«Девяносто третий год» adlı sesli kitaptan alıntılar, sayfa 3
– Подождите, – сказал Говэн; он обернулся в сторону Симурдэна, сделал ему остававшейся еще свободной правой рукой прощальный жест и затем дал себя связать. Когда его связали, он сказал палачу: – Извините, еще одну секунду, – и вслед за тем воскликнул: – Да здравствует республика!
То, что мы зовем грязью, вы зовете нацией.
Команда собрала у ростр на шкафуте все запасные перлини и кабельтовы, чтобы в случае необходимости укрепить рангоут.
– Продажная тварь! – бросил Марат.Дантон вскочил со стула, он был страшен.– Да, – закричал он, – я публичная девка, я продавался, но я спас мир.
Зрелище поучительное; более того - наставление, урок. Неистовые ратники безжалостной войны вдруг увидели, как перед лицом всех злодеяний, всех посягательств, всяческого фанатизма, всех убийств, перед лицом мести, раздувающей костёр вражды, и смерти, шествующей с погребальным факелом в руке, над бесчисленным множеством преступлений поднималась всемогущая сила - невинность.
- Ты весь во власти мечты.
- Нет, я во власти реальности, - ответил Говэн. – А женщина? Какую вы ей предоставляете роль?
- Ту, что ей свойственна, - ответил Симурдэн. – Роль служанки мужчины.
- Согласен. Но при одном условии.
- Каком?
- Пусть тогда и мужчина будет слугой женщины.
- Что ты говоришь? – воскликнул Симурдэн. – Мужчина – слуга женщины! Да никогда! Мужчина – господин. Я признаю лишь одну самодержавную власть – власть мужчины у домашнего очага. Мужчина у себя дома король.
- Согласен. Но при одном условии.
- Каком?
- Пусть тогда и женщина будет королевой в своей семье.
- Иными словами, ты требуешь для мужчины и для женщины…
- Равенства.
- Равенства? Что ты говоришь? Два таких разных существа…
- Я сказал «равенство». Я не сказал «тождество».
Вновь воцарилось молчание, словно эти два ума, метавшие друг в друга молнии, на минуту заключили перемирие. Симурдэн нарушил его первым:
- А ребенок? Кому ты отдашь ребенка?
- Сначала отцу, от которого он зачат, потом матери, которая носила его под сердцем, потом учителю, который его воспитает, потом городу, который сделает из него мужа, потом родине – высшей из матерей, потом человечеству – великому родителю.
- Ты ничего не говоришь о Боге.
- Каждая из этих ступеней: отец, мать, учитель, город, родина, человечество – все они ступени лестницы, ведущей к Богу.
Ничто не могло быть быстрее и таинственнее их сношений
Болтовня ребенка - это то же, что щебетание птички, это - тот же гимн, - невнятный, но возвышенный.
Ребенок, даже и в лохмотьях, представляет собой светозарное явление.
Просыпающийся ребенок - это словно распускающийся цветок. Из этих невинных душ словно несется какое-то свежее благоухание.
