Kitabı oku: «Двойники», sayfa 4
А на сей раз, мало того что Символисту пришлось изрядно потрудиться, разыскивая Пимского, так этот самый Пимский и в самом деле ничего не помнил. Символисту подумалось, что это неспроста, что сила, которая стоит за Пимским, устроила ему неожиданную ловушку. А ведь и Символист в этот раз, в этот мир пришел не с голыми руками. Имелось у него тайное оружие. Если бы только Пимский помнил – ничто бы тогда не спасло ни его, ни его друзей-соратников.
И Символист сорвался, потерял самообладание. Но поняв, что и это всё ни к чему, – ни к чему не вело даже убийство Пимского, – Символист решил действовать иначе. Имелся у него и другой план, более изощренный. Если крепость нельзя взять приступом, в силу невидимости ее стен и защитников, так возьмем подкупом. Авось, кто-то и покажется, выйдет из невидимых ворот.
Итак, Символист заговорил негромко.
– Слушай, Пимский, внимательно меня слушай. Вы всегда проигрывали. Всегда. Никогда и нигде вы не могли избавиться от нас. А наша власть только росла. В чем была наша власть? В том, чтобы не было вашей абсолютной власти. Но теперь всё меняется. Теперь наша власть – чтобы вас не было совсем. Вы обречены. Это предсказано издревле во всех мирах. И ваш хозяин прекрасно осведомлен. Он жертвует вами. Для него ничто были страдания ваши и множества существ, ради которых вы якобы стараетесь. Вы думаете – вы бессмертны? Вы думаете – вы непобедимы? Не-ет! – Символист Василий помахал пальцем перед носом Пимского. – Вы исчезнете из всех миров! Все и бесследно. Ты понял, бесследно! Если не думаешь о себе, хоть о других подумай. Ты всё равно вспомнишь, рано или поздно. И тогда твоих друзей в других мирах ничто не спасет. Их ждет небытие. Я мог бы сейчас говорить это твоему двойнику, как его, кстати, зовут?.. – Символист сделал паузу, внимательно глядя на Пимского.
Тот молчал, хотя и вполне осмысленно, но что с того?
– Тебе выпал исключительный шанс, один из миллиарда миллиардов. Я дарую тебе вечность. Скоро ты поймешь, насколько я прав. Не опоздай присоединиться к сильнейшему! Вселенные станут одним миром, новым мирозданием, нашим мирозданием! Всякая сущая ныне жизнь истребится. Мы создадим новые сущности, гораздо более разумные и правильные. Смотри, не опоздай стать на сторону Хозяина Мира! Ибо близится последняя битва.
Символист вещал. Он расхаживал по кабинету, жестикулировал и гримасничал. Мысленно он уже видел эту титаническую картину гибели вселенных. И был в числе демиургов нового миропорядка.
Но вот он остановился, глянул на часы. И уже иным, вполне деловым тоном, произнес:
– Ну вот-с, и поговорили, господин приват-доцент. Я вас навещу намедни. Вы обдумайте мое предложение. Спешить не надо. Главное, чтобы мы оба могли поговорить по существу. Надеюсь, к сроку вы вспомните, откуда пришли и куда, собственно, идете. Да. Пирожные были неплохие, но орех перезрелый. Можешь себе позволить самые лучшие продукты, а такую гадость покупаешь.
Символист натянул плащ и вплотную приблизился к Пимскому, всё так же сидящему в кресле. Василию то ли показалось, то ли так оно и было – Пимский ныне в полной его власти, что его воля, которую Символист никогда не мог победить, на этот раз побеждена. Поэтому он пошел на последний трюк, который проделывал только с простыми смертными. Он подхватил бронзовый поднос, на котором приносил из кухни еду, взял его под мышку и, обернувшись к Пимскому, промолвил:
– Ну, что ж, теперь и ты мне должен. Так даже лучше. Жди меня, Пимский, скоро.
И с тем ушел.
Пимский поднялся из своего фантастического кресла, шагнул за бутылкой розового ликера, стоявшей под креслом, где еще недавно сидел Символист, но ноги его подкосились, и он упал на ковер. Упал и забылся сном. Все-таки он был очень пьян.
Глава шестая
После встречи с Королем Артуром направление пути Мастера Ри обратилось к северу. Башибузук с кривым ятаганом не досаждал, напротив, сколько б Мастер Ри ни оборачивался, всякий раз видел дремлющего янычара. Для прочих же башибузук был совершенно незрим.
День шел за днем. Постепенно вид местности менялся. Всё меньше попадалось полей с аккуратными стогами сена, деревень и городков, обнесенных надежным частоколом. Лес густел, поля становились всё запущеннее, словно на них давно уже не сеяли и не убирали. Иногда, то на холме, то на одиноком утесе возвышались зáмки, один нелепее и несчастнее другого. Дорога становилась всё безлюдней. Случалось, за целый день не встретишь ни души: ни пешей, ни конной.
До поры до времени ничто не нарушало однообразия пути.
Беда случилась в лесу. Старый был лес, большой, но ни крика, ни писка зверя или птицы, ни одного живого голоса не слышно было в этом лесу. Лесная дорога была завалена перегнившей листвой, местами ее преграждали стволы упавших деревьев. И к вечеру, когда сгустились сумерки, в голове словно взорвалось, словно ударило изнутри, он даже споткнулся о выпирающий из земли корень и упал. И вдруг почувствовал, что не в силах подняться: слабость и необычайная сонливость. Но, будучи катанабуси, он мог заставить себя действовать помимо желаний и нежеланий тела. Озарилась воля, он поднялся и двинулся вперед, как слепой, держащийся за посох поводыря.
Его разум словно накрыло плотное свинцовое облако. Всё стало безнадежно пусто и уныло в этом сумрачном и печальном мире. Здесь некуда и незачем идти, все пути ведут в никуда, в безбрежное море мрака. У этого сумеречного моря нет ни начала, ни окончания; здесь властвует многоликая безысходность: то устрашающая, неистовствующая, то мягкая и вкрадчивая, убаюкивающая, то холодная, выстуживающая, то опускающаяся как снег, но тяжелая как урановое покрывало. Не нужно тебе, рыцарь, никуда идти, потому что безысходность, овладевшая миром, для которой всё равно чем владеть, – человеком ли, морем или горой, или воздухом над землей – уже здесь, и нет, и не может быть от нее спасения.
Но Мастер Ри всё шел, точнее брел, утратив ощущение пространства, и время для него словно остановилось. То и дело натыкаясь на деревья, он ничего не видел, а между тем дорога под ногами давно исчезла; он проламывался сквозь дремучую чащобу.
Когда весь изодранный, едва волоча ноги, он выбрался из леса, солнце стояло на закате. На опушке безнадежность и тяжесть отступили, рассеялся мрак перед глазами – он снова мог видеть и чувствовать. Но чувствовал он только боль и безнадежность. И слабость осталась; если бы не его особенная воля, он не смог бы сделать и шагу.
Впереди клубился бледный дымок. Наверное, село или хотя бы хутор. Волоча избитое, будто чужое тело, он двинулся туда. Вскоре из-за деревьев показались крыши.
На поверку хутор оказался обыкновенным домиком с пристройками, с огородом вокруг да стогами сена на небольшом, тщательно убранном поле.
На пороге стоял немолодой, могучего телосложения мужчина. Он был похож на воина, благородного рыцаря, а не крестьянина. За поясом у него торчал кинжал, на рукоять которого он положил руку при виде вооруженного человека.
На пороге появилась хозяйка и, мягко взяв за локоть мужчину, произнесла:
– Этот рыцарь болен, Труворд.
Тот опустил руку и шагнул в сторону:
– Входи, воин.
Воля, владевшая телом катанабуси, уступила место мягкой власти голоса хозяйки. Мастер Ри мешком рухнул в траву.
Кириллу и в эту ночь снился иканийский рыцарь. В этих снах Кирилл забывал о себе и становился Мастером Ри. Но, в отличие от реального катанабуси, он не переживал той глубины чувств – мук ли, радости ли, потому что жизнь странствующего рыцаря была всё же жизнью странствующего рыцаря, и как бы они не были связаны, каждый должен был пройти свой жизненный путь.
Но неведомая сила, овладевшая Мастером Ри в колдовском лесу, бумерангом ударила и по Кириллу Белозёрову. Он не был катанабуси, и не мог он сопротивляться чужой беспощадной воле, вынырнувшей из чужого мира, сопротивляться этому чувству бессмысленности всего сущего. Он лишь закричал, заметался в постели, пытаясь скинуть с себя оковы сна, но они держали крепче самого крепкого железа.
И вдруг он оказался в пустоте. Это была не пустота теплой ночи, не пустота космического пространства. Абсолютное ничто смотрело на Кирилла, и он ощутил взгляд, исполненный холодной злобы. Не было ничего в мире, кроме этого взгляда, этой злобы. Он снова закричал в тщетной попытке освободиться. «Велика моя власть, и ты в моей власти», – говорил взгляд.
Кирилл не слышал, как Алла, отчаявшись привести его в чувство, набирала номер телефона скорой помощи. Он был на грани, отделяющей жизнь от смерти.
Он летел на космическом корабле. Сидел в рубке и смотрел на экраны. На экранах блестели немигающие звезды, множество разноцветных, сияющих светил. И казалось, что звезды – это догорающие костры, это тлеющие руины домов, это коптящие и вздрагивающие от порывов ветра факелы в темном подземелье. А пространство – огромное и прожорливое чудовище, навеки поглотившее его корабль-песчинку. Пульт управления, и тот, казалось, мигал и переливался сполохами тревоги.
Прямо по курсу – зеленая планета, цель его долгого странствия. Он сбросил скорость и повел корабль на посадку.
Звездолет снижался, а планета уже менялась.
Нет, не двигатели обезображивали ее. Что-то происходило с самим миром: белоснежные горные вершины становились призматическими надгробными глыбами, радостно-зеленые верхушки холмов превращались в угрюмые безжизненные плеши. Деревья расплывались корявыми тягучими тенями, кусты рассыпались на биллионы копошащихся насекомых, бессмысленно нагребающих по крупицам кучи смолянисто-черного, едко дымящегося песка, возникшего там, где только что колыхался бархатный ковер серебристо-жемчужных и изумрудных трав.
Корабль оказался на острие чудовищного меча, беспощадно падавшего на эту зелено-голубую планету. Враждебная реальность, несомая кораблем Кирилла, вторгаясь в чужой мир, превращала его в нечто ирреальное, в мертвенно-спящее подобие живописи Сальвадора Дали. Звери превращались в пляшущих монстров, реки и озера становились желеобразными наледями или гигантскими свинцовыми лоскутами тяжко всплывали в небо, оставляя земле черные раны котлованов. Стая красивых розовых птиц обернулась сонмищем членистокрылых, которые, лениво помахивая уродливыми перепонками, покрикивая тухлыми голосами и алчно поблескивая глазами, увязались за кораблем.
У него был выбор – посадить корабль, навсегда превратив этот мир в могилу, или улететь прочь, и будь что будет.
Он принял решение – звездолет начал набор высоты. И членистокрылые, оставшись позади, снова превратились в красивых птиц. Планета снова оделась зеленой листвой, чистыми реками и озерами, белыми шапками ледников.
Но возникло оно. Оно не могло принадлежать этому миру, оно было вообще вне всякого мира. Его не должно было быть здесь, не могло оно встать на пути корабля. Но оно встало, и его невозможно было избегнуть.
И был скрежет металла и грохот взрыва. Обломки корабля падали в зелень, снова превращая ее в смутный бред, на этот раз – навсегда.
Врачи приехали вовремя. Искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, дефибриллятор. Остановившееся сердце забилось вновь. Карета скорой помощи мчала Кирилла по ночному городу.
А он, с головы до ног закованный в тяжелый доспех, нёсся верхом на драконе по выжженным дотла просторам. Он знал, что должен успеть кому-то помочь, и дракон мчал быстрее стрелы. Низкое рубиновое светило разливало кровавый сумрак, обугленные останки деревьев под ударами крыльев дракона рассыпались в прах. Казалось, облако пыли за спиной всадника растянуто угасающим временем на многие мили.
Вдалеке возник столб смоляно-черного дыма. Это горел окруженный врагами лагерь. Кирилл спешился и выхватил меч. Устоять перед ним не смог бы никто.
Лагерь защищала лишь баррикада из массивных телег. Телеги горели.
Дракон изрыгнул пламя, враги, какие-то низкорослые гоблины, трусливо расступились, путь стал свободен. Сейчас он выведет друзей из огненного кольца, и – спасены.
В тот же миг из ниоткуда вынырнул он.
Он был холодом самой студеной, не знающей рассветов, ночи. Его нельзя было миновать или победить. Кирилл замер с поднятым мечом, и сотни стрел, копий и клинков пробили его доспех.
Тем, ради кого он вступил в бой, надеяться было больше не на что: Кирилл Белозёров умер.
Дефибрилляция, еще дефибрилляция, инъекция адреналина. Остановившееся сердце забилось вновь.
Потом он был горноспасателем, ангелом со сломанным крылом, еще кем-то…
И вдруг всё закончилось. Кирилл открыл глаза и увидел лицо склонившейся над ним жены. Она что-то говорила, но он ничего не мог разобрать.
Он лежал на койке, в палате интенсивной терапии, в отдельном боксе. От руки тянулась змейка капельницы, мерно пикал кардиометр.
Пожилой профессор, местное светило кардиологии, которого Алла своим звонком подняла среди ночи прямо с постели, вывел ее в коридор.
– Леонид Анатольевич, что вы скажете?
– Голубушка, я могу сказать одно, сейчас он вне опасности. Но если вы спросите, встречался ли я с подобным в своей практике, отвечу честно – случай уникальный. Рефлекторная остановка кровообращения, причем несколько раз, без видимых причин… Сердце-то ведь здоровое. Пять запусков подряд выдержало… Не знаю, не знаю… – Профессор развел руками. – Никаких органических нарушений нет. Уверен, если до утра эти странные приступы не повторятся, всё будет в порядке. Полу́чите своего мóлодца живым и здоровым. Но недельку подержим, понаблюдаем. Так сказать, от греха подальше.
Когда Кирилл проснулся, первое, что он произнес – неразборчиво, плохо выговаривая слова, – была странная, на взгляд Аллы, фраза:
– Вера – это когда выталкиваешь этот мир к Богу.
Мастер Ри очнулся, когда женщина подошла и села на краешек кровати. Низкий потолок, закопченные дубовые балки, треск поленьев в камине; лучи света пятнами лежат на стенах. Тихо. Пахнет знакомым с детства – сдобой.
Он взглянул на женщину. Русоволосая, то ли молодая, то ли нет; смотрит серьезно, а в уголках губ прячется улыбка. Ему показалось, что он знает ее, словно бы встречал когда-то, словно бы знал ее всегда.
В руках она держала кружку. Он хотел приподняться, но понял, что не в силах оторвать голову от подушки. Тогда он закрыл глаза, и пришло воспоминание.
Это было летом десятого года его жизни. В то утро он проснулся рано, собрался идти в лес – вырезать из орешника удилище. В доме царил тот самый аромат сдобы и еще чего-то неуловимо знакомого, что бывает только в родном доме и только в детстве. Тихонько встал, проскользнул в кухню, где уже хозяйничала мама, и, взяв нож, вышел из дому.
Он шел по лесной дороге, придирчиво вглядываясь в заросли орешника, росшего по обе стороны, – ведь удилище должно быть и ровным, и длинным, – когда впереди послышался мерный стук копыт. Он отступил с дороги, из-за поворота выехал всадник, верхом на исполинской, как ему показалось, лошади. На всаднике был алый плащ с белой подкладкой, у луки седла – копье, за спиной, в ножнах – длинный меч. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь листву, и по плащу, по плечам всадника прыгали солнечные зайчики, а длинные волосы, казалось, испускали сияние.
Поравнявшись с мальчиком, воин обернулся, улыбка чуть тронула губы, а рука приподнялась в приветственном жесте. Мальчик так и замер с открытым ртом: впервые он увидел живого катанабуси, воина меча, защитника родных Конских островов.
А вечером того же дня – впрочем, это сейчас ему кажется, что того же, но вполне может быть, что и другого, к ним в дом пришел гость в сером плаще, и они с мамой долго разговаривали в горнице. А потом мать позвала его, и в ее взгляде были гордость и тревога. Человек в сером внимательно и цепко заглянул ему в глаза и, кивнув, произнес: «Да, это его путь».
Человек в сером плаще был воином духа, айконадзобуси. Он благословил Мастера Ри на его путь – путь воина меча, путь катанабуси.
Он вновь открыл глаза, воспоминанье растворилось в солнечных бликах и шорохе голубей под крышей. Женщина приподняла ему голову – щека ощутила прикосновение ее волос, – и поднесла кружку к губам. Там оказалось обыкновенное молоко. Мастер Ри выпил совсем немного, но ему стало легче – он снова мог говорить.
– Как твое имя? – спросил он, медленно выговаривая сложные слова северного наречия.
– Можешь звать меня Хозяюшкой, воин, так зовут меня все, кто со мной дружен.
– Я – Мастер Ри, рыцарь…
– Я знаю, ты с Конских островов. А я… Хочешь узнать – послушай сказку, Мастер Ри.
Хозяюшка отодвинулась, лицо стало отрешенным. И в тихое пространство дома словно проник шум давних времен.
– Давным-давно, – рассказывала Хозяюшка, – в одном маленьком королевстве северо-запада, из тех, что словно из ниоткуда возникали на месте пепелищ, но столь же легко приходили в упадок и гибли, жила принцесса, единственная наследница трона. Король нежно любил свою дочь. И думал о подходящей партии для нее. Ему хотелось, чтобы брак укрепил королевство и вместе с тем принес счастье дочери. Однако она не спешила отдавать свое сердце. Впрочем, и сам король был доволен осмотрительностью принцессы. Всеобщая любимица, она могла позволить себе самые причудливые капризы, но этого не было. Принцесса была серьезна и редко смеялась. Казалось, она предчувствовала необычное и удивительное, что должно было однажды войти в ее жизнь.
Приступ странной болезни впервые случился с нею, когда король решил начать большую войну. Король послал гонцов к своим союзникам, чтобы те явились к нему держать совет. Однако время шло, а гонцы всё не возвращались.
Однажды, когда все обедали в охотничьей зале дворца, принцесса встала и обратилась к королю с такими словами:
– Отец мой, король! Умоляю тебя, не мешкая собирай дружину и скачи в Северные горы, за перевалы, там твои гонцы в большой беде и взывают о помощи.
– Опомнись, дочь, – отвечал король, – кто тебе сказал такое? Даже если правда, что ты говоришь, нельзя поспешно выступать навстречу неведомой опасности. От основания королевства не бывало в нем такого.
Но принцесса всё твердила свое и ходила как безумная три дня. А через три дня и три ночи пришла она к королю. Король держал совет со своей дружиной в тронном зале. Она вошла и сказала «Они мертвы» и замолчала. И вновь была принцесса спокойна, безумие оставило ее.
Король тоже успокоился, однако спокойствие его было недолгим – приступы стали повторяться – принцесса умоляла помочь попавшим в беду, спасти неведомых людей. Вскоре открылось, что в словах ее есть истина и молила она не напрасно. Но это лишь породило слухи, – сперва при дворе, а затем и в народе – мол, наследница безумна, а то и вовсе ведьма, мол, злым чародейством изводит людей со света, а затем слезы свои ведьмовские по ним проливает; и это грозит королевству бедой, и что лучше бы ей исчезнуть, сгинуть.
Отец даже ради блага всего королевства не причинил бы дочери и малейшей боли. Но она тоже любила отца. Однажды вечером вывела своего любимого коня из королевской конюшни и покинула те земли навсегда. И ничего о ней с тех пор в королевстве не слыхали.
Хозяюшка прервала свой рассказ.
– Хозяюшка, эта история – твоя? А что было дальше, как сложился путь принцессы? – спросил катанабуси.
– Дальше была жизнь, длинная, какие бывают только в сказках. Принцесса стала помогать всем, кто просит помощи на трудном пути. Как просил ты, воин.
– Я не просил…
– Просил, воин. Ведь я услышала и привела тебя в свой дом. Так ясно увидела, что ждет тебя – слепое блуждание в чародейском лесу, пока последние силы не оставят тебя, а потом уснул бы ты колдовским сном и спал бы, покуда не остановилось твое сердце. Ах, воин, люди так часто просят о помощи, но почему слышны мольбы лишь немногих? Я помогла бы всем, у меня много сил, я бы смогла. Но их слов не слышно, ведь они не просят, они лишь произносят слова, бедные страдальцы. А когда, наконец, вспомнят, кого просить – это случается так поздно, что даже я не всегда успеваю…
– Хозяюшка, вышло так, что твой дом оказался у меня на пути. А если бы ты жила за тридевять земель?
– А я и живу за тридевять земель. Там наш дом – мой и Труворда. Ему я тоже помогла когда-то. Он полюбил меня и остался со мной. Не испугался разделить ношу… Но довольно воспоминаний. Тебе, воин, надо хорошо отдохнуть. Тебя ждет долгий путь. И я вижу тень смерти у тебя за плечом.
Мастер Ри вспомнил о башибузуке и осторожно повернул голову – того не было.
– Нет, – покачала головой Хозяюшка, – здесь, в моем доме даже эта тень отступает. Но ты ведь не останешься навечно здесь затворником, а избавить тебя от тени я не могу. Отдыхай, Мастер Ри. Сейчас я еще напою тебя и накормлю. К тебе вернутся силы. А завтра в путь.
Вечером на пороге дома возник странник.
– Ну, вот я и пришел, Хозяюшка, – сказал странник и постучал посохом по крыльцу.
Она кивнула и прошла мимо, неся в дом крынку с парным молоком.
– Болен, стало быть, – странник подошел к постели катанабуси с таким видом, словно они были знакомы уже лет сто и виделись в последний раз не далее вчерашнего, и положил свою шершавую ладонь на лоб Мастера Ри. – Выздоравливаешь. Ну что ж, завтра с рассветом уходим.
Странник подсел к огню. Там он просидел весь вечер. Что-то перебирал в походном мешке, что-то штопал, читал в ветхой книге, время от времени подкидывая дровишки в очаг. Пламя уютно играло тенями на бревенчатых стенах. Мастер Ри заснул…
– Вставай, лежебока! – Странник толкал его в бок. – Вот и утро. Пора идти любоваться рассветом.
Мастер Ри поднялся. Вчерашней разбитости как не бывало – он ощущал себя легким и отдохнувшим. Хозяюшка накрыла стол, они позавтракали, все вчетвером. А потом, собрав вещи, странник с катанабуси вышли из дома.
– Ну, стало быть, мы ушли, – попрощался странник и зашагал в сторону леса.
– Прощайте. Спасибо вам, – поблагодарил Мастер Ри.
– Не благодари за помощь. До свидания, Мастер Ри, отважный воин. Мне нечего дать тебе с собой, но пусть улыбнется тебе удача и дух твоего народа да будет с тобой, – Хозяюшка прощально помахала рукой.
Молчаливый Труворд стоял рядом с ней и улыбался.
Мастер Ри со странником углубились в лес и пошли по тропе, петляющей среди редких деревьев. Катанабуси обернулся, чтобы еще раз увидеть гостеприимный дом – но странно, даже дыма уже не было видно.
Еще немного они прошли и незаметно очутились на большаке. Остановились осмотреться.
– Однако отклонился ты, рыцарь, – заговорил первым странник. – Ведь тебе на север и к востоку?
– Туда я иду.
– Эта дорога ведет в иную сторону. Разве не знал?
– Нет. Я шел по тракту, но в лесу сбился с пути. Сильно отклониться, думаю, я не мог.
– Эх, молодо-зелено, – вздохнул странник. – Знаешь, что это за земли? О, здесь тебя ожидает много чуднóго! Отныне я тебя поведу, так будет вернее. Куда и зачем идешь – то мне ведомо. Дорогу туда я знаю.
Мастер Ри задумался. Лес совсем не походил на позавчерашний – колдовской, страшный. Редколесье тянулось по левую руку большака, – оттуда они и вышли, – а по правую, к востоку, расстилался большой луг. Насколько луг велик – сказать было трудно, из-за тумана. Туман стылыми струями змеился у земли, а дальше, к горизонту, поднималась розовая стена. Лучи восходящего светила уже проницали эту пелену, чтобы вскоре ее развеять без следа.
Раздался треск ломаемой ветки – через большак перескочила косуля и понеслась по лугу, исчезая в тумане. Мастер Ри проводил ее взглядом и сказал:
– Что ж, веди.
– Тогда пошли, рыцарь. Ты верно меня понял. Я тебя выведу. Сначала вот этой дорожкой, ну а потом, как стемнеет, пойдем по звездам. Держать путь по звездам – самое верное в этих местах. Звезды не обманут.
Когда странник, наконец, объявил отдых, присел на поваленное дерево и полез в мешок за едой, Мастер Ри, случайно глянув вправо, обнаружил давно уж не маячившую там фигуру башибузука. Тот как будто мирно посапывал, но был разбужен взглядом Мастера Ри – зевнул, ухмыльнулся и со значением провел пальцем по лезвию сабли.
– Вот она, началась твоя дорожка, рыцарь, – сказал странник, указывая на узкую тропку, уводящую вправо от большака. – Стало быть, по ней нам и идти. А пока давай посидим-поедим.
Вечером, на привале в лесу, у костра, когда на огне поджаривался изловленный Мастером Ри заяц, завязался у них разговор.
– Знаешь, зачем идешь к Железному Грону? – спросил странник.
– По предсказанию Королю Артуру, – ответил катанабуси.
– Нет, рыцарь, в мыслях у тебя иное, – странник смотрел на пламя костра, на аппетитную, истекающую жиром тушку.
– Почему ты ведешь меня? Тебя позвала Хозяюшка?
– Да, она меня просила. Но есть и иная причина, какая – не скажу. А еще мне надо всё видеть. Всё самое главное, что происходит в этом мире. Такая моя судьба – видеть великое и свидетельствовать об увиденном. Знаешь, сколь много брехни родится в головах тех ничтожных, что неспособны подать грош несчастному бедняку, а рядят себя в тоги героев? Знаешь, сколько мерзких дел выдается за великие и созидательные деяния? Поживи с мое – узнаешь. Да, я прихожу только к носителям великих судеб, рыцарь. Твоя судьба тем и привлекла меня. Судьба и Хозяюшка, вот так.
– Ты умеешь читать судьбы, странник? Может, ты волшебник, предвидишь будущее?
– Э-э, пустое. Не волшебник я вовсе. Волшебники и колдуны и близко к землям Железного Грона не ходят. И будущее не могу я предсказать. Меня иное интересует. Слыхал о книге судеб?
– Слышал. У нас, иканийцев, есть три книги судеб.
– Нет, эта книга иного рода. Не у людей она, нет. Там, где она пишется, наша жизнь, будь она длиною в один день, будь в тысячу лет – лишь одно слово.
– Может, ты говоришь о знаках судеб? Мы, иканийцы, знаем, что у каждой судьбы есть свой знак – об этом и говорят наши книги.
– О знаках… Пусть будут знаки, видно уж, иначе с тобой, иканийцем, не поговоришь, – махнул рукой странник. И веско изрек: – Знай, о рыцарь, меня не интересуют судьбы, у которых всегда один и тот же знак…
– Но других судеб не бывает, – удивился Мастер Ри.
– Ну да! Есть судьбы, у которых по два, а то и по три знака. Странные они, когда повстречаешь их здесь, среди людей…
– Человек с судьбой разных знаков – разве возможно такое?
– Что ты смыслишь в этом, юный рыцарь? Человек и есть судьба. А судьба – не то, что будет, а что уже есть сам человек, если смотреть оттуда, – странник показал пальцем в ночное небо, – на нас.
– И ты смотрел оттуда?
– Э-э… куда мне.
– Откуда тогда всё это знаешь?
Странник вместо ответа затеял есть зайца. Крякал от удовольствия да нахваливал Мастера Ри за поварское искусство. Только перед сном, когда стали укладываться, зарываясь поудобней в листву, произнес:
– А бывают судьбы вовсе без знака. И такие я тоже ищу, рыцарь.
– Пусть будет с тобой удача, – повторил почти дословно прощальные слова Хозяюшки Мастер Ри и удивился себе.
Да, удивительные люди повстречались на его пути, пришли к нему. Кто их позвал? Или призвал? Чей то был голос ему на холме под дубом? Великие судьбы и судьбы без знака – судя по словам странника, всё это о нем, о Мастере Ри. Но странник, кажется, не собирается больше ничего объяснять.
Но какие бы таинственные силы не угрожали или же благоволили Мастеру Ри на его пути – не могли они лишить его присутствия духа. Пускай до поры до времени всё идет своим чередом, он не станет вмешиваться в ход событий. А когда придет время, тот, чей голос позвал его в путь, укажет ему на это. И тогда вмешательство катанабуси будет как удар молнии: внезапное и окончательное.
Они заснули под негромкое потрескивание догорающего костра.
