Kitabı oku: «Мегамир», sayfa 3
ГЛАВА 5
Енисеев проговорил напряженно:
– Почему бы руководству не перенести нас от Двери прямо к муравейнику? На щепочке, на соломинке.
– Ну… понимаешь, наблюдатели не успели увидеть, когда и где Сашку затащили в нору. Там лопухи, трава, чертополох… Есть авторитетное мнение, что могла быть потеря по дороге. У нас это бывает. Потому мы с тобой и прем тем же путем, каким должен был бежать тот чертов муравей. Авось отыщем раньше. Чтобы не лезть в мурашник.
– Авторитетное мнение, – проворчал Енисеев с тоской. Настроение портилось. Думал, хоть здесь, среди меднолобых, меньше бюрократизма, а они… «Авторитетное мнение»! Мнение чиновника всегда авторитетнее мнения любого специалиста.
– Глупость, – сказал он. – Если даже потерялся… Можно отскочить в сторону.
– И все? – спросил Дмитрий неверяще.
– И все.
– А муравей не хватанет еще крепче?
– Муравей тут же теряет из виду, – объяснил Енисеев. – Эти муравьи почти слепые! Правда, все равно можно попасть другому в жвалы. Муравьи все время прочесывают, просеивают, просматривают охотничью территорию.
– Понимаю, – сказал Дмитрий невесело. – Но есть шанс, что Сашку муравьи могли не заметить?
– Есть.
– Тогда будем идти тем же путем. Вдруг да удалось вырваться? Лежит, ждет помощи…
Впереди показалось величиной с дачный домик светло-коричневое яйцо желудя. Над ним висел, беспомощно перебирая в воздухе лапами, огромный полосатый жук. У него был длиннющий нос, вдвое длиннее туловища. Этим удивительным носом некий великан воткнул жука в желудь.
– Бедный насекомый, – проговорил Дмитрий пораженно. – Кто это его?
Он настороженно огляделся, словно злой шутник уже приближался и к ним. Даже потрогал свой нос, снова огляделся, измерил взглядом нос жука.
– Самка откладывала яйца, – объяснил Енисеев на ходу, – а хоботок нечаянно спружинил, распрямился. Такое бывает. Желудь как отполированный, лапами не зацепишься.
– Да, блестит, как лысина…
– Пойдем, не оглядывайся…
Дмитрий все же оглянулся, в голосе было сомнение:
– Помочь бы? Самка ведь! Самцу бы не стал, мужик должен сам…
Послышался частый шорох, в десятке шагов впереди высунулась гигантская голова. Зазубренные челюсти лязгнули, раздвинулись острые серпы. Из-за стебля выдвинулось длинное тело, похожее на рассеченный по оси шланг противогаза. Под каждой полусферой шевелились когтистые лапы, в каждом сегменте просвечивало пульсирующее темное сердце.
– Сколопендра! – воскликнул Дмитрий.
Кивсяк метнулся в их сторону. Возле Енисеева блеснуло, с хрустом сомкнулись жвалы. Толчком его подбросило, кивсяк завертелся по кругу, словно догоняя задний сегмент с торчащими волосками.
– Сюда!
Дмитрий висел на краю листка. Кивсяк развернулся к Енисееву, тот со всех ног бросился к Дмитрию. Многоногое чудовище ринулось следом. Плотный воздух ему не мешал, хищник этого мира прижимался к земле, как гоночный автомобиль.
Енисеев оглянулся, ноги слабели. Чудовищное насекомое показалось живым компьютером, движения механически точные, отлаженные. Глаза без всякого выражения следят за убегающим человеком, что всего лишь добыча. Ротовые мандибулы разомкнулись, открыли вход в длинный темный тоннель. Из нижних моксил начала стекать желтая слюна.
– Быстрее! – орал Дмитрий.
Он поймал подпрыгнувшего Енисеева за волосы, вздернул к себе. Вместе перебежали желтое поле цветка, стукаясь о тычинки, доходившие им до пояса, подняли желтое сладкое облако.
Сзади захрустело. Кивсяк, похоже, взбирался по стеблю растения. Дмитрий прыгнул с края яркого лепестка. Енисеев бездумно бросился следом.
Внизу загадочно мерцала… темная поверхность озера! С этой стороны цветок склонился к воде, до нее совсем близко, но Енисеев в страхе словно завис в воздухе, опускался медленно, гораздо медленнее, чем в Большом Мире опускался бы на парашюте.
Он пытался ощутить страх еще и перед высотой, но не сумел. Поверхность приблизилась, он упал на воду, на всякий случай еще в падении повернулся, раскинул руки, стараясь опуститься плашмя.
Под ним чуть прогнулось, желеобразная вода беспокойно дрогнула. Ощущение было таким, словно он лежал на прогретом солнцем водяном матрасе. Однако из глубины тянуло космическим холодом. Этот холод не поднимался к поверхности, поверх лежал прогретый солнцем слой, но Енисеев чувствовал беспощадную угрозу из глубины.
Дмитрий в трех шагах, в подражание Енисееву тоже раскинул руки и ноги, словно все еще летит в затяжном прыжке из стратосферы. Желтая пыльца, налипшая при беге по цветку, добавочно бережет от смачивания. Вода вокруг них шевелится, подрагивает, а под их телами прогибается. Ощущение было таким, словно они лежат на тугом киселе, накрытом толстой полиэтиленовой пленкой.
Енисеев с каждым мгновением чувствовал, как прибывает уверенности в его заячью душу. Герой-десантник явно боится даже дышать, а не то что шелохнуться на дне этой подрагивающей чаши! Видно только затылок и мускулистую спину за изогнутым линзой краем. Весь облеплен комочками желтой пыльцы, где даже сейчас мирно копошатся крохотнейшие жучки и клещики.
– Двигайся осторожно, – крикнул он Дмитрию. – Не порви пленку!
– Ага, не порви… – ответил тот нервно. – Как?
– Просто не проткни.
Под пленкой поверхностного натяжения, которую он из-за частого упоминания привык называть ППН, нечто шевелится, колыхается, в глубине вод медленно проплывают огромные пугающие тени. Только бы не ткнуть растопыренными пальцами, не упереться локтем…
В сторонке начала перемещаться впадина, слышалось сопение и покряхтывание. На середине озера Енисеев встал на четвереньки, Дмитрий удивленно ахнул, но пленка мирмеколога выдержала, хотя прогнулась сильнее. Впечатление, что он идет по исполинскому водяному матрасу, усилилось.
Енисеев сперва шел медленно, потом ускорил шаг. Наконец осмелел, двинулся длинными скользящими шагами, подражая водомерке. Возле берега встал и, балансируя и не отрывая подошв от воды, приблизился к коричневой обрывистой стене. Пальцы коснулись свисающего корня, подтянулся, ноги с легкостью отделились от воды.
Дмитрий тоже поднялся с четверенек, но то ли решил идти строевым шагом или еще почему, только пленка под ним беззвучно лопнула. Он уперся ладонями о воду, задержался, торча как поплавок. Уперся сильнее, выволок себя до коленей, но упал ничком.
Енисеев висел на корешке, подавал советы. Дмитрий лег грудью, с усилием вытащил руки, начал освобождать ноги… Лицо налилось кровью. За подошвами Дмитрия медленно тянулась стеклоподобная масса. Дмитрий начал отбрыкиваться, снова провалился.
Кое-как доползши до берега, он начал тонуть по-настоящему. От пыльцы не осталось следа, комкообразная вода начала проникать под кожу. Енисеев тянулся к нему, Дмитрий барахтался совсем рядом, ложился, как на гибкую льдину.
В последнем усилии он выбросил вверх руку, Енисеев ухватил разбухшие пальцы, покрытые клееобразной массой, потянул. Корешок потрескивал, посыпались камни.
Стеклянная перемычка между Дмитрием и озером истончалась, истончалась… Енисеев хрипел, легкие не справляются, он с неприятным чувством ощутил, как дыхание начинает идти и через кожу. Наконец перемычка с мягким лопающимся звуком оборвалась. Прозрачный столбик нехотя и очень медленно опустился в озеро, от него пошло колечко, неспешно утонуло, и поверхность стала невозмутимой.
Дмитрий стоял, словно облитый застывающим гуммиарабиком. Он трясся от холода, его корчило, дергало. Могучая мускулистая фигура деформировалась, распух весь, особенно живот с его свободными полостями, но даже внутренние органы увеличились, сместились, изменили цвет.
Енисеев поднял голову. Тучи вверху полностью закрыли небо. Там поблескивает, грохочет, раскаты тяжелые, перекатывающиеся. Странновато, ведь как бы ни происходило здесь все быстро, почти молниеносно… с точки зрения людей Большого Мира, но чтобы не успеть среагировать… Нет, там что-то произошло!
Дмитрий поднял руки, потряс над головой. Тучи медленно отодвинулись, на землю хлынули солнечные лучи. От Дмитрия сразу начали подниматься темноватые струйки водяного пара.
– Вот так-то лучше, – пробурчал он. – Раз уж не смогли отогнать эту серпомордую… хоть солнце не застите! Так вроде бы сказал Диоген Александру Филиппычу?
– Вроде того. А почему не смогли отогнать?
– Бог их знает… Может быть, что-то в программе изменилось?
– Странные у вас порядки, – заметил Енисеев сердито. – Могли хотя бы вытащить нас из воды. Не на прогулку вышли!
Дмитрий пожал плечами, смолчал, но лицо его было обеспокоенным. Теперь он посматривал вверх чаще обычного. Разноцветные разбухшие органы вскоре заработали в прежнем режиме, словно в организм вовсе не вторгалась масса холодной воды, в этом мире вязкой как клей. Крепкий парень, ничего не скажешь. Наверняка обучен вышибать двери, освобождать заложников, прыгать с летящего вертолета… Только не обучен сомневаться в старшем офицере.
– Та не погонится? – поинтересовался Дмитрий. Он оглядывался на каждый шорох. – Что ей пробежаться вокруг озерка!
– Это надо сообразить, а ей соображать не дано. С глаз долой – из памяти вон. Она давно о тебе забыла.
– Я не в обиде! Жаль, не смогу ответить тем же.
– Погнаться за нею?
– Да нет, забыть.
Да и не дадут, подумал Енисеев, успокаивая себя. Что бы там ни случилось у наблюдателей, но второй раз будут начеку. Хотя вся эта погоня, прыжок в озеро, выбарахтывание заняли в том мире секунд двадцать, все-таки замешкались чересчур…
Когда догнали толстого белого червя, что с трудом переползал от одного разлагающегося стебля к другому, Дмитрий, разряжая нервы, дал здоровенного пинка. Червяк задергался, заспешил, а Дмитрий еще пару раз пнул эту перепуганную личинку падальной мухи. Енисеев пристыдил, напомнил, что они – люди, но, когда через минуту на дороге попалась вторая такая же личинка, Енисеев сам не удержался, пнул. Нога погрузилась в холодновато-студенистое тело, похожее на скисшее молоко в грязном целлофановом пакете. Его отбросило, он сделал сальто, упал плашмя.
Дмитрий хмыкнул с пониманием: доктор наук, а тоже человек!
Странно утоптанная – по-человечески утоптанная! – тропа ныряла под огромные, как теннисные корты, листья, неохотно огибала стебли, всячески пренебрегала рельефом, вплоть до того, что шла через огромные камни, когда можно было пройти рядом. В этом безгравитационном мире проще перебежать через отвесную стену, чем обойти ее даже по небольшой дуге.
Животных, как бегающих, ползающих, скачущих, так даже и летающих, стало намного меньше. Енисеев уловил слабый, приятно возбуждающий запах муравьиной кислоты, понял причину. Присмотрелся – в воздухе мерцают лиловые шарики, медленно поднимаются. Сама тропа чуть темнее, чем земля по обе стороны. Енисеев потянул воздух жадно распахнутыми ноздрями. По телу сразу пробежала предостерегающая дрожь. На миг словно на экране отчетливо увидел множество блестящих тел, распахнутые челюсти, подрагивающие в нетерпении брюшки с металлическим отливом.
– Что это у тебя вся шерсть поднялась? – вскрикнул Дмитрий.
Видение сразу исчезло, Енисеев выговорил дрожащим голосом:
– Лазиус фулигинозиус! Мы уже близко. Теперь с курса не собьемся. В случае чего поправят. Ну, эти…
Он кивнул на тяжело передвигающиеся вверху тучи. Дмитрий спросил напряженно:
– Думаешь, Сашка у этих… лазиусов?
– Эти ребята прочесывают все заросли. В муравейник сносят и живых, и полуживых, и давно мертвых. Эти муравьи, к счастью, спокойные, мирные. Живут большими семьями в дуплах живых деревьев. Там, внизу, в подземной части… У муравья нервный узел в голове меньше макового зернышка. Это весь его мозг! Перехитрить его просто.
Дмитрий с сомнением покачал головой. Хитрость – удел слабых, говорил его жест. К тому же знать бы точно, какого размера нервный узел у него самого…
Протоптанная дорожка разветвилась на три тропки. Вдруг бесшумно и быстро, как вспышка молнии, впереди возник огромный, с пожарный автомобиль, ярко-красный гигант-муравей. Приподнявшись на всех шести лапах, блестящий, будто выточенный из металла, он замер в угрожающей позе, раздвинув острейшие жвалы. Усики-сяжки быстро щупали воздух.
Дмитрию он показался самонаводящейся торпедой. Закованный в литой, отливающий металлом хитин, готовый в любой момент метнуться в любую сторону, муравей настороженно покачивал выпуклой головой, перехватывая и анализируя сигналы, отправляя в память, сопоставляя, ожидая команды из компактного мозга. Суставчатые антенны умело, даже мастерски всажены на шарнирах в ямки между глазами, на тонких кончиках шевелятся метелочки жгутиков.
– Запоминай, – велел Енисеев шепотом. – Двенадцатый членик антенны различает запахи родного гнезда, одиннадцатый воспринимает следы на тропках, десятый определяет врагов…
Дмитрий кивал, запоминая. Енисеев быстро сообщил о фасеточных глазах, «лупе времени», сдвинутом цветовом спектре и круглых запахах, шершавых и гладких расцветках…
– А как насчет слуха?
– Не бойся, муравьи глухие.
– Совсем?
– Глухие совсем, но…
– Но что?
– Каким-то образом воспринимают если не звуковую волну, то движения молекул в ее центре… Так что без глаз и ушей все же видят и слышат.
– Здорово! А каким образом, говоришь, воспринимают звуковую волну?
– Неким, – повторил Енисеев терпеливо.
– Ага, теперь все понятно.
Муравей загнул брюшко, старательно чистил сяжки, протаскивая их через сомкнутые жвалы и часто-часто покусывая. Так же тщательно прочищал щетками ножек дыхальца, протирал глаза. После сухой чистки вымыл хитиновый панцирь язычком, солнечные зайчики тут же запрыгали по угловатой груди, блестящим суставам голенастых ног.
Дмитрий проговорил шепотом, не очень-то веря в глухоту такого совершенного зверя:
– После той мезозойки… это же человек!
– Как это? – не понял Енисеев.
– Ну… Здесь и мы такими же стали бы, поживи пару миллионов лет. Смотри, как стоит, сяжками машет! Я бы точно так же… Ну, если бы стал муравьем.
Попал в точку, подумал Енисеев. Мало кто знает, что соотношение массы мозга и тела у муравья такое же, как у собаки, но муравей может обучиться большему. Какой был бум вокруг дельфинов! Разумные, как же… Муравьи куда разумнее, но их еще открывать и открывать надо.
Красный муравей повел влажной щеточкой по глазам, огляделся, выворачивая плечи, как скрипач. Вдруг из-под лап у него беззвучно вылетели камешки, муравей исчез. Енисееву показалось, что через голые подошвы уловил затухающее дрожание почвы.
– Как скаковая лошадь, – восхитился Дмитрий.
– Двести пятьдесят километров в час, – уточнил Енисеев. – В переводе на наши размеры, конечно. Как гоночный авто! Но без разгона.
ГЛАВА 6
Они сами без разгона набирали скорость, замирали на полном ходу, всматриваясь в то, что могло быть скорчившейся человеческой фигурой, снова прыгали, как блохи, бежали, как муравьи, ровным стелющимся ходом… Со всех сторон верещало, стрекотало, ухало, визжало, пищало, попискивало, вавакало… Да, вавакало, подумал Енисеев хмуро. Малый Мир неизбежно добавит в словарь новых слов! Возможно, даже в обиходную речь, если это будет рассекречено.
Дмитрий с разбегу взбежал на крутую горку. Енисеев взапрыгнул следом, но Дмитрий уже шагнул вперед с гребня, прямо в пустоту. Енисеев, еще не осознав, что делает, с разбега сорвался с края обрыва в пропасть… На миг захлестнуло диким страхом, он даже на балконе с опаской подходил к перилам, но воздух сразу же принял его тело в теплые ладони, бережно и очень медленно понес вниз. Его покачивало, как сухой листок. Земля вырастала неспешно, приближалась, блестящие кристаллы кварца раздвигались в стороны. Ни свиста рассекаемого воздуха, ни встречного давления. Словно сквозь необычную легкую воду!
Дмитрий уже стоял в боевой позе, оглядывался по сторонам, как хищный муравей. Енисеев сказал рассерженно:
– Под обрывом мог затаиться хищник! А мы беззащитнее тлей. На Морозова с командой не очень рассчитывай. Видел уже, как помогли с кивсяком? Там не успеют «мама» сказать, как здесь начнется и кончится. Нас кончат.
– А головы наши на что? – ответил Дмитрий хмуро.
Енисеев посмотрел на голову Дмитрия. По слухам, каратеки головами пробивают стены…
– Головы не всегда помогут. Здесь самоходные реактивные пушки, огнеметы, локаторы, самонаводящиеся торпеды, разбрызгиватели ядов… И много такого, до чего сто голов не додумаются.
– А инстинкт додумался?
– У инстинкта миллиарды лет проб! Даже простым перебором вариантов такого можно достичь…
– Что, наши мозги в подметки не годятся?
Тон был задиристый. Возможно, Дмитрий тоже устал, теряет самоконтроль, но Енисеев ответил, не уклоняясь, сработала привычка преподавателя вуза:
– Во многих случаях – да. Иначе зачем бионика?
Он часто шарахался от вроде бы безобидных букашек, но теперь и Дмитрий отпрыгивал, бросался под листья, прятался за стебли. Беда не в том, что симпатичный пузан может бабахнуть как из скорострельной пушки – Дмитрий умел управляться с вооруженным противником. Но как угадать, чем стреляет или что метнет такой смирный с виду толстый червячок?
– Слишком много муравьиных троп, – сказал Енисеев неохотно. – Кто додумался устроить Полигон на муравьиной территории? Впрочем, ты объяснил все доходчиво. Да и поздно кулаками махать. К тому же муравьев нет только в зоне вечной мерзлоты.
– Пойдем прямо к фулигинозиусам?
– Придется. Они где-то рядом. Это их охотничьи угодья, а вон там пастбища.
Дмитрий спросил с недоверием:
– Едят траву?
– Нет, пасут собственный скот.
Дмитрий с готовностью засмеялся, с шуткой любой марш– бросок кажется короче, но глаза Енисеева оставались серьезными. Дмитрий вытаращил глаза.
Над их головами хлопнуло, на плечи обрушилась мягкая ударная волна. Огромный полосатый зверь подхватил крючковатыми лапами тяжело груженную пчелу, которую только что таранил на ходу, унес за верхушки растений. В воздухе плотным облаком закружились золотистые шерстинки.
Енисеев проследил взглядом за шершнем, которого в народе зовут пчелиным волком:
– За ним!
Они молча понеслись укороченными прыжками, перепрыгивая сухие стебли, камни, буреломы, сухие хитиновые каркасы насекомых. Впереди дергался, зацепившись за острый росток, мохнатый пульсирующий ком. Из него часто высовывался, словно строчил на швейной машинке, блестящий стержень с острым скошенным острием.
– Быстрее! – поторопил Енисеев.
Справа настороженно выглянул богомол, слева мелькнула желтая молния муравья-бегунка. За листьями шевелилось, подползало. Богомол тоже начал приближаться, медленно и плавно, словно плыл в перегретом воздухе.
Дмитрий торопливо отодрал волоконца мягкой плоти от прямого меча, усеянного, как острога, жуткими зазубринами. Пузырек с ядом еще дергался, впрыскивая смерть в несуществующего врага.
– Теперь я не голый, – выдохнул Дмитрий с истерическим облегчением. – Спасибо! Господи, как для спокойствия души требуется хоть что-то колющее или стреляющее!.. Как называли меч Роланда? Ага, Дюрандаль. Теперь бы и тебе, а? Какой-нибудь завалящий Эскалибур?
Енисеев, которому для спокойствия души меньше всего на свете требовалось колющее и стреляющее, буркнул:
– Пока обойдусь. Быстрее отсюда!
Дмитрий, который не мог запомнить профессию Енисеева, но знал марки оружия вплоть до личных имен мечей средневековых феодалов, послушно шагнул за Енисеевым, но тут же замер, чуть присев и разведя руки.
На них бежал громадный, как самосвал, ярко-красный муравей. У него были раздутая, как бензобак «Явы», широкая шестиугольная голова и длинные ятаганы жвал. Солнце играло на блестящем хитине, муравей казался выкованным из слитка раскаленного железа.
Они не успели ни отпрыгнуть, ни спрятаться. Сбоку на тропу выметнулся черный лазиус. С разбегу наткнулся на великана, отпрянул от неожиданности, но тут же бросился на красного. Тот молниеносно… удрал.
– Что с ним? – ахнул Дмитрий. – Такой амбал! Он бы в два счета… Одними сяжками!
– Значит, мы близко, – прошептал Енисеев. – На нейтральной территории только щелкают жвалами, грозятся и расходятся одновременно.
– Как люди!
– Да нет, это люди как муравьи.
– Ясно, удвоим бдительность.
– Лучше удесятери.
На утоптанной дорожке Енисеев бросился плашмя, повозился животом и спиной. Дмитрий, повинуясь его взгляду, плюхнулся рядом, усердно потерся о пахнувшие муравьями камни, едва не обдирая кожу. Все-таки в этом что-то есть, подумал Енисеев, что с ним десантник. Коллеге пришлось бы объяснять, доказывать, убеждать, а этому можно просто приказать. Нет, положительно в дисциплине что-то есть…
На перекрестке еще раз потерся о валуны, от которых несло муравьями особенно сильно. Сами муравьи проносились на расстоянии вытянутой руки, загадочные и нереальные, словно существа из другой вселенной. Дмитрий не верил, что муравьи их не замечают, старался отбежать подальше, поражался безумной храбрости мирмеколога.
Камни шелестели под когтистыми лапами. Муравьи все чаще пропарывали воздух совсем рядом. Наконец однажды Дмитрий только успел вспикнуть:
– Мура…
Он подпрыгнул, повис на высоте в три своих роста. Енисеев начал поворачиваться, отыскивая взглядом этого «мура…», как ураган налетел черный муравей. Прочный панцирь победно блестел, серповидные жвалы изготовились перехватить чужака в поясе.
Дмитрий обреченно разжал пальцы, изготовившись еще в воздухе к смертельному бою с чудовищем.
Мохнатые усики едва не сбили Енисеева с ног. Енисеев торопливо ответил жестом голода. Муравей энергично махал сяжками, передавая массу информации, объясняя местоположение богатой добычи, но Енисеев упрямо повторял: голоден, голоден, голоден…
Муравей привстал, раздвинул жвалы. Дмитрий приземлился в двух шагах. Там и замер, сжимая Дюрандаль. В пасти муравья заблестела золотая капелька, раздулась, заиграла на солнце. Блеск стал нестерпимым, а мирмеколог вдруг сунул голову между страшными жвалами! Руками он все еще поглаживал гибкие метелки.
Дмитрий застыл в страхе. Наконец Енисеев мучительно медленно вытащил голову, муравей шлепнул его мохнатой шваброй по голове и убежал, только камни полетели из-под ног.
Дмитрий ухватил Енисеева за плечи. Глаза десантника были круглые, как у паука, а голос сорвался на визг:
– Что ты делаешь? Он же мог… мог тебя…
– Мог и… не мог, – ответил Енисеев. Он перевел дыхание, его бледное лицо снова порозовело. – Я попросил есть. Риск, конечно, но у муравьев закон – накормить голодного. Кормящий сам чувствует удовольствие, передавая корм.
– Это я заметил, – завизжал Дмитрий. – Он аж выгибался! Но ты-то… ты!
– Меня для того и позвали, – ответил Енисеев, – потому что я учил мирмекологию, а не автомат Калашникова.
Он продолжил бег, сильно наклонившись, словно ломился к берегу по горло в воде, Дмитрий ошарашенно понесся следом. Крикнул вдогонку:
– Что у него в пасти за гадость? Какой-нибудь яд?
Енисеев ответил на ходу равнодушно:
– Дело вкуса. Муравей нес чистейший мед.
Дмитрий бросил на него острый взгляд. Насчет еды предупредили, но мед… еда и не еда. Не переваривается, вроде бы всасывается сразу. Мирмеколог ставит опыт на себе?
Второго муравья тоже первым заметил Дмитрий.
– Удерем?
Енисеев не успел и рта раскрыть, как испытатель уже сидел высоко на стебле. Муравей набежал, потребовал пароль «свой – чужой». Енисеев погладил усики, дал ощупать и обнюхать. На солнце блеснула янтарным цветом новая медовая капля. Енисеев, уже не перемазываясь, потянул в себя сладкий прохладный сок.
Когда муравей умчался, Дмитрий спрыгнул, спросил:
– Ладно, а вот если встретишь зверя, который нажрался дохлых мух?
– Дохлых волокут в муравейник. Впрочем, объедаться сладким тоже ни к чему…
Муравьи стали попадаться чаще, пришлось с тропки сойти. Крадучись вдоль дороги, добрались до пересечения трасс. Здесь лазиусы сталкивались, быстро-быстро трогали один другого сяжками, разбегались.
– Все запомнил? – спросил Енисеев.
– Как две мурахи метелили друг друга швабрами?
– Да. Каким именно способом метелили?
Дмитрий ответил уклончиво:
– Не абсолютно точно… Но все же память у нас, профессионалов, тренированная…
– Вот и хорошо. Сейчас от твоей памяти зависит твоя жизнь. Возможно, и жизнь твоего пропавшего друга.
– Господи! На Марсе было бы проще.
Когда вышли на дорогу, Дмитрий выставил перед собой Дюрандаль. Никогда не чувствовал себя таким слабым и беззащитным. Муравьи, что мчатся к муравейнику, понабирались меда так, что темные бронированные сегменты брюшка раздвинулись, мед светится сквозь пленку. Единственно уязвимое место! А что толку? Муравей даже с напрочь отстриженным брюшком – не муравей, полмуравья! – еще сражается, спасает личинок, даже тащит добычу…
Тропа раздалась, превратилась в хорошую дорогу. Навстречу целеустремленно бежали цепочкой муравьи, черные лазиусы. Брюшки поджарые, пластинки наезжают одна на другую, как кольца подзорной трубы. Их с Енисеевым не трогали, не останавливали: от обоих пахнет по-муравьиному. Не просто по-муравьиному, а по лазиусфулигинозьи, черт бы побрал латинистов, что за типуны у них на языках?
Енисеев заступил муравью дорогу. Тот быстро-быстро махал антеннами, мирмеколог отпихнул Дмитрия и тоже что-то сигналил. Его руки мелькали, как недоразвитые сяжки.
Муравей убежал, а Дмитрий сказал неуверенно:
– Честно говоря, пароль я не запомнил… У тебя память получше.
– Не память, мозги. Я тоже не знаю пароль.
– Но… как же?
– Вопрос «свой – чужой» проще, – объяснил Енисеев. – Я первым задал его муравью.
Дмитрий с уважением посматривал на бледного худощавого мирмеколога. Отваги у этого мужика хватит на полк профессионалов. Или эти интеллигенты не соображают, что такое отвага?
– Ну ты и гад, – сказал он с восхищением. – Им же еще и орешь «Смирна!»?
Енисеев поморщился:
– Просто муравьи… вежливые. Задан вопрос – они обязательно ответят. А всякие там теории о простоте и примитивности таких биомеханизмов я считаю лженаукой.
Дмитрий похлопал глазами, мирмеколог все переворачивает пятой точкой кверху, спросил дрогнувшим голосом:
– Прем в мурашник?
Он расправил плечи и старался смотреть соколом, но в глазах десантника Енисеев видел откровенный страх. Это понравилось, значит – не совсем тупая скотина. Человек должен знать страх. А вот одолеет его, или же страх одолеет человека – разные вещи.
– Прем, но не сразу, – ответил Енисеев сожалеюще. – Чем ближе, тем проверки строже. На входе бдят самые подозрительные. Фуксом не пройдешь. Я запомнил три движения… Придется заучивать по частям.
Дмитрий в беспокойстве посмотрел по сторонам:
– Тебе виднее. Но все же… Прошло десять часов после исчезновения Сашки… Это суток трое при здешнем метаболизме.
Некоторое время, сойдя с тропы, наблюдали за этими странными зверями. Иногда муравьи сталкивались лоб в лоб, сухо трещал хитин. Всякий раз они ожесточенно метелили друг друга по головам сяжками, и нужно отделить жесты узаконенного пароля от сообщения, что, например, за большим желтым листом, поворотя на тридцать два градуса к югу, лежит огромная мертвая стрекоза…
Енисеев успокаивающе прошептал, что в муравейнике обитает множество мирмекофилов: жучки Ломехузы, паучки, многоножки. Научились языку жестов и, пользуясь им, живут за счет трудолюбивых хозяев, выпрашивая еду, зимуя в теплых муравейниках, пользуясь защитой от врагов. Дмитрий почему-то не обрадовался, запаниковал. Если муравьев, этих зверюг считать рубахами-парнями, то каковы мирмекофилы?
По дороге к муравейнику он часто рассекал руками воздух, отрабатывая муравьиный пароль как можно точнее. Его жесты напоминали Енисееву приемы каратеки, а биолог не жаловал людей, которые вместо мозгов развивают мускулы.
Дмитрий вдруг спросил:
– Что-то случилось? От тебя вдруг пошел иной запах.
– В самом деле? – пробормотал Енисеев. – Какой?
– Трудно сказать… Но ощущение такое, что ты собираешься стукнуть меня палкой по голове.
– Не обращай внимания, – сказал Енисеев торопливо, – сейчас пройдет.
– А нельзя обойтись с муравьями только запахом? А то ненароком такое покажешь с этими жестами! Доказывай потом, что не так поняли. От меня несет, как от девицы горизонтального промысла с Тверской.
– Внутри муравейник охраняется особенно строго. Запах запахом, но козырять надо строго по правилам.
– Понятненько! Разные системы допусков. Это нам знакомо.
Дмитрий чуть ободрился, найдя в жизни муравьев нечто общее с учреждением, в котором работал. Енисеев напряженно думал о странности Малого Мира, где даже у человека меняется запах при раздражении, гневе. Если так, то здесь немалые возможности… Дальняя связь, например. Бабочки засекают друг друга с расстояния в два-три километра. Надо будет в свободное время обдумать.
