«Гений. Книга третья. Бунт» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 4
Море было гладкое, как зеркало; в отдалении проходили гигантские пароходы, за которыми тянулись пушистые султаны дыма.
Боже мой! Ведь человек живет всего каких-нибудь семьдесят лет и из них не более десяти или пятнадцати бывает по-настоящему молод».
Белокурая, с тёмно-голубыми глазами и тонкой, воздушной фигуркой, она была исполнена того весёлого и простодушного очарования, которое и само не подозревает, как оно опасно для обыкновенного беззащитного мужского сердца. Она кокетничала с мальчиками не потому, что кто-нибудь ей особенно нравился, а потому, что это забавляло её. В этом кокетстве не было, однако, ничего мелочного и дурного, просто она находила, что мальчишки все премилые, причём те, что поскромнее, привлекали её, в сущности, больше, чем воображающие о себе умники.
Работа в такой мастерской, как и во всяком другом предприятии, где люди в силу обстоятельств вынуждены трудиться бок о бок и в хорошую и в плохую погоду, когда им весело и когда грустно, легко может стать – и действительно часто становится - сущим адом. Человеческая натура – это тонкий механизм, реагирующий на малейшее раздражение и редко действующий сообразно с разумом. Она не столько подчинена правилам этики и законам логики, сколько настроениям и темпераменту. Юджину, с его наблюдательностью, нетрудно было заметить, что рабочие приходили в мастерскую, волоча за собой груз домашних неприятностей, скрытых недомоганий и всяческих невзгод, но они считали, что причиной всех их горестей является не их собственное состояние, а то, что творится вокруг. Сердитый взгляд вызывал сердитый взгляд, на грубый вопрос следовал грубый ответ. Иногда между отдельными рабочими устанавливались неприязненные отношения только из-за того, что кто-то давным-давно сделал какое-то резкое замечание. Юджину казалось, что, создавая атмосферу веселости и неизменного - хотя бы и притворного - благодушия, он как бы способствовал смягчению и умиротворению их нравов. Но это было лишь относительно верно. Его веселость порой так же раздражала тех, кто не был весело настроен, как его выводила из себя их грубость. Поэтому у него возникло сильное желание скорее поправиться и уйти из мастерской или по крайней мере переменить работу, так как здесь он уже не ожидал для себя ничего хорошего.
Будь в нём развита способность к здравому самоанализу, он пришёл бы к выводу, что по натуре он мечтатель, влюблённый в красоту, влюблённый в любовь, и что ему несвойственно хранить верность какой-либо одной женщине — кроме единственной, несуществующей.
Он ни в коем случае не потерял рассудка, если считать, что признаками здравого ума является способность ясно рассуждать, умно острить, осмысленно спорить и читать. Но в глубине его души царил хаос, в нем боролись самые противоречивые мысли, чувства и ощущения. Обладая умом, склонным к самоанализу и рефлексии, он всю свою исключительную способность глубоко мыслить и переживать обратил теперь на самого себя и на свое душевное состояние, и, как всегда бывает, когда мы слишком близко заглядываем в тайны бытия, результатом было полное смятение чувств.
Человеку, привыкшему наблюдать чередование времен года, посевов и урожаев, вся жизнь, с ее неугомонным мельканием образов и форм, кажется игрою преходящих теней. Даже люди были для него подобны листьям, падающим с деревьев.
Он не был великим человеком, но так близко подходил под это определение, что многие обманывались на его счет.
Город требовал от человека самого лучшего, что было в нем, - иначе он просто от него отворачивался.
... «каким человек мыслит себя, таков он и есть», и таким мыслит его весь мир, ибо важно не то, каков он на самом деле, а каким он себе представляется. Почему это так, мы не знаем, но что это чувство передается другим — неоспоримый факт.
