Kitabı oku: «Мир за мир», sayfa 2

– Не так? Все думают, что будет «не так», а потом не могут друг другу простить, что любовь ушла. Думаешь, любовь сама по себе должна людей поддерживать? Наоборот, это муж с женой должны за ней всё время ухаживать, чтобы не засохла!

– Но как-то ведь люди живут?

– А так вот и живут – на одной лени.

– Лени?

– Конечно. Не хотят менять ничего. Это Оля тебе крайности показывала, вот ты и побежал. А будь не так карикатурно?

– Так что же, любви нет? И Оля меня не любила?

– Да есть, есть любовь-морковь! Только для неё общее дело нужно. Республика¹⁸, так сказать. А не домострой и не контракт на оказание услуг для взрослых.

– А какое у Игната с Таисией общее дело? – Алексей никогда бы не осмелился задать Стражу Вихрей подобный вопрос, будучи трезвым, но в задушевной беседе можно брякнуть ещё и не такое.

– Однако заметил! Скажем так, помогать таким, как ты. В Интернете про нас на самом деле правду пишут.

– Борис… А ты не скажешь, Оля меня любила?

– Любит! Потому и просила отпустить, чтобы вы расстались любимыми и не топили потихоньку любовь в тухлятине. Марина, что ты ухмыляешься? Между прочим, могла бы и в дверь позвонить!

– Зачем? Чтобы соседи потом трепались, что у Лёхи девка новая, а он себя предателем чувствовал и оправдывался? – появившаяся непонятно откуда Ледяная Дева присела на край дивана и взяла со стола пустой стакан. – Ну ты и спишь! Прямо как медведь в берлоге – мы тебя тащим-тащим по лестнице, а ты всё спишь.

– Да я уж догадался, как всё было. Машину ты сюда пригнала?

– Ага. Так что вы с Борисом решили?

– В смысле?

– В смысле – что с тобой дальше делать. И что делать с этими, – «Марина» развернула листок из блокнота. – Сержант Кресов Виталий Андреевич¹⁹, в настоящее время прапорщик. Дёшево совесть продал, а? Даже офицерского звания до сих пор не получил! Совершил убийство по приказу своего непосредственного начальника, лейтенанта Семихина Игоря Юрьевича, в настоящее время майора. Ну и?

– А адрес?

– Адреса пока не скажу, и подробностей тоже. А то ты напьёшься и попрёшь на этого Семихина с голыми руками, а он профессиональный каратель – убьёт не задумываясь и ещё медаль очередную получит. Могу только сказать, что оба москвичи.

– Так что ты предлагаешь? – взмолился совершенно опустошённый Алексей. – Адрес я и сам выяснить смогу. И ствол достану.

– И всё? Вот ползёт такая гнида, вдруг бах – и пуля в башке. Так и подохнет довольный – за одиннадцать лет твоих страданий? Это если ты ещё попадёшь как следует.

– Он разрушил мой мир. Он отнял мою любовь. Я… я убью его жену… – бормотал Алексей, не поднимая взгляда.

– Беда с вами, романтичными юношами! – вклинился Страж Вихрей. – Ты бы ещё сказал – тёщу грохнешь! Ну какая там любовь? Семихин вообще не женат и не любит никого, он только задержанных баб раскладывает и в шлюх на халяву спускает. А Кресов со своей супругой восемнадцать лет существует, давным-давно все помидоры завяли! Думаешь, если у тебя любовь была смыслом жизни, то у всех так?

– Всё равно! Око за око, зуб за зуб… и мир за мир!

– Ты сказал. Именно «мир за мир». А где у них кощеевы яйца…

– Это я тоже знаю, – подхватила Ледяная Дева. – Только с Лёхой что делать?

– А вот это знаю уже я, – Страж Вихрей, приобняв Алексея за плечи, посмотрел ему в глаза. – Беги! Отпусти свою память, не надо её стирать. И не пытайся любить чужой любовью. Твой путь только начинается. Слышишь? Беги!

* * *

Жизнь представлялась Даше Кресовой сплошными зарослями крапивы.

Из-за отца.

Конечно, институт заложничества освящён вековой традицией, но от этого Даше было не легче. Взгляды на улице, полные бессильной и не очень ненависти, преследовали её лет с шести-семи, когда она шла по улице с папой и папа был в форме. И тогда же исчез папин друг, весёлый дядя Андрей, по которому девочка сильно скучала и на вопросы о котором родители отвечали уклончиво. Маленькая Даша ещё не понимала, что эти взгляды предназначены вовсе не ей и что не от хорошей жизни отец постоянно ходит в форме.

Семилетних одноклассников родители подпускали к ней неохотно: «У Даши отец милиционер, она с тобой подерётся, а нас посадят! И смотри не брякни при ней, о чём папа вчера на кухне рассказывал!» Десятилетние – дали ей погоняло «Ментовна» и демонстративно распевали «Зондеркоманда молодости нашей». Тринадцатилетние – изводили вопросами на тему того, какие пытки применяют в милиции. Шестнадцатилетние – просто не принимали её в компанию: скажет ещё сдуру папочке, что Артём на байке без прав гоняет, а у Катяры частенько косяк в сумке… Правда, откровенную травлю они прекратили – в десятом классе к ним зарулил парень какой-то кавказской национальности, который в первую же неделю обозвал Дашу «омоновской подстилкой». После этого все начали чморить уже его – при всей неприязни к ментам, демонстративно хамящих чучмеков ненавидят куда сильнее.

Возможно, с ней и начали бы искать дружбы, будь она дочерью гаишника или следователя, но чем может быть полезен омоновец? «Бить, бить, бить, на допросах пытать», как кто-то из сталинских наркомов выражался в резолюциях? Так бить – дело нехитрое, это люди и сами могут. А вот помочь человеку – именно как мент – омоновец при всём желании не в состоянии, ни легально, ни нелегально. Нет у него таких полномочий. Только бить.

Даша плакала. Даша дралась. Даша жаловалась папе. Папа был человеком толстокожим и отмахивался – бить его Дашку никто не бил, а злые слова – подумаешь!.. Девочка ненавидела одноклассников за их несправедливость – её папочка не дерётся и даже почти не пьёт, за что же его честят убийцей? Как-то раз она прямо спросила отца об этом, получив в ответ гневную отповедь и после этого немного успокоившись, поскольку на дом «работу» Виталий Андреевич, понятно, не брал, а о том, что он делает на службе, Даша настолько остро не хотела думать, что умудрялась временами даже забывать, где именно работает папа.

А Виталий Андреевич, при всей своей простоте и толстокожести, боялся. Он бы не признался в этом никому, и прежде всего самому себе, но – боялся. Боялся, что «что-то случится» с его женой и дочерью, хоть и не испытывал к ним особой нежности. Кому, как не омоновцу, знать, сколько отморозков – в погонах и без – пасётся на московских улицах? Для Даши он ввёл строжайший комендантский час, недвусмысленно заявив, что так будет всегда, и пусть дочь не надеется на восемнадцатилетие – хоть два раза по восемнадцать, а домой чтобы к восьми и ни минутой позже! И никакого телевизора – там сплошной р-разврат! Правда, побочного результата такой фельдфебельщины он предвидеть не мог – лишённая и компании, и свободы дочь милицейского прапорщика и кассирши из супермаркета, которой было нечего делать, кроме как заниматься, неожиданно поступила в университет. У отца хватило ума не препятствовать ей в этом, но с тех пор он чувствовал какую-то раздражающую неуверенность и стал, находясь «при исполнении», часто орать на окарауливаемую популяцию. Подчинённым тоже доставалось.

Но куда сильнее он боялся тюрьмы. Этот страх был, пожалуй, надуманным, – давно уже похоронена убитая им девушка, закрыто уголовное дело, уничтожены вещественные доказательства, да и виноват формально не он, а отдавший приказ Семихин, – но оттого и самым неприятным. Начальника Кресов тоже боялся, простым мужицким разумом чувствуя в нём что-то запредельное. Тогда, над телом Ольги (паспорт у неё был, и они не стали его уничтожать), когда Виталий заикнулся о рапорте, лейтенант холодно сказал: «А я здесь при чём? Это ты зачем-то стрелять начал. Пуля из твоего автомата, свидетелей нет, и хрен докажешь, что я приказывал. Потому что мне совершенно не было смысла её убивать. Понял?» Смысла действительно не было, поэтому Виталий был очень благодарен командиру, который предложил подбросить труп к телевышке. Дело, конечно, замяли, но Семихин прозрачно намекнул, что «ничего тебе не будет, пока ты выполняешь мои приказы». В те дни он набрал таким образом целую личную гвардию – кроме Виталия, подставились Шурик и Володя, а Гену и подставлять не надо было – сам рвался. Был ещё Андрей, но тот сообразил потребовать письменный приказ, благо обстановка в тот момент оказалась более-менее спокойной. Андрея с тех пор Кресов видел лишь пару раз, и говорил бывший друг с ним скомканно: да, комиссовали по состоянию здоровья… да, работает инкассатором… да, Дашу он помнит, передай ей привет. Потом Володя погиб в Чечне, а Шурик, видимо, запомнил только «ничего тебе не будет» и пропустил мимо ушей «пока ты выполняешь мои приказы», потому что устроил по собственной инициативе пьяный погром в кабаке, набив при этом морду не кому-нибудь, а гаишному полковнику. Шурик теперь со своим волчьим билетом автостоянку сторожит и спивается потихоньку – только Виталий с Геной и остались в команде Семихина. Плюс молодёжь какая-то, но это пока не в счёт…

– Даша, ты? – прилёгший перед телевизором Виталий Андреевич наконец-то дождался стука каблучков в прихожей.

– Как, она ещё не вернулась? – встревоженная мать заглянула в комнату дочери. – Ой!

– Света? Что такое?

– Фотография какая-то с траурной лентой, я сначала подумала – Дашина!

– Какая ещё фотография? – Кресов раздражённо встал и подошёл к жене.

Оба страха взвились одновременно: «Меня посадят! С Дашкой что-то случилось!»

Он отчаянно хватался за последнюю глупую соломинку: «Нет! Нет! Дашка тут не при делах! Это воры залезали и забыли зачем-то!»

Потому что девушку с фотографии Виталий Андреевич прекрасно помнил.

Помнил даже её имя и фамилию.

* * *

Как хрустит на ресницах этот октябрьский день! Пройтись до метро – одно удовольствие. Ну и пусть она некрасивая, зажатая и одета тоже «зажато» – солнце есть солнце! Ррраз-два!

– Дашуль, привет!

– Привет! – машинально отозвалась Даша, ещё не успев понять, что окликнувшая её женщина ей абсолютно не знакома. Но красавица, и одета как! Вроде бы на первый взгляд пестровато, а понимаешь, что ничего лишнего, всё естественно, как сама земля. И золото с камешками – тончайшей работы, никакой вульгарности. Если у такого дня есть фея, то это именно она. Правда, феи не ходят с папками вместо волшебных палочек, но и папка в руках у незнакомки – само изящество.

– Таисия, – женщина слегка поклонилась. – Можно просто Таис.

– Откуда вы меня знаете?

– Я и родителей ваших знаю, и общие знакомые есть, – голос у «Таисии» был звонкий и весёлый, и Даша почувствовала огромную симпатию к ней. – Заехала в универ по делам, смотрю – Даша! Папа как?

– Нормально.

– А с Андреем вы что, поссорились?

– Дядя Андрей? Он же погиб… – губы Даши предательски задрожали.

– Первый раз слышу. Давно?

– Лет десять назад. Я помню, он к нам перестал приходить, когда мне семь лет исполнилось, а года через два папа сказал, что его какие-то «баркашовцы» убили.

– Хм. Ещё вчера вечером был живее нас с тобой.

– Правда?

– Могу телефон дать. Он как раз про тебя вспоминал.

– А вы… его жена?

– Да нет, ну почему сразу жена? Печально… Значит, всё-таки поссорились они с твоим папой, вот папа и сказал, что Андрей погиб.

– Дядя Андрей… Ну как он мог? С ним же папа поссорился, а не я.

– А как бы он к вам приходил после этого? Дашуль, да успокойся ты, ничего ещё не потеряно. Он всегда рад тебя видеть.

– Слушай, дай телефон! – Даша тоже как-то незаметно перешла на «ты». – А из-за чего они с папой поссорились?

– Можно сказать, из-за Оли Тарановой. Которая тебе эту цепочку подарила, – «Таисия» кивнула на золотую цепочку – единственное Дашино украшение.

– Оля? Таранова? Это папин начальник подарил на день рожденья.

– Ох, Дашуль… Она небось без пломбы была?

– Без чего? А, ну да… – девушка непроизвольно сжалась, предчувствуя, что она сейчас услышит, но отчаянно не желая в это верить. Всё, однако, было написано у неё на лице аршинными буквами, потому что «Таисия» чётко произнесла:

– К сожалению, не ошибаешься. Не веришь – позвони Андрею.

– А папа при чём? Это не он! Это дядя Игорь подарил! – Даша начала яростно срывать с шеи цепочку. – Подавись! Отдай этой Оле! Папа хороший!

– Спокойно! – женщина положила руку на плечо Даше, и та как-то сразу притихла. – Если хочешь, поедем отдадим. Только Оле уже ничего не нужно.

– Что, дядя Игорь её…

– Убил? Ну да, только не сам. Твоему папе приказал.

– Всё равно папа ни при чём! – Даша наконец-то нашла точку опоры, хоть и не свою, а заимствованную отцовскую. – Он же приказ выполнял!

– Да я уж догадываюсь, что «приказ – это святое». Так кто, по-твоему, должен отвечать?

– Никто. Это же приказ.

– А Игорь?

– Не знаю… – пролепетала окончательно уничтоженная Даша.

– Так вот. Тот, кто отдал приказ, отвечает, как если бы сделал сам. Как ни неприятно командирам об этом думать. А подчинённый имеет право попросить письменный приказ с подписью.

– А в чём разница?

– О Боже! Когда приказ устный, командир потом скажет, что никаких приказов не отдавал. Вот Андрей и сообразил попросить письменный, а другие – нет.

– И ему дали?

– Нет, конечно. Игорь слишком большая сволочь, чтобы быть дураком. И теперь твой папа у него в кармане.

– Убью дядю Игоря! – зарыдала Даша. – Я… я десять лет папу защищала, а он… он…

– Двое!

– Что – двое?

– Уже двое хотят его убить.

– А кто первый?

– Могла бы и сама сообразить. Ладно, ты Андрею будешь звонить?

– Нет-нет, не сейчас!

– А с отцом говорить будешь?

– Ой…

– Да я понимаю, что ты его боишься. Очень любишь, но – боишься, – «Таисия» раскрыла наконец свою папку и вытащила фотографию с траурной лентой. – Покажи ему. Только не в лоб, а лучше положи на стол у себя, чтобы он как бы нечаянно увидел.

– Это та самая Оля?

– Конечно.

– А… а где она похоронена?

– Хочешь съездить?

– Да! Не нужна мне эта цепочка!

– Ну поехали, потом я тебя сразу домой отвезу. Кстати, позволь дать тебе совет.

– Какой?

– «Когда говоришь правду, держи ногу в стремени»²⁰.

* * *

Пора! Даша посмотрела на часы – отец уже час как дома, мать вошла в подъезд пятнадцать минут назад. Так, дверь не захлопывать, только прикрыть… И раздеваться она тоже не будет.

– Ты где была? – выбросился навстречу отец.

– В универе. Пап, ну времени только полвосьмого!

– Я тебе разрешал парней водить? Разрешал? Ну?..

– Каких парней? – Даша откровенно растерялась. – Нет у меня никого…

– Это ты прокурору рассказывай! Кто это сюда притащил? – отец держал двумя пальцами фотографию Оли, которую девушка оставила на столе полтора часа назад. Ах, вот в чём дело! Кто бы мог подумать, что он припишет это каким-то мифическим «парням»!

– Я, а что?

– Где ты это взяла? – Виталий Андреевич остервенело скомкал фото и швырнул в угол. – Кто тебе вообще позволил приносить домой чёрт знает что? – он был явно не в себе и с каждой минутой всё больше распалялся.

– А что я такого сделала? – изобразила невинность Даша.

– Я спрашиваю, где взяла?

– Мы… мы учились принтером пользоваться…

Оплеуха!

Раньше отец всё же не бил её.

Значит, та женщина сказала правду. И дядя Андрей, которому она только что звонила – тоже. Он действительно очень обрадовался, но потом долго не хотел говорить ей неприятные вещи про отца. Лишь тогда, когда Даша начала выкладывать всё, что узнала, Андрей подтвердил её сбивчивый рассказ короткими «угу-угу».

– Ты ещё дубинкой меня ударь! – она постаралась презрительно скривить губы. – А потом застрели, как её!

– Ты что несёшь, дура? – взвизгнула мать. – Не смей так с отцом разговаривать!

– Мам, а он что, тебе не говорил?

– Хватит! – рявкнул Кресов командирским тоном. – Да, я стрелял в неё! Потому что она оказала сопротивление при задержании! Она была вооружена!

Сошлись Виталий Андреевич на приказ Семихина – может, всё и обошлось бы. Но стандартные ментовские отмазки стали его роковой ошибкой, поскольку Даша уже знала, как всё было на самом деле. «Даже приказом не пытается прикрыться! Значит, всё понимает, потому и врёт так неумело. Значит, ему даже не приказ дороже всего, а своя карьера под крылышком у Семихина», – с ужасом осознала девушка.

– Папа, не надо, а? Тебе же дядя Игорь приказал. А потом вы с неё украшения…

– Вот именно – при-ка-зал! – отец вновь почувствовал себя в родной стихии. – В армию бы тебя, чтоб знала, что такое приказ! Небось умников в своём универе наслушалась! «Заведомо преступный, заведомо преступный…» – он попытался передразнить воображаемого «умника». – Не нашего ума дело, мы люди маленькие! Поняла? Повтори!

– Мы люди маленькие. Мы без приказа ни шагу. Батяня комбат, напишите бумажку с подписью! – издевательским тоном отрапортовала Даша. – Я теперь знаю, что вы с дядей Андреем не поделили.

– Так это Андрей тебе рассказал! – взревел Кресов. – С-сука! Мы ему, понимаешь, убийцы, а он чистенький! Ну и где он теперь, этот Андрей?

– В банке работает. Инкассатором.

– Вот именно – в банке каком-то сраном! Да я могу в любой банк ворваться и всех мордой на пол положить! Вместе с твоим Андреем!

О Господи! Она и представить себе не могла, что отец окажется настолько испорченным человеком. За этот день – как постарела внезапно лет на десять. «Папа, раз ты такая сволочь, что ж меня-то сволочью не вырастил? Я бы тогда только ухмыльнулась, узнав про несчастную Олю, и подумала бы – «да уж, не повезло барышне». И преспокойно носила бы эту долбаную цепочку, даже с удовольствием – как-никак драгоценность с кровавой историей».

– Папа! Дядя Андрей хороший! А вы его выгнали! Чтобы остались только такие, как ты и дядя Гена! Сегодня ты эту Ольгу убил, а завтра такой же «маленький человек» убьёт меня? Фашисты вы с твоим дядей Игорем! – последние слова Даша выкрикивала, уже захлопывая за собой дверь.

– Дарья! Стой!..

Подготовка у прапорщика Кресова всё же была на уровне. Влезть в ботинки, зашнуровать их, набросить форменную куртку, открыть дверь – не больше десяти секунд. Догнать эту маленькую дрянь! Выдрать! И запереть дома, никакого ей больше образования! Ишь, умная нашлась – отца «фашистом» честит, милицию не уважает, приказ для неё пустое место… Он был простым мужиком, и его мир, такой железобетонно-правильный и неуязвимый снаружи, не выдержал несильного удара изнутри – самого обычного юношеского бунта, ибо все приказы и инструкции, подробно расписывающие, как разгонять восстания юности, обходили стороной ситуацию, когда юность в количестве одной штуки восстаёт в твоём собственном доме.

Может быть, Виталий Андреевич и догнал бы непокорную дочь.

Однако тремя пролётами ниже он чуть не наступил в кучу. Куча ошалело хлопала глазами и представляла собой стёкшую по стене на пол соседку породы «домовая активистка».

– Вита-алий Андреич! – заверещала соседка, поднимаясь с пола. – Что ваша девочка себе позволяет? Я ей говорю – «остановись, тебя отец зовёт», а она меня – в стенку! И обзывается ещё!

Вбитая в прапорщика «почтительность к старшим» вышла ему боком.

Отделаться от пожилой дамы он смог только через полминуты и увидел, выбежав из подъезда, лишь удаляющиеся габариты машины.

* * *

Хорошо было Стражу Вихрей и Лесной Сестре! Один, похоже, стал другом измученного Алексея. Другая – подругой закомплексованной Даши. Они могли позволить себе быть до конца искренними – как-никак говорили с друзьями.

А ему, Стражу Драконов, придётся говорить с врагом.

Да ещё напялив милицейскую форму.

Но по-другому Дашиного отца не разговоришь – с гражданским тот откровенничать не будет, а с военным ещё и подраться может в таком состоянии. Значит, прапорщик милиции. Офицер для таких, как этот Кресов, – «умник», а на сержанта прапорщик будет смотреть сверху вниз.

Он спокойно проводил взглядом выбежавшую из дома растрёпанную девушку. Затем – увозящую её машину Лесной Сестры. И зашагал мимо подъезда, как бы случайно становясь между дверью и отъезжающей машиной, – мало ли, вдруг Кресов умудрится каким-то чудом номер разглядеть!

Не умудрился. Со вспыхнувшей надеждой на лице подбежал к «коллеге»:

– Номер, номер не запомнил?

– Этой машины, что ли? Не, не заметил. А что?

– Дочка, дочка там!

– Твоя дочка? – Страж Драконов решил разыгрывать типаж туповатого пофигиста.

– Да, да!

– Эта, что ли, девчонка, которая из подъезда только что вывалилась?

– Ну!

– Так она во-он туда побежала.

– Блин! – Кресов еле удержался от того, чтобы заорать: «Давай её немедленно в розыск!» Какой, к чёрту, розыск – поскандалила дура и побежала, небось стоит где-то в темноте и ждёт, пока он успокоится. Приползёт на брюхе через пару часов, куда она денется…

– Да успокойся ты, куда она денется… Из-за жениха, что ли, поругались?

– Какой на хрен жених… Вот дрянь, а?

– Да ладно тебе! Выпить хошь? У меня конина есть, не одному же!

– А, давай!

– Даю! – Страж Драконов вытащил фляжку.

* * *

В пивной они сидели уже час. Коньяк – хорошая вещь для знакомства, но, как и всего хорошего, его оказалось мало. Мрачный Кресов, слегка успокоившись, потягивал пиво, иногда прикладываясь к стакану с водкой: «Я же делал для этой дуры всё, что положено! От всего берёг девку! А от самого себя, выходит, не уберёг».

– Андреич, что поругались-то?

– Дура она! Думает, я генерал какой-нибудь, – Виталий Андреевич залпом допил кружку и пододвинул следующую.

– А, знакомо. Денег не хватает?

– Да деньги – тьфу! – он вдруг осознал, что ни денег, ни шмоток Даша действительно почти никогда не просила. «Скромница ты моя… А то у всех наших жёны с детьми деньги сосут – думают, раз мент, так пойди и обеспечь». – Взялась студентка на мою голову! Я ей долбил-долбил, что получил приказ – выполни, а она умничает!

– Это что же ты ей приказал?

– Да не ей! Это мне приказывают. Игнат, ну вот ты скажи – ты сам приказы выполняешь или умничать начинаешь?

– Да выполняю, выполняю… А ты что, её дружкам на митинге вломил?

– Преступника застрелил при задержании, – Кресов опять повторил то, во что Даша не поверила и во что он упорно пытался поверить сам.

– Ёлы-палы! Ну бывает, на фига ей-то рассказал?

– Да не я, блин! Это друган мой бывший, сука! Сам уволился, так теперь нас с говном мешает. Дашке моей меня заложил, фотки какие-то подсовывает… Ну не сука, скажи?

– А хрен его знает! Может, не он?

– А кто ещё? Дашка с ним корешила. Где только телефон нашла?

– Ну так выясни. Мобила есть? Как поссать пойдёшь – позвони.

– Дашке, что ли?..

…Виталий Андреевич трясущимися руками налил полный до краёв стакан водки, жадно выхлебал и только после этого обессиленно плюхнулся на стул. Лучше бы он не звонил! Ни Андрею, ни тем более Даше!

– Андреич! Ты чего?

– Это она! Она!..

– Что случилось-то?

– Ты что, совсем тупой? Она!

– Где? – Страж Драконов, изобразив полное непонимание, начал демонстративно озираться вокруг.

– Она… всё… Дашке… – в глазах Кресова был такой неподдельный ужас, что до «Игната» наконец-то дошло. Ей-Богу, такого он и предположить не мог – что не шибко сообразительный прапор догадается почти правильно!

– Тьфу ты! Вроде и выпили немного, а тебе уже Ледяная…

– Не поминай!

– Да не верь ты в эти сказки!

– Молодой ты ещё! Как прослужишь сколько я…

– Ну хорошо, хорошо. Она всё рассказала Даше. Дальше что? Что такого она рассказала, чтобы так бояться? – Страж Драконов на мгновение потерял осторожность и выразился «по-книжному», как никогда бы не сказал настоящий прапорщик милиции, однако Виталий Андреевич был настолько напуган, что не заметил этого.

– Я не виноват! Меня подставили!

– Да объясни ты по-человечески наконец!

– К-командир… приказал… а потом сказал, что не приказывал… и заставил на него работать…

– На него – это как?

– Показания выбивать… свидетелей запугивать…

Страж Драконов всё же вспомнил, что на нём милицейская форма, и удержался от естественного для простого смертного вопроса: «А какое отношение омоновцы имеют к следствию?» Значит, Семихин сколотил банду и берёт заказы? И ведь наверняка подчинённым почти не платит – кто же будет платить рабам?

– …и даже не платит по-человечески, сука! А теперь она Дашку…

«А как ты хотел? Гады по-человечески и не умеют – только по-гадски».

– Дашку-то за что? Тогда уж командира твоего, нет?

– А вот ей! – взревел Кресов, делая размашистый неприличный жест. – Не успеет, блин! Да я этого шантажиста сраного!..

– Ну и грохни сам, орать-то зачем?

– Убью. Ледяная Дева мне свидетель, убью! – чётко произнёс Виталий Андреевич, впервые осмелившись помянуть.

Под приговором майору Семихину была поставлена решающая третья подпись.

* * *

Похмелья он всё же не избежал. Да собственно, и не старался.

Вчера они с этим Игнатом обошлись без экстремизма – тот вполне разумно посоветовал, во-первых, не разменивать выстраданное решение на пошлые хулиганства, а во-вторых, не торопиться и подождать до утра: «Да вернётся она! Ну куда ей деваться – работы нет, жить негде, даже денег с собой почти нет». Домой он дополз на автопилоте и сразу рухнул спать. Жена пилить не стала – спасибо ей хоть за это! Даша… Даша так и не вернулась.

– Виталий! Ты хоть знаешь, что дочь дома не ночевала?

– Тише… – поморщился Кресов. – Голова же…

– Ах, голова у него! Дочь непонятно где, а он вместо того, чтобы искать, нажирается, как…

– Вот что, мать! Гладь форму!

– Пойдёшь искать? Сейчас, сейчас, – жена вышла на кухню включать утюг.

Тяжело вздохнув, Виталий Андреевич полез в тайник – как почти любой мент, он давно обзавёлся незарегистрированным пистолетом. Некоторые держали их чуть ли не открыто, но у него же Дашка… Где ты сейчас, дочь? Тебе положено жить дома!

– Ты только поставь им, чтобы нашли быстрее! – Светлана протягивала ему деньги. Да уж, крепко зацепило бабу – сама мужику на водку даёт! Это было неправильно, не положено, но всё же это происходило. «Урою гада! И плевать на всё – лишь бы Дашка вернулась».

На стоявший у дома Семихина «Фольксваген» с работающим мотором Кресов внимания не обратил. Не до того ему! И вообще, мало ли машин во дворах? Впрочем, ни Алексея, ни Даши в машине уже не было – они стояли этажом выше, напряжённо вслушиваясь.

Алексей знал, что рискует – как-никак майор, по всем критериям, его личный враг, и оставлять здесь свои следы не стоило. Однако увидеть труп врага – это нешуточная роскошь, ради которой можно и рискнуть. Вот Дашу он пытался отговорить, но та, узнав, куда и зачем отправился её папа, будто сошла с ума и рвалась к цели с упорством ядерной ракеты: «Я тебе уступила, когда ты меня в комнату отправил спать, а себе на кухне матрас бросил? Вот и ты мне уступи».

Звонок. Ещё один. Щелчок замка.

– Виталий, ты? Что случилось?

– Дашка из дома ушла… – промямлил Кресов, чувствуя, как под свинцовым взглядом командира быстро уходит вся его решимость.

– Не психуй, вернётся!

– Ей сказали, чем мы тогда занимались. И чем мы занимаемся сейчас…

– Ничего, перебесится! А будет языком трепать – посажу, так ей и передай…

Выстрел!

«Без глушителя!» – запоздало подумал Виталий Андреевич. А ведь почти подавил его майор! Не наступи Семихин по своей привычке на самое больное – так и ушёл бы он через пару минут с извинениями.

Деловито убрав пистолет в карман, Кресов вышел на лестницу.

«А потом такой же «маленький человек» убьёт меня?» – вспомнилось ему брошенное в лицо обвинение. – «Нет, Дашка! Теперь – не убьёт».

Начав спускаться, он в последний раз обернулся назад.

Семихин, с пулей в голове, ещё жил, но его мир был уже растоптан.

Как же так? Он, всесильный омоновец, подыхает на пороге собственного дома! Его подчинённый, его раб, поднял руку на командира!

Правда, жить с этой разрывающей мыслью ему пришлось не одиннадцать лет.

А только несколько минут.

* * *

Алексей еле заставил себя не бежать по лестнице, а спокойно спуститься. Они тут не при делах – они просто парочка, зашедшая пообжиматься с ветреной улицы.

Нет, на выстрел никто из соседей не выбежал – время отучило любопытных бабулек сразу кидаться на каждый звук. А вот 02 наверняка уже кто-то набирает, и не в одной квартире. Быстрее!

Труп как труп. Хотя нет, ещё не труп. Труп врага вроде бы должен приятно пахнуть.

Дашу Семихин ещё успел узнать, и та прошептала одними губами: «А это жених Оли Тарановой». И плюнула.

Какой там приятный запах! Алексей сморщился от пробравшей его откуда-то изнутри невыносимой вони и краем глаза заметил, как содрогнулась стоявшая рядом девушка: «Не иначе как его душа напоследок запачкала. Ну и гнусно же!»

– Совсем охренели? Уже вторую минуту здесь торчите! – прервал размышления о душе негромкий голос Стража Вихрей.

– И ещё одну секунду, – Алексей спустил затвор фотокамеры, с которой почти никогда не расставался.

* * *

Что может вместиться в несколько лет? А в один день? А в одну минуту?

Слишком многое. И слишком малое – это уж как посмотреть. Например, знаменитая художественная фотография «Конец карателя» – это многое или малое?

Труп с кровавой дырой над переносицей и плевком на щеке до сих пор мелькает в Интернете, и ему очень идёт омоновская форма с майорскими погонами. История, как говорится, умалчивает, искали ли автора снимка пожарные, но милиция и фотографы – точно искали.

Однако автор бывает в столице далеко не всегда.

Да, он по-прежнему снимает свадьбы и праздники, но может быть, вы замечали его где-нибудь в горах, или на лугу, или у художественно выглядящих развалин – человека с какой-то просветлённой тоской во взгляде, обвешанного фотокамерами? Говорят, что именно развалины удаются ему, как никому другому.