Kitabı oku: «Мир из прорех. Новые правила», sayfa 2
Глава 3
Кая. Сейчас
Тогда дедушке было уже почти восемьдесят, но он был собранным, смелым, мудрым, еще и метким стрелком в придачу. К нему шли за советом, его уважали. Кая чувствовала себя в абсолютной безопасности рядом с ним.
Теперь пришел ее черед о нем позаботиться.
В доме пахло болезнью – тонкий запах трав забивал ноздри. Ни Кая, ни дедушка не верили в силу трав, «зеленой жизни», как называла их Марфа, но болезнь заставляла надеяться даже на самые слабые средства. Дедушка опять не проветрил комнату, и воздух был затхлым. Соседи уже легли спать, и никто не позаботился о том, чтобы зайти к нему и дождаться возвращения Каи. Она со свистом выдохнула сквозь стиснутые зубы и вспомнила слова Марфы о благодарности. Их следовало хорошенько запомнить – и не только в отношении старухи.
В комнате царил полумрак, но Кая, прожившая здесь последние пять лет, сориентировалась бы и с закрытыми глазами: стол, стул, кровать, полки с книгами и посудой, дверь в другую комнату; пучки душистых трав, грибы и кусочки яблок, нанизанные на нитки под потолком.
В полутьме Кая не сразу различила, что дедушка не один. Рядом с кроватью съежился на полу, прижавшись щекой к съехавшей подушке, Артем. Видимо, он говорил с дедушкой, пока тот не уснул, а потом и сам задремал.
Когда-то они с Артемом росли вместе – далеко от Зеленого, в общине, которую пришлось покинуть. Кая считала, что с тех пор Артем стал еще нелепее. Когда-то самый маленький, теперь он резко вытянулся, обогнав Каю почти на полголовы. Длинные руки и ноги, торчащие из-под темных волос уши, имеющие обыкновение наливаться краской чуть что, бледная кожа, неровный пушок на подбородке… Пожалуй, красивыми в нем были только глаза, карие, теплые, с ярким огоньком в глубине, выдающим какой-то изъян, отличающий Артема от других. Длинные ресницы, совсем не мужские, темные, с изогнутыми кончиками, были предметом насмешек ровесников, в том числе и самой Каи, и его неустанного стыда.
Кая и сама не считалась красавицей: жесткие рыжие волосы и серые глаза, да еще веснушки, обсыпа́вшие ее щеки и руки летом и гнездившиеся в уголках глаз круглый год, не были в чести у молодежи Зеленого. Больше всего поклонников было у девушек со светлыми волосами, голубыми глазами и нежными руками.
Но в последнее время Кая все чаще обнаруживала, что привлекает взгляды, по большей части юношей из стражи. Она подозревала, что многие из них ценили умение добывать еду, справляться с нечистью и владеть оружием куда больше гладкой кожи или розовых губ. А значит, уже через год-два она могла бы выбирать из нескольких поклонников… Если бы ее это интересовало.
Артем спал тихо, по-детски приоткрыв рот, подложив руку под голову. Дедушка, наоборот, спал шумно, время от времени всхрапывая, и Кая различила хрипы в его дыхании. Осторожно сняв рюкзак, она прислонила его к стене и потрясла Артема за плечо.
– Эй. Чего разлегся? Вставай.
Артем вздрогнул, открыл глаза, судорожно дернулся, но при виде Каи с облегчением выдохнул.
– Привет, Кая, – прошептал он в ответ, все еще пытаясь перевести дух. – Как дела?
– Что еще за «дела»? – прошипела она, раздражаясь. – Что ты тут вообще забыл? Дедушка болеет. Ему нужен отдых. И, если уж ты вздумал прийти сюда, мог бы хоть окно открыть… Тут умереть можно от духоты, – она осеклась. Одно только слово «умереть», произнесенное у дедушкиной постели, вызвало внутри ощутимую вспышку самой настоящей боли.
– Прости, пожалуйста, Кая. Я проветривал, честно… Просто это было до того, как я уснул. Анатолий Евгеньевич попросил закрыть. Ему стало холодно.
– Ну-ну… – Кая демонстративно отвернулась. – Конечно.
У нее за спиной раздалось обиженное сопение, а потом Артем предпринял еще попытку.
– Я принес ему новую книгу… Удалось достать на вылазке. Вот, это Кафка. Так зовут автора. Красивая картинка, правда? Я и сам пролистал. Очень интересная, кажется. В начале главный герой превращается в жука – по-моему, смешно… Я только не понял, как такое могло произойти. Вряд ли мутации, да? – Артем тихо рассмеялся. Кая не поняла, что именно его рассмешило, но спрашивать не собиралась. – Хотел узнать у Анатолия Евгеньевича, но забыл. Кстати, я захватил для тебя бумагу – сколько успел, но она, кажется…
– Ты еще здесь? – Кая продолжала стоять спиной к Артему, чувствуя, как пылают от злости щеки, и не желая, чтобы он это видел.
– Извини, – у нее за спиной раздалось шуршание бумаги, – прости. Я ухожу. Вот, положу бумагу прямо тут, у кровати, хорошо?
– «На вылазке», – фыркнула Кая, надеясь, что Артем успеет услышать. – Можно подумать, на настоящей вылазке ты бы продержался хоть пять минут. Тоже мне вылазка…
Она обернулась: Артема в комнате не было.
– Зачем ты так, милая? – тихий дедушкин голос заставил ее подпрыгнуть от неожиданности.
– И давно ты не спишь? – Она подтянула к себе рюкзак, закусив губу и не глядя дедушке в лицо.
– Давненько, – его голос напоминал шуршание осенних листьев – тихий, нежный, угасающий. Кая вспомнила, как он читал ей перед сном, изображая голоса героев на все лады, то громко рыча, то тоненько пища, и ей захотелось плакать.
– Ты учил меня, что подслушивать – нехорошо.
– Что сказать… Надеюсь, ты запомнила не только это, – дедушка усмехнулся. – Помоги мне сесть, пожалуйста…
– Разберу рюкзак и помогу.
– Рюкзак подождет.
Кая покорно отставила рюкзак в сторону и подошла к кровати. Дедушка был пугающе легким. Он показался ей гораздо легче, чем в прошлый раз – или это она становилась сильнее?
Она помогла дедушке сесть прямо, расправила одеяло у него на груди, укутала ноги, открыла окно.
– Так лучше?
– Спасибо, Кая. Принеси воды, ладно?
Канистра с водой была почти пустой, и Кая с тоской подумала о том, что визита к Владу не избежать, причем в самом скором времени.
Дедушка пил долго, с жадностью, и вода струйками стекала по бороде. «Не может так пить умирающий», – подумала Кая, принимая стакан у него из рук.
– Так чем провинился Тема? – спросил дедушка, когда она вернулась к рюкзаку.
– Ничем. Просто он меня раздражает.
– Напрасно. Мальчик здорово развлекает меня, когда тебя нет рядом. Знаешь, он действительно любит книги – разве не удивительно? Кстати, ты не думала, что кое-что в них может оказаться полезным с практической точки зрения? Артем рассказал мне, что в одном труде о фольклоре вычитал, что, чтобы остановить навку, нужно насыпать маковых зернышек у нее на пути. Навка начнет их собирать и отвлечется, – дедушка хихикнул. – Но он читает не только ради того, чтобы познавать или искать полезное… В нашем суровом мире я бы назвал это даром.
– Если бы он умел хоть что-то, кроме чтения, это было бы более полезным даром, дедушка. А семечки навку не остановят. Ее остановит выстрел в лоб.
– История нас рассудит, – дедушка сдавленно охнул. – То-то посмеялись бы мои знакомые гуманитарии… Профессия филолога-фольклориста в кои-то веки могла бы стать востребованной – с нынешним-то уровнем суеверий… И все же тебе стоило бы быть добрее к этому мальчику. У него, как и у тебя, никого не осталось.
– Это неправда, – сказала Кая севшим голосом, – у меня не «никого не осталось». У меня есть ты.
– Кая, Кая, – голос дедушки, и без того очень добрый, сейчас звучал мягче обычного, – мы оба понимаем, что это ненадолго. Лучше признать это сейчас – и решить, что ты будешь делать, когда это случится.
– Не городи ерунды, – Кая достала из кармана ножик и перерезала завязки. – Видишь, что я из-за тебя сделала? Если продолжишь в том же духе, решу, что у тебя горячка, и позову лекаря.
– Доктора, Кая, а не «лекаря». А доктор не придет, потому что мы по уши в долгах, – дедушка расхохотался, как будто это было невесть какой шуткой, и его смех перешел в хриплый, лающий кашель.
– Это временно, – Кая принялась выкладывать из рюкзака добычу, – смотри, какие зайцы. Я дала одного Ирине, но смотри, сколько осталось… Вот еще один! И главное, – она нарочито неторопливо покопалась в сумке, прежде чем с триумфом извлечь из рюкзака банки с консервами.
Дедушка ахнул, и Кая довольно улыбнулась.
– Кая, Кая… Я рад… Хотя мне и не нравится, что ты ходишь одна… Понимаю, удержать тебя не получится… Да и не нужно. Наверное, это к лучшему. К лучшему, что ты так рано начала ходить одна. Ты – дитя этого мира. Знаешь и чтишь его законы, и за это он к тебе добр. Ты не пропадешь без меня.
– Дедушка!
– Ну, прости, прости, милая, – дедушка виновато улыбнулся, – больше не буду. Сваришь суп?
– Да.
– Когда пойдешь к Владу?
– Тебе не надо об этом беспокоиться, дедушка, – пробормотала Кая, отводя глаза в сторону, – я разберусь. Не волнуйся. Вот, возьми книжку, которую этот чтец принес. Я поставлю вариться на заднем дворе… Все уже спят, а с вышки костер не будет видно.
Дедушка одобрительно кивнул:
– Разумно… Кстати, Кая, откуда консервы? Пока я еще был достаточно молод и силен, чтобы ходить снаружи, они не росли на деревьях и не валялись на дороге. С тех пор что-то изменилось?
Кая опустила голову, с досадой чувствуя, что краснеет:
– Нет, не так. Там, где я их взяла, они были не нужны. Нам нужнее.
Дедушка вздохнул:
– Этот неловкий момент, когда я даже не знаю, хвалить тебя или ругать… Все так перепуталось… Старая добрая мораль перестала работать как раньше.
– Раньше всегда было понятно, что хорошо, а что плохо? – спросила Кая с невинным видом, и дедушка рассмеялся.
– Ловко. Да, ты права, конечно. Не всегда. Но спорных ситуаций случалось меньше… От решений редко зависела жизнь. Знаешь, однажды я работал на большом предприятии. Я рассказывал тебе про эксперимент, нет? Так вот…
– Дедушка, – Кая постаралась смягчить грубость нежностью тона, но у нее это не очень хорошо получилось, – мне надо идти. Суп будет вариться долго, а я хочу, чтобы ты поел перед сном.
– Конечно-конечно, – дедушка кивнул, но Кая поняла, что задела его, и мысленно отвесила себе пинка.
Во дворе она быстро развела небольшой костер на старом кострище, укрепила над ним маленькую треногу и наполнила котелок остатками воды из канистры. Дожидаясь, пока вода закипит, она развернула сверток, данный Марфой. В нем действительно была морковь – целых три толстых, кривых морковки с налипшей грязью. Еще в свертке обнаружилась увесистая белая луковица и пучок укропа. Укроп был желтоватым и повядшим, но все же оставался укропом, и Кая поднесла его к лицу, вдохнула пряный запах.
– Ты уже была у Влада?
Сверток выпал из рук, морковь покатилась по земле.
– Извини! – Артем наклонился и собрал морковь, стараясь не смотреть на Каю.
– Ты совсем псих? Зачем так подкрадываться?
– Извини, – Артем и вправду выглядел виноватым, но ее это не смягчило, – могу я присесть?
Кая уже хотела ответить что-то резкое, но, вспомнив разговор с дедушкой, а также то, что Артем застал ее за полулегальным приготовлением супа, буркнула:
– Садись. Только не рассчитывай на еду. Она для деда.
Артем радостно плюхнулся рядом прямо на землю, подвернул под себя ногу:
– Конечно-конечно. Я и не подумал бы просить.
Они молчали, глядя на закипающую воду. Достав нож, Кая быстро почистила одну из морковок и луковицу и покромсала их в котелок крупными неровными кусками. Вслед за ними отправились содержимое консервных банок. Артем молчал, поэтому Кая успела забыть о его присутствии и вздрогнула, когда он подал голос:
– Укроп лучше положить попозже. Я читал, что…
– Тебе надо поменьше читать, а то мозги скиснут, – беззлобно отозвалась Кая и демонстративно бросила в котелок веточку укропа… Остальные, впрочем, оставила в узелке.
– Слушай, я не про укроп поболтать пришел…
– Это хорошо.
– А про твоего дедушку.
– Что именно про него? – Кая пристально смотрела на воду в котелке. Кусочки овощей кружились в ней в медленном танце.
– Кая, ты знаешь, что он плох, – Артем говорил быстро, как человек, долго собиравшийся с духом перед разговором, и его лицо казалось совсем незнакомым от сполохов пламени. – Ты молодец, что пытаешься сделать все, что можно, но, скорее всего, ничего не выйдет… Он это понимает, он к этому готов. Но тревожится за тебя. Его бумаги…
– Да как ты смеешь, – ледяная злость, зазвучавшая в голосе, испугала ее саму, – говорить мне о том, о чем он думает или чего хочет… Я сама отлично знаю, чего он хочет и о чем думает. Это мой дедушка, а не твой. И сколько бы ты ни таскался к нему все это время со своими дурацкими книжками…
– Кая, пожалуйста, – несмотря на то, что ярость застилала глаза, она заметила, как Артем судорожно обхватил запястье левой руки правой – так сильно, что пальцы побелели, – я не хочу с тобой ссориться. Мне тоже тяжело. Да, он не мой дедушка, но я его люблю, ты это знаешь. Он просил меня… Ты знаешь, это не дает ему покоя. Те бумаги… Он не смог ничего сделать с ними в свое время, но он хотел, чтобы ты…
– Я тоже не собираюсь с тобой ссориться, – перебила его Кая, мешая содержимое котелка палочкой, – кто ты мне – ссориться с тобой?
Артем некоторое время молча смотрел на костер, как будто смысл ее слов не вполне до него доходил, а потом рывком поднялся с земли.
– Хорошо. Прости… Не стоило мне лезть с этим сейчас. Но мы еще поговорим об этом. Нам придется.
Проводив его взглядом до угла, Кая уставилась на воду в котелке и слабо потрескивающие угольки и долго сидела очень прямо, сощурившись… Немного дольше, чем нужно было, чтобы сварился суп.
Глава 4
Артем
Артем проснулся рано – слишком нервничал, чтобы залеживаться, как всегда в день вылазки. Он и лечь не мог очень долго, сначала заново переживая неудачный разговор с Каей и вспоминая сказанное Анатолием Евгеньевичем накануне, а потом думая о завтрашней вылазке.
Несмотря на то, что лучшие бойцы общины должны были защищать его, Артем все равно нервничал каждый раз, когда Влад вызывал его, чтобы сообщить, что его участие в вылазке снова понадобится.
Артем умылся, выпил полстакана воды, оделся и стал разминаться, стараясь не смотреть в зеркало на стене. Зеркало было хорошим, в полный рост – только несколько домов в Зеленом могли таким похвастаться. Время от времени девчонки Зеленого, хихикая, обращались к счастливым владельцам таких зеркал с просьбой посмотреться. Ко всем, но не к Артему. У него самого, впрочем, зеркало тоже не пользовалось популярностью. Вот и сейчас, привычно делая наклоны и приседания, он старался стоять к нему спиной, чтобы ненароком не бросить случайный взгляд на отражение.
Артему не нравились собственные руки и ноги – худые и тонкие, несмотря на упражнения, не нравились сутулая спина и бледное лицо. Последние несколько лет он возлагал большие надежды на бороду и усы, которые должны были придать облику мужественности, но его ждало жестокое разочарование. Поросль на лице была неровной, редкой и клочковатой и делала лицо скорее жалким, чем суровым, поэтому ее лучше было сбривать.
Некоторое время он колебался, раздумывая о завтраке, – есть не хотелось, но не стоило отправляться за ворота на голодный желудок.
Времени до выхода оставалось еще много, а погода стояла теплая, поэтому можно было приготовить что-то горячее. Артем вышел на задний двор, к кострищу, общему на два дома.
Утренний воздух бодрил, и, вдохнув полной грудью, Артем почувствовал, как его переполняет странное, противоестественное ликование, несмотря на то, что совсем близко в мире существовали опасность, риск и смерть.
Костер удалось развести с третьей попытки – дрова под навесом слегка отсырели за ночь. Но наконец легкий огонек пламени заплясал на тонких веточках, которые Артем положил под дрова, сложенные шалашом. Он привычно – как делал изо дня в день – отмерил воду для чая и каши, перелил ее в котелок, проверил треногу.
Для большинства мужчин и мальчиков готовили женщины – матери, девушки или жены; члены стражи, механики и некоторые другие ели на общей кухне. Артему выделялось достаточно продуктов и воды, но готовить приходилось самому. Он не являлся ни членом стражи, ни механиком и вообще не принадлежал ни к одной из каст Зеленого, к тому же в глазах большей части обитателей общины у него не было работы, кроме редкого хождения на вылазки. Помощь, которую он оказывал и механикам, и страже, и огородникам, и скотоводам, просиживая часы над книгами, чертежами и записями, пытаясь вникнуть в то, в чем некому было помочь ему разобраться, оставалась незаметной – прежде всего для его сверстников. Каждый его промах мигом замечали, в то время как на победы смотрели сквозь пальцы – за хороший урожай благодарили обереги и ритуалы… Удобрения, которые изготавливал Артем, нововведения, которые он выискивал в сельскохозяйственных справочниках, – все это охотно использовали, однако в заслугу ему не ставили. Каждый раз Артем проглатывал обиду и убеждал себя, что пора бы привыкнуть, – и каждый раз болезненно переживал неблагодарность заново.
Вода в котелке закипела, и Артем бросил щепоть чая из прихваченной с собой банки в жестяную кружку и осторожно залил водой. В оставшуюся воду бережно насыпал крупу. Ему все еще не хотелось есть, но он знал, что это необходимо – на голодный желудок Артем хуже соображал, к тому же его мутило… Ребята из стражи и так его не жаловали – если его еще и вывернет наизнанку у них на глазах, положение дел явно не улучшится.
Сложно было проглотить только первую ложку, а потом он почувствовал, что голоден, и накинулся на еду. Каша была несоленой, но Артем слишком редко ел соленую пищу, чтобы вообще обращать на это внимание. Лес за стеной просыпался. Птицы подавали голоса, словно пробуя силу; послышался легкий топот. Возможно, совсем рядом пробежал лис или олененок. Артем старался сидеть тише, как будто это могло остановить мгновение. Тогда не пришлось бы ни думать о просьбе Анатолия Евгеньевича, ни ждать, пока за ним придут… Можно было бы просто сидеть на бревне, пить обжигающе горячий чай, слушать пение просыпающегося леса и не думать ни о чем.
Увы, эта стратегия не сработала. Не успев допить чай, Артем услышал шаги двух пар ног, обутых в тяжелые ботинки, и обреченно обернулся. К нему с оружием наперевес, одинаково бодрые, высокие и крепкие, шли Андрей и Макс.
– Доброе утро! Не хотите чаю? – сказал Артем и почувствовал, что взял неверный тон; как всегда, ошибся с самого начала. Макс посмотрел на него так, как смотрят на что-то отвратительное и липкое, с чем приходится мириться, и ничего не ответил, а Андрей хмыкнул:
– Не до этого. Влад сказал, через десять минут надо выезжать, так что давай быстрее.
– Хорошо. Значит, никакого чая. Погодите, сейчас просто вылью то, что осталось, ладно? И зайду на секунду в дом, хорошо? Список забыл. И кружку занесу, – с каждым новым словом Артем все сильнее ненавидел себя, но никак не мог замолчать. Оказавшись за укрепленной железными листами дверью (Макс и Андрей, поднатужившись, должно быть, могли бы ее выломать), Артем с досадой ударил кулаком по стене и тихонько взвыл, тряся ушибленной кистью.
Больше всего ему хотелось остаться дома, в компании книг и конспектов. Не потому, что он боялся, хотя по поводу собственной смелости Артем не питал особых иллюзий… Просто невыносимо было ехать на вылазку в компании ребят, вечно смотревших на него, как на человека второго сорта, причем некоторые из них были не сильно старше его самого…
– Ты там уснул?
– Уже иду, – торопливо запихивая список в карман, Артем успел представить себе, как на вылазке, поразив всех, разбросает внезапно возникших противников с помощью неведомых сил, очевидно, сверхъестественного происхождения. По итогам поединка его однозначно примут в стражу, все станут его друзьями, уважающими и даже заискивающими, а девчонки, прежде хихикавшие у него за спиной, будут теперь бороться за его внимание. Он как раз пытался определиться, как именно ему хотелось бы расправиться с нечистью (в его фантазиях болотные хозяева готовились разрушить общину, шевеля многочисленными щупальцами) – с помощью огнестрельного или холодного оружия или, например, убивать их силой взгляда, когда Макс слегка толкнул его в бок:
– Уснул, что ли? Давай в повозку, говорю, и поскорее. Выезжаем уже.
На вылазку ехала самая большая повозка – оберегаемая, как зеница ока, большая черная «Муха», похожая на карету из книжек. Никто уже не помнил, почему ее назвали так – возможно, из-за специфичного окраса, а может, из-за стекол в сети трещин, напоминавшей мушиные крылья. «Муху» везли Пурга и Пылинка – обе серые в яблоках, крепкие. «И достаточно быстрые», – мысленно заметил Артем, пытаясь себя успокоить. В случае чего лошади унесут их от опасности. Он с трудом поборол в себе желание потрепать Пылинку по носу – бархатистому, мягкому.
Артем забрался в повозку. Рядом с ним сел Федор – хмурый и недовольный ранним подъемом. Не так давно в бою ему сильно повредили лицо, и Артем прикладывал все усилия к тому, чтобы не смотреть на шрамы, но время от времени, не удержавшись, бросал на них косой взгляд. До происшествия Федор считался в общине красавчиком; рослый, с длинными светлыми волосами, забранными в хвост, он привлекал внимание девчонок. Какое-то время у него даже была постоянная девушка, красивая – светловолосая, длинноногая Лера. Насколько было известно Артему, она только один раз пришла навестить Федора в больницу, когда узнала, что с ним стряслось.
– Какие-то проблемы? – буркнул Федор.
– Нет, что ты, – торопливо отозвался Артем, – ничего такого. Извини.
Нападение, ставшее причиной беды, случилось не на вылазке, а во время сельскохозяйственных работ на поле за воротами.
Андрей сел на облучок, Макс – рядом с ним. На мгновение Артем понадеялся, что они не опустят створку, отделявшую сидящих в повозке от кучера, но Макс это сделал. Теперь в дороге они будут переговариваться, а Артему не очень хотелось вести светские беседы – со стражей они у него никогда не ладились. Пурга тихонько заржала, и из конюшни до них донеслось ответное ржание. Ворота закрылись с тяжелым скрипом.
– Только не плачь, – насмешливо бросил Макс, – мы вернем тебя домой в целости и сохранности, красавица. Не сомневайся!
Артем отвернулся к окну. Он знал: встревать в перепалку бессмысленно. Ничем хорошим для него она закончиться не могла. К тому же (и в этом он не желал до конца признаваться даже самому себе, а тем более кому-то другому) порой он всерьез задумывался, нет ли у этих сильных, крепких парней, способных защитить себя и своих близких, веских оснований для того, чтобы поступать с ним именно так.
К счастью, Макс разговорился с Андреем. Оба не забывали смотреть по сторонам – это успокаивало, как и мерный перестук лошадиных копыт. Животные всегда чутко реагировали на присутствие нечисти. Артем слушал обрывки из разговора об оружии и лошадях и смотрел на деревья, медленно проплывающие за окном.
Федор не участвовал в разговоре, продолжая хмуро смотреть в окно сквозь сеть трещин. Артем подумал, что эти трещины могут напоминать ему о случившемся с ним несчастье, а затем решил, что Федор вряд ли способен на такие сложные ассоциации, – и мгновенно устыдился своих мыслей.
Повозка выехала на старую дорогу. За ближайшим поворотом она соединялась с трассой, вдоль которой располагались еще четыре крупные общины. Трасса вела к Северному городу, судя по рассказам, самому большому городу в мире. Так далеко Артему бывать не приходилось – да и мало кому из Зеленого довелось… Те, кто был в Северном городе, рассказывали всякое – Артем понятия не имел, всему ли можно верить.
Разрушенный временем асфальт кое-где был вздыблен, кое-где – испещрен ямами и расщелинами, и все же ехать по нему (особенно зная опасные места) было гораздо быстрее, чем по лесной тропе, хотя и вреднее для лошадиных копыт. Артем смотрел на деревья, стараясь быстро переводить взгляд с одного на другое, прыгая по ним взглядом, словно белка. Когда-то мама научила его этому способу, который помогал от укачивания. Еще одним приемом было петь – Артем вспомнил, как в дни болезни мама пела вместе с ним, чтобы прогнать хворь. Вообще, его родители были не менее беспомощными, чем он сам… Может, даже более беспомощными, ведь они не обладали его способностями, частично врожденными, частично наработанными, которые приносили пользу общине, несмотря на насмешки. Единственным полезным навыком его родителей было, пожалуй, умение управляться с лошадьми. У них была собственная повозка – очень недолго, чуть больше месяца, пока ее не отобрали на дороге. Из почти полугода скитаний между двумя общинами те несколько недель на повозке, с собственной лошадью, Артем до сих пор вспоминал как самые счастливые. Чтобы отогнать непрошеные воспоминания, навевающие грусть, он представил, как среагировали бы Андрей, Макс и Федор, если бы он прямо сейчас запел, и невольно улыбнулся.
– Ты чего улыбаешься? – спросил Федор, толкая его локтем. – Что-то смешное увидел, а?
– Нет-нет, – обреченно пробормотал Артем, успев пожалеть о своей беспечности. – Извини. Это я так… Своим мыслям улыбаюсь.
– «Своим мыслям», – передразнил Макс. Он даже не обернулся, но Артем и без того мог до мельчайших подробностей представить выражение мстительного удовольствия, появлявшееся на лице Макса, когда он собирался кого-то поддеть. – Тогда не объясняй нам. Не трать слов понапрасну. Где уж нам понять твои мысли великие, правда, ребята?
– Да брось, – пробормотал Андрей, – оставь его в покое. Вечно задираешь, надоело слушать.
Макс фыркнул:
– Вот ты его защищаешь, а зря. Он бы мне спасибо сказать должен. Хоть где-то он должен сталкиваться с реальной жизнью, наш робкий цветочек, а? Как думаешь? Сидит себе в четырех стенах, жрет то, что мы приносим, спокойно спит, когда мы дежурим на вышке… Надо закаляться! Авось сумеет постоять за себя. Как думаешь, а, Артем? Может, скажешь спасибо?
Федор отрывисто хохотнул, а потом резко помрачнел – как будто вспомнил, что в последнее время у него было немного поводов для радости.
Артем молчал, тоскливо глядя в окно. Хорошо было бы сказать что-то едкое и злое, что разом отбило бы у Макса желание задираться, но он твердо знал: ничего, за чем ни стояли бы крепкие кулаки, не могло произвести на Макса и ему подобных впечатления.
– Молчит, – пожаловался деревьям у обочины дороги Макс, – не отвечает мне, бедному. Ну, думаю, это дело времени. Не вечно же Владу его защищать. Найдет себе другого изобретателя, получше, – и привет. На кухню или на конюшню… Где там баб не хватает? Больно много ума надо – придумывать… Тоже мне.
– Ну, вообще, наверное, немало, – примирительным тоном сказал Андрей, слегка натягивая поводья.
– Так и нам немало, – ответил Макс, явно обрадованный тем, что друг поддержал разговор. – Чтобы драться, по-твоему, ум не нужен?
– Нужен, конечно, – на этот раз в тоне Андрея послышалось раздражение. – Слушай, Макс, не заводись. Надо на дорогу глядеть, а не ерундой страдать.
В повозке воцарилось молчание. Артем тихонько вздохнул. Какими бы задиристыми ни были ребята из стражи, они слушались Андрея, а Андрей казался одним из самых адекватных из них. Одно время Артем даже пытался подружиться с ним. Увы, довольно быстро он понял, что, хоть Андрею и не нравилось слушать, как над Артемом издеваются, желанием дружить с ним он явно не горел.
– Подъезжаем, – спокойно произнес Андрей, и Артему стало не по себе – с запозданием, как будто он забыл вовремя испугаться.
Они въехали на часть дороги, засыпанной гравием. Ворота, к которым вела дорога, ржавые, покрытые облупившейся зеленой краской, были приоткрыты.
– Вот черт, – пробормотал Федор, – ворота открыты, командир.
Это был первый раз за всю поездку, когда кто-то из ребят назвал Андрея по уставу, командиром. Артему стало не по себе.
– Без тебя видим, умник, – огрызнулся Макс; в его голосе слышалось напряжение.
Андрей был единственным, кто все это время сохранял молчание. Он настороженно осматривал ворота и не спешил спускаться. Артем заметил, что он поставил повозку боком к воротам – так, чтобы в случае необходимости можно было быстро отступить.
– Думаете, там кто-то есть? – снова заговорил Макс, обращаясь прежде всего к Андрею. Тот покачал головой:
– Вряд ли. Вся та сторона затоплена, а с этой без лошадей или машины не пробраться.
– Может, они на машине или…
– Нет, – Артем с трудом удержался от того, чтобы при всех хлопнуть себя по губам за вырвавшееся слово.
– Тебя спросить забыли, – процедил Макс, но Андрей толкнул его в бок:
– Помолчи. Пусть скажет.
– Ну, – Артем оценил абсурдность происходящего, прежде чем заговорить снова. Находясь в смертельно опасной ситуации, он волновался из-за того, что ему впервые предстоит на равных говорить со стражей. Уши наверняка покраснели. – Последний раз дождь шел позавчера. Если бы кто-то приезжал на машине или лошадях, мы бы увидели колею или следы. Ворота открыты совсем немного, как будто ветер… Думаю, если бы здесь были люди, они открыли бы их настежь, чтобы обмануть нас, или закрыли, чтобы не пустить.
Андрей одобрительно кивнул:
– Согласен.
– «Если люди», – проворчал Федор, впервые за долгое время подав голос. – Вот именно. А если нет?
– А я думал, трусить у нас будет хлюпик, – ухмыльнулся Макс. – Если там не люди, мы их убьем. У нас оружие, забыл?
– Не стоит рисковать зря, – Андрей заговорил, взвешенно, спокойно, не дав Федору вступить в перепалку. – Скорее всего, там никого нет. Ворота могли открыться сами. От ветра или, может, какой-то зверь… Цепь на них была ржавая, разваливалась вся. Но на случай, если нет… Макс, ты останешься с лошадьми.
– Я? – Макс рывком повернулся к командиру и сразу осекся.
– Хочешь оспорить? – Всего секунду Макс и Андрей смотрели друг другу в глаза, но Артему показалось, что воздух заискрил от напряжения. А потом Макс отвел глаза:
– Нет. Не хочу.
– Хорошо. – Андрей достал из кармана глиняную свистульку, которая, как это было известно всем в Зеленом, издавала пронзительный и на редкость мерзкий звук. – Будь рядом с «Мухой». Нельзя оставлять ее без присмотра. Увидишь людей – дай один свисток. Нечисть – два. Мы сразу придем на помощь… Хорошо?
Макс кивнул. Пурга тихонько заржала, как будто разделяя его недовольство.
– Отлично, – выдохнул Андрей с едва различимым облегчением. – Артем, ты идешь между мной и Федей. Я впереди. Внутри действуем как обычно. Не волнуйся. Спокойно бери то, что нужно. Все под контролем. Да?
Артем, сглотнув, кивнул.
– Отлично. Федор, наготове. На тебе двор. Выходим через десять минут. Сейчас я пойду первым, посмотрю, как и что. Не вернусь через десять – Макс идет за мной, Федор остается с Артемом. Не возвращается Макс – едете домой за подкреплением. Всем ясно?
Экипаж повозки ответил мрачным молчанием.
Несколько минут после того, как Андрей скрылся за воротами, прошли в томительном ожидании. Артем смотрел в окно и чувствовал, как дрожь усиливается с каждым мигом. Впрочем, в его состоянии и плюс: его больше не волновали ни насмешки Макса, ни вообще то, что думают о нем стражи. Он смотрел на ворота так пристально, что слезились глаза, и медленно считал про себя, будто это, как в детской игре, могло помочь Андрею уцелеть. Лихорадочное возбуждение утра было забыто. Теперь ему казалось, что он с начала поездки предчувствовал опасность… Артем решил попросить Андрея, когда тот явится («если» – шепнул ему предательский голосок, который он с трудом заставил умолкнуть), вернуться обратно, в Зеленое, – и все равно, что подумают остальные.
