Kitabı oku: «Тито и товарищи», sayfa 5

Борьба против «параллельного центра»

Арест Горкича черной тенью лег на КПЮ. Югославских коммунистов, особенно тех, кто находился в Советском Союзе, Франции и Испании, неожиданно стали подозревать в «троцкизме». По всей видимости, троцкизм больше всего распространился, наряду с российской, в польской и югославской партиях, попавших из-за этого под жестокий удар. Польскую компартию Коминтерн просто распустил. Как пишет в своих воспоминаниях Густи Стридсберг, казалось, что югославы стали жертвами политической эпидемии. «В первую очередь немецкие коммунисты, но также и другие относились к ним настороженно, как к прокаженным, которых лучше избегать. Их не звали на многие политические собрания <…> И вновь я узнала, что в Москве всех югославов допрашивают, и что арестованный Горкич проводит последние дни жизни, пытаясь в своей исповеди возложить вину на других»¹⁹⁶.

В обстановке всеобщего смятения, когда само существование КПЮ находилось под вопросом, далматинец Марич – Железар и черногорец Лабуд Кусовац – Обаров, при поддержке КП Франции, а также определенных кругов Коминтерна, создали так называемый «параллельный центр» среди югославских коммунистов в Париже. Сначала они предложили Вальтеру сотрудничать с ними и вместе сформировать коллектив, который временно возглавит партию. Взамен же потребовали убрать всех, кого Горкич поставил на руководящие должности, прежде всего – Чолаковича, Жуйовича и Кухара, считая, что они следовали его ошибочной линии. Хотя Броз и в самом деле послал Чолаковича в Испанию с заданием организовать политические курсы для находившихся там югославских борцов, Марич и Кусовац не были удовлетворены: Жуйовича он оставил во Франции, а Кухара самовольно, без предварительного одобрения Коминтерна назначил представителем партии в Париже и редактором ее органа Proleter¹⁹⁷. Несмотря на то что Марич и Кусовац раньше и сами были связаны с Горкичем, они стали его заклятыми врагами после того, как в 1936 г. их исключили из ЦК КПЮ. Его гибель предоставила им возможность свести счеты с теми, кто с ним сотрудничал. Вальтер не пошел им навстречу, потому что этих людей назначил на их должности ИККИ, но более вероятно, что он просто ни с кем не хотел делить верховную власть. При этом он сослался на указания, данные Пиком в конце декабря 1936 г., согласно которым Горкич должен был руководить партией за границей, а сам он – на родине. Теперь, когда Горкича не стало, он считал, что несет ответственность за всю партию. Он заявил, что будет работать так, как, по его мнению, необходимо, и приглашать на заседания Политбюро тех, кого сочтет нужным. Кроме того, он стал отсылать из Парижа членов партии, от которых хотел избавиться. Поэтому у Марича возникло подозрение, что он пытается сконцентрировать всю власть в своих руках. Вместе с Кусовацем и его женой Кристиной, сотрудницей советской секретной службы, он начал активно интриговать против Вальтера, утверждая, что тот ведет себя чересчур своевольно, не имея никакого мандата от ИККИ, о чем свидетельствует тот факт, что последний больше не финансирует КПЮ. Они перестали подчиняться директивам Броза и действовали совершенно самостоятельно. Они установили связь с Петко Милетичем в Сремска-Митровице, объявив его «достоянием партии», хотя и не отрицали, что в прошлом он совершал кое-какие «ошибки»¹⁹⁸. Как будто этого было мало, к ним присоединился еще и Иван Сребрняк – Антонов, агент советских военных служб, который стал обвинять Броза в том, что при обновлении партии он опирается на таких молодых соратников, как Борис Кидрич или Лола Рибар, а они оба – из мелкобуржуазных семей и сыновья масонов. Значит, все они на службе у югославской буржуазии. Также он отметил, что у Вальтера в Москве была любовная связь с некоей Эльзой, членом КП Германии, которую НКВД подозревал в том, что она служит в гестапо. А еще – будто бы его курьером, доставлявшим почту из Парижа в Югославию и обратно, была сотрудница гестапо (очевидно, речь шла о Герте Хаас). Исходя из всего этого, Сребрняк предложил ИККИ призвать Броза к ответу, ведь он ничуть не лучше Горкича, и распустить КПЮ¹⁹⁹.

В ответ на эту атаку Броз со своей стороны организовал борьбу с выступавшими против него «троцкистами», «фашистами» и «шпионами». Чтобы обосновать свои действия, он в начале 1938 г. написал статью «Троцкисты, агенты международного фашизма» и подписал ее инициалами «Т. Т.». Статья была опубликована в Proleter. В ней он отметил, что многие уважаемые, но недостаточно образованные югославы-антифашисты не верят в распространение новой «чумы». «Они не верят, что троцкисты сейчас пали настолько низко, что стали “обыкновенной бандой шпионов, убийц, диверсантов и агентов фашизма”». Броз в этом не сомневался и потому призывал к осторожности и бдительности: «Пусть и в будущем все происки троцкистских бандитов разобьются о монолитность, дисциплину и единство нашей партии»²⁰⁰.

Среди тех, кто представлял наибольшую угрозу монолитности партии, как ее понимал Броз, естественно, был и Петко Милетич. Лишь только пришло известие о падении Горкича, Вальтер и белградские товарищи сочли, что следует сообщить об этом травмирующем событии Милетичу и Моше Пияде, посоветовав им не рассказывать о нем товарищам в тюрьме, чтобы не деморализовать их. Однако Петко не стал хранить тайну и попытался использовать эту ситуацию, чтобы встать во главе партии как ее спаситель. По словам Родолюба Чолаковича, в ноябре 1937 г. он планировал организовать побег из тюрьмы, чтобы созвать чрезвычайный съезд КПЮ, что крайне обеспокоило молодых сторонников Броза в Югославии. «Популяризация Петко Милетича его приверженцами, – писал Милован Джилас, – приняла истерическую форму и получила широкий размах, которому никто не мог противостоять»²⁰¹. В Париж немедленно послали Лолу Рибара известить Тито об опасности. По инициативе Джиласа и Ранковича, которые прежде какое-то время находились под влиянием Милетича, но затем отошли от «ваххабитства», Вальтер принял решение о необходимости замены партийного руководства в «неволе». Он распустил партийный комитет в тюрьме г. Сремска-Митровица и назначил комиссаром Моше Пияде, своего старого учителя и друга²⁰². Поскольку последний был убежденным противником Петко, его назначение вызвало волну негодования как среди заключенных, видевших в нем «бандита, предателя, троцкиста», так и в «параллельном центре» в Париже, где его считали «оппортунистом»²⁰³. Несмотря на это, линия Броза возобладала: в начале ноября 1937 г. ЦК КПЮ осудил «антипартийную деятельность» организации в Сремска-Митровице. Милетича сняли с должности секретаря тюремного комитета по обвинению в том, что он проводит сектантскую линию вопреки решениям VII Конгресса Коминтерна. И это было только началом его несчастий²⁰⁴. Правда, «параллельный центр» в Париже попытался оказать сопротивление, утверждая, что у партии больше нет руководства, а то, что делает Броз, нелегитимно. Но он не добился успеха²⁰⁵. «Не знаю, что и сказать о Железаре, – комментировал ситуацию Тито, – но нашей партии он нанес столько вреда, что он либо дурак, либо явный предатель»²⁰⁶. В тюрьмах тем временем началась жестокая борьба между сторонниками Милетича и сторонниками Пияде, причем последних становилось всё больше, поскольку многие арестанты поняли, кто сильнее, и стали «раскаиваться» и «осознавать». Конечно, это был драматичный процесс. Пияде приложил массу усилий, чтобы как можно больше очернить Петко и его группу. Он утверждал, что они пытались его отравить, что они гомосексуалисты и т. п.²⁰⁷

* * *

В конце марта 1938 г. в Париже, по пути в Испанию, объявился Н. П. Богданов, представитель Коминтерна. Он вступил в контакт с Кусовацем и Маричем, а Вальтера полностью игнорировал. Последнего это чрезвычайно обеспокоило, ведь казалось, что симпатии Москвы склоняются на сторону «параллельного центра», который уже начал формировать «новый кабинет» и больше не слушал указаний ЦК. Понимая, что только на родине он сможет упрочить свое положение, Броз решился на дерзкий и опасный шаг. Не спросив разрешения у Коминтерна, он расформировал руководство партии в Париже и вернулся в Югославию. Это был совершенно необычный поступок, не характерный для практики зависимых от Москвы коммунистических партий, и Марич расценил его как свою победу, полагая, что «Вальтер сбежал». На самом деле Броз впервые доказал свои способности как лидера. Он принял решение на основании собственной оценки ситуации и тем самым продемонстрировал, что не намерен оставаться просто марионеткой Москвы. Об этом свидетельствовала и одна из последних акций парижского ЦК – декларация по поводу присоединения Австрии к Третьему рейху, опубликованная по инициативе Броза 12 марта 1938 г. В ней более четко, чем прежде, подчеркивалось, что необходимо бороться против фашистской опасности и сотрудничать со сторонниками коалиционных партий, находящихся у власти, чтобы достичь успеха в этой борьбе. Впервые он высказал свою убежденность в том, что Югославия является общей родиной сербов, хорватов и словенцев, которые нужны друг другу: «Народы Югославии! Все, кому дорога свобода и демократия, все, кто любит свою Родину и свой народ, все патриоты, не желающие прислуживать фашистским захватчикам, объединяйтесь!»²⁰⁸ Исходя из этого, Броз утверждал, что следует «окончательно» избавиться от сектантов, которые до тех пор парализовали партию, и развил бурную деятельность, чтобы привлечь на свою сторону все «здоровые» элементы. Отчасти ему удалось это сделать – в апреле социальные демократы и представители профсоюзов на съезде в Загребе приняли решение о сотрудничестве с коммунистами против фашизма в рамках Народного фронта и отказались от проведения антисоветской пропаганды. Результат был многообещающим, представители партии заняли прочные позиции в руководстве мощнейших югославских профсоюзов. Крупный союз загребских металлистов уже был у них в руках, а в 1937 г. они получили приоритет и в рабочих союзах строительной, текстильной и деревообрабатывающей отраслей. При этом они не предоставили социалистам никаких важных концессий ²⁰⁹.

В то время Вальтер регулярно встречался с бывшими заключенными, возвращавшимися из Сремска-Митровицы, чтобы проверить, можно ли привлечь их к партийной работе, даже если они прежде были сторонниками Петко Милетича²¹⁰. Он использовал возможность окончательно укрепить временное руководство партии на родине и избрать новый ЦК, состоящий из девяти членов, который начал работу, несмотря на то что Коминтерн его еще не признал. В его состав Броз ввел товарищей из своего окружения, сформировавшегося еще в прошлом году: прежде всего Джиласа, Ранковича и Карделя. За исключением последнего, уже побывавшего в Москве, там никого лично не знали, так что Броз стал единственным посредником между верхами КПЮ и Коминтерном²¹¹. Он отменил управление партией из-за границы, заявив, что «парижане» не имеют права вмешиваться в ее внутренние дела, и способствовал укреплению связей между руководителями партии и ее членами, что дало новый импульс ее развитию. Три региональных центра – Белград, Загреб и Любляна, которые прежде нерегулярно посылали сообщения о своей работе, теперь стали согласовывать действия. Военный комитет, созданный новым руководством, приложил все силы к тому, чтобы сформировать костяк ударной группы, умеющей пользоваться оружием. С этой целью организовывались специальные курсы для студентов, сначала в Белграде, затем и в Словении. Кроме того, партия вела огромную полулегальную издательскую деятельность: она издавала газеты, журналы, книги, брошюры, пользовавшиеся хорошим спросом и приносившие крупный доход²¹². Броз также потребовал, чтобы партия перешла на самофинансирование, что имело большое значение, ведь отныне коммунистов уже нельзя было упрекнуть в том, что они «оплачиваются большевиками». Конечно, это произошло под давлением обстоятельств, так как Москва всё еще отказывалась от предоставления КПЮ финансовой поддержки, как будто уже сбросила ее со счетов. В письме к Димитрову от 1 марта 1938 г., в котором Вальтер сообщал о своей деятельности, он посетовал: «Трудно работать в это бурное время без какой-либо моральной, политической и материальной помощи с твоей стороны». Однако с оптимизмом добавил: «Я понимаю общую ситуацию и до последней минуты буду стараться сделать всё возможное, чтобы спасти фирму и выполнить стоящие сейчас перед нами задачи»²¹³.

Это письмо не осталось без отклика: по инициативе Димитрова оно получило распространение среди влиятельнейших представителей Коминтерна, в котором с начала года обсуждалась судьба КПЮ. ИККИ 3 января 1938 г. назначил особую комиссию, в состав которой вошли Пик, Мануильский и видный болгарский коммунист Коларов. Их задачей было «изучить обстановку в КПЮ, оценить ее кадры и разработать предложения по обновлению ее руководства и деятельности партии на родине»²¹⁴. Вопреки негативной оценке начальника отдела кадров болгарина Георгия Дамьянова – Белова, отметившего, что Вальтер в период Великого Октября «бежал от революции» и что после возвращения в Югославию его спас от тюрьмы хозяин, а затем «уговор с судьями»²¹⁵, члены комиссии доложили Димитрову, что, по их мнению, Вальтер является наиболее походящим человеком для руководства партией. И предложили вызвать его в Москву. «Можно вызвать», – Димитров сделал лаконичную пометку на этом документе 26 апреля 1938 г. Узнав об этом, Броз немедленно отправился через Триест в Париж и добрался до него 14 июня 1938 г. Он был уверен, что задержится во Франции ненадолго, полагая, что назначение уже у него в кармане. Примечательно, что в мае 1938 г. в Белграде он представился своему будущему биографу Владимиру Дедиеру, тогда еще студенту университета, как секретарь Центрального комитета. Однако визы для продолжения пути в Советский Союз он так и не получил, и пребывание в Париже затянулось²¹⁶. Он был очень раздражен и обеспокоен, поскольку хотел как можно скорее вернуться в Загреб, где его ждало множество дел, но главным образом потому, что не мог избавиться от подозрений, что задержка с документами – результат ингриг его врагов. Фракционная борьба тогда достигла пика. Большую активность в ней проявили Марич и Кусовац, продолжавшие обвинять Броза в том, что он человек Горкича и продолжает его троцкистскую политику, поскольку не хочет убрать людей из старого аппарата, которые сотрудничают с полицией или же просто кажутся подозрительными²¹⁷. Распространялись слухи, что в партии настоящий «цирк», что Центрального комитета вовсе не существует, что Коминтерн доверяет только им, и «Георгий» скоро выдаст им мандат на руководство партией²¹⁸. Вдобавок Брозу угрожал арест, поскольку из-за проходившего в то время визита английского короля Георга VI в Париж полицейский надзор усилился. Находившиеся под влиянием «параллельного центра» французские товарищи не захотели помочь ему найти конспиративную квартиру и прервали с ним все связи²¹⁹.

Найти выход из этого затруднительного положения ему помог словенец Йосип Копинич – Вокшин, с которым Броз встречался еще в 1935 г. в Москве, в Коммунистическом университете национальных меньшинств Запада, созданном для нерусских партийных кадров из европейской части Советского Союза и для эмигрантов из Центральной Европы, Скандинавии и Балкан. Копинич был там студентом, а Броз временно занимал должность преподавателя. Вполне возможно, что сблизились они и на почве общих авантюр с женщинами. Копинич был увлекающимся и энергичным человеком: когда он еще служил мичманом в королевском военно-морском флоте, он вступил в КПЮ и создал тринадцать партийных организаций²²⁰. В 1934 г., узнав, что его собираются арестовать, он бежал в Москву, где стал работать в советской разведке. Он был в числе пяти первых иностранных добровольцев, которые прибыли в Испанию на помощь Республике всего через месяц после начала гражданской войны, и прославился там как герой. Кроме того, Копинич служил и на подводной лодке, мужественно оказывавшей сопротивление французским военным кораблям сначала в Атлантическом океане, а затем в Средиземноморье. Ему удалось прорвать блокаду на Гибралтаре, поэтому в испанской республиканской армии он получил высший чин среди всех югославов. Он стал капитаном фрегата, а также был назначен членом испанской военной миссии в Париже²²¹. Поэтому он пользовался большим авторитетом в международных левых кругах и имел связи в высшем обществе. Воспользовавшись своими знакомствами, Копинич нашел для Броза убежище во дворце одного маркиза, военного атташе в посольстве Испанской Республики во Франции, где работал и он сам. Он собирался поехать в Москву и обещал заступиться там за Броза. Копинич разделял его идеи «большевизации партии» и, возможно, во многом содействовал падению Горкича²²². Броз передал с ним письмо для Димитрова. Это был отчаянный призыв к «товарищу Георгию», чтобы он что-нибудь предпринял «для спасения моего доброго имени»²²³. Копинич отдал письмо и сопроводил его своим собственным, которое завершил просьбой, красноречиво свидетельствующей о том, насколько плохо в тот момент относились к Вальтеру в Москве: «Я обращаюсь к Вам как сын к отцу и прошу Вас ответить мне на вопрос товарища Вальтера. <…> Вы – моя последняя надежда, поскольку все остальные, когда я спрашиваю их, что сделано, отвечают, что лучше не задавать лишних вопросов»²²⁴.

Несмотря на то что Димитров симпатизировал Брозу, он смог только посоветовать Копиничу обратиться в отдел кадров ИККИ, являвшийся контролирующим органом всей организации. Хотя Белов, его надменный руководитель, и принял Копинича, но сразу заявил, что помочь не может: «Против Вальтера выдвинуты обвинения, и пока этот вопрос не решен, я не могу вмешаться». Копинич не отступил, он вернулся к Димитрову и предложил ему разрешить Вальтеру приехать в Москву, чтобы дать ему возможность защитить себя самому. Тогда последний послал его к Божидару Масларичу – Андрееву, заместителю Мануильского, который хорошо знал Копинича еще в Испании. Он был более общителен и рассказал, какие именно обвинения выдвинули враги против Броза, чтобы подорвать его позиции. По сути его подозревали в том, что он прямо или опосредованно служит югославской полиции и гестапо: ведь Коминтерн не финансирует прессу КПЮ. Кто же тогда это делает? Вероятно, югославская полиция. Только так можно объяснить эту аномалию. Иво Лола Рибар и Борис Кидрич – сыновья капиталистов, т. е. полицейские агенты и провокаторы. Хуже того, отец Рибара был председателем белградской Скупщины в то время, когда была принята «Обзнана», декрет, которым власти запретили Коммунистическую партию, и известным масоном. Не говоря уже о Герте Хаас, которая является немкой и гестаповской шпионкой. Этих обвинений было достаточно для Лубянки или даже для расстрельного взвода. Однако, вопреки всему, упорство Копинича принесло плоды. Хотя Масларич предложил ему должность генерального секретаря КПЮ, говоря: «Мы тебе доверяем», тот убедил его хотя бы дать Вальтеру возможность приехать в Москву, чтобы вместе с ним разобраться в этом деле²²⁵.

Снова в Москве

И действительно, Броз 23 августа 1938 г. уехал из Парижа и через Стокгольм полетел в Москву. Он прибыл туда на следующий день, после почти двухлетнего отсутствия. Можно себе представить, какие чувства его обуревали, учитывая, что в 1937–1938 гг. в Советском Союзе арестовали около 800 югославских коммунистов и более 900 членов их семей – всех, до кого мог дотянуться НКВД. По его словам, он ощущал себя последним из могикан, ведь нельзя было исключить вероятности того, что КПЮ ликвидируют: в ее ЦК остались только он и Кухар. Чолаковича, считавшегося «приверженцем Горкича № 1» и Жуйовича, «№ 2», Коминтерн уже вычеркнул из списка. Они остались живы только потому, что НКВД не смог до них добраться²²⁶. «Всех, кроме меня, посадили»²²⁷. «Что было трудным? – позже Тито задавал себе этот вопрос. – Погибнуть в Советском Союзе по обвинению в том, что являюсь контрреволюционером. Умереть в Югославии не было трудно. Ты знал, что умрешь как революционер. Я отправлялся на нелегальную работу так, будто выходил на свободу»²²⁸. 24 августа 1938 г. он уже находился в резиденции Коминтерна, где его унизили, заставив дожидаться четыре часа, чтобы получить разрешение войти в здание²²⁹. Ему сразу же пришлось защищаться перед комиссией, состоявшей из пяти членов. Трое из них – враждебно относившиеся к нему болгары, которые требовали его осуждения из-за корабля, захваченного у Будвы, и заставляли его «признать свою вину». Они считали, что генеральным секретарем КПЮ следует назначить Петко Милетича. А если это невозможно, то назначить комиссаром некоего капитана Димитрева, болгарина, сражавшегося в Испании. А Вальтера надо бы «ликвидировать». К тому же его стиль жизни противоречил их представлениям и это вызывало подозрение: его кто-то подкупает. К расследованию подключилась и советская военная разведка, утверждавшая, что он – троцкист. Он был на волосок от гибели, но спасся, поскольку выяснилось, что обвинения против него – обычная фальсификация²³⁰. Его оправданию, несомненно, способствовало донесение от 23 сентября 1938 г., в котором Вальтер подробно описал свои отношения с теми, кого «разоблачили как саботажников и врагов нашей партии». Речь шла о девяти видных югославских коммунистах; семерых из них уже расстреляли, а двое были еще живы, но их уже подозревали в троцкизме. Конечно, ни для кого из них он не нашел доброго слова, хотя позднее утверждал, что был осторожен, и о товарищах, чьи характеристики должен был написать, говорил, что «недостаточно хорошо их знает, не работал с ними»²³¹. Во всяком случае, за него вступился Мануильский и, возможно, тогда еще влиятельный Трилиссер – Москвин, один из руководителей НКВД, с которым Броз уже долгое время поддерживал контакты, что было совсем неудачно, учитывая, что последний в конце ноября и сам стал жертвой сталинской чистки. По словам самого Тито, это был самый тяжелый момент в его жизни. «Я не был уверен, – рассказывал он спустя много лет, – что однажды не схватят и меня. За то, что меня не арестовали, следует благодарить Димитрова, который мне доверял и считал, что я должен взять руководство Коммунистической партии в свои руки в качестве ее генерального секретаря»²³². Как бы то ни было, он сильно переживал, о чем через много лет вспоминал в разговоре с Дедиером: «Ночь у Караиванова. Несколько бутылок водки. Я очень испуган. Теперь понимаю, почему в СССР столько пьют. Пьют, потому что боятся….»²³³ Караиванов, болгарский коммунист, сотрудник НКВД, доверенное лицо Броза и, по обязанности, предатель, об этом времени написал следующее: «Он был очень встревожен. Его глаза были полны слез. В эти дни у товарища Тито появились первые седые волосы»²³⁴.

После этих тяжелых испытаний его полностью реабилитировали, 17 сентября 1938 г. он уже принял участие в заседании ИККИ, на котором сделал для крупнейших руководителей организации исчерпывающий доклад о ситуации в Югославии²³⁵. 7 ноября Димитров дал в дневнике лаконичный комментарий: «Югославская резолюция в главных чертах правильна»²³⁶. Во многом этому признанию способствовало и то, что во время чехословацкого кризиса в конце сентября – начале октября 1938 г. югославским коммунистам удалось организовать движение протеста в защиту находящейся под угрозой республики. Тысячи студентов в Белграде и в Загребе кричали, что хотят поехать в Чехию, хотят ее спасти, хотят сражаться против Гитлера. Многие даже отправились в Прагу, где собирались вступить в интернациональные бригады, которые должны были организовать сопротивление нацистской агрессии. Поскольку в Москве договор между Гитлером, Муссолини, французским премьером Даладье и его британским коллегой Невилом Чемберленом о присоединении Судетской области к Третьему рейху рассматривали как антисоветский жест, это было зачтено в пользу Броза²³⁷.

На этом кошмар для Броза еще не закончился. Осенью 1938 г. вместе с Владимиром Чопичем и Камило Хорватином он получил задание отредактировать сербско-хорватский перевод книги «История ВКП(б). Краткий курс», которая недавно была опубликована под именем Сталина. Это означало, что каждое слово в ней было свято ²³⁸. Работа еще не была завершена, когда 3 ноября 1938 г. в отеле «Люкс» агенты НКВД, можно сказать, у Броза на глазах арестовали Чопича. «Ночью его увели». Ему никак не помогло то, что он сыграл видную роль в испанской гражданской войне, возглавляя англоамериканскую бригаду «Линкольн». Камило Хорватин также стал жертвой сталинских чисток, его обвинили в троцкизме. Поскольку Вальтер не захотел давать показания против него разбиравшей этот случай Контрольной комиссии, отговорившись тем, что, по совести, не может сказать того, чего не знает, у него снова возникли проблемы. Их стало еще больше, когда вышла «История ВКП(б)» в переводе, над которым он работал, – всего через несколько дней после ночного ареста двух других редакторов. Как только книга вышла из печати, Марич – Железар и их друзья нанесли Брозу новый удар²³⁹. В ряде писем, адресованных ИККИ, его обвинили в том, что он внес троцкистские формулировки в четвертую главу, где речь шла о диалектическом материализме, и таким образом умалил роль самого Сталина. К ним присоединился еврей из Осиека Драган Мюллер (в Москве его звали «Озрен»), который являлся главным редактором «Иностранного рабочего издательства». Возможно, он сделал это по указанию Коммунистической партии Германии, которая использовала сомнительную репутацию Вальтера, чтобы доказать Коминтерну свою бдительность. Из-за этих обвинений Броз опять предстал перед Контрольной комиссией, на которой во второй раз ему с трудом удалось спасти свою жизнь. Копинич снова выступил в поддержку Вальтера и доказал его полную невиновность²⁴⁰. Александр Ранкович впоследствии справедливо заметил: «Если бы не было Копинича, не было бы и Тито»²⁴¹. Он был прав – о влиянии «Вальдеса» в Коминтерне свидетельствует даже его заработная плата: 3 тыс. рублей, при том что средняя заработная плата рабочего в Советском Союзе была 149 рублей²⁴². Избежав опасности, Вальтер, в утешение себе, на гонорар, полученный за перевод, купил бриллиантовый перстень с опалом, которым очень гордился. Однако и это его чуть не погубило²⁴³, поскольку одна агентка обвинила его в капиталистических наклонностях. Была ли это «молодая русская», с которой он жил в Москве в 1938 г., и которая, как известно из записей Копинича, каждый день писала о нем донесения?²⁴⁴

* * *

Осенью 1938 г. в Югославии состоялись важные выборы, на которых формально одержал победу Стоядинович, но только с помощью крупных подтасовок. Было ясно, что его режим долго не продержится. Поэтому Вальтер хотел как можно скорее вернуться на родину. По его оценке, сложившееся положение имело «судьбоносное значение для нашего государства, необходимо сделать всё для победы блока демократических сил.» Однако в Москве ему не дали на это разрешения²⁴⁵. Лишь 26 декабря 1938 г., после того как с него сняли обвинения, выдвинутые в Париже, в Сремска-Митровице и в самом Коминтерне, В. П. Коларов написал рекомендательное письмо, в котором предложил утвердить временное руководство КПЮ, назначенное Вальтером в Югославии, одобрить бюджет финансовой поддержки партии и дать указание журналу Rundschau, чтобы он не смел ничего публиковать без разрешения Вальтера (очевидно, это требование было направлено против «фракционеров»)²⁴⁶. Несмотря на эту благосклонность, 30 декабря 1938 г. у него состоялся жесткий разговор с Димитровым, подвергшим резкой критике хаотичные отношения, сложившиеся в КПЮ: «Ваша работа совершенно не имеет значения, она гнилая. Так, как вы это себе представляете, дело не пойдет»²⁴⁷. Поскольку, по мнению генерального секретаря ИККИ, наиболее активные югославские коммунисты, все подряд, включая Броза, являлись фракционерами, в тот момент было невозможно назначить новое партийное руководство, самое большее – только временное. В него должно входить от трех до пяти человек, которые будут вести работу на родине. Противореча собственным замечаниям, сделанным в начале беседы, Димитров в заключение своей филиппики именно Вальтера и назначил осуществлять этот план. В дневнике он записал только, что дал ему «последние указания», а именно: «Руководство (временное) в стране. – Конференция. Назначение постоянного руководства. В Париже: человек для коммуникаций»²⁴⁸. Более того, через несколько дней, 5 января 1939 г., Димитров снова принял у себя Броза и, воспользовавшись случаем, сообщил ему, что он назначен генеральным секретарем ЦК КПЮ и перед ним ставится задача изменить всю прежнюю структуру руководства: «Ты один остался! Это последний шанс. Или тебе удастся урегулировать (ситуацию), или всё будет распущено, как у поляков. Все арестованы. Люди, за которых я бы сунул руку в огонь»²⁴⁹. Сообщая об этом разговоре, решившем его судьбу, Броз скромно говорит, что был чрезвычайно удивлен, ведь у него не было намерений взять на себя руководство партией. Прежде всего его подгоняло желание спасти ее от роспуска, которым угрожали в Москве, и преобразовать в надежную революционную организацию с сильным руководящим коллективом. Именно ради этого он принял предложение Димитрова и обещал ему: «Мы смоем с себя пятно»²⁵⁰. «Никогда не хвастайтесь заранее!», – нахмурившись, ответил Димитров²⁵¹.

В тот же день, 5 января, состоялось заседание Секретариата ИККИ и Вальтеру был дан ряд указаний, как реорганизовать партию, добиться ее внутреннего единства и укрепить ее политически и организационно. Перед югославскими коммунистами ставилась задача сплотить народные силы в борьбе против опасности фашистской агрессии, объединить всех демократов в народно-демократический блок, при этом прежде всего стремиться к достижению единства профсоюзного движения. Предполагалось, что эта резолюция ляжет в основу «Открытого письма членам КПЮ», которое Вальтер должен был написать и распространить среди членов партии²⁵².

Однако, несмотря на это, единого мнения о Вальтере в рядах Коминтерна всё еще не было. Через два дня, 7 января 1939 г., Мануильский в письменной форме предложил Димитрову снять его с ответственной должности, которую ему только что доверили, и послать на «низшую» работу, поскольку он частично несет ответственность за крах экспедиции добровольцев в Испанию, произошедший двумя годами ранее. Опять его враги ставили ему палки в колеса, а в отделе кадров ИККИ к ним охотно прислушивались. Была создана новая комиссия, задачей которой было прояснить обстоятельства дела, и Броз был вынужден защищаться перед ней от обвинения в том, что он недостаточно тщательно контролировал набор добровольцев и проведение операции в целом. Его линия защиты была такой: он сваливал вину в первую очередь на объективные обстоятельства, на бурю на море, из-за которой корабль задержался. Комиссию он не смог убедить до конца, и Белов записал в заключении, что «тов. Вальтер еще не полностью признает свою ответственность за провал этой экспедиции»²⁵³. Но худших последствий не было, если не принимать во внимание то, что он не мог получить визу, на этот раз – для выезда из СССР. Пошли слухи, что в Москву прибыл Петко Милетич, который имеет веские доказательства его вины. Поэтому НКВД не выпустит его за границу. И лишь когда Димитров обратился к министру внутренних дел Л. П. Берии, ему разрешили уехать²⁵⁴. В те дни Вальтер пожаловался Караиванову, что его не отпустили домой, и тот посоветовал ему обратиться с письмом к Сталину. Ответ Броза примечателен: «Лучше, чтобы Сталин обо мне не знал» ²⁵⁵.