«Грозовой перевал» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 3
"Пусть Бог наказывает злых людей, мы должны учится прощать."
Один надеялся, другой предался отчаянию: каждый из них сам избрал свою долю.
-Вы не боитесь смерти? - продолжала я.
-Боюсь ли? Нет! - возразил он. - У меня нет ни страха, ни предчувствия смерти, ни надежды на нее. Откуда бы? При моем железном сложении, умеренном образе жизни и занятиях, не представляющих опасности, я должен - и так оно, верно, и будет - гостить на земле до тех пор, покуда голова моя не поседеет добела. И все-таки я больше не могу тянуть в таких условиях! Я принужден напоминать себе, что нужно дышать... Чуть ли не напоминать своему сердцу, чтоб оно билось! Как будто сгибаешь тугую пружину - лишь по принуждению я совершаю даже самое нетрудное действие, когда на него не толкает меня моя главная забота; и лишь по принуждению я замечаю что бы то ни было, живое или мертвое, когда оно не связано с одной всепоглощающею думой. У меня только одно желание, и все мое существо, все способности мои устремлены к его достижению. Они были устремлены к нему так долго и так неуклонно, что я убежден: желание мое будет достигнуто - и скоро, потому что оно сожрало всю мою жизнь. Я весь - предчувствие его свершения.
Сперва она плакала от таких его слов,но потом,постоянно отвергаемая,девочка зачерствела сердцем и смеялась,когда я посылала ее к отцу повиниться и попросить прощения.
Удивительно, каким общительным кажусь я сам себе по сравнению с ним!
Моя добрая матушка, бывало, говорила, что у меня никогда не будет семейного уюта. И не далее, как этим летом, я доказал, что недостоин его.
Я устала рваться в тот прекрасный мир и всегда оставаться здесь: не видя его — хотя бы смутно, сквозь слёзы, — и томясь по нему в своём изболевшемся сердце; а на самом деле с ним и в нём.
Все мы - сущие фрюгера!
Зимой ничего не может быть печальней, летом ничего очаровательней этих ложбин, запертых в холмах, и этих гордых, одетых вереском круч.
Не знаю, мое ли это особенное свойство, но я редко испытываю иное чувство, кроме счастья, глядя на покойника на смертном одре, если рядом со мной нет обезумевших от горя и отчаяния близких. Я вижу покой, который не могут нарушить ни земля, ни ад, и чувствую уверенность в бесконечной и безоблачной загробной жизни – в той вечности, в которую вступили усопшие, – где безгранична жизнь в своем продолжении, любовь в своем сострадании и радость в своей полноте.
