Kitabı oku: «Чудо заморское. Повесть и рассказы», sayfa 4

Глава 2

 
Захвативший небо,
Мрачноватый день
Правит в нём нелепо,
Уничтожив тень.
 
 
Всё перемешалось:
Ветки, облака,
Глаз родных усталость,
Тёплая рука…
 
 
Я ныряю в омут
Лихо с головой,
И в сторонке стонут
Благость и покой.
 
 
Тишину разрежет
Смелый обертон.
Гонит ветер свежий
Хлипкий полусон.
 
 
Приоткроет двери
Неизвестный мир,
И, себе не веря,
Полетит в надир
 
 
Вместе со светилом
Та, что чуда ждёт…
Маски. Иней стылый.
Лужицы и лёд.
 

– Нет, извини, Иннусик, я здесь не могу!

Игорь Никитич вскакивает с дивана и, нервно расхаживая взад-вперёд по комнате, торопливо застегивает пуговицы рубашки. Я замечаю, что она далеко не идеально отглажена, а о том, что такое крахмал, наверняка даже представления не имеет. Кажется, Нине Аркадьевне плевать на рубашки мужа. Однако сам он должен быть безукоризненно гладким, то есть покладистым и верным, иначе… Что может быть, если однажды всплывёт то самое роковое «иначе» страшно вообразить.

– Не можете здесь, не можете в гостинице, не можете у меня дома… Вы не можете со мной! Я недостаточно хороша для вас.

«Ты уже привил мне комплекс неполноценности, старый дурак!» – Добавляю я мысленно.

Это была вполне себе реальная моя психологическая проблема вплоть до одного занятного случая, о котором речь пойдёт ниже. Я долго была уверена, что Маркус Гонсалес всего лишь занятный случай, но жизнь вскоре доказала другое. Однако в первый свой год работы у Шишкина я была ещё не знакома с Марком, и мне было не до смеха ни капли.

Я чувствовала себя крайне глупо, раз за разом сидя почти голым задом посередине скользкого и холодного кожаного дивана в своём кабинете. Из одежды на мне оставались только съехавший набок комплект кружевного белья и чулки. Я ношу их вовсе не из кокетства. Просто в прохладную погоду летом в них удобнее, чем в колготках. К тому же, их легче снять, если вдруг к середине дня или к вечеру потеплеет. Заполошный московский климат… впрочем, о нём я уже высказывалась. Без него хватает, на кого злиться. На себя, например.

«Что ты о себе вообразила, клуша ты перезрелая?! – Ругала я себя мысленно. – Нашлась тут роковая красотка! Ты знаешь, каких женщин он имел? Тебе чета, можно подумать!»

– Тебе сейчас даже самая злая тётка не даст больше тридцатника, – заговорщически сообщила мне мать, когда я похудела на двадцать кило и осветлила волосы.

– Сколько-сколько?! – Патетически воскликнул мальчишка, торгующий вразнос разными предметами быта, когда я купила у него несколько штук. – Не говорите никому про свой возраст, – посоветовал он со всей серьёзностью, на какую был способен. – Засмеют, – пригрозил юный озорник.

– Такой физической формой, как ваша, не каждая двадцатипятилетняя похвалиться может, – изрекла однажды моя фитнес-тренерша.

Раньше, да и потом, я нередко думала, что она хочет меня убить, но нет. Она просто старается сделать из меня человека и очень ответственно подходит к этой задаче.

– Ты как сестра Ангелине! – Голосят в унисон тётя, бывшая свекровь, племянницы и просто знакомые, видя нас с дочкой на семейных мероприятиях.

– Ты всю жизнь изменяла мне направо и налево, пользуясь своей красотой! – резюмировал муж, получив свидетельство о разводе.

Он и получил его исключительно потому, что мне надоело, в конце концов, слушать упрёки в том, чего я не совершала. Ему жилось гораздо спокойнее, когда я сидела жирной кучей на кухонном диванчике нашей подмосковной квартиры, поглощала сладости, сёрфила от скуки Интернет и беспрестанно ныла о том, как хорошо было дома в Краснодаре и как отвратительно здесь, в спальном районе как бы Подмосковья.

«Как бы» – потому что того старого Подмосковья с его уютными маленькими домиками, лесочками и речками практически не осталось. Оно стремительно сменилось массивами домов-монстров, истошно орущими день и ночь трассами и вырвиглазными детскими площадками с диковатыми воспитанниками современных детсадов-комбинатов.

Я не находила себе во всём этом места. Идти на работу по специальности учителя биологии я не могла и не хотела. Это было даже финансово невыгодно, не говоря уже обо всём остальном, например, профессиональном выгорании, случившемся со мной ещё в Краснодаре.

Работы по специальности психолога не было. Я не находила её в родном городе, потому что вакансия редкая, а «молодой специалист» возрастом под сорок вызывает у работодателя только недоумение. Дело в том, что своё второе высшее образование я получила в тридцать семь, поэтому даже в столице с её массой возможностей работа психолога не находилась для меня тоже.

Не находилась – не находилась, а однажды взяла и нашлась. Как-то раз в своих странствиях по Интернету я забрела в сообщество, где сочиняют, публикуют и комментируют короткие смешные стишки. При этом нужно придерживаться определённых правил и размеров. Народ справлялся хорошо и очень хорошо. Читая в первый раз, я хохотала так, что, кажется, висцеральный жир, накопившийся за годы наплевательского отношения к собственной фигуре, немного повредил мои внутренние органы. Всё тело потом болело три дня.

Сначала я только читала стихи и стихотворные комментарии к ним. После начала пытаться что-то сочинять сама. Сначала было неуклюже, потом стало получаться лучше, а спустя некоторое время меня признали одним из мастеров.

Как-то раз старшая мастерица одного из подобных сообществ создала новую группу и предложила участникам публиковать в ней свои серьёзные стихи. Я задумалась. Дело в том, что у меня где-то валялась пара тетрадей со стихами прошлых лет. Я их нашла и ужаснулась: те вирши были написаны в обход всех законов стихосложения, и мне пришлось их пересочинять в свете последних приобретённых знаний и навыков.

Параллельно я начала писать новые серьёзные стихи и цикл рассказов, потом ещё один. Произведения свои я публиковала по совету новых знакомых из Сети на сайтах Союза Писателей, где на каждый стих или рассказ выдается авторское свидетельство. Я начала общаться с некоторыми сетевыми знакомыми вживую, посещать мероприятия. Однажды обнаглела настолько, что подала заявку на конкурс «Поэт года», и меня не только номинировали, но ещё и пригласили вступить в Союз.

Так, мало-помалу я вылезала из хандры. Задыхаясь под горой жира, я долго не могла вернуться в своё прежнее, домосковское стройное тело, а тут вдруг дело пошло. Мне до боли захотелось выглядеть молодой, подтянутой и стильной, чтобы ловить восхищенные взгляды и слышать комплименты на различных поэтических встречах и мероприятиях.

На одном из последних я попалась на глаза Шишкину. Игорь Никитич смутно помнил меня по Краснодару. К счастью, я сбросила всё лишнее к моменту той судьбоносной встречи, и он узнал неизменную ведущую мероприятий, а по совместительству завуча одной из краснодарских школ, куда Шишкин наведывался несколько раз в бытность свою депутатом от Краснодарского края. К последнему он не имел никакого прямого или косвенного отношения. Просто тогда, а, возможно, и сейчас, я не в курсе, было модно назначать депутатов от различных партий, прикрепляя их к какому-нибудь российскому региону.

Позже Игорь Никитич говорил, что я запомнилась ему не только красивыми лицом, фигурой и голосом. Его покорила моя манера смотреть прямо в глаза собеседнику и выражать восхищение его талантом без подобострастия. Ещё я никогда ничего не просила: ни помощи в решении проблем, ни материальных подачек, ни даже автографов, а общалась с ним при возможности исключительно как с интересным человеком, не более. Ещё я однажды подала Шишкину свой чистый, отглаженный носовой платок, когда он в нём отчаянно нуждался, а его собственный делся куда-то. Я думала, народный артист и блестящий политик успел обо всём забыть, но нет.

Я читала с кафедры свой стих на одном из поэтических концертов. Люблю неожиданные концовки в литературных произведениях и в жизни. В моих стихах они время от времени тоже случаются. Читатель думает, например, что перед ним стих о любви, доходит до последней строчки, а тут – бац! – оказывается, что стих был о природном явлении, предмете интерьера или лишнем весе. Ну, или думает, что стих серьёзный, а в конце выясняется, что он шуточный. Например:

 
Из объятий сплина выхватит
Поцелуй горячий, радостный.
Горьковатый, терпкий, искренний,
Он отчаянный и сладостный.
 
 
Расцветают мысли ясные,
Нежным Солнцем осиянные,
И сдуваются опасные,
Не на счастье бесом данные.
 
 
Ворох дел не страшен более,
Мы вдвоём легко управимся.
Поцелуем жарким вволю я
Упиваюсь жадно, пламенно.
 
 
Ты в руках нежданным козырем
Бьёшь тузы устатка клятого.
Я люблю тебя до одури,
Чашка кофе горьковатого.
 

Так, вот. Народный артист Шишкин был покорён моим выступлением и моим поэтическим даром, который на самом деле не что иное, как отточенный навык. Узнав в личной беседе, что я психолог по второму образованию, Игорь Никитич загорелся идеей взять меня в штат своей фирмы, чтобы я была при нём постоянно. Беседа со мной, видите ли, развлекает и умиротворяет его.

Я пришла в офис дорогого шефа, тогда ещё будущего, в потёртых обтягивающих джинсах и толстом свитере, который больше показывал, чем скрывал. Бывают такие вещи. Бывают такие женщины, которые до конца жизни не могут толком выйти из подросткового возраста и обожают хулиганить и провоцировать. Короче, мы с шефом сошлись характерами и темпераментами, а полученный мной первый аванс, не говоря уже о зарплате, заставил мои и без того вечно чем-нибудь удивленные глаза подпрыгнуть даже не на лоб, а на макушку.

На втором месяце работы я ушла от мужа, с которым мы уже вырастили и обеспечили профессиями двух детей, и от которого я больше не зависела материально. Я ушла по причине его неуёмной, беспричинной ревности, коей он одаривал меня всю жизнь. Дело даже не в ней самой. Просто до слёз обидно, когда тебе не доверяют ни в чём и считают помоечной кошкой, несмотря на то, что ты досталась девочкой, и тебе самой противно шастать налево.

Вот, любимая сестра мужа и благодетеля, Ксения, сменившая за жизнь четырёх мужей и стадо любовников – образец нравственности и благочестия. Я – из жалости подобранный отброс, который, к тому же, так и норовит выскользнуть из рук, измараться ещё больше, а после снова отогреваться на пушистой груди доброго, наивного Витеньки. Надоело.

Шеф, узнав, что я ищу съёмную квартиру, сразу же поселил меня в служебном жилье. Это замечательная, маленькая и уютная двушка в кирпичной пятиэтажке старой постройки на улице Песчаной. Носовские, так сказать, места. Квартирка обставлена и оборудована немного старомодно, но это ерунда. Важно то, что я плачу только за коммунальные услуги, и до метро буквально два шага. Сын поначалу жил со мной, а после его спортивная карьера резко пошла в гору.

Андрей «заболел» баскетболом давно, но дела шли весьма средненько. Однако через полтора года после моего воцарения в шишкинском офисе сын уже играл за известный испанский клуб. Мальчишка, правда, так и не получил вузовского диплома, но это не мешает ему заниматься тем, о чём он грезил с начальной школы, и зарабатывать в разы больше собственного отца, который, между прочим, тоже не самую низкую в Москве зарплату получает. Ещё сын успел получить диплом учителя физкультуры в педагогическом колледже, так, что тренерская работа на будущее обеспечена.

Дочь работает дизайнером одежды в крупной специализированной компании. Она окончила университет и массу каких-то немыслимых курсов. Ещё Ангелина замужем за хорошим, надёжным парнем, и живут они самостоятельно.

Сама я живу так, как даже не мечтала. Подобные мечты никак не вписывались в мой прежний скучный быт домохозяйки. Однако в жизни не бывает всё от начала и до конца замечательно. Какая-то мелкая бяка крупных размеров обязательно перепоганит, если не всё, то многое.

Мне далеко не пятнадцать лет, а шефу вообще далеко за шестьдесят, и я предполагала, что рано или поздно он поднимет вопрос о наших взаимоотношениях. Вопрос поднялся, и поднимался в первый мой год работы с завидной регулярностью, но разрешения не происходило. Я ничего не имею против того, чтобы доставить шефу маленькую радость, но радость упорно не желала пролезать ни в какие ворота. До сих пор воспоминания об этом нагоняют тоску и комплексы.

– Вы не хотите меня, потому что я вам не нравлюсь как женщина? Я разочаровываю вас чем-то раз за разом, да, Игорь Никитич? – С трудом сдерживая кипучий гнев, умничаю я, сидя почти голая на холодном, блестящем, как лысина нашего технического директора, кожаном диване. – Может, я для вас слишком старая? Вы к более молодым женщинам привыкли?

– К таким, как моя жена? – Интересуется шеф саркастически.

Его жене перевалило за шестьдесят не вчера и не позавчера.

– При чём здесь Нина Аркадьевна? Я других ваших женщин имею в виду.

– Их нет.

– Не смешно.

– Мне тоже. Однако их нет. Я не могу расслабиться, и ни с одной ничего не выходит.

– Тогда зачем вы мне голову морочите? Раздеваете посреди рабочего дня, а сами…

– Ты меня ужас, как волнуешь, Инночка! – Матушки мои, сколько страсти в голосе и глазах! Или это актёрские навыки не угасали? Трудно сказать. – Я жить без тебя не могу! Я мимо тебя спокойно пройти не могу! Я по полночи не могу уснуть, потому что ты мне…

«Что ты там ещё не можешь, старый олень?» – Думаю я с тоской, выслушивая очередную порцию «Снов Верпалны».

Однажды мне это смертельно надоело. Я поняла, что шеф дико боится мести жены и тестя и никогда не сможет переспать ни с одной женщиной, даже по-настоящему молодой и красивой, а не просто, как я, хорошо сохранившейся. Я вызвала его на откровенный разговор, и с тех пор наши сеансы сводятся к задушевным беседам, чтению стихов и техникам лёгкого расслабляющего массажа, коим я обучилась в спешном порядке, получив эту странную работу.

Я знаю, что она не навсегда. Знаю, что в любой момент меня могут турнуть так же, как и позвали, стоит только мадам Шишкиной или одной из дочерей шефа посмотреть на меня косо или заподозрить что-то. Именно поэтому я старательно обзавожусь полезными знакомствами, пока есть возможность. Ещё я экономлю, где только могу, и накопила за три года сумму, достаточную для покупки недвижимости в родном городе. Недавно приобрела там отличную двушку в самом центре.

Я съеду из надоевшей до чёртиков Москвы при первой же возможности, но не сейчас. Сейчас слишком многие люди возлагают здесь на меня надежды. Как венки на могилу дорогого покойника.

Я не могу бросить растерянного, стареющего шефа. Не могу остаться без постоянного заработка, потому что рассчитывать, кроме себя, теперь, после развода, не на кого. За свободу приходится платить, причём в буквальном смысле. Ещё у меня обязательства перед парой издателей и Союзом писателей. Ещё вряд ли кто-то из соседей или друзей захочет всерьёз заботиться о Василии. У меня сердце разрывается при мысли о том, на что он будет обречён, если я сейчас уеду.

Василий – это не кот и не какое-то другое животное, как вы уже успели подумать. Это мой знакомый бомж. Нет, это не обычный бомжара-алкоголик. Василий – человек не от мира сего. Раньше таких называли блаженными. Он постоянно предсказывает людям что-то плохое, и оно неизменно сбывается, причём самым замысловатым образом. Из-за этого его не любят, сторонятся, а нередко даже бьют до синяков и ссадин.

– Добрая ты, Мася, – говорит Василий, когда я обрабатываю его повреждения, а после кормлю обедом или ужином.

Он называет меня Масей, потому что, цитирую, моё «имя не настоящее и не подходит такой прекрасной даме никаким боком». У Васи много странностей, я привыкла и не обращаю внимания. Он совсем не интересуется женщинами, почти равнодушен к спиртному и только курит, как паровоз. Бороться с этой его привычкой уже бесполезно, и я держу дома блок сигарет на случай, если у моего странного друга закончатся припасы. Он жутко страдает без сигарет. Ещё Василий жить не может без сладкого и без детективов, и я снабжаю его тем и другим два раза в месяц – в аванс и зарплату.

Надо сказать, Василий не злоупотребляет моим вниманием. Обычно он ждёт меня у подъезда раза три-четыре в месяц, не чаще. Иногда пропадает на два-три месяца, особенно зимой. Он специально крадёт какую-нибудь ерунду или затевает скандал в людном месте, чтобы его посадили в изолятор. Зимой там уютнее, чем на промозглых улицах и в сырых подвалах.

– Тебе предстоит большая потеря, Мась. Только не бей меня, ладно? – Сообщил Василий позавчера, затравленно глядя на меня.

Раньше он не давал мне таких предсказаний.

– Я тебя била когда-нибудь? – Спросила я, заливая перекисью водорода огромную ссадину на его плече.

Мой друг иногда подрабатывает грузчиком по случаю, но телосложение имеет хлипкое, а кожу нежную, и поклажа нещадно натирает худые плечи.

– Никогда, – заверяет меня Василий торжественно, словно я и впрямь не помню, била ли я его. – Ты добрая, – напоминает он горячо. – Добрая и великодушная. Твоя доброта поможет тебе пережить потерю. Она поможет тебе пережить многое, но не всё. На этой земле никто не может пережить всё, даже такие красивые и добрые, как ты.

Я слегка вздрогнула при упоминании о потере, но тут же успокоила себя тем, что прожить без потерь в любом случае не выйдет. Не сомневаюсь, что потеря будет, ибо они случаются у всех без исключения. В этом мой друг не ошибается.

Ошибается он в том, что я добрая. Я не добрая. Просто мне всю жизнь очень трудно отказывать людям в просьбах, а вообще я грубая, прямолинейная и циничная, как многие медики и биологи. Мы очень любим препарировать, и препарируем всё, что нам попадается на пути – факты, события, явления, личности. Саму жизнь постоянно препарируем, и она не остаётся в долгу, нарезая из нас со временем жёсткие, больно хлещущие кожаные ремни, которым тоже адски больно, когда они хлещут кого-то.

Впрочем, безнаказанным в этом мире не остаётся никто, даже тот, кто ничего не делает и не анализирует. Он непременно получит свою порцию «пряников» за бездеятельность и безынициативность.

Надо бы подкупить ещё сигарет и карамелек и пустить жильцов в мою новую краснодарскую квартиру. Негоже ей пустовать годами в ожидании хозяйки.

Глава 3

– Это пройдёт, – успокаиваю я.

Шеф хорошо умеет работать лицом и вещать поставленным голосом нечто разумное и доброе с высоких трибун, а я хорошо умею успокаивать. Каждый из нас зарабатывает, как умеет.

Когда Игорь Никитич появляется на пороге моего кабинета с таким, как сейчас, выражением лица, я запираю дверь, застилаю дурацкий кожаный диван его любимой махровой простыней и достаю из шкафа удобные подушки. Он раздевается до нижнего белья, ложится, я укрываю его пледом или лёгкой простынкой, в зависимости от сезона, и начинается самое интересное.

Хотя, кого я обманываю? Начинается самая настоящая жесть.

Шеф говорит, я слушаю. Слушаю и понимаю, что ничего в этом мире не даётся просто так. Хочешь успеха, богатства, славы – огреби дерьмеца. Побудь куском дерьма для сильных мира сего сам. Удобри собой почву для чьего-то успеха, богатства, влияния. Справишься, докажешь свою продуктивность, целеустремлённость, преданность, тебе, возможно, разрешат стать кем-то ещё, если повезет, и не найдётся более достойной замены.

Шишкину повезло. Он оказался незаменим для своей тихой, неброской и абсолютно бездарной однокурсницы Ниночки. Девочка из звёздного рода влюбилась без памяти в обаятельного красавца из семьи простых учителей. Конкурс в театральные вузы всегда зашкаливал, но Игорьку повезло: он попал туда по квотам из самодеятельности. Раньше такое было возможно, сейчас уже нет. Однако даже тогда парню многие завидовали и говорили, что без блата всё же не обошлось.

Ещё многие говорили, что такому видному парню, как Шишкин, подошла бы девушка под стать – высокая, яркая, талантливая. Однако Игорёк ещё на абитуре успел побывать у Ниночки дома, где был совершенно околдован атмосферой роскоши и больших возможностей. Люди, подобные родителям Ниночки, способны сотворить звезду буквально из ничего, а уж из такого фактурного молодого человека сам Создатель велел.

Игорь Шишкин начал сниматься и прославился ещё в бытность свою студентом, спустя год после женитьбы на несуразной, зашуганной Ниночке. Это в тридцать она станет едва ли не иконой стиля, а в ранней молодости Нина Аркадьевна была подобна бледному, кривоватому ростку, случайно проклюнувшемуся в тени могущественного отца, знаменитой матери и невероятно талантливого старшего брата, чьи полотна до сих пор украшают мрачноватые переходы правительственных зданий.

Начальство театрального училища запрещало своим студентам сниматься в кино до окончания курса, но для третьекурсника Шишкина сделали исключение. Как не сделать, если парень нереально красив, невозможно талантлив, и фильм, куда его пригласили, о войне и её героях? К тому же, такие люди за него просят, что отказ равносилен, если не самоубийству, то нанесению самому себе тяжких телесных повреждений точно.

Директор училища был слишком разумен, чтобы не понимать. Ещё он понял, что с этого дня его долг – сделать всё для полного раскрытия дара своего подопечного. Он и делал, да ещё и удовольствие от процесса получал, ибо алмаз стоил огранки.

Звезда актёра Шишкина взошла стремительно и засияла ярко. Ему несли корзины с цветами, посвящали стихи и романсы, клали к его ногам любовь и честь, но дома ждали бесцветная, безгласная Ниночка, шумная, истеричная тёща, ироничный до смертельной ядовитости шурин и немногословный, вечно нахмуренный тесть. Они не давали забыть, кто он такой и кому обязан всем, что у него имеется. Они указывали, что носить, с кем и как общаться, чем питаться и где проводить свободное время.

– Один американский журнал написал, что я самый яркий русскоязычный актер современности, – небрежно просветил как-то раз Игорь Никитич семейство дорогой супруги.

При этом он картинно бросил тот самый американский дайджест на журнальный столик красного дерева ручной работы. Тёща ничего не сказала, а только покатилась со смеху так, что слёзы из глаз брызнули. Она часто прибегала к этому приёму дома и на людях, вводя собеседника в ступор. Эта её манера выводила из себя, но что он мог сделать?

– Ни хрена себе, компот! – Отозвался великий художник Эдик, ненадолго вынимая изо рта модную трубку. – Да, ты у нас новый Бельмандель, оказывается! Мои нечеловеческие поздравления!

«Ты и есть не человек. Крокодил двуногий!» – С досадой думал Игорь в такие моменты. Брат Нины намеренно искажает фамилии известных людей, демонстрируя, таким образом, презрение к славе, почестям и прочим земным благам, но гонорары за свои работы берёт далеко не воздушные. Знаменитая мать и влиятельный отец исправно обеспечивали любимого сыночка заказами, а после ещё и зять подключился.

– Будь готов сегодня к восьми. Надень сиреневую рубашку.

Это уже тесть. Он водил за собой молодого красавца-зятя по всем вечерним мероприятиям. Нередко эти мероприятия завершались для Шишкина в будуаре какой-нибудь необыкновенно влиятельной партийной дамы или жены партбосса, потому что «так надо». Тесть так велел.

– Но Нина… – Начал Игорь в первый раз.

– Так надо, я сказал! – Зло повторил тесть. – Думаешь, откуда всё берётся, из воздуха, что ли?

– Значит, если я изменю вашей дочери…

– …я тебе яйца отрежу и на лоб пришью. Будешь заек изображать на новогодних утренниках, пока не подохнешь, – мрачно пообещал тесть. – Ты должен понимать, где измена, а где долг. Долги таким голожопым, как ты, отрабатывать надо, ибо взять с вас больше нечего. Усёк?

– А если я разведусь с Ниной, уйду жить в общагу и устроюсь на завод? Я, между прочим, слесарь второго разряда!

– Не разведешься, не уйдёшь и не устроишься. Ты не такой дурак, во-первых. Второй слесарный разряд не дают, кому попало, понимать должен. А, во- вторых, представь, какая тебя ждёт жизнь. Знаешь, как к упавшим звёздам в рабочей среде относятся? Можешь хотя бы на секунду вообразить, что тебя там ждёт?

Шишкин мог. Он многое мог вообразить и не меньше вынести. Игорь Никитич необычайно терпелив и вынослив с детства, порода крепкая. К тому же, он знал лично несколько людей искусства, от которых отвернулись высокие покровители. Жребий их был ужасен, и Игорь терпел. Терпел указания тестя, необузданный нрав тёщи, насмешки Эдика, аморфность Нины, а после ещё бесконечные требования и «задвиги» трёх дочерей. Последние выросли, как на подбор, одна взбалмошней другой.

Игорю Никитичу помогали в его адовом терпении постоянные поездки в киноэкспедиции и на гастроли, бесконечные съёмочные дни, плотная занятость в спектаклях и радиопередачах. Помимо этого его голосом говорят многие киногерои иностранных фильмов и некоторые мультипликационные персонажи лет его расцвета. Актёр Шишкин хватался за любую работу, только бы реже бывать дома.

Правда, в экспедициях его почти всегда сопровождала Нина. Окружающие нередко восхищались её самоотверженностью. Их вторая дочка родилась сильно недоношенной в поезде по пути со съёмок в Мурманской области. Ребёнка чудом удалось выходить, но тот трагический эпизод не остановил прилипчивую мать в её бесконечном следовании за отцом. Он не укротил ненасытных тестя с тёщей. Не умаслил вредного, языкастого Эдика. Не уменьшил, а, наоборот, усилил внутреннее напряжение у вечно спешащего, по уши занятого актёра Игоря Шишкина.

Игорь Никитич всегда презирал алкоголь и одурманивающие препараты, но при такой жизни обязательно надо отвлекаться на что-то, иначе обезумеешь. Он научился отвлекаться от проблем и усталости, погружаясь в мир поэзии и живописи. Даже на красивых женщин Игорь Никитич со временем стал смотреть больше с эстетической точки зрения. Народный артист увлёкся анатомией для художников и рисованием портретов в графике. Это привнесло успокоение в его суетный быт, обострило чувство красоты, но вызвало шквал насмешек великого живописца Эдуарда Машковского.

Недавно он принёс мне папку своих работ, кстати, весьма недурных. Для трёх из них я сама служила моделью. Мне понравились и процесс, и результат. Я просмотрела все работы и попыталась вернуть папку Игорю Никитичу.

– Пусть полежат у тебя, – ответил Шишкин, отворачиваясь, и я успела заметить, в какую горестную складку сложились его бледноватые губы.

Шеф путает время и теряется, сталкиваясь с открытой неприязнью и хамством. Он любит жить в роскоши, но при этом без ума от красот природы, архитектурных шедевров и классической поэзии. Он насквозь неправильный примерный семьянин и никуда не годный блестящий политик. Я по-человечески жалею его и люблю нежной, материнской любовью.

Нет, я не перепутала слово, и вы всё прочли правильно. Шеф старше меня на двадцать лет, неизмеримо богаче и могущественнее, но наши отношения напоминают любовь матери и сына.

Мы нашли друг друга, ибо шеф с детства недолюблен, а мой материнский инстинкт никогда не был удовлетворен в полной мере, хоть я и не осознавала этого. Мои дети рано научились ходить, говорить, обслуживать себя в быту. Они рано начали интересоваться вопросами бытия, читать, считать и писать. Ангелина и Андрей росли жутко самостоятельными и независимыми, быстро и без подсказок определились с выбором профессии и жизненного пути, рано начали подрабатывать и зарабатывать. Я нередко ощущала собственную ненужность в нашей с бывшим мужем странной, разобщённой семье.

Теперь я нужна. Нужна, как хлеб, как воздух. Нужна, потому что никто, кроме меня, не выслушает излияния и жалобы без оценок действий и упреков в моральной слабости. Нужна, потому что некому больше рассказать недолюбленному великовозрастному мальчику о том, какой он на самом деле сильный, смелый, настоящий.

Я нужна шефу, а он нужен мне, и дело тут не в вознаграждении, которое он даёт мне за труды. Я получаю ни с чем несравнимое удовольствие, смягчая его страдания. Моя душа поёт, когда Игорь Никитич, посвежевший и разглаженный, выходит из моего кабинета. Я ощущаю себя в подобные моменты доброй волшебницей и не устаю благодарить судьбу за встречу с этим человеком и наши с ним странные, перевернутые отношения. Я не смогу уехать домой в Краснодар до тех пор, пока он нуждается во мне, хотя именно он даровал мне такую возможность.

Жизнь полна парадоксов и недоразумений. Одно из них нервно застучало в дверь моего кабинета, едва та успела закрыться за шефом.