка под Фридляндом, где лишь часть гродненцев во главе со своим отчаянным командиром смогла прорубиться на спасительный правый берег р. Алле. Но и это еще не все: именно Кульневу пришлось прикрывать в жестких арьергардных боях отход измотанной и потрепанной русской армии к Неману.
В Тильзите его награждают ор. Св. Анны 2-й ст., сразу скажем, самым низким из всех российских военных орденов той поры – «Аннушкой», к тому же, даваемым и гражданским лицам!
После той, в целом неудачной для русского оружия войны, Кульнев уже известен всей армии и среди «братьев по оружию» (людей всегда очень ревнивых до чужой воинской славы; так устроен «их мир»: сегодня ты – жив, а завтра – нет!) котируется очень высоко.
А затем начинается другая война – русско-шведская и наступает звездный час нашего героя!
Примечательно, но на той войне не только высоко взлетели «звезды» сразу нескольких выдающихся полководцев русской армии (Барклая-де-Толли, Багратиона, Раевского, Ник. А. Тучкова и Н. М. Каменского 2-го), но и… окончательно закатились карьеры таких «подмастерьев» ратного дела, как Федора Федоровича Буксгевдена и Богдана Федоровича фон Кнорринга, чьи «ратные успехи» давно остались в прошлом XVIII веке.
Правда, по началу наш герой потерпел неудачу под Сикаиоки и еле-еле унес ноги. Но затем полностью восстановил свою репутацию лихого рубаки в боях под Сальми, Якобштадтом, Пихалоки или Оровайсе. Более того, он совершает блистательный рейд по льду к Аландским островам. Этот марш-бросок ускорил капитуляцию шведов. В награду Якова Петровича производят в генерал-майоры, ему жалуют золотую саблю «за Храбрость!», очередную «Аннушку» – на этот раз 1-й ст. и ор. Св. Георгия, причем, сразу III-й ст., минуя низшую IV-ю!
На русско-турецкой войне 1806—1812 гг. Кульнев уже воюет под началом Каменского 2-го. Порой вздорный и гневливый не в меру Николай Михайлович терял чувство меру и начинал «вешать всех собак» на своих подчиненных, если у него что-то не ладилось на поле боя, как например, при штурме Рущука, когда под его стенами полегло не менее половины атакующих – 8 тысяч. Нечто подобное случилось у него и с Яковом Петровичем, который отказался идти в атаку на крутую гору, где 100-процентно положил бы всех своих гусар: им было бы не въехать наверх. Каменский дважды приказывал Кульневу взять высоту – тот дважды отказывался! Последовала угроза ареста и тогда Яков Петрович демонстративно снял с себя саблю и покинул поле боя. Каменский все же извинил своего подчиненного и даже представил его за Батинское сражение к наградной золотой сабле с алмазами и надписью «За храбрость!».
И все же, Кульнев не пожелал терпеть в дальнейшем хамского к себе отношения от вышестоящего начальника и покинул армию.
…Кстати сказать, личная жизнь у героического гусара Якова Петровича Кульнева так и не задалась: некая сердечная зазноба, мам-зель П. (истории осталась неизвестна ее полная фамилия) решила поставить вопрос ребром: либо я – либо армия!? Гусар выбрал… гусарово: он подобно многим его «братьям по оружию» был раз и навсегда обручен со Страшной ликом и Кровавой по натуре Девке по имени Война…
А затем Яков Петрович Кульнев открыл последнюю страницу своей военной биографии и, как оказалось, жизни тоже!
Начало Отечественной войны 1812 г. он встретил со своим Гродненским гусарским полком в составе 1-го пехотного корпуса Витгенштейна – еще одного лихого гусарского командира, но и не более того. Этим войскам выпала честь прикрывать Санкт-Петербург от корпусов наполеоновских маршалов Удино и Макдональда. И войск у них обоих было больше, чем у русских, да и как самостоятельные военачальники они все же стояли по выше Петра Христиановича. Но что-то там у них не заладилось и они оба были вынуждены отставить свои попытки угрожать Северной Пальмире. Немалая в том заслуга и арьергарда Якова Петровича Кульнева.
Бои под Вилькомиром, Черневым, Полоцком и Сивошиным стали последними в жизни Якова Петровича Кульнева…
…20 июля 1812 года в кровавом бою под Клястицами лихой гусарский генерал Яков Петрович Кульнев нелепо погиб. Он слез с коня и последним замыкал отходящую колонну. («Наш генерал Кульнев всегда первый в наступление, а отступает последним» – говорили о нем солдаты.) Прилетевшее ядро оторвало ему обе ноги выше колен. Такие ранения в ту пору были смертельны: герой многих войн и походов – настоящий гусар – умер на руках своих плакавших навзрыд гусар…
…Между прочим, долгое время считалось, что именно он открыл скорбный список 16-ти русских генералов погибших в Отечественную войну 1812 года. На самом деле им стал генерал-майор Модест Матвеевич Окулов (1768—1812) – бригадный командир Рыльского пехотного полка 23-пехотной дивизии 4-го пехотного корпуса 1-й Западной армии, убитый 13 июля в бою под Островно…
P.S. Порой, «герои не нуждаются в постскриптумах»…
«Стой, ребята смело, и помните – за нами Москва», или Пётр Гаврилович Лихачёв
…Окуренный порохом суворовских побед, генерал-майор Лихачев во время очередной атаки французов на батарею Раевского, в отчаянном порыве расстегнул мундир и с обнаженной грудью, с саблей в руке один пошел на штыки французов – его дивизия уже полегла на этом «редуте смерти»…
Так гласит одно из наиболее эффектных воспоминаний о последних минутах последних защитников Курганной высоты – «ключевой позиции» на Бородинском поле – вышедшее из-под бойкого пера адъютанта прославленного своей былинной отвагой генерала М. А. Милорадовича Ф. Н. Глинки (1786—1880). На самом деле все было несколько не так…
Генерал-майор (с 1798 г.) Пётр Гаврилович Лихачёв (1758, деревня Тягуши Порховского уезда Псковской губернии – 24.4.1813, там же) был из дворян Псковской губернии.
Военную службу он начал в 1772 г. фурьером во 2-м фузилерном полку. В 1779 г. Пётр Гаврилович произведен в штык-юнкеры 1-го фузилерного полка.
В 1783 г. он участвовал в Закубанском походе самого «русского Марса» Александра Васильевича Суворова.
Первый офицерский чин подпоручика Лихачев получил в 1784 г.
С 1786 г. Пётр Гаврилович – ротный офицер Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса.
В 1787 г. Лихачева переводят в 1-й бомбардирский полк.
На войне со шведами в 1788—1790 гг., он отличился в Роченсальмском сражении и был награжден чином капитана.
В 1791 г. Лихачев вышел в отставку в чине майора.
Но в 1792 г. Пётр Гаврилович вернулся на службу и назначен в Петербургский гренадерский полк.
С 1793 г. его переводят в Кубанский егерский корпус.
В 1797 г. Лихачеву поручено формирование 16-го егерского полка, а в 1798 г. он назначен его шефом.
22 мая 1797 г. – Пётр Гаврилович уже подполковник и командир 17-го егерского полка.
14 ноября 1797 г. его производят в полковники,
31 октября 1798 г. – в 40 лет – в генерал-майоры.
Выше по иерархической лестнице Пётр Гаврилович Лихачев уже не поднимется и именно в этом чине войдет в историю, геройским поступком на Бородинском поле!
Егерские полки тогда же стали называться по именам командиров, то есть 17-й егерский полк стал егерским генерал-майора П. Г. Лихачева полком.
С 17 января 1799 командиров егерских полков стали именовать шефами и Лихачев стал шефом своего имени полка.
8 марта 1800 в связи с расформированием бывшего 1-го егерского полка фактическая нумерация егерских полков изменилась на один номер (17-й егерский стал 16-м егерским).
Но 29 марта 1801 наименование полков по именам шефов было отменено, и егерский генерал-майора П. Г. Лихачева полк снова стал просто 16-м егерским полком. Пётр Гаврилович оставался его шефом до 13 января 1808.
С 1793 по 1808 г. – почти 15 лет (!) – неустрашимый, быстрый и инициативный Петр Гаврилович находился на Кавказе (или как тогда говорили – на Кавказской линии), постоянно участвуя в стычках с горцами.
Именно тогда Лихачев проявил редкую самостоятельность в деле обучения и боевой подготовки своих подчиненных. Отменив начисто плац-парадную муштру, он учил солдат полевой и горной войне, штыковому бою и прицельной стрельбе. Вместо неудобных киверов, узких мундиров, гамашей на пуговках и ранцев он ввёл черкесские папахи, свободные зелёные куртки и штаны, высокие сапоги и заплечные холщовые мешки. Такая одежда обеспечивала лёгкость и быстроту передвижения – егеря Лихачева не отставали на небольших переходах от конных казаков. Всё это было столь рационально, что позднее, во время командования легендарного покорителя Кавказа генерала Алексея Петровича Ермолова, все войска кавказского корпуса, получив подобное снаряжение и обмундирование, именно так готовились к походу и к бою.
…Кстати, 26 ноября 1807 г. Пётр Гаврилович Лихачёв был награждён своим первым орденом, но зато это был Св. Георгий IV-го кл. под №1827. Уже через 3 месяца – 3 февраля 1808 г. – ему пожалуют орден Св. Георгия III-го кл. под №174 за отличия при штурме чеченского укрепления Хан-Кала…
13 января 1808 П. Г. Лихачев по болезни выходит в отставку.
Спустя год – 12 апреля 1809 – вновь возвращается на службу шефом Томского мушкетерского (с 22 февраля 1811 – пехотного) полка, шефом которого ему суждено было оставаться до самой смерти. Именно с ним он участвует в походе в Галицию в 1809 г., когда русский император Александр I, будучи союзником Наполеона, «устрашал» границы Австрии, с которой Бонапарт в ту пору воевал.
В 1811 г. его назначают командиром 24-й пехотной дивизии.
С начала 1812 г. 6-й пехотный корпус, в состав которого входила и дивизия Лихачева, входил в 1-ю Западную армию Барклая-де-Толли.
5 августа 1812 его дивизия отличилась при обороне Смоленска.
В Бородинском сражении она первоначально находилась в резерве. Организуя свою знаменитую контратаку на «батарею Раевского», генерал Ермолов воспользовался стоявшим неподалеку 3 (4?) батальоном Уфимского пехотного полка из 24-й дивизии Лихачева. Затем эта дивизия заняла место расстроенных войск 7-го корпуса на «батарее Раевского» и защищала эту центральную позицию русской армии до последнего солдата.
Это был «звездный час» старого служаки, воевавшего еще под началом Суворова, генерала Петра Гавриловича Лихачева и его «чудо-богатырей»: на них обрушились многократно превосходящие силы пасынка Наполеона Эжена де Богарнэ, которому его отчим поручил взять эту «ключевую» позицию на Бородинском поле. После совершенно чудовищной канонады – высоту с трех сторон поливали 150—300 неприятельских орудий – на нее одновременно кинулись массы пехоты и тяжелой кавалерии врага.
Известно немало сколь пафосных, столь и фантастичных интерпретаций обороны Лихачевым и его 24-й дивизией «батареи Раевского».
Наиболее реалистичная гласит, что Петр Гаврилович в присущей ему манере спокойно ободрял своих пехотинцев, уносимых тучей ядер и граната на тот свет: «Помните, ребята, деремся за Москву!» Когда неприятель все же ворвался на батарею и переколол штыками, порубил палашами всех ее защитников, старый воин, в отчаянном порыве расстегнул мундир и с голой грудью, но с саблей в руке один – его 24-я дивизия уже полегла на «редуте смерти» – пошел навстречу смерти, на вражеские штыки…
…Кстати сказать, так и осталось неизвестно, кто именно взял в плен Петра Гавриловича Лихачева? На это претендуют: либо капитан 5-го кирасирского полка де Жуванкур, либо батальонный начальник Итальянской королевской гвардии Козимо Дель Фанте? Так или иначе, но именно Дель Фанте после Бородино стал адъютантом Эжена де Богарнэ, а в Москве стал кавалером Ордена Почетного Легиона…
Но генеральские знаки различия все же остановили озверевшую от кровопролития наполеоновскую солдатню, и пожилого генерала лишь оглушили ударом приклада и захватили в плен. Его представили Наполеону, и тот, восхищенный его мужеством, приказал отдать пленнику шпагу, протянув ему принесенную шпагу.
По сугубо «патриотической» версии Петр Гаврилович отказался, заявив, что «плен лишил меня шпаги, дарованной мне Государем моим и отданной мной недобровольно, от него лишь я могу принять ее обратно».
По другой версии у Лихачева было наградное оружие, а Наполеон «предлагал» собственноручно вернуть ему… шпагу его погибшего на кургане адъютанта. Лихачев не увидел ничего для себя русского генерала почетного в предложении французского императора, а Наполеон, в свою очередь, не понял в чем дело, «обиделся» на нетактичность русского пленного генерала и пренебрежительно усмехнувшись – «Уведите этого глупца!» – приказал увести его с глаз долой.
Лихачева отправили во Францию, но до нее он так и не добрался и уже в декабре 1812 г. его освободили русские войска в Кенигсберге.
…Между прочим, примечательно и одновременно парадоксально, но генерал-майор Пётр Гаврилович Лихачёв оказался единственным русским генералом, попавшим в плен во время Бородинской битвы…
Вскоре после окончания Отечественной войны 1812 г. в 1813 г. Петр Гаврилович Лихачев скончался и был похоронен в своей родовой деревне Тягуши.
То ли ему уже «стукнуло» 55 лет, то ли он был на пороге юбилея.
По современным меркам это кажется не так уж и много! Но даже сегодня для человека, избравшего военную стезю и отдавшего ей 40 лет (!), это солидный возраст! А ту пору, когда российская империя постоянно вела изнурительные войны на своих границах или необъятных просторах и любой военный мог погибнуть очень рано – это очень много!
А Петр Гаврилович вражеских штыков не боялся и перед пулями неприятеля не кланялся…
P.S. Порой, герои не нуждаются в постскриптумах… Не так ли!?
Атаман-шельма-плут-невежа-«немного пьянюга», который всегда держал нос по ветру, или Матвей Иванович Платов
Дайте мне одних лишь казаков,
и я покорю всю Европу.
Наполеон
…Это случилось жарким летом 1807 г., в ходе мирных переговоров между Наполеоном и Александром I в Тильзите.
По просьбе Наполеона проводилась джигитовка среди казаков российского императора.
Казаки джигитовали стоя на седле, рубили лозу, стреляли из-под брюха мчавшейся лошади в цель. Всадники доставали с седла разбросанные по траве монеты; мчась галопом, дротиками прокалывали чучела; некоторые вертелись в седле на всем скаку ловко и так быстро, что нельзя было разобрать, где у них руки, а где ноги…
Еще многое проделывали казаки, от чего у любителей и знатоков верховой езды дух захватывало. Наполеон был в восторге и, обращаясь к Платову, спросил: «А вы, генерал, умеете стрелять из лука?» Платов выхватил у ближайшего башкира лук со стрелами и, разогнав лошадь, на скаку пустил несколько стрел. Все они со свистом вонзились в соломенные чучела, а последняя и вовсе сразила пролетавшую в небе пташку.
Когда Платов вернулся на свое место, Наполеон сказал ему:
– Благодарю Вас, генерал. Вы не только замечательный военачальник, но и прекрасный наездник и стрелок. Вы мне доставили много удовольствия. Я хочу, чтобы у Вас обо мне осталась добрая память. И Наполеон протянул Платову золотую табакерку усыпанную драгоценными камнями и украшенную своим портретом.
Взяв табакерку и поклонившись, Платов сказал переводчику:
– Передайте его величеству моё казачье спасибо. У нас, донских казаков, есть дедовский обычай: подарки отдаривать… Извините, ваше величество, у меня с собою ничего нет такого, что обратило бы ваше внимание… но я не желаю остаться в долгу и хочу, чтобы ваше величество так же помнило обо мне… Прошу принять в подарок от меня вот сей лук со стрелами…
– Оригинальный подарок, – улыбнулся Наполеон, рассматривая лук. – Хорошо, мой генерал, ваш лук будет напоминать мне, что от стрелы донского атамана даже маленькой птичке трудно уберечься. Меткая стрела атамана всюду ее настигнет.
Когда переводчик это перевел, Платов проговорил:
– Да-а, глаз у меня наметанный, зоркий, рука твердая. Не только мелкой, но и крупной птице надобно опасаться моей стрелы.
Намек был слишком откровенен. Под большой птицей Платов явно имел ввиду самого Наполеона и не миновать бы большому конфликту, если бы не находчивость переводчика…
Что это – быль или небыль!? Без «солдатских баек» не обходится Большая История? Не так ли…
В биографии участника почти всех войн России конца XVIII – начала XIX века, в том числе, Отечественной войны 1812 г. и Заграничных походов русской армии 1813—1814 гг., войскового атамана Донского казачьего войска (или с 1801 г. Всевеликого войска Донского), генерала от кавалерии (с 29.9.1809), графа (с 29.12.1812), Матвея Ивановича Платова [6/8 (17).8. 1751/53, станица Старочеркасская (Прибылянская), ныне Аксайского р-на Ростовской обл. – 3 (15).1. 1818, Новочеркасск (слобода Епанчицкая, близ Таганрога)], особенно в ее ранней части очень много строится на преданиях, а им, как известно, свойственно идеализировать «героя».
Наш герой происходил «Из старшинских детей Войска Донского». Его отец Иван Федорович Платов (родился в 1725 г. в г. Черкасске) был войсковым старшиной и принадлежал к старообрядцам-поповцам, хотя в силу своего положения не объявлял этого.
Помимо первенца Матвея у его отца и Анны Ларионовны было еще два сына – Андрей и Петр, но вписал в мировую историю свое громкое имя только Матвей – «Вихорь-атаман»!
Городок Черкасск в то время являлся столицей Области Войска Донского, и вся жизнь в нем была проникнута военным духом. Отсюда исходили все распоряжения по военной части, здесь собирались служилые казаки для выступления в походы. Окружающая обстановка, а также рассказы старых воинов о бранных подвигах оказывали большое влияние на молодежь, подражая героям, она проводила время в играх военного характера. Верховая езда, ловля зверей и рыбы, упражнения в стрельбе было любимым ее занятием.
В среде этой молодежи и рос будущий предводитель донского казачьего войска Матвей Иванович Платов, который уже в то время выделялся из общей массы остротою ума, проворством и ловкостью. Рассказывали, что в детстве его первыми словами были: «Пу!» – стрелять и «Чу!» – скакать на лошади! Уже в три года он уверенно держался на коне, а в пять и вовсе участвовал в скачках и детских маневрах.
Его отец охранял российские рубежи в Крымской степи и Закубанье, ходил в Грузию, но особо отличился в Семилетней войне под Кюстрином, за что и был пожалован наградной саблей от императрицы Елизаветы Петровны – последней настоящей представительницей правящего дома Романовых. Ему довелось оказаться в Санкт-Петербурге в знаменательные дни екатерининского дворцового переворота и за «участие в Петергофском деле» и «восхождении гессен-дармштадской принцессы на имперский престол» быть пожалованным еще одной саблей и золотой медалью. Очень скоро за усмирение польских конфедератов новоиспеченная российская императрица награждает его… очередной золотой медалью (!) с именной надписью «Войска Донского Полковнику Ивану Платову за немаловременную и добропорядочную его службу».
В тоже время, этот уважаемый и твердый человек, не отличался материальным достатком – 60 крестьян, мельница и хутор с рыбным з`авод и дать образования сыну не смог.
Так или иначе, но Матвей Иванович и в 21 год не умел читать и писать.
…Между прочим, степень образованности будущего знаменитого казачьего атамана Войска времен наполеоновских войн с Россией действительно оставляла желать лучшего. Так знаменитый военный историк Михайловский-Данилевский А. И. писал, что Платов «не понимал карты, если она не была обращена к нему севером, то есть если он не глядел на нее со стороны Петербурга». Багратион, кстати, тоже был человеком малообразованным, что не помешало ему с блеском проявить свои замечательные военные дарования. Недалеко от них ушел и екатерининский полководец №2 Петр Александрович Румянцев – сущий хам и дебошир, выгонявшийся как из Сухопутного кадетского корпуса, так из Берлина, куда его отправляли на военную стажировку. Но и ему недостаток образования не помешал занять свою нишу в российской военной иерархии той поры…
В 1766 г. Иван Федорович определил своего 13—15 (?) —летнего отпрыска – в то время мальчики рано мужали – обнаружившего с детских лет любовь к Марсовым забавам, в войсковую канцелярию Войска Донского урядником-рассыльным. И хотя расчеты Ивана Федоровича сделать его наследником крепкого семейного хозяйства не оправдались, краснеть за сына ему не пришлось. Избравший военную стезю Матвей сделал фамилию Платов всемирно известной…
Вскоре разгорелась русско-турецкая война 1768 – 1774 гг. (или как тогда говорили I-я Екатерининская либо «румянцевская»), в которой наш юнец служил под началом князя Василия Михайловича Долгорукова-Крымского. Предстоял штурм Перекопа!
Сам Василий Михайлович вспомнил далекую юность, когда в 1736 г. ему 14-летнему солдатику за то, что он первым взобрался на Перекопскую стену сам фельдмаршал Б. К. Миних вручил офицерскую шпагу! Случай по тем временам невиданный!
Вот и решил он повторить «историю», пообещав тем, кто первым взойдет на фас Перекопа шпагу офицера! На этот раз первых оказалось много! В том числе, и юный Матвей Иванович, получивший тогда 14 июня 1771 г. свое боевое крещение!
Быстро заматерев, как воин и командир в лютых стычках с татарской конницей, смышленый и храбрый казачок был замечен самим командующим, произведен в есаулы и получил под свою команду казачью сотню.
За доблесть при взятии Перекопа и отвагу под Кинбурном молодой казак по ходатайству все того же Долгорукова 28 февраля 1772 г., когда ему было немногим более 20 лет, оказался произведен в войсковые старшины с тем, чтобы поручить ему командование полком донских казаков.
В 1774 году Платов оказывается под началом подполковника И. Бухвостова на Кубани, под г. Копылом. Ейский пристав Стремоухов поручил ему вместе со Степаном Ларионовым возглавить опасную операцию: доставить в ведущую войну с горцами армию, расположенную на Кубани, большой обоз с продовольствием и снаряжением.
Крымский хан Девлет-Гирей, озлобленный неудачами в своих столкновениях с русскими, задумал нанести их войскам, стоявшим на Кубани, решительный удар. Если верить официальным рапортам, более похожим на предания «старины былинной», то именно в ту пору молодой старшина Матвей Платов совершил свой первый подвиг и, наверное, самый громкий!
Так случилось, что на вышедшие с обозом из Ейского укрепления полки Платова и Ларионова в пути у верховий реки Каллах (Калалах) 3 апр. 1774 г. напал брат крымского хана Девлет-Гирея. Под зеленым знаменем пророка было от 25 до 30 тысяч татар, ногайцев и примкнувших к ним горцев. Положение, в котором оказался обоз, было отчаянным: силы были неравны (1 к 20!), да и пушка у казаков была всего лишь одна.
Более опытный и бывший на 10 лет старше Ларионов растерялся на столько, что передал общее командование отрядом Платову, не веря, чтобы можно было устоять против такой силы. «Друзья, – сказал, выказавший отчаянную решимость сражаться, Платов казакам, – Я вам вот что скажу (это была любимая присказка у Матвея Ивановича; он всегда так начинал свою речь перед казаками!) нам предстоит или славная смерть, или победа. Не будем мы русские и донцы если устрашимся врага. С божьей помощью отразим злые его замыслы!» Платов наскоро построил каре, тыл которого защищало болото, боковые фасы его прикрыл телегами, а фронт мешками с мукой (зерном), и за этой оградой оказал отчаянное сопротивление врагу.
Семь (восемь?) раз с остервенением кидались в атаку татары и их союзники на сравнительно слабые силы казаков и семь раз последние отбрасывали их с большим уроном. В то же время Платов, будучи окружен со всех сторон, нашел возможность через гонцов – пару самых удалых казаков – известить о своем безвыходном положении полковника Бухвостова.
Одному из них посчастливилось пробиться и полковник в самый последний момент успел прибыть с противоположного берега Калалаха на выручку обоза и его защитников. Татары были обращены в бегство, обоз был доставлен в целости, а личность Платова, его влияние на казаков, находчивость и мужество вызвали общее уважение.
Матвею Ивановичу тогда было чуть больше двадцати, но он уже превращался бывалого командира. Эта его победа стала одной из самых значительных в ту войну и доставила Платову известность не только в армии, но и при дворе. 16 мая 1744 г. с «легкой руки» генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова «Петербургские ведомости» поведали о подвиге донского казака Матвея Платова. Более того, ему стал покровительствовать сам всесильный екатерининский фаворит Григорий Александрович Потемкин.
В память боя на Калалахе была выбита памятная золотая медаль «За ревностную службу», а самому Матвею Ивановичу вручили золотую именную медаль с изображением императрицы и надписью на обороте: «За ревностную и усердную службу Донского Войска Полковнику Матвею Платову».
В 1775 г. во главе своего полка он был послан с Кубани подавлять Крестьянскую войну под предводительством «маркиза де Пугача» в Воронежской и Казанской губерниях. Когда самозванец «Петр Федорович» был пойман (Матвей первым отправил на Дон сообщение, что «государственный злодей Амелька Пугачев за Волгою пойман»), его оставили уничтожать последние пугачевские шайки в Воронежской и Казанской губерниях.
